Текст книги "Гладиатор"

Автор книги: Юрий Волошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Согласись... Странная манера... назначать встречу! – Он запил бутерброд кофе и вновь заговорил нормально:

– Человеку, увидеться с которым очень хочешь, горишь желанием, так встречу не назначают. Такую записку можно написать человеку, с которым встречаешься по необходимости – не хотелось бы, но обстоятельства вынуждают. Например, с врагом... Что за враги могли быть у Ивана Марьева в "Савое"? По "Савою" у нас информации очень мало, почти нет. Об убитом портье по фамилии Прошкин удалось выяснить следующее: никакой это не Прошкин, а рецидивист Гапоненков по кличке Игла, заядлый морфинист. Гапоненков фигурирует в трех делах как исполнитель заказных убийств. Скрывается уже больше года...

– Это что же выходит? – почесал затылок Никитин. – Киллеры друг друга мочить начали, что ли?

– Выходит так. Но... Что у них там за разборки, нам неизвестно. Кто был еще в "Савое" кроме Гапоненкова – неизвестно. Кому адресована записка неизвестно. Кто придет на встречу с Иваном – неизвестно. Судя по тому, как Иван обошелся с Гапоненковым, вряд ли встреча обещает быть дружеской. Кроме того, придут ли на встречу с Иваном те, кого он пригласил, тоже неизвестно...

– Они меня сейчас мало интересуют. Мне нужен именно Иван. Он постоянно оказывается у меня поперек дороги...

– Думаю, напрасно ты ими пренебрегаешь... Но об этом чуть позже. Итак, принимаем за основу то, что Иван назначил здесь встречу своим врагам. Или врагу. Значит, Марьев примет меры предосторожности, то есть вряд ли заявится сюда открыто. Это касается и его врагов. Они обязательно будут действовать скрытно, всячески маскироваться. Кстати, скорее всего, они уже здесь, причем с раннего утра, как и мы... Если, конечно, они стремятся встретиться с Иваном, а не бегают от него.

– Да хрен с ними. Уже полдня прошло, а его все нет. Почему?..

– Берем другой информационный ряд. Что нам известно об Ивановых подвигах за последние двое суток? Он совершил ряд странных, неадекватных действий. Расстрелял зачем-то в Измайловском парке и на шоссе Энтузиастов две машины. Одну из них утопил в пруду. Убил при этом пять человек. Захватил неизвестно для какой цели Старшину, ехавшего, как мы знаем, на свою собственную ликвидацию, покатался с ним по парку, а затем убил. Убил случайного человека и женщину, ехавшую с ним, на Нижегородской улице. Иван мечется, совершает немотивированные поступки. Он постоянно возбужден, взволнован. Чем? Не имеем об этом никакого представления... Но тем не менее это остается фактом. Судя по хронологии совершенных убийств, у него просто не было времени отдохнуть за эти двое суток. Он трудился в поте лица, лишая жизней ближних своих...

Герасимов закурил, выпустив струю дыма.

– Я думаю, – сказал он, – Иван сейчас спит. Отдыхает. И появится здесь только к вечеру. Бодренький и свеженький, как огурчик. А мы все будем как член после трех палок – неподъемными.

– Ну это только твои предположения – спит... только к вечеру... В конце концов, Прошкин, или, как там его, Гапошкин, был убит вчера утром. Что после этого делал Иван, мы не знаем. Может быть, спать завалился?

– Может быть, и завалился. Действительно, мы не знаем. Но, вероятно, скоро узнаем.

– О чем это ты?

– Да о трупе, найденном ночью здесь, на Казанском вокзале, в тупике у пакгаузов.

– Да иди ты!.. – отмахнулся Никитин. – Тебе теперь везде Иван мерещится. Ты его прямо каким-то пулеметчиком себе представляешь.

– Возможно, я и ошибаюсь... – Герасимов протянул ему сотовый телефон. На. Сам позвони экспертам.

