Текст книги "Гладиатор"

Автор книги: Юрий Волошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Мы с тобой год назад на этом же самом месте эту же "Анну Палну" пили! орал на всю забегаловку Иван, хлопая Петьку по плечу.

Носильщик счастливо улыбался, уже представляя себе, как будет пить до утра за счет этого денежного "знакомого"... А может, и дольше – если "знакомый" вырубится раньше него и даст возможность спокойно ознакомиться с содержанием своих карманов и кошелька... Он старательно напрягал память, но вспомнить новоявленного "брата" никак не мог. Однако тот держал в руках бутылку, и Петя решил-таки проявить к нему самые теплые "родственные" чувства.

– Мужики! Угощаю! – шумно радовался встрече Иван. – Каждому по бутылке! Я мигом.

Он сбегал к стойке, взял еще две таких же бутылки "Анапы" и два таких же бутерброда, все это принес и выставил на столик. В соответствии с неписаной традицией каждый распоряжался предназначенной ему бутылкой по своему усмотрению. Носильщик Петя налил половину кружки и принялся прихлебывать из нее по глоточку. "Синяк" набузовал полную кружку, но пить начал из горлышка то, что осталось в бутылке. Иван наполнил свой стакан доверху, взял его в руку, но потом поставил на столик и сказал, указывая пальцем в самый нос "синяка":

– И тебя я тоже знаю. Ты – Равиль!

– Я?! – возмутился "синяк". – Я никогда не был татарином! Ни-ког-да! – И он по своей привычке поднял указательный палец и отрицательно помахал им перед собой. – ...Нет, одно время я был евреем. Был... – Неожиданно "синяк" смягчился и утвердительно закивал головой. – Но тебя я не знаю...

– Слушай, а сейчас ты кто? – не отставал от него Иван.

– Я?! – крайне удивился тот. – Я русский. Или российский? Не знаю точно...

– Тогда давай... И за тех, и за других...

Иван поднял его кружку с вином и сунул ему в руку. "Синяка" немного покачивало, и он вцепился в кружку, как в точку опоры. Начал пить, но осилил только половину, после чего прижал кружку к щеке и так стоял, покачиваясь и глядя на Ивана. Только Иван якобы собрался выпить свое вино, как "синяк" попытался усесться прямо под столик, что было категорически запрещено теми же неписаными традициями московских забегаловок – где угодно, только не в заведении! Иван с носильщиком подхватили его под руки и потащили на улицу. "Синяк" бороздил носками ботинок асфальт...

– Давай сюда, – сказал Иван, заметив невдалеке очень соблазнительный каменный заборчик, каких в Москве не так уж много и какие привлекают всех, не рассчитывающих добежать до туалета.

На пространстве вдоль забора было действительно не слишком чисто, более того, вся обозримая территория была основательно "заминирована". Они затащили бесчувственное тело за забор, и Иван, отстранив грузчика, слегка толкнул "синяка" в спину. Тот, полетев носом вперед, влип плашмя в хорошо удобренную московскую почву.

– Ты чего?! – закричал носильщик. – Безрукий, что ли?

Иван посмотрел на Петю абсолютно трезвым взглядом, сразу вызвавшим у последнего серьезные опасения.

– Не волнуйся! Тебя я положу, где почище. Фуражку сними, чтоб не испачкалась...

– Ты чего, брат? – бормотал носильщик, пятясь назад, но фуражку все же снял.

– Я тебя раздеваю, браток, – ласково ответил Иван и слегка врезал ему левой в подбородок.

Носильщик резко дернулся назад и с глухим звуком стукнулся затылком о кирпичную стену какого-то сарая. Иван подхватил его под мышки и аккуратно усадил на землю. Затем стащил с него форменную куртку, быстро натянул ее на себя, взял из рук у Пети фуражку и, помахивая ею, двинулся в сторону Краснопрудной... Он был почти готов к свиданию с "охотниками" на Казанском вокзале.

