Текст книги "Гладиатор"

Автор книги: Юрий Волошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Каждый думал примерно об одном и том же: "Этот наглый "заяц" становится опасен... Он уже убил пятерых "охотников" и забрал два номерных пистолета..." Тут мысль спотыкалась – вспоминалось, что убит еще и портье, то есть всего ликвидировано шестеро "охотников" и отобрано три пистолета. Тридцать первый, конечно, сам виноват, ведь он был оставлен на своем месте как раз на тот случай, если на ресторан набредет ошалевший "заяц"... Вместо этого он стал жертвой да еще и отдал "зайцу" свой пистолет...

Холодок опасности постепенно начинал подбираться к позвоночникам сидящих за столом "охотников".

Илья, вернувшись с забинтованной рукой и усевшись за стол, молчал минуты три. В течение этих трех минут у всех "охотников", сидящих за столом, вновь возникли схожие мысли: каждый думал о том, нет ли его личной вины в происшедшем... В "Савое" сидела первая десятка, у каждого из них в подчинении была своя маленькая группа из трех человек, которым они отдавали приказы: что делать, где искать "зайца", кому какой объект в Москве брать на себя.

– Кто ставил Тридцать первого на входе? – нарушил наконец молчание Илья.

...Эти люди часто участвовали вместе в сложных и опасных операциях и в ходе них привыкли называть друг друга по номерам. Да и состав их, пусть и не очень быстро, но все же постоянно менялся, и запоминать партнеров по номерам было гораздо удобнее, чем привыкать каждый раз к новому имени...

Девятый, вздохнув, поднял вверх руку.

– С понедельника возьмешь его номер. Если останешься в живых. – Илья обвел взглядом сидящих за столом. – Где мы его ждали? Кто расставлял людей?

Четвертый плеснул себе коньяку, взял рюмку.

– В Одинцово. И на вокзалах, – ответил он на вопрос Ильи. – Вокзалы – это его любимое место. – И, пожав плечами, замолчал.

– Значит сейчас на Казанском кто-то есть? – спросил Илья. – Кого там поставили?

– Восемнадцатого и Двадцать второго. – На вопрос и на этот раз ответил Четвертый. – А что? Они хорошие стрелки...

– Вы еще ничего не поняли, да? – Илья говорил спокойно, но это спокойствие казалось "охотникам" почему-то угрожающим... Спокойствие камня, нависшего над горной дорогой. Спокойствие гор перед обвалом.

– Это не "заяц". – В голосе Ильи появился холод могильного мрамора, как будто он хотел подчеркнуть: этот холод легко мог стать уделом тех, кто сейчас не поймет его до конца. – Это волк, кабан, аллигатор. Это раненый слон. Кто-нибудь из вас видел раненого слона? Завтра на Казанском вокзале увидите. Потому что все мы, сидящие за этим столом, будем завтра там. С шести утра. И до тех пор, пока не явится Иван. Менты скорее всего тоже там будут. Их не замечать. Вы меня поняли? Не ввязываться ни во что. Даже если будут провокации с их стороны. Нам важно взять Ивана. Или убить его. И привезти тело Крестному. Если мы это сделаем, мы раздавим и Крестного. Вы сами выбрали меня своим председателем и поэтому до следующих выборов будете выполнять все мои приказы. Сейчас я отвечаю за судьбу нашего Союза киллеров. Лично. Перед всеми вами и вашими людьми. И поверьте моей интуиции, которая меня никогда не подводила: если мы сейчас не убьем этого чеченского волка и не раздавим его престарелого маразматического хозяина – Крестного, наш Союз никогда не сможет занять в России того места, которого он достоин...

Илья налил себе лимонный "Перье" без газа, выпил и добавил:

– Восемнадцатого и Двадцать второго можете считать покойниками. А Иван скорее всего уже имеет не три, а пять наших пистолетов... У меня все. Завтра в шесть на Казанском. Если не возникнут стандартные варианты, каждый действует автономно. В контакт друг с другом без острой надобности не вступать.