Никитин посмотрел на него с тревогой... Набрал номер, вызвал к телефону лаборантку, спросил, что там с результатами экспертизы по трупу, найденному на Казанском вокзале... Он внимательно слушал, и со стороны хорошо было видно, как на него действует то, что он слышит: начинал разговаривать стоя, потом сел, чуть позже – оперся локтями о колени, а закончив разговор, некоторое время молча сидел, опустив голову и не глядя на Герасимова.

Тот ждал достаточно долго, но в конце концов не выдержал и спросил:

– Ну что там?

Никитин медленно кивнул и лишь затем сказал:

– Пистолет тот же... Что на "Товарке" и Нижегородской. И установлена личность убитого – некто Сафронов, киллер. В двух делах о заказных убийствах проходит вместе с Гапоненковым. – Он ударил себя кулаком по колену. – Я ничего не понимаю! Если он назначил встречу этому Сафронову на сегодня, то почему убил его вчера? Ты можешь это объяснить? Теперь вообще непонятно, придет он на вокзал или нет...

– Думаю, что придет. Разница по времени между убийством Гапоненкова и убийством Сафронова всего полчаса. Не думаю, чтобы встреча Сафронова с Марьевым была заранее оговорена. Они встретились случайно. Создается впечатление, что все убийства, совершенные Иваном за последние два дня, были случайными, не спланированными заранее. В пользу такого утверждения говорит и спонтанность его действий. Хотя, возможно, мы просто не знаем мотивов всех этих убийств... Но я уверен, что Иван сегодня появится здесь. И что встречу он назначал не Сафронову. И что на встречу с ним придет некто, связанный и с Сафроновым, и с Гапоненковым, то есть, вероятнее всего, это будет киллер. И еще у меня есть одна догадка: встретятся они для того, чтобы убить друг друга. Если хочешь, это мне подсказывает моя интуиция. Интуиция, вытекающая из логики...

– Мне плевать, откуда ты это взял... Я думаю о том, что делать нам, чтобы не оказаться в очередной раз в дураках. Что-то слишком часто оставались мы в дурацком положении в последнее время.

– Ждать. – Голос Герасимова звучал уверенно. Он был убежден в своей правоте. – Ждать Ивана. И помочь киллеру убить его.

Никитин задумчиво посмотрел на Герасимова. Он-то вовсе не испытывал подобной уверенности.

– Я бы предпочел взять его живым...

***

"Охотники" показали себя большими профессионалами в отслеживании "дичи". Никто из них не порывался не только заснуть, но даже расслабиться. На всех подействовала легкость, с которой Иван расправился с не самыми худшими из "охотников". Да и средний уровень их подготовки был в целом все же значительно выше, чем у оперативников Коробова и Никитина. Они умели часами поддерживать неизменно высокий уровень внимания, настраивать свои сигнальные системы на появление одного-единственного человека и при этом игнорировать постороннюю, не относящуюся к заданию информацию...

Илья появился на Казанском в десять часов: прошел вместе с потоком народа по единственному пути через вокзал, оторвался от толпы в кассовом зале, постоял в очереди в кассу, оценивая обстановку и вычисляя среди вокзальной публики своих людей.

...Вон тот развалившийся в кресле в обнимку с саквояжем мужик простецкого вида с совершенно тупой мордой – Седьмой. В саквояже, с которым он ни на минуту не расстается, у него, конечно, готовый к употреблению автомат. Седьмой на дело только с автоматом ходит. Это его специфика. И крошит все подряд, что попадает на линию огня между ним и объектом. Несмотря на свой простецкий вид, он сейчас внимательно следит за залом. Илья почувствовал и на себе его едва скользнувший взгляд. Нужно, кстати, за ним присматривать, когда появится Иван. При случае он не преминет срезать из автомата и своих, если кто под руку попадется. Хитрая и опасная сволочь этот Седьмой.