***

В зале для транзитных пассажиров Ярославского вокзала Иван взглянул в зеркало и с удовлетворением отметил, что не может сам себя узнать. Надвинутая на глаза фуражка закрывала половину лица, во всей остальной внешности не осталось ни одной индивидуальной черты. Единственное, что могло привлечь внимание, – бляха носильщика, на которой можно было разобрать надпись: "Ярославский".

Проторчав примерно полчаса у транзитных касс и успешно отбившись от всех пассажиров Ярославского и Ленинградского вокзалов, пытавшихся его "снять", Иван услышал наконец обращенную к нему долгожданную фразу:

– На Казанский отнесешь?

– Ну! – быстро ответил Иван.

– Ну-ну! Неси! – буркнул ему высокий и толстый мужчина с совсем узкими плечами, но зато с необъятным задом. Этот пассажир пыхтел и отдувался уже только от того, что ему приходилось нести свое собственное тело. А кроме тяжелого, откормленного тела у него были еще внушительного вида чемодан, перетянутый ремнями, и спортивная сумка, небольшая, но плотно набитая. Застегнуть сумку не удалось, и теперь из нее торчали какие-то тряпки и целлофановые пакеты.

Толстяк назвал цену, на которую Иван тут же, не торгуясь, согласился. Он и представления не имел, сколько берут носильщики за свои услуги...

– Деньги вперед, – только и сказал Иван, давая понять, что он согласен.

Толстяк высыпал ему в подставленную ладонь горсть пятирублевых монет. Иван, не считая, сунул их в карман. Потом легко подбросил чемодан на левое плечо, а правой хотел было подхватить спортивную сумку... Но толстяк не дал ему даже притронуться к сумке, отрицательно покрутил головой и сказал:

– Это я сам.

"Деньги у него, что ли, там? – подумал Иван, но, оценив еще раз взглядом комплекцию своего клиента, изменил свое мнение:

– Нет, скорее жратва!" Нести один чемодан ему было еще удобнее... Держа его двумя руками и полностью загораживая при этом свое лицо, имеешь тем не менее возможность наблюдать за обстановкой... А при необходимости можно, даже не избавляясь от чемодана, правой рукой быстро выхватить пистолет...

Они вышли из здания Ярославского вокзала и спустились в подземный переход. Иван, внимательно наблюдавший за всеми, кто попадал в поле его зрения, остался доволен результатами своего наблюдения... На них все обращали внимание. Толстяк обладал настолько колоритной внешностью, что пройти мимо него, не оглянувшись и не хмыкнув про себя: "Вот это да!", было просто невозможно. На фоне такого пассажира носильщик с чемоданом совершенно терялся. Да и что примечательного можно найти в носильщике, которой тащит обыкновенный чемодан с Ярославского вокзала на Казанский?

Подземный переход они миновали спокойно. По пути Иван заметил только троих обладателей чрезмерно внимательных глаз, шарящих взглядами по лицам всех прохожих подряд. Но входить в контакт с противником здесь, в подземном переходе, Иван не собирался. Он назначил встречу на Казанском, а значит, должен попасть внутрь вокзала и именно там начать разборку с "охотниками"... "Это дело чести!" – мог бы сказать Иван, если бы подобное понятие еще существовало в его сознании. На самом деле он просто чувствовал, что все должно быть именно так, а не иначе...

Едва они влились в поток пассажиров, двигающихся через Казанский вокзал, как Иван отметил резкое усиление напряженности в окружающей обстановке. Внимательные, ищущие взгляды буквально пронизывали все пространство вокзала. Невозможно было даже приблизительно определить количество субъектов наблюдения...

Оперативники Никитина, проведя весь день и вечер в бесконечном и бессмысленном ожидании и в напряжении, к этому времени уже слегка озверели и чуть ли не за руки хватали проходящих мимо них людей, чтобы заглянуть им в лицо.