Он поднялся и вышел из зала.

– Х-х, Керенский... – хмыкнул кто-то. Кажется, это был Второй.

***

...Из "Савоя" Иван направился сразу на Казанский вокзал, чтобы на месте восстановить в памяти всю его обстановку, продумать варианты атак, отходов, обманных ходов, определиться с использованием подручных материалов в качестве прикрытия, выявить мертвые зоны обстрела с наиболее выгодных огневых позиций. Ему важно было увидеть вокзал глазами "охотника".

Кстати, и с водителем пора было расстаться. Как ни удобно было ездить по Москве на машине вместо того, чтобы фланировать по улице, реагируя одновременно на тысячи взглядов... Привыкать к удобствам он не мог себе позволить. Это был закон его жизни: стоит привыкнуть к чему-то удобному, облегчающему твое существование, и тебе конец. Рано или поздно ты не сможешь без этого обходиться и поставишь свою жизнь под угрозу. Причем подставишься по глупости, из-за своей личной слабости. Нельзя привыкать ни к чему – ни к вещам, ни к людям, ни к удобствам. Все, к чему ты привязывашься, так или иначе укорачивает твою жизнь... Поэтому с водителем надо было распрощаться, а чтобы молчал, постараться замазать его в чем-то. Это заставит его держать в дальнейшем рот закрытым. Не убивать же его только за то, что подвез тебя с одного конца Москвы на другой! "Так можно пол-Москвы перестрелять". Фраза эта почему-то застряла в голове Ивана и постепенно становилась чем-то вроде лейтмотива его рассуждений и даже действий...

Комсомольская площадь, или площадь трех вокзалов, как ее предпочитает называть сегодня большинство москвичей, встретила Ивана привычной суетой. Поток машин, двигающийся со стороны Садового кольца по Каланчевке и проспекту Академика Сахарова, уходил по Краснопрудной и Русаковской улицам в Сокольники. На площади из машин высаживались те, кому нужно было покинуть Москву, или те, кто встречал приезжающих в столицу... Иван не принадлежал ни к тем, ни к другим, но его целью тоже была именно площадь трех вокзалов. Его такси подрулило к Казанскому вокзалу со стороны рабочих пакгаузов и камер хранения, в переулочек, зажатый Казанским с одной стороны и веткой с Курского на Рижский – с другой.

Таксист и в мыслях не держал в ближайшее время расставаться со своим клиентом. Не каждый день выпадает удача: за полчаса заработать триста, а потом еще за полчаса – пятьсот. Разве можно упускать такого пассажира? Да пусть он хоть трижды бандит, вымогатель, насильник, грабитель, убийца – какая разница? Он платит деньги, и этого достаточно. Да мы со всей душой, все, что угодно, и с ветерком, и крадучись...

Иван предполагал, что на каждом из московских вокзалов его будут ждать "охотники". Слишком хорошо была известна Крестному его любовь к железнодорожным воротам Москвы, а тот не мог не поделиться информацией со своими "мальчиками"... Иначе бы они его просто не поняли. На Казанском Ивана однозначно поджидали, как и на любом другом вокзале. Но ему хотелось проверить два момента: во-первых, знают ли они его в лицо достаточно хорошо, чтобы начинать атаку, не произведя предварительной идентификации личности; во-вторых, сможет ли он сам уверенно вычислять "охотника" в экстремальных условиях...

С водителем Иван обращался вежливо. Тот ведь никак от него пока не зависел. Иван ничего не приказывал, ничего не требовал – какое, собственно, он имел на это право? Он лишь просил спуститься туда-то, повернуть туда-то, остановиться там-то.

Водитель остановился прямо напротив какой-то забегаловки с шашлыками... Черт его знает, кому пришла в голову мысль поставить шашлычную именно тут, где народ почти и не ходит. Разве что какие-нибудь транзитные пассажиры, шатаясь по площади, набредут на нее случайно и купят пару шашлычков. А так – убыточное дело. Наверное, поэтому шашлычная и была вечно закрыта... Вот в таком месте, куда случайный-то прохожий не забредет, Иван и оставил такси.