Ага!.. Компания, которая пьет водку, стоя за столиком вокзального кафе, это Второй, Третий и Девятый. Эти демонстративно нарушают приказ Ильи – в контакты без надобности не вступать. Вечная оппозиция. Второй мечтает занять его, Ильи, место. Само по себе это нормально. Ведь и Илья мечтает занять место Крестного... Тот не умеет или не хочет пользоваться всеми преимуществами, которые оно ему дает. А Илья – и умеет, и хочет. Поэтому и рвется на это место. Уже не просто мечтает, а предпринимает конкретные шаги, чтобы мечту эту осуществить. Почему же Второму не помечтать о том же в отношении Ильи? Тем более что все это – так, ничего серьезного, одно фрондерство: похмыкивание за спиной, мелкий саботаж... Однако сегодняшний факт надо запомнить. Они же, сволочи, самоустранились от участия в операции. И кто знает, что они сейчас пьют: воду из винных бутылок, как того требует технология проведения операции, или водку. Второго-то с Третьим вряд ли удастся тронуть, их не только свои тройки поддержат. А вот Девятый напрасно с ними связался. Напрасно. Вылетит он во вторую, а то и в третью десятку. Если, конечно, жив останется. Но это уже его личная проблема. О своей безопасности каждый сам должен заботиться... В первую очередь – следить, чтобы свои же не подстрелили. Пусть Девятый теперь следит повнимательнее.

А в очереди в соседнюю кассу стоит Шестой. Человек ответственный. Туповат, правда, но все делает на совесть. И легенда у него самая, пожалуй, сложная стоит в очереди в кассу, покупает билет, потом курит, стоит в очереди, чтобы сдать билет... Опять курит и идет покупать новый... Чтобы потом его тоже сдать... Все время в движении, все время на ногах. Утомительно. Зато постоянно среди пассажиров, постоянно меняет позицию, активен, постоянно контролирует зал. Нет, Шестой надежный кадр. Он всегда поддерживает того, кто наверху. А пока наверху я, меня это устраивает.

Десятый не придумал ничего умнее, чем поставить книжный лоток. Ну, с этим понятно, ему повыделываться хочется. "Мы все глядим в Наполеоны..." – вспомнил Илья. Лоток, конечно, очень удобная позиция, можно сказать, лучшее, что можно придумать... Возможность постоянно, не привлекая ничьего внимания в ответ на свой интерес, следить за залом. А что – скучаю, мол, смотрю по сторонам!.. Возможность мотивированно двигаться, уже попав в поле зрения объекта. Мало ли что там под прилавком продавцу может понадобиться! Продавец постоянно совершает такие движения... Возможность мотивированно оставаться все время на одном месте... Да, в общем, куча преимуществ. Но ведь все это нужно делать технично! Ну вот он выперся со своим лотком. А что он делать будет, если вдруг нагрянет торговая или налоговая инспекция? Начнет требовать документы, которых у него, конечно же, нет? И что – устроит перестрелку с налоговиками? Ясное дело, он всех их положит. Но это же идиотизм! Это же провал операции! Кроме того, разве с такой рожей можно книгами торговать? На ней же написано, что ее обладатель – прыщавый онанист с патологическими наклонностями и к книгам никакого отношения не имеет. Он же не сможет отличить Хейли от Пристли, а Роберта Желязны от Сулеймана Стальского. Там сейчас такой подборчик изданий на лотке – умереть со смеху можно. Ну со смеху-то ладно. Но ведь подозрение это вызовет у любого мало-мальски умного человека... С такими выкидонами он никогда выше нынешнего уровня не поднимется. Союзник такой никому не нужен. На раз подставит...

Илья вышел из очереди и двинулся дальше по единственному пути через вокзал...

...Ну вот, прямо в Одиннадцатого упираешься, ни обойти его, ни объехать. Позиция отличная – с точки зрения пострелять. Но торчит он тут, как член на лбу. То есть привлекая всеобщее внимание. Но с этим уже ничего не поделаешь Одиннадцатый упрям, как африканский носорог. Его теперь проще убить, чем согнать с облюбованного им места. Иметь его в противниках – это целая проблема. Да и числить его своим союзником – тоже. Ведь нужно постоянно следить, чтобы он не уперся во что-нибудь ненужное... Устал я от него, но ничего не поделаешь – работать приходится с тем материалом, который есть. Торчит тут, и пусть себе торчит. Его проблема, в конце концов, если Иван шлепнет упрямца... Одиннадцатый, этот носорог, считается входящим в первую десятку. Традиция есть традиция. Надо, чтобы число голосов не было четным. Первый кандидат на замену номеров с четвертого по десятый...