"Охотники" Ильи проявляли профессиональную выдержку, терпеливо дожидаясь появления объекта. Сколько раз им приходилось это делать, прежде чем всадить пулю в какой-нибудь дорогостоящий лоб! Сам Илья все чаще делал свои обходы, рискуя привлечь внимание оперативников. Он порядком нервничал из-за того, что Иван заставляет себя так долго ждать, но с удовлетворением отмечал вполне сносную боевую готовность своих людей... Правда, от троицы, собравшейся поначалу за столиком в кафе, осталось на настоящий момент только двое. Девятый напился, как свинья, и громко храпел, развалясь в кресле, неподалеку от столика, за которым Второй и Третий продолжали свою пьяную беседу. А что? С них взятки гладки. "Интриганы хреновы!" – ругнулся про себя Илья. И еще он немного беспокоился за Одиннадцатого, который продолжал упрямо торчать у стены на проходе, демонстрируя поразительную силу воли и одновременно тупое упрямство. Илье показалось, что он уже накалился, как утюг, до последней степени и готов был прострелить любую мало-мальски подходящую для этого башку. "Даже если Иван сегодня не появится, – думал Илья, – этот без выстрела с вокзала не уйдет..."

...Его-то первого и определил Иван как "охотника". Держа двумя руками чемодан и наблюдая в щель между рукой и чемоданом злобно бегающие глаза стоящего у стены в наилучшей огневой позиции верзилы, Иван уже не сомневался, что это именно "охотник". Тот был в расстегнутой почти до пояса джинсовой рубашке, правую руку он держал за пазухой и нервно то сжимал в кулак, то вновь разжимал пальцы левой руки.

"Ты откроешь сегодняшний счет", – подумал Иван, имея в виду не счет смертей, а лишь счет пистолетов. Жизнь его была Ивану не нужна...

...Он всегда презирал противников, которые старались победить врага не умением убивать быстрее и эффективнее, а демонстрацией свой злобы, гнева, ярости или бешенства. За всем этим Иван видел одно стремление слабого, неуверенного в себе человека напугать противника громким голосом и злобным видом... В деле такие ярые и злобные оказывались неуклюжими и нерасторопными. Если их запугивание с самого начала не имело успеха, они сразу и безоговорочно проигрывали. Стоило им только повстречать врага, у которого не было страха перед ними, – и им наступал конец...

Ивану вспомнился один чеченец, изъявивший желание драться с русским рабом-гладиатором. Чеченец поставил на кон самое дорогое, что у него было, свое оружие: короткоствольную скорострельную винтовку и старинный кинжал своего отца, в ножнах, украшенных чеканкой... В живых мог остаться только победитель в поединке, значит, проигравшему оружие было уже ни к чему... Бой был долгим и утомительным – один из самых трудных боев, проведенных Иваном в чеченском рабстве. Чеченец каждую секунду готов был нанести смертельный удар и каждую секунду готов был его получить... "Профессионализм, – подумал Иван, как раз и состоит в этой двойной ежесекундной готовности..." Он навсегда запомнил взгляд чеченца: неподвижный, непроницаемый, говорящий, казалось, только одно: "Встречай свою смерть!.." Иван дважды увернулся от его стремительно выброшенной руки, нацеленной прямо в Иваново горло. Если бы чеченцу удалось тогда вцепиться Ивану в горло, тот был бы уже покойником. Он вырвал бы у гладиатора горло, как вырвал кусок мяса из плеча, едва коснувшись его своими крючковатыми пальцами, твердыми, как клюв орлана-белохвоста... Иван понял, что в третий раз ему увернуться не удастся. И прежде чем чеченец в третий раз нацелился на его горло, Иван воткнул указательный палец своей правой руки ему в глаз – глубоко, на всю длину пальца, очевидно задев какой-то важный мозговой центр... Чеченец застыл, как парализованный. Застыл и Иван, держа палец в его голове. Чеченец, напряженно выгнувшись, как столбнячный больной, начал падать всем корпусом назад... Голова его постепенно сползала с Иванова пальца. Поразило Ивана то, что все это время выражение другого, невредимого глаза оставалось неизменным...