Прежде всего он направился в кассу. Предпочитал купить билет – только чтобы поменьше вопросов и свободный доступ в зал ожидания без особых проблем...

...Иван не без оснований полагал, что, прежде чем застрелить, "охотники" попробуют взять его живьем. Откуда им было знать, что после Чечни с Иваном такой номер вообще не проходит. На любую самую неожиданную атаку он успевал среагировать, принять какие-то меры к ее отражению или нейтрализации. А уж после этого сам начинал диктовать условия противоборства. И надо сказать, условия эти никогда не были выгодными для соперников Ивана.

Вокзал был все-таки не улицей с ее ежесекундно меняющейся ситуацией и бесконечным набором персоналий. Вокзальный люд тоже находился в постоянном движении, но оно было во много раз упорядоченнее уличного. По сравнению с быстриной улицы вокзал был стоячим прудом, у каждой обитающей в нем лягушки была своя хорошо известная партия...

...В кассовом зале стоял привычный галдеж цыганок, в ноздри ударил специфический запах застарелого пота, исходящий от пассажиров, застрявших на вокзале больше чем на сутки. А число таких на Казанском было постоянным и составляло примерно половину всех присутствовавших в зале.

...Отпечаток кочевой жизни на лицах настоящих пассажиров не позволял "охотникам", как бы они ни старались, замаскироваться под постоянных или временных обитателей Казанского – под вокзальных кочевников. Что-то неуловимое выдавало их. Может быть, привычка самого тела к комфорту?..

Иван же был кочевником по натуре. Наверное, лишенная постоянства, беспокойная жизнь киллера в чем-то соответствовала самой его природе. Поэтому и чувствовал он себя как дома на этих вокзальных островках-стоянках среди московской суеты. Иногда, правда, и его тянуло отдохнуть на постоянном стойбище, отлежаться в своей "берлоге" на площади Восстания...

По вокзалу нельзя разгуливать с пистолетом "наперевес". Прежде чем выстрелить в Ивана, нужно его вычислить, то есть проявить к нему неприкрытый, целенаправленный интерес. А это означает обнаружить себя. То, что можно сделать на многолюдной улице почти незаметно, на вокзале – практически невозможно. Это все равно что появиться во фраке на пляже.

Одного такого "фрачника" Иван выявил сразу. Тот выбрал позицию, невыгодную во всех отношениях, кроме одного – удобство наблюдения. Он решил, вероятно, что основная проблема – Ивана найти. Поэтому и уселся в кресло, стоящее у главного прохода. Мимо него хоть раз, но должен был пройти каждый, кто попадал на Казанский. А то, что это кресло само по себе торчало на виду, он как-то не сообразил... Это была грубая ошибка.

"Охотник" и Иван встретились глазами сразу же, как только Иван вместе с потоком пассажиров какого-то поезда вынырнул из-за угла. Белобрысый парень с прической ежиком и серьгой в ухе смотрел на Ивана во все глаза с не поддающейся маскировке тревогой. Нелюдимого Марьева не знал в Москве никто, кроме Крестного и его "курсантов". Это был явно один из них. Иван смотрел ему в глаза и кроме тревоги видел в них еще и растерянность. Да и было отчего растеряться. Иван мог фиксировать каждое его движение. Киллер попробовал было сунуть руку в карман, но тут же отказался от этого намерения, и его рука остановилась на полпути в очень неестественном положении, а затем медленно легла опять на колено. Иван держал обе руки в карманах своей джинсовой куртки, без сомнения имея в каждом по пистолету, и успел бы несколько раз продырявить неудачливого киллера прежде, чем тому удалось бы достать свой пистолет.

Киллер понял, что где-то ошибся, но осознал это слишком поздно. Иван уже владел ситуацией и сам диктовал ее развитие. У "охотника" была слабая надежда на напарника, но тот отправился с очередным обходом по другим залам, и раньше чем через пять минут ожидать его появления не приходилось.