...Первая десятка решала голосованием, кого из остальных двадцати девяти поставить на место Одиннадцатого, если он уходил наверх. Первый, Второй и Третий выбирались раз в месяц всеми четырьмя десятками. Первый становился Председателем и получал очень большую власть над остальными. Вплоть до применения высшей меры в экстренных случаях. Такая система приводила к очень оживленной политической борьбе и не давала людям застояться, закиснуть, ослабить инициативу...

Четвертый бродил по перрону, делая вид, что поглядывает на табло прибывающих поездов, но Илья тут же уловил острые взгляды, которыми он встречал всех, попадающих на перрон.

Этот выбрал себе роль эдакого мотающегося в проруби эдельвейса. Такая уж натура – на одном месте не сидится, не лежится, не стоится! "Via est vita!" Скорее уж: "Via est morta!" С его-то быстротой реакции и показателями стрельбы! Непостоянен, правда, – это его главный недостаток. Неудержимая активность может совершенно неожиданно смениться непреодолимой ленью, происходящей от склонности к гедонизму и сибаритству. Тогда он все дела сбрасывает на свою тройку, а сам ударяется в праздность. Непостоянен и ненадежен. Его нужно все время чем-то увлекать, что-то такое ему подсовывать интересное, иначе он за тобой не пойдет – брякнется на ближайший диван... Сейчас он возбужден: вчера Иван убил одного человека из его тройки, другой пропал, скорее всего, навсегда. Иван у него теперь в печенках сидит, вот он и не может на месте оставаться...

Илья обошел вокзал с левой стороны, как раз там, где вчера был убит Двадцать второй. У него неприятно засосало под ложечкой: "На какой хрен я год назад подобрал Ивана, этого чеченского ублюдка, у гостиницы "Украина", когда тот влез не в свое дело и помешал нам самим осуществить ликвидацию? Хотел на свою сторону переманить! А он каким-то образом на Крестного вышел. Я бы давно уже стер в порошок этого Крестного, который вообразил себя невесть кем – не то Нероном, не то Мухаммедом, пророком Аллаха на земле! Сволочь! Гребет огромные деньги их руками в свой карман. Да если эти деньги в ход пустить, можно в России такое место занять – Крестный даже представить себе не может! Россия страна революций. Но такой революции, какую задумал я, в России еще не было... Она даже и не снилась ей ни в каком кошмарном сне!.."

На Пятого он наткнулся сразу же, как только вышел на площадь. Тот стоял у подземного перехода с букетом роз и нервно поглядывал на часы. "Господи! Откуда берутся такие идиоты? Ведь он уже два часа ждет свою мифическую девушку! Еще часа два – и к нему просто менты подойдут с проверкой документов... Ну придумал! Гений! Нет, Пятый самостоятельно работать не может, теперь я в этом окончательно убедился. Пора ставить вопрос о переводе его обратно во вторую десятку. Вот он, полюбуйтесь! Стоит и не знает, что ему делать..."

Илья прошел мимо и прошипел, не шевеля губами:

– Пошел отсюда! Быстро!

Пятый как сквозь землю провалился. Впрочем, он действительно оказался под землей – смылся с площади в подземный переход...

...Так. Все вроде? А где же Восьмой-то? Ну этот самый хитрожопый! Осторожный, как все азиаты, он ведь то ли казах, то ли узбек, всегда выбирает самую защищенную позицию, хотя далеко не всегда – самую эффективную. И был в чем-то он, видимо, прав, поскольку в первой десятке состоит дольше всех. Да и на заседаниях правления никогда не лезет вперед, держится за спинами других, ничего не предлагает, при голосовании почти всегда воздерживается... И сейчас забился, наверное, в какую-нибудь щель, как таракан. Тараканы, кстати, из существующих сегодня на Земле животных – древнейшие. Но первым Восьмому никогда не стать. Даже вторым или третьим. Тараканы – ветвь тупиковая... Да хрен с ним, пусть сидит в своей щели. Припомним ему, когда удобный случай представится...