...Все это промелькнуло в голове Марьева в течение нескольких секунд, пока он разглядывал внешне спокойного, но внутренне взвинченного до последней степени "охотника" у стены. Правой рукой за пазухой тот сжимал пистолет – в этом Иван не мог ошибиться. "Охотник" злобно смотрел на толстяка пассажира, ненавидя его, очевидно, уже только за то, что он не Иван...

...Иван споткнулся ровно за один шаг до верзилы. Угол летящего чемодана угодил тому прямо в лицо, левая рука падающего вслед за чемоданом Ивана скользнула парню под рубашку, и мгновенно перехватила руку киллера, и выдрала из нее пистолет, а в это время правая Иванова рука, якобы пытаясь удержать падающий чемодан, слегка коснулась нервного узла у основания шеи верзилы. Иван упал, парень же остался стоять там, где стоял. Он моргал глазами и шевелил губами, но не мог ни вымолвить слова, ни поднять руки... Иван ползал по полу у его ног, неуклюже хватал чемодан, бормотал извинения, даже отряхивал брюки верзилы и заправлял ему рубашку. Отнятый пистолет уже лежал в кармане форменной куртки. Толстяк нависал над Иваном, загораживая его от излишне внимательных глаз, и вполголоса матерился. Надвинув фуражку на глаза, Иван наконец вновь подхватил чемодан и всем своим видом изъявлял готовность двигаться дальше – извините, мол, досадное недоразумение, глупая случайность!

Верзила так и продолжал стоять на своем месте у стены, и ненависть в его глазах горела прежним огнем, даже, пожалуй, еще усилилась, но он был абсолютно беспомощен. А Иван и толстяк направились в кассовый зал. Здесь, как понял Иван, им предстояло расстаться... Ивану следовало решить, какую линию поведения, какую тактику избрать на ближайшее время...

В зале Иван сразу же выделил в толпе напряженную физиономию книжного лоточника, с которым пытался вести интеллектуальную беседу какой-то пожилой мужчина в очках и с бородкой клинышком. Лоточник в ответ на обращения интеллектуала только закатывал глаза к потолку и отрицательно мотал головой. Когда же он опускал глаза, то нетерпеливо шарил цепким взглядом по залу, явно кого-то выискивая и поджидая. "Охотник", – отметил про себя Иван.

Толстяк подошел к очереди в кассу.

– Сюда. – Он указал Ивану на место у своих ног, куда надо было поставить чемодан.

Иван освободился от чемодана, поправил немного великоватую фуражку и спокойно, ни быстро, ни медленно, пошел в сторону вокзального кафе, глядя, казалось бы, только прямо перед собой, но на самом деле видя все по обеим сторонам от себя... Он пытался засечь еще хотя бы одного "охотника". У него было уже шесть "охотничьих" пистолетов, не хватало всего одного, чтобы выиграть эту придуманную Крестным жестокую игру... Однако ему не удалось обнаружить больше ни одного из преследователей, хотя он ясно ощущал их присутствие недалеко от себя. Можно было бы, конечно, удовлетвориться одним изъятым пистолетом и потихоньку убраться из здания вокзала. Еще один пистолет за оставшиеся до понедельника дни Иван как-нибудь сумел бы добыть! Но он твердо решил закончить игру сегодня.

Подойдя к витрине-прилавку кафе, Иван, стоя спиной к залу, снял фуражку, не спеша достал из кармана пистолет и аккуратно поместил его внутрь фуражки. Бросив на стойку пятирублевую монетку из числа только что полученных от толстяка, Иван буркнул продавщице: "Сдачи не надо", чтобы не терять времени, взял стаканчик кофе и повернулся к залу лицом... Его появления в помещении вокзала, так сказать, "с открытым забралом" с этой стороны никто не ожидал он находился далеко от основного прохода, в "застойной" зоне. И действительно, на тот момент Ивана еще никто не заметил.