Не зная наверняка о присутствии на вокзале еще одного или нескольких "охотников", но предвидя такую возможность, Иван решил действовать спокойно, без шума, но быстро. Он видел, что белобрысый боится рукой пошевелить – очень уж не хочется ему расставаться с жизнью. И потому направился прямо к нему, по пути отслеживая, чтобы тот ни на мгновение не выпадал из пределов видимости, а также чтобы никто не оказался случайно на линии выстрела и не лишил бы его таким образом преимущества над соперником. Поэтому Иван двигался по сложной траектории и несколько метров даже шел в неестественном положении, как-то боком. Но зато он вышел точно на "охотника". Расстояние между ними неумолимо сокращалось...

Наконец Иван подошел вплотную и сел рядом, положив свою ладонь на руку белобрысого парня, лежащую на колене. Со стороны это выглядело как дружеская встреча двух хорошо знакомых людей.

– Малыш, тебе никто не говорил, что ты похож на молодого Мэла Гибсона?..

Иван говорил ровно и спокойно, именно таким тоном, какой и свойствен дружеской беседе. Парень в ответ лишь судорожно вздохнул и сделал глотательное движение. Он не знал, как в такой катастрофической ситуации вести себя с Иваном, боялся сделать что-нибудь не так и тем самым вызвать его раздражение...

– Девушки, например, не говорили? Нет? – Иван чуть наклонился, приблизил свои губы к его уху и немного понизил голос:

– Где твоя пушка?

Парень подбородком указал на свою левую подмышку. Иван приятельски-покровительственным жестом похлопал его по левой стороне груди и действительно обнаружил, что пистолет там, где было указано.

– Жаль, что тебе никто раньше не говорил, что ты похож на Мэла Гибсона, продолжал дружеским тоном трепаться Иван. – Теперь уже, наверное, никто так не скажет. Потому что в настоящий момент ты похож на пацана, который увидел, как отец трахает его мамочку. А еще ты похож на человека, который ждет смерти...

Медленно выговаривая все это, Иван спокойно, без резких движений, но достаточно быстро сунул руку за борт светлого летнего пиджака парня и, вытащив из подмышечной кобуры пистолет, сунул его себе в карман. Может быть, кто-то и успел заметить в его руке оружие, но теперь это не имело значения, потому что задерживаться в зале Иван не собирался.

– Если хочешь остаться в живых, то сейчас пойдешь со мной и будешь вести себя тихо. Тогда, может быть, тебе удастся осуществить свое желание...

Иван обнял паренька за плечи, они одновременно поднялись и вместе пошли к выходу на перрон... Затем свернули направо, в тот глухой проход, в конце которого Иван оставил такси. "Охотник" вел себя в соответствии с поставленным условием. Но Иван обратил внимание на то, что парень незаметно озирается по сторонам, и сделал вывод: "охотник" на вокзале не один...

Таксист и на этот раз терпеливо ожидал пассажира. Последнего это совершенно не удивило, но и особенно не обрадовало. Водитель же заметно повеселел – денежный клиент вернулся! Он даже вышел из машины и услужливо распахнул заднюю дверцу для Ивана и его спутника. Иван надел на парня наручники, взятые у него же из кармана, затолкал его в машину, сам сел рядом с ним, закурил. Любопытствующий таксист пригнулся к рулю и в то же время навострил уши. Прикинулся ветошью – сделал вид, что его нет в машине... "Да хрен с ним, пусть слушает!" – решил Иван.

– Теперь ты будешь быстро и внятно отвечать на мои вопросы...

Тон Ивана изменился вместе с ситуацией. Теперь он говорил сухо и по-деловому четко, вовсе не угрожал, но за короткими, рубленными фразами чувствовалась реальная опасность.

– Первый вопрос: сколько еще "охотников" на вокзале?

– Один, – глухо ответил парень.

– Второй вопрос: кто руководит "охотой"? Крестный?

– Нет, – мотнул головой парень. – Илья. Первый номер.