Проходя по вокзалу, Илья видел, конечно, необъяснимое обилие ремонтных рабочих, часть из которых бестолково и лениво ковырялась в стенах, а часть откровенно дремала, прислонясь к этим же стенам. Хотя Илья и не считал себя крутым аналитиком, но уж совсем тупым он себя не назвал бы. К тому же с интуицией у него тоже было все в порядке. Развитая была интуиция. Она-то и заставила его обратить внимание на этих рабочих. А элементарная логика подсказала, что не будет никто тратить деньги на рабочих, которые еле-еле ковыряются, вместо того чтобы работать. Подсадные рабочие, ментовские. Что это у них за агрегаты такие интересные по залам расставлены?

Илья насчитал таких "рабочих" больше двух десятков. "И все это на одного Ивана? Ни хрена себе, вот это они его уважают! Гораздо больше, чем мы, хмыкнул про себя Илья. – Он, сука, конечно, боец. Но и не таких обламывали. Не сможет один человек победить Союз киллеров. Не сможет. Надорвется... А менты что ж, они не помеха. Нас не трогают, и хрен с ними. А если Ивана ненароком завалят – так это хорошо, нам мороки меньше... Союзнички! – ухмыльнулся Илья. – Всех вас прижучим, придет время..."

***

...Иван проснулся от настойчивого запаха духов, который лез ему прямо в ноздри. Он вряд ли сумел бы отличить "Boucheron" от "Dolce & Gabbana", а среди торговой марки "Salvador Dali" почувствовать разницу между "Laguna" и "Dalissime", но аромат духов его чем-то взволновал, о чем-то напомнил: что-то такое туманное и очень приятное мелькнуло в голове, отдалось в пояснице и вызвало слабое напряжение в паху...

Иван повернул голову в сторону запаха и сначала увидел обнаженную женщину, спящую на его правом плече, а затем и почувствовал ее тело своим телом. Он и сам оказался обнаженным, что его немало удивило.

Было странно, что он по-прежнему не чувствовал никакой опасности. Он внушал себе, что опасность должна быть, что забывать о ней нельзя, но... совершенно не ощущал ее.

Не было никакой опасности. Была только женщина, мирно спящая на его плече, и она вызывала у него интерес. Нет, не желание, а именно интерес. Он осторожно вытащил правую руку из-под ее головы и сел на кровати. В своей левой руке он обнаружил пистолет... Женщина не проснулась, а только пошевелила головой, устраивая ее поудобнее на подушке, слегка почмокала губами, сглатывая скопившуюся во рту слюну. Затем она потянулась, расправляя затекшие ноги, повернулась, чтобы лечь на спину, длинными ногтями поскребла волосы на лобке и, взяв себя правой рукой за левую грудь, успокоилась и задышала глубоко и ровно.

Иван встал и начал одеваться, разглядывая лежащую перед ним на спине женщину. Фигура у нее была чуть полновата и тем не менее привлекательна. Она притягивала взгляд Ивана. Округлые плечи придавали ей подчеркнутую женственность. Резко выраженная талия переходила в крутые бедра. Не в теле женщины, как таковом, а именно в линии перехода от талии к бедрам заключалась какая-то волнующая тайна... Черный треугольник лобка, тщательно подбритый по бокам и кудрявившийся густыми волосами в центре, почему-то не напоминал Ивану о близости влагалища: чего не видишь, того как бы и не существует в природе... У этой женщины было просто красивое тело, на которое приятно смотреть...