С пистолетом, прикрытым фуражкой, и стаканчиком кофе он двинулся к ближнему столику, где два парня спортивного вида беседовали за бутылкой водки. Уже по пути Иван услышал, как один из них говорил другому:

– На Шестого надежды мало. Он никогда не пойдет против Ильи. По крайней мере, сейчас...

Содержание сказанной парнем фразы, прозвучавшее знакомое имя – все это сразу насторожило его. А когда он поставил свой кофе на столик и оба парня одновременно повернули к нему головы, настал момент полной ясности: в их глазах отразилось такое удивление, что истолковать его можно было только в определенном смысле – оба они, конечно же, узнали Ивана... Поэтому он без всякой паузы произнес:

– Стреляю при первом движении. Ваши животы у меня на стволе. Успею убить обоих прежде, чем вы пошевелитесь. Вы все поняли?

Парни одновременно кивнули, глядя на правую руку Ивана, которую он держал под столешницей. Они загораживали Ивану большую часть зала, и он не видел, что там творится, но старался фиксировать изменения обстановки с помощью слуха...

– Теперь давайте знакомиться. Сначала ты, – кивнул Иван на парня слева от себя. – Двумя пальцами, очень осторожно, достаешь пистолет и кладешь его на столик.

Парень, растопырив пальцы, залез себе за пояс и достал пистолет, держа его, как было приказано, указательным и большим пальцами. Он положил пистолет на столик и средним пальцем осторожно придвинул его к Ивану. Иван левой рукой взял пистолет и сунул его в карман.

– Теперь ты, – обратился он ко второму "охотнику", – делаешь то же самое.

Второй парень тоже растопырил пальцы и сунул их за пазуху своего легкого летнего пиджака. Он уже вытащил пистолет с видимым намерением положить его на стол, но... то ли от волнения, то ли с умыслом парень выронил пистолет из задрожавших пальцев, и тот упал на мраморный пол с характерным металлическим стуком... Неизвестно, на что он рассчитывал, если сделал это умышленно. Может быть, надеялся, что Иван сунется поднимать упавшее оружие или заставит это сделать его самого? И, таким образом, он получит хоть какой-то шанс, хоть минимальную возможность для атаки? Но Иван просчитал такой вариант еще до того, как произнес первую фразу, и заранее принял решение, что он будет делать в этом случае. Звук от удара упавшего пистолета о мраморный пол однозначно послужит сигналом для всех остальных "охотников", сколько бы их ни находилось в этом зале. Решение Ивана было очень невыгодным для парня, уронившего пистолет, как, впрочем, и для его спутника, уже расставшегося с пистолетом...

Иван, не медля ни секунды, выстрелил два раза, попав одному киллеру в живот, а другому – чуть пониже живота, и бросился на пол вслед за их рухнувшими телами, стремясь упасть так, чтобы опрокинувшийся столик и тела парней загородили его от выстрелов со стороны зала. В том, что выстрелы сейчас же последуют, Иван был абсолютно уверен. Не знал он лишь одного: сколько человек будет по нему стрелять... Можно было предполагать наличие в зале от двух до пяти стрелков.

Едва он коснулся пола, как сразу из трех точек зала загремели выстрелы... Шестой, стоявший на широко расставленных ногах прямо посреди очереди в кассу, стрелял, держа пистолет обеими руками и вытянув их далеко перед собой. Он успел сделать три выстрела, но, поскольку цели не видел, попал два раза в крышку столика и один раз в плечо раненного Иваном Второго... Десятый, оттолкнув от себя осточертевший ему за день книжный лоток, произвел два выстрела – как и Шестой, с вытянутых рук. Но он тоже не видел Ивана за лежащими на полу телами и потому оба раза попал в спину Третьему, добив его окончательно... Больше всего шума наделал Седьмой. Выхватив из лежащего у него на коленях саквояжа автомат, он вскочил и с нечленораздельными криками начал поливать очередями всех лежащих на полу в кафе, надеясь, что ему удастся всадить хотя бы одну пулю в Ивана. И своей цели он достиг. Как ни прикрывался Иван телом Второго от автоматных выстрелов, пули рикошетили от мраморного пола, и две из них все-таки попали ему в ногу и в бедро... Седьмому, может быть, даже и удалось бы прикончить Ивана, позиция которого была весьма невыгодной, но он отвлекся от него ради Девятого. Тот при первых же выстрелах проснулся, но по-прежнему сидел в кресле. Седьмой не мог упустить такого момента и, чуть изменив вектор стрельбы, срезал Девятому короткой очередью полголовы...