Только теперь Иван мог оценить по-настоящему всю важность той информации, которую он откопал в своей памяти, – о молодом человеке по имени Илья и о "Савое"...

– Третий вопрос. Твой пистолет с особым номером?

– Да, – кивнул парень. – Восемнадцатый. Из тройки Четвертого.

– Из какой еще сраной тройки? – не понял Иван. – Можешь это считать четвертым вопросом.

– Каждый из тех, кто входит в первую десятку, имеет в подчинении группу из трех человек...

Парень объяснял неохотно, словно делая над собой усилие, по-видимому, ему не хотелось предавать своих. Иван слушал его со всевозрастающим интересом и удивлением.

– ...В каждую тройку входят: один "курсант" из второй десятки, один – из третьей и один – из четвертой. Чтобы уравнять возможности каждой тройки и никому из СК не давать преимущества.

– Что такое СК?

– Союз киллеров.

Парень, видно, все-таки решил сдавать всех подряд, надеясь таким путем спасти свою жизнь, и демонстрировал готовность отвечать на любые вопросы... Иван понял, что ему есть чем поинтересоваться, помимо обстоятельств игры, навязанной ему Крестным. О Союзе киллеров Иван слышал впервые. Эта информация его и заинтересовала, и обеспокоила одновременно...

– Союз – это Крестный? – спросил Иван.

– Союз – это Илья, – ответил белобрысый. – Это первая десятка.

– А Крестного, значит, в расход... – Иван уже не спросил, а просто подумал вслух.

– Крестному осталось жить столько же, сколько тебе. Он умрет в тот же день, что и ты.

Парень, видя, что информация, сообщенная им, озадачила Ивана, чуть приободрился и говорил уже гораздо увереннее...

– Мы уберем его, как только ты будешь убит. Он старик и ни опасности, ни ценности сам по себе не представляет. Крестный приговорен. Точно так же, как и ты.

– И что же дальше? – поинтересовался Иван.

– Дальше мы будем делать то, что нужно нам, а не Крестному... Добиваться своих целей... Выбирать своего председателя, которым сможет стать каждый из нас...

– Каких целей? И почему их нельзя добиться с Крестным?

– С Крестным? – Парень растерялся. – Он старик...

– Ну и что? Вот ты молодой. Но он умрет, по крайней мере, после меня. А ты меня опередишь.

– Илья говорил... – пробормотал парень, но почему-то резко замолчал на середине фразы.

– Что говорил? Ну! – прикрикнул на него Иван.

– Что мы не должны быть бездумными исполнителями... Нам самим следует решать, как работать и за какую цену... Этот старый маразматик считает, что владеет нашими жизнями, как Господь Бог... Мы сами определим, кому жить, а кому умереть...

Парень явно повторял чужие, услышанные им от кого-то фразы, не слишком хорошо понимая, чьи интересы по-настоящему просматриваются за этими, на первый взгляд, складными словами... Он был предназначен на роль обычного "политического мяса", одной из тех песчинок в составе электората, из которых и состоят песочные фундаменты постаментов для политических лидеров...

– Заткнись, – сказал ему Иван. – Это уже и без вас давно решено.

Иван ждал, когда второй "охотник", обеспокоенный исчезновением белобрысого, начнет его искать и метаться по вокзалу, пытаясь разобраться в ситуации. А этот Ивана уже не интересовал. Только он пока не придумал, что делать с ним дальше... Убивать его не было ни желания, ни особой необходимости.

– Меня будут искать... – подал белобрысый голос, в котором чувствовалось напряжение. Он будто намекал на какую-то угрозу.

– Я сказал: заткнись! – вторично оборвал его Иван. – Будет лучше, если я про тебя забуду... – Иван опустил стекло в задней дверце такси и достал пистолет. – Вы никогда ничем не станете. Всегда будете только кучей дерьма. И вам вечно будет засерать мозги какой-нибудь хуеплет вроде Ильи... Вот это, что ли, твой приятель?