Иван одевался машинально, не думая о том, что и зачем делает. В голове сработала какая-то вложенная туда помимо его воли программа, которой он подчинился, не рассуждая... Хотелось остаться и продолжать смотреть на спящую женщину, потому что Иван чувствовал нечто необычное. Он, конечно, видел женщин в постели, но они всегда лежали с раздвинутыми ногами, с приподнятым, беспокойно ерзающим тазом, готовые втянуть в себя, как бы всосать его плоть. И он боролся с ними в постели, побеждал их своими руками и своим членом. Они были привлекательны, но только как соперники. Не соперницы, а именно соперники Ивана. Враги... Видел он и мертвых женщин, но это была всего лишь мертвая, разлагающаяся плоть...

Иван оделся. Его пистолет был на своем месте, но чего-то еще не хватало. Иван оглянулся, увидел на тумбочке у кровати пять пистолетов, взятых у убитых "охотников". Он несколько секунд смотрел на них, но затем все же не стал брать с собой.

Иван нагнулся и положил руку на бедро женщины. Она открыла глаза, спокойно, без всякого испуга, посмотрела на него и улыбнулась. Потом потянулась, провела правой рукой по соскам тугих продолговатых грудей, по упругому животу, лобку, ногам. Собственное тело явно нравилось ей, само его существование доставляло удовольствие. И еще Иван понял: ей приятно то, что он на нее смотрит. Ему тоже было приятно на нее смотреть. В ней напрочь отсутствовала агрессия...

Иван неожиданно вспомнил, что уже наступил четверг, и взглянул на часы. О женщине он почти сразу перестал думать... На часах было девятнадцать сорок.

– Я ухожу, – сказал Иван. – Спасибо. Я хорошо отдохнул.

Иван говорил очень непривычные для него слова. Вернее, непривычными были испытываемые при этом ощущения. Он, к примеру, с удовольствием произнес фразу: "Я хорошо отдохнул". И не только потому, что последние года два он вообще не отдыхал... Отдыхать ему не давало что-то такое, что вошло в его жизнь в Чечне, а может быть, и еще раньше, что-то, заставляющее Ивана ненавидеть весь мир, всех людей, поклоняться Великой Смерти, убивать и чувствовать от этого наслаждение... А эта простая фраза несла в себе заряд какой-то непонятной пока Ивану свободы...

Он сделал шаг к двери.

– Подожди, – сказала женщина.

Она села на постели, подогнув под себя по-турецки ноги и открыв для обзора щель пониже лобка, которая у Ивана ассоциировалась с агрессией. Но он по-прежнему не ощущал ничего, что бы говорило об исходящей от нее опасности...

– А это? – показала она подбородком на тумбочку с пистолетами.

– Я вернусь за ними, – ответил Иван и вышел из комнаты.

***

Когда Иван закрыл за собой дверь, Надю почему-то охватило сильное волнение. Откинувшись на постели, она сжимала руками груди и напряженно прислушивалась к звукам в квартире...

Шаги Ивана медленно удалялись от двери ее комнаты. Она мысленно представила себе, как он идет по коридору, вот поравнялся с комнатой матери... Вдруг шаги смолкли – очевидно, он остановился. Сердце Нади провалилось куда-то в живот и еще дальше в пах. Она сейчас хотела его так сильно, что, казалось, кончила бы от одного его взгляда – такого, как тогда, в метро...

Скрипнула дверь в комнату матери. Надя застонала и почувствовала, как сладкие волны, берущие начало в паху, разливаются по всему телу и яркими вспышками сверкают в мозгу...

***

В тот момент, когда Иван покидал спальню, он и не думал заходить в комнату к больной старухе. Но его чуткое, тренированное ухо вдруг уловило хорошо знакомое слово, произнесенное старческим голосом... Это заставило его напрячься, прислушаться и в конце концов остановиться у двери старухиной комнаты.

– Смерть... – доносился до Ивана свистящий шепот. – Смерть ходит... Стоит за дверью... Заходи... Устала ждать... Заходи...

Иван толкнул дверь, которая едва слышно скрипнула. Старуха лежала, глядя в потолок, иссохшие губы шевелились, издавая невнятные звуки, которые время от времени складывались во вполне различимые слова:

– Устала... Болит внутри... Смерть... Устала ждать... Заходи...