Иван уже держал в обеих руках по пистолету и готов был начать ответный огонь, но неожиданно выстрелы в его сторону прекратились, хотя стрельба в зале и продолжалась... Оттолкнув от себя изрешеченное пулями тело Второго, Иван смог увидеть любопытную картину: неподалеку от него оседал на пол парень с автоматом в руках; у продавца книжного лотка безжизненно повисла правая рука, и он пытался поднять с пола пистолет левой; около касс один из пассажиров очень технично проведенным приемом ломал руку, держащую пистолет, еще одному "охотнику". И все это происходило, как на сцене в театре – среди неподвижных декораций и на виду у затаившего дыхание зрительного зала. Среагировать успели лишь профессионалы, остальные пассажиры только рты пораскрывали: кто для крика, кто от удивления... Впрочем, Седьмой зацепил несколько человек из числа пассажиров автоматной очередью.

Зато через мгновение все пришло в движение и начался самый настоящий сумасшедший бразильский карнавал в его российском варианте. Не только русский бунт может быть, по выражению великого русского поэта и писателя, бессмысленным и беспощадным – не менее бессмысленна и беспощадна русская паника!

Весь Казанский вокзал просто взорвался коллективным воплем. В кассовом зале средняя сила его достигала того предела, который с трудом может выдержать человеческое ухо. Отдельные женские визги доходили уже до уровня ультразвука... В какой-то момент от срикошетивших пуль, а может быть, и от резонансных колебаний, вызванных диким ором пассажиров, лопнули и обвалились дождем осколков стекла в двух кассах, увеличивая и без того запредельную панику.

Подальше от кассового зала крики звучали слабее, но и там вопили так, что услышать самого себя было трудно.

На улице слышались только отдельные вопли, но беспорядочный шум возникал то там то тут, волнами прокатываясь вокруг вокзала.

Первой двигательной реакцией людей, находившихся в кассовом зале, было бежать прочь, наружу, туда, где не стреляют. Хотя стрелять уже давно перестали, на это никто не обратил внимания, руководствуясь элементарной логикой: раз только что стреляли, значит, сейчас могут опять начать!

У тех, что сами были вне кассового зала, но предполагали, что их близкие находятся внутри него, реакция была иной – бежать к своим, чтобы спасать их. Казалось бы, как и кого они могли спасти? Но люди об этом обычно не задумываются...

В результате одна толпа ринулась из кассового зала, а другая – в зал. В узких местах проходов они столкнулись между собой. Барьерчики, поставленные никитинскими оперативниками, были отброшены. Но движение застопорилось, и встречные потоки начали выдавливать друг друга в свободное пространство, поскольку ни те ни другие не могли достичь своей цели. Оперативники, которые после первых выстрелов успели выскочить из облюбованных ими закоулков и попасть в эпицентр ситуации, могли продолжать активные действия. Остальные оказались плотно придавлены напирающими массами пассажиров к тем самым стенам, которые они весь день "ремонтировали".

Люди с улицы тоже ломанулись внутрь вокзала, окончательно заперев своими телами все входы и выходы... Четвертый, мотавшийся все время по перрону, одним из первых устремился внутрь и опять же одним из первых столкнулся со встречным движением. Троих или четверых ему удалось отшвырнуть со своего пути, но потом народ повалил сплошным потоком и затолкал его в какой-то небольшой промежуточный зальчик. Там он оказался сжат телами настолько плотно, что не мог пошевелить руками. Попробовал было брыкаться, но прижатый к нему толстый украинский дядька так врезал ему лбом в висок, что он на время потерял сознание и предпочел больше не рыпаться.