Иван показал пистолетом на невысокого плотного парня с квадратными плечами с плащом, перекинутым через правую руку. Он шел в их сторону напряженной походкой. Осторожность настолько ясно выражалась во всех его движениях, что давала противоположный, демаскирующий эффект...

– Смотри, – сказал Иван белобрысому, – так может двигаться только самоубийца. Ты, надо сказать, выглядел не лучше...

Парень с плащом приближался медленно, но шел точно в направлении такси. Он был так увлечен осматриванием закоулков и дверей справа и слева, что обратил внимание на такси только тогда, когда до машины оставалось метров десять. Иван не стал дожидаться, пока он примет какое-либо решение: сразу же выстрелил, попав парню в левую сторону груди. Тот без звука упал замертво. Шофер такси автоматически повернул ключ в замке зажигания.

– Подожди, – остановил его Иван. – Не торопись.

Он не спеша вылез из машины. Ему для решения очередной проблемы требовалось всего двадцать – двадцать пять секунд, а за такое короткое время ничего существенного произойти не может... Когда Иван был уже около лежащего на асфальте парня и разгибал пальцы его правой руки – они сжимали рукоятку пистолета, спрятанного под плащом, – он услышал, как открылась дверца машины. Белобрысый пытался удрать... Иван передумал отпускать его: врагов нельзя щадить, их нельзя прощать и верить им нельзя ни в чем, кроме искренней ненависти и желания убить тебя...

Белобрысый не успел выбраться из машины, он только поставил на асфальт одну ногу. Иван поднял руку убитого "охотника" с пистолетом и нажал на спуск его же пальцем. Раздался выстрел. Пуля попала белобрысому в шею, он захрипел и свалился на заднее сиденье... Иван вытащил наконец пистолет у мертвеца и бросился к машине. Захлопнув на бегу дверцу, открытую белобрысым, он сел рядом с водителем.

– В Сокольники, – приказал он.

Бледный водитель трясущейся рукой включил скорость. Машина вырулила из тупичка, пересекла площадь и помчалась по Краснопрудной.

Иван, перегнувшись через спинку переднего сиденья, проверил карманы белобрысого. Ему нужны были деньги, и он действительно нашел перехваченную резинкой пачку долларов, состоящую из мелких банкнот. Выдернув из пачки примерно треть банкнот и сунув их в карман, Иван бросил остальные на заднее сиденье и сказал дрожавшему от страха водителю:

– Деньги – твои. Избавься от него сам. – Иван кивнул на заднее сиденье. А меня высади у метро...

Минут через десять он уже спускался по эскалатору на станцию метро "Сокольники", предоставив водителю самому решать свои проблемы... В конце концов, тот неплохо сегодня заработал. И с этим не перетрудится.

...Улица вновь кромсала сознание Ивана на части тысячами острых осколков. Впечатления от московской уличной суеты больше всего напоминали ему отражение в разбитом зеркале... Но Иван твердо решил держаться и не впадать в панику. В метро было все же немного спокойнее, хотя и здесь обстановка походила на калейдоскоп. Однако по крайней мере от станции до станции она изменялась мало, и напряжение, владевшее Иваном, ослабевало...

...Водитель такси, долго блуждавший вокруг парка "Сокольники", вырулил наконец на пустынный, заросший кустами перешеек между Оленьими прудами, вытащил из машины тело и, уложив его в какую-то ложбинку, привалил хворостом... Иван к тому времени уже несколько раз перешел с линии на линию метрополитена и вплотную подумывал о том, где и как ему устроиться на отдых предстоящей ночью.

Никаких оригинальных или хотя бы просто удобных вариантов... На вокзалы соваться нельзя, там ждут "охотники", в этом была возможность убедиться... Снимать какую-нибудь бабу и проводить ночь у нее? Нет, этот вариант тоже не годится. Одна мысль о том, что придется кого-то трахать, вызывает тошноту... Хочется просто покоя и неподвижности. Одиночество – лучший вид комфорта...