Иван слушал старуху, ни о чем не думая и не испытывая никаких чувств. Он вспоминал прощальный взгляд, брошенный ему обнаженной женщиной в ее спальне, и постепенно осознавал, зачем зашел в комнату старухи... Зашел, потому что его звали, потому что просили у него милостыни...

– Болит все... Болит... Устала ждать...

Иван подошел ближе к постели старухи. Она по-прежнему смотрела в потолок и Ивана не замечала.

– Ну-у-у... – протяжно произнесла она. – Ну-у же...

Иван протянул к ней руку и приставил средний палец правой руки к центру груди между ключицами – к основанию горла.

– А-а-а-х!.. – выпустила из себя воздух старуха.

Иван слегка надавил пальцем и секунд двадцать держал его в таком положении... Горло старухи некоторое время делало судорожные движения, но очень быстро успокоилось... Старуха молчала и больше не шевелилась...

Иван постоял минуту, глядя на затихшую старуху... И решил для себя, что все сделал правильно.

Он вышел из квартиры и с этой минуты думал только о предстоящей встрече на Казанском вокзале.

***

Иван был уверен, что на Казанском вокзале его поджидают не один и не два "охотника": как минимум – десяток, причем самых лучших... На внимание со стороны Никитина тоже можно было рассчитывать... Если, конечно, он вмешается в игру. Встретил же он никитинских людей в Измайловском парке! Столкнулся-то он с ними случайно, но это не значит, что они не успели сесть ему на хвост или вычислить его по каким-то своим каналам. А каналов у них немало...

Отправляться сразу на Казанский было нецелесообразно. Несколько успокоенный мыслью о том, что главные силы "охотников" должны собраться на Казанском вокзале и, следовательно, вероятность напороться на них на улицах Москвы снизилась, Иван без приключений преодолел путь до метро, почти не обращая внимания на взгляды в свою сторону.

Иван не разрабатывал заранее план действий. План всегда диктовали внешние обстоятельства – особенности поведения жертвы, жесткие ограничения в выборе способа убийства, как в случае с Кроносовым, которого Иван отравил через водопровод, или плотность преследования, как сейчас... Иван изучал эти обстоятельства, принимал их как данность, пропускал через себя, делая частью своего понимания ситуации, а уж это понимание само рождало некий план, всегда нетрадиционный и трудно вообразимый для противника.

Переиграть Ивана можно было только с помощью таких же нетрадиционных методов... Если предположить, что Иван знает о наличии "охотников" внутри здания вокзала и не полезет на рожон, а постарается найти обходной маневр, тогда ставить стрелков на вокзале бессмысленно... Правда, с таким же успехом можно допустить, что Иван вычислит такой ход мысли и реакцию "охотников" и сделает наоборот – устремится в здание вокзала и уже оттуда, изнутри, будет организовывать свою атаку...

От рассмотрения всех возможных вариантов развития событий у Ильи Председателя Союза киллеров – голова шла кругом. Но в конце концов он успокоил себя тем, что диспозиция все равно будет складываться стихийно – как следствие господствующего в СК принципа демократического автономизма: цель общая, но каждый действует в одиночку.

Никитин же вообще был лишен возможности строить какие-либо предположения по поводу поведения Ивана, поскольку у него не имелось для этого необходимой информации. Догадки Герасимова были, конечно, хороши, но оставались лишь догадками, и Никитин вынужден был действовать самым традиционным и прямолинейным образом: повышать концентрацию своих людей во всем пространстве предполагаемого контакта и ждать, пока активизируются субъекты этого контакта. И он ждал... Ждал уже двенадцать часов, то окончательно теряя терпение, то вновь вдохновляясь единственным своим аргументом – чем больше проходит времени, тем вероятнее, что вот-вот, сейчас появится Иван...