Торчащего на проходе Одиннадцатого, еще парализованного хитрым приемом Ивана, свалили с ног первые же выбежавшие из зала обезумевшие пассажиры, и он, не имея сил подняться, был просто затоптан.

От Ярославского и Ленинградского вокзалов по подземному переходу бежали к Казанскому многочисленные любопытные и обеспокоенные. Им тоже пришлось столкнуться с теми, кто стремился покинуть Казанский вокзал. И те и другие прочно застряли под землей.

Больше всего повезло тем, кто решил бежать через площадь поверху. Они сохранили оперативный простор для своих действий, полную свободу передвижения. Из них и составилась внушительная толпа любопытных, кружащих вокруг вокзала, но уже сообразивших, что соваться внутрь не стоит.

В двух местах внутри вокзала никитинские бойцы, стремясь остановить напирающих на них людей, выстрелили из пневмопушек ловчими сетями. Запутавшиеся в сетях люди – а их оказалось человек по десять в каждой сети свалились на пол и тем дали новый поворот событиям. Люди, как фишки домино, валились друг на друга и увлекали стоящих рядом с собой на пол... А дальше схватка происходила, как говорят спортсмены-борцы, уже в партере...

...Иван сумел вовремя оценить ситуацию и ее возможные последствия, совершенно нежелательные для него. После паники милиция обязательно начнет свои разборки, и выбраться отсюда будет уже чрезвычайно трудно... Иван накрыл голову форменной курткой и прыгнул прямо в высокое окно, рядом с которым стояли столики кафе. Вывалившись с осколками стекла на улицу, он покатился по тротуару. Иван показал дорогу многим другим – за ним устремилась часть толпы, и он немедленно и самым благополучным образом с ней смешался.

Не выбираясь из густой толпы, он незаметно переложил свои пистолеты, которых теперь стало уже три (вместе с двумя трофейными), в небольшую кожаную сумочку, приготовленную специально для этой цели. После этого Иван стянул с себя форменный китель и в дальнейшем просто "потерял" его на ходу.

Вырвавшись наконец из толпы, Иван прошел под железнодорожным мостом на Каланчевку и в первом же попавшемся аптечном киоске купил на оставшиеся у него заработанные монетки бинт и расческу. Прямо в скверике у железной дороги перебинтовал себе ногу, став объектом внимания прохожих: двух девушек, мужчины с дипломатом и старушки с объемистым пакетом, набитым продуктами...

Девушки, увидев, как Иван стягивает джинсы, подумали невесть что и ускорили шаг. Мужчина остановился, поскольку заметил, что голая нога Ивана в крови, и, засомневавшись, спросил:

– С вами все в порядке? Вам нужна помощь?

Иван покачал головой и ответил:

– Нет. Спасибо. Справлюсь сам.

Мужчина пожал плечами и пошел дальше, правда, все время оглядываясь.

От старушки не так-то легко оказалось отвязаться.

– Ох, милок, – всплеснула она руками, поставив свой пакет на асфальт, где ж тебя так?

Иван сразу понял, что так просто прогнать ее не удастся, но он кое-что придумал... Продолжая бинтовать ногу, он ответил срывающимся голосом:

– На Казанском сейчас кучу народа постреляли. Я еще легко отделался. Там трупы – десятками. Народу – толпа. Из автоматов били...

Последние слова он договаривал уже вслед устремившейся к вокзалу старухе, которая, подхватив тяжелый пакет, развила рекордную для себя скорость.

Иван усмехнулся. Он закончил с ногой, натянул окровавленные джинсы, причесался и захромал вверх по Каланчевской улице. Дойдя до ближайшего коммерческого ларька, купил себе новые джинсы, зашел за ларек и, морщась от боли в простреленной ноге, переоделся. Свернув свои старые джинсы, он сунул их в щель под ларьком... Теперь он мог привлечь внимание прохожих только тем, что немного хромал на левую ногу, да еще на локте у него была свежая царапина задел об осколок стекла, когда вылетал через окно.