Ехать на площадь Восстания в свою маленькую и не известную никому квартирку Иван не рискнул по двум причинам: во-первых, нет никакой гарантии, что это тайное убежище не раскрыто, во-вторых, если бы его обнаружили именно там, он оказался бы в ловушке, потому что путей отхода из этого места не было.

"Видимо, придется всю ночь шататься по улицам с шестью пистолетами в карманах, как ходячий арсенал", – подвел итог Иван.

Глава 7

С восьми часов утра Никитин организовал на Казанском вокзале грандиозный ремонт.

Многочисленные входы и выходы, переходы между залами, проходы на перроны и прочие торные пути – все было перегорожено барьерами, стойками, натянутыми веревками с надписями: "Прохода нет. Ремонтные работы". Жизнь вокзальных аборигенов была жестко ограничена, свободное для передвижения пространство безжалостно усечено, потоки прежде хаотически метавшихся пассажиров упорядочены твердой рукой, не знающей ни сомнений, ни жалости. В результате на всем пространстве вокзала остался единственный путь – с площади и из метро к перронам. И двигаться по нему в этом направлении было просто и легко – поток людей тек ровно, спокойно, несколько завихряясь только в кассовом зале. А вот обратно двигаться было чрезвычайно трудно – все равно что плыть против течения, и потому пассажиры с прибывающих поездов большей частью шли в обход на площадь и вокруг вокзала...

Не рискнув никому что-либо доверить, Никитин сам расставлял людей, сам проводил инструктаж и сам осматривал предполагаемые огневые позиции. Сложность заключалась в том, что из-за скопления больших масс людей в ограниченном пространстве невозможно было вести эффективную стрельбу в здании вокзала. Никитин распорядился привезти на Казанский пневматические пушки, стреляющие сетями, которые обычно использовались при отлове диких зверей. Специфическое оружие безо всяких объяснений позаимствовали в Московском зоопарке и Институте зоологии при Российской Академии наук. Четыре пушки расставили в местах, где с наибольшей вероятностью могли произойти стычки, и замаскировали под ремонтную технику.

Никитин отправил в залы Казанского вокзала тридцать оперативников, переодетых в рабочую одежду, и они с восьми часов утра принялись ковырять, сверлить, стучать и пилить. Чтобы деятельность сотрудников Никитина не выглядела откровенной имитацией, пришлось срочно согласовать с руководством вокзала характер и объемы реальных ремонтных работ. Оперативники хоть и кое-как, но все же принялись их выполнять... Руководство вокзала давно планировало ремонт внутренних помещений, что, собственно, и натолкнуло Никитина на эту идею – задействовать своих людей под видом ремонтных рабочих.

Кроме того, среди пассажиров вокзала постоянно крутилось человек десять сотрудников, изображавших приезжих, они должны были отслеживать появление Ивана. Всем занятым в операции были заранее розданы фотографии Ивана, изготовленные на основе фоторобота. Никитин строго проинструктировал каждого: при обнаружении Марьева никаких самостоятельных действий не предпринимать, сообщать об этом по рации ему лично и четко выполнять все приказы, которые поступят от него.

Первые два часа прошли в большом напряжении. Все ждали, что искомый объект будет вот-вот обнаружен и начнется активная операция по его задержанию. Никитин при этом волновался, пожалуй, больше других. Он понимал, что нет никаких оснований ожидать появления Ивана с самого утра, но все же почему-то волновался... Постоянно проверял связь с постами, группами задержания и слежения. Дергал Коробова, допрашивая о готовности его людей применить стандартные разработки по задержанию опасного преступника в многолюдной городской среде. Герасимов, сидевший рядом с ним в кабинете начальника вокзала, хозяина которого они просто выгнали, усмехался себе в реденькие усы и говорил, что сейчас поспать бы не мешало, встали-то рано, а Иван, мол, все равно раньше полудня не появится... По его предположениям, Иван должен был отсыпаться сейчас где-нибудь в укромном месте. Никитин посылал его подальше, причем каждый раз по новому адресу. И продолжал волноваться.