...С "Октябрьской" Иван поехал не сразу к "Комсомольской", а в другую сторону по Кольцевой линии и вышел из вагона на станции "Парк культуры". Там он пересел на Кировско-Фрунзенскую линию и, миновав чуть ли все весь центр Москвы, выбрался за пределы Садового кольца. Он не сошел ни на станции "Красные ворота", ни на "Комсомольской"... Иван покинул метрополитен, только доехав до станции "Красносельская".

Иван вышел на Краснопрудную улицу и направился в сторону Комсомольской площади. Он тщательно исследовал все попадающиеся по пути забегаловки, подвальные бары, столовые, рюмочные, шашлычные-чебуречные, винные магазины с отделами, торгующими в розлив. И вот наконец в каком-то Давыдовском переулке нашел то, что искал... В грязной, заплеванной забегаловке, торговавшей пивом, портвейном "Анапа", причем сильно разбавленным, и бутербродами с килькой, он увидел форменную фуражку носильщика с Ярославского вокзала. Ее обладатель, краснолицый мужичок лет пятидесяти, разговаривал с типичным московским "синяком" неопределенного возраста. "Синяку" с равными шансами на успех можно было дать и тридцать лет, и шестьдесят. Иван взял кружку пива и пристроился за соседним столиком.

– Нет, – говорил "синяк", водя перед своим лицом указательным пальцем из стороны в сторону, – я поднялся не в восемьдесят пятом, а в девяностом... – Он иногда задевал себе пальцем за нос и вздрагивал. – Я... Я все направления... Я всю площадь снабжал водкой... У меня здесь до самой Краснопрудной очередь стояла. В два ряда... – "Синяк" придвинулся ближе к краснолицему носильщику и понизил голос до шепота, поведя по сторонам ничего не видящими глазами:

– Я деньги из воздуха делал... Я продал три... пять... не помню... Я продавал вагоны водки... На запасных путях Казанского стоял состав с водкой для Москвы... Ко мне пришел Батя...

– Я с ним поработал, еще застал... Он бригадиром был... – вставил краснолицый.

"Синяк" утвердительно-понимающе покивал головой и вновь поднял указательный палец, желая продолжать делиться своими воспоминаниями:

– Батя сказал, что мне дадут всего десять процентов, но там этой водки было море, вагоны... "Вези водяру, Батя, – заорал я ему. – Я согласен!.."

Теперь краснолицый точно с таким же выражением кивал головой.

– Через две недели! Ты понял?.. Через две недели, Петя, я стал приезжать сюда на "форде". У меня тогда был красный "форд" и свой шофер. Самому мне водить нельзя было. Права у меня еще в восемьдесят пятом отобрали. Насовсем... Правда, потом вернули... – "Синяка" разбирал смех. – Ты мне веришь, Петька? Ко мне на прием записывались, я шишка тогда был для всех Сокольников. В Сокольниках только у меня водка была...

Пиво в забегаловке было отвратительным, пить его Иван просто не смог – так и стоял перед полной кружкой, разглядывая кильку, лежащую перед ним на кусочке черного хлеба. Килька была украшена одиноким засохшим колечком лука и благоухала подсолнечным маслом... "Вечер воспоминаний окончен, – подумал Иван. – Пора прогуляться". Он подошел к стойке, купил бутылку "Анапы", попросил открыть, взял один бутерброд, один стакан, нахлобучил стакан на бутылку и протолкался от стойки к столику, за которым и "синяк", и Петя-носильщик теперь оба понимающе кивали друг другу перед опустевшими кружками.

– Не помешаю, ребята? – спросил Иван и, не дожидаясь ответа, поставил бутылку на стол.

Он снял стакан с горлышка бутылки и стал наливать в него портвейн. Взглянув как бы случайно на стоящих напротив него "синяка" и носильщика, он резко остановил процесс наполнения стакана и громко воскликнул:

– Петька! Ты откуда, брат?

Краснолицый носильщик очень сосредоточенно на него смотрел, нисколько, впрочем, не узнавая. За годы путешествий по портовым и вокзальным забегаловкам Петя успел обрести столько "братьев", что число их, наверное, превысило численность населения славного города Бомбея, в котором побывал он тридцать лет назад, служа тогда в советском торговом флоте.