Через двадцать минут он добрался до входа на станцию метро "Красные ворота" и спустился вниз. Доехав до станции "Чистые пруды", перешел на "Тургеневскую", вошел в вагон, сел и вздохнул с облегчением. Теперь можно было отдохнуть до самой "Октябрьской".

Глава 8

Илья был на площади, когда увидел, что от Казанского побежали люди... "Как тараканы от дихлофоса! Наконец-то", – процедил он сквозь зубы и верхом через площадь устремился к вокзалу, навстречу выскакивавшим из него пассажирам. Позади него бежали еще какие-то люди, в том числе, как Илья успел заметить, и в милицейской форме... Когда он пересек площадь, все входы в вокзал были уже забиты толпами народа. Проникнуть внутрь стало делом невозможным. Илья влился в группу, которая бестолково моталась вокруг вокзала, ведомая одним только острым любопытством. Илья вполне разделял их стремление вникнуть в суть происходящего внутри вокзала. Но его лично интересовали прежде всего ответы на два вопроса: убит ли Иван и кто из "охотников" остался жив?

Вообще-то он совсем не так представлял себе встречу с Иваном. Но что он мог сделать? Менты, того и гляди, Ивана перехватят. А живым им его отдавать нельзя... Волей-неволей придется стоять рядом с ними, следить за ситуацией... Да еще этот разброд в первой десятке...

Вокзал начал потихоньку освобождаться от толпы. Люди, выбиравшиеся из здания вокзала, тут же попадали в кольцо милиционеров, которых здесь неожиданно появилось не меньше сотни. Они стояли плотными заслонами на всех немногочисленных выходах из здания, понемногу выпускали народ, при этом обыскивали каждого на предмет наличия оружия и проверяли документы, задерживая всех, у кого таковых не оказывалось.

Илья видел, как проверяли Четвертого, но почти не беспокоился за него. Не дурак же тот, в конце концов, чтобы лезть в руки милиции с пистолетом! Как ни дорого личное оружие во время игры, но жизнь дороже... Милиционеры проверили Четвертого и отпустили его, как и всех остальных. Пистолета у него, естественно, не оказалось, а документы были в порядке.

Четвертый присоединился к толпе зевак. Илья сразу же подошел к нему, дернул за руку, вопросительно посмотрел в глаза... Тот лишь молча пожал плечами. Илья сплюнул, выматерился. Стали вдвоем наблюдать за дальнейшим развитием событий...

Примчались машины "скорой помощи" целой стаей. Все двенадцать прибывших машин выстроили в ряд, вплотную к выбитому высокому окну кассового зала, и через него стали выносить на носилках раненых и грузить в машины. Когда двенадцать носилок были вынесены, окно вновь перекрыли омоновцы. Илья рассматривал раненых настолько внимательно, насколько это было возможно издалека, но ни Ивана, ни кого-либо из своих среди них не увидел. Тогда он приказал Четвертому подогнать поближе "Жигули" девятой модели, завести их и быть наготове... Где-то через час вокзал был полностью очищен. Никто из киллеров первой десятки больше так и не появился.

Милиция взялась за толпу, скопившуюся около вокзала. Надо было расчистить место для проезда милицейских машин, чтобы погрузить в них тех, у кого не оказалось с собой документов. Таких насчитывалось больше сотни. Но погрузили и увезли их очень быстро. Милиция, как видно, вошла в ритм, действовала четко и эффективно.

Подошли еще пять машин "скорой помощи". В них погрузили целых четырнадцать носилок с телами, накрытыми брезентом... Илья не мог знать, сколько именно среди них было его людей, но пребывал в уверенности, что они там точно были.

Наконец Илья дождался того явления, из-за которого и торчал перед вокзалом столько времени... Из дверей вокзала вывели человека в наручниках и через плотный коридор милиционеров повели к машине... Это оказался не Иван, а Десятый. Следом за ним вывели еще одного – Шестого. Больше Илье ждать было нечего...