К десяти часам утра и самим Никитиным, и всеми его людьми овладела какая-то апатия, появилось желание послать всю эту затею к черту, а затем закинуть туда же свою пушку или автомат и завалиться спать. Герасимов же к тому времени уже воплотил это всеобщее желание в реальность: растянулся на составленных вместе стульях и мирно спал, сладко посапывая. Никитин жутко ему завидовал, но последовать его примеру все же не решался. Зато подошел к изредка всхрапывающему во сне Герасимову и зажал ему нос пальцами. Тот проснулся, послал Никитина на хрен, повернулся на бок и вновь заснул.

Собственно, последние два часа дремали все или почти все, но то, что личный состав снизил свою боеготовность, не вызывало сомнений. К двенадцати часам дня все начали потихоньку просыпаться и приходить в себя, с ужасом осознавая фактическую сторону и возможные последствия своего состояния.

Нельзя сказать, чтобы, выспавшись или хотя бы немного вздремнув, никитинские оперативники привели себя в полную боевую готовность... Проснулся наконец и Герасимов. Он поглядел на часы, встал, расставил на места стулья и заявил Никитину, что самое время подкрепиться ну хотя бы кофейком с бутербродами. Теперь Никитин послал его на хрен. Однако Герасимов туда не пошел, а направился в одну из вокзальных забегаловок, где накупил целую гору бутербродов и десятка два одноразовых пакетиков растворимого кофе.

Никитин не спал и даже не дремал ни минуты. Он сидел за столом начальника вокзала и грыз ногти. Его начали посещать сомнения: может быть, Иван вообще сегодня не придет на Казанский вокзал?.. Герасимов, совсем напротив, был абсолютно спокоен и уверен в успехе. Вскипятив воды в найденном в шкафу у начальника вокзала сувенирном электрическом самоваре и заварив кофе, главный аналитик принялся за бутерброды.

– Никитин, вынь пальцы изо рта, руки-то грязные... Между прочим, совать грязные руки в рот – верный способ подхватить желудочно-кишечное заболевание. А то и глисты... Представляешь, Никитин, у тебя глисты? Проводишь ты, к примеру, совещание с нами, а сам места себе не находишь – ни сесть, ни встать...

– Хватит трепаться, – сказал Никитин. – Лучше объясни мне, почему он никак не идет?

– Знаешь, Никитин, в чем разница между мной и тобой? У тебя сильно развита интуиция, у меня – логика. С помощью интуиции хорошо предугадывать развитие ситуации и разбираться в мотивах преступлений. Но объяснять самому себе что-нибудь, опираясь на интуицию, – это гиблое дело... Кстати, если ты мне сейчас не поможешь справиться с этими бутербродами, я объемся и потеряю способность соображать.

– Вот и теряй, обжора. И я тебя завтра же уволю... И вообще – иди на хрен со своими бутербродами.

Никитин достал из кармана фляжку, отвинтил крышку и надолго приложился к горлышку.

– В кофе плеснуть? – спросил он у Герасимова, оторвавшись от фляжки.

Тот помотал головой:

– Мы к этому делу не привычные. Работаем только по трезвянке.

– Слушай, Ген, а ты ничего не напутал? – Никитин смотрел на Герасимова с сомнением и одновременно с надеждой. Он в общем-то был уверен, что тот ничего не напутал. Но Иван-то все не появлялся!.. – Может, это не он написал записку?

Герасимов задумчиво поднял глаза к потолку.

– Может, и не он. Теоретически можно допустить что угодно: например, что эту записку написал ты, генерал Никитин, особенно учитывая твои контакты с криминальным миром...

– Хватит паясничать, – разозлился Никитин. – Или ты сейчас выкладываешь свои соображения, или идешь писать рапорт об увольнении.

– Ну, ладно, ладно... Мы же шутим... Соображения тут простые. Записка вообще была странной: время встречи точно не указано, только день – четверг... – Герасимов запихнул в рот еще один бутерброд и, пережевывая его, пытался продолжать говорить: