Текст книги "Гладиатор"

Автор книги: Юрий Волошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Волошин Юрий
Гладиатор

Юрий ВОЛОШИН

ГЛАДИАТОР

ЧАСТЬ I

Глава 1

Иван уже восемь минут сидел в зале ожидания Павелецкого вокзала и прокручивал в голове события последних двух часов своей жизни.

Все ли он сделал правильно? Никакой ошибки в своих действиях он не находил. Но и избавиться от ощущения, что за ним наблюдают, тоже не мог.

Волки, на которых ему приходилось когда-то охотиться, чуют запах крови за несколько километров и спешат вмешаться в чужую драку или заявить свои права на добычу. Иван, словно волк, чувствовал запах опасности, запах смерти. Чем дольше он сидел в полупустом полуночном зале ожидания, тем сильнее становился запах, бил по ноздрям, требовал действий.

Иван почувствовал за собой глаз сразу, как только завершил акцию по ликвидации человека, указанного ему Крестным. Крестный, в свою очередь, получил этот заказ от людей, которых Иван не знал и знать не хотел. Он был исполнителем и свою партию исполнял виртуозно – "Иван-нож", как называл его иногда Крестный, большой любитель Армстронга. Хорошо зная Ивана, Крестный умел взглянуть на жизнь его глазами и потому не приказывал Ивану (ему вообще никто ничего не мог приказывать), а просил его об услуге, о помощи. Крестный и о деньгах никогда даже не заикался, поскольку деньги Ивана никогда не интересовали.

Выполнив очередную просьбу Крестного, Иван всегда обнаруживал или на своем личном счету в банке или в известном лишь ему и Крестному тайнике очередную пачку долларов и, честно сказать, никогда не задумывался о том, почему именно столько и за убийство какого человека ему заплатили. Он был уверен, что в этом-то Крестный его не обманет и не обидит.

Иван убивал не ради денег. Деньги для него были такой же грязью, как и все остальное в этой жизни. За деньги Ивана нельзя было купить. Говорят, что за деньги покупают и продают душу. Но душа Ивана давно сгорела в Чечне, в огнеметных залпах, после которых шестнадцати-семнадцатилетние пацаны горящими факелами бессмысленно бежали, не разбирая пути, навстречу своей смерти. И если они бежали в твою сторону, выход у тебя был один: остановить их пулей... Душа Ивана осталась на тех лесных полянах, где его чеченские хозяева устраивали гладиаторские бои между пленными российскими солдатами, и те по молчаливому взаимному согласию бились между собой насмерть. Иного способа не было сделать так, чтобы хотя бы один из двоих остался в живых. В этих схватках приходилось убивать и друзей. Порой, за мгновение до смерти, друг с благодарностью смотрел другу в глаза – благодарности за то, что уходит из жизни с успокоительным ощущением единства души и тела. За то, что ему самому не пришлось убивать своего друга...

Опасностью уже не просто пахло, ею воняло. Смертью несло как дерьмом из выгребной ямы, в которую Ивана сажали вместо карцера, когда он был рабом у чеченского крестьянина.

Он понял, что следующие пятнадцать секунд без движения могут стать последними секундами в его жизни. Иван встал и направился к выходу из зала, так и не определив, где источник опасности. Не дойдя трех шагов до ведущей в другой, нижний зал лестницы, он уловил боковым зрением начало какого-то плавного движения, целью которого был он – это Иван почувствовал каждой каплей своей "отмороженной" в Чечне крови. Смерть настигла его грозным, дурно пахнущим океанским валом, чтобы утопить и растворить в своих пучинах... Нырнув вперед и вниз, Иван проскользил на животе по мрамору пола до начала лестницы и покатился по ступеням вниз. Застекленный стенд с расписанием поездов южного направления, рядом с которым он только что находился, осыпался дождем осколков. Звука выстрела Иван не слышал, да и плевать ему было на звуки. Катясь по лестнице и сбивая своим телом попадавшихся ему на пути "уважаемых пассажиров", он не переставал анализировать ситуацию.

"Что сделал бы я на их месте? Расстрелял бы весь этот катящийся по лестнице клубок. Пять лишних жизней пришлось бы забрать, но моя смерть была бы гарантированна. Раз я еще жив, значит, они ждут, пока я докачусь до самого низа и клубок тел распадется на отдельные цели. Секунда понадобится мне на то, чтобы подняться на ноги. В течение секунды я буду находиться в одном и том же месте, вот тут-то и получу пару очередей в любую часть тела. По их выбору. Не дождетесь, суки..."

Иван остановил свое движение за пять ступеней до конца лестницы, предоставив трем женщинам и двум мужчинам с какими-то баулами катиться дальше вниз – под пули... Когда первое тело взорвалось фонтанчиками крови и судорожно задергалось на мраморном полу, не выпуская из рук своих баулов, Иван уже успел, сидя на ступенях, послать три пули на вспышку и с мгновенным удовлетворением отметить, как брызнула осколками чья-то лысина чуть выше вспыхивавшего выстрелами ствола, и тут же забыл об этом, занятый проблемой отхода с огневой позиции. Выбив зубы рукояткой своего еще дымящегося ТТ какому-то застрявшему на его пути пенсионеру с клюшкой, он сложным зигзагом с молниеносной быстротой пересек нижний зал и нырнул в переход к станции метро...

Постепенно притормаживая, Иван готовился принять темп движения окружающей людской массы, чтобы раствориться в ней без следа, как капля вина в стакане воды. Он успокоил дыхание и, стараясь не делать резких движений, снизил скорость до уровня нормальной торопливой походки куда-то опаздывающего обывателя. Вышел на перрон, но не сел в вагон подошедшего поезда метро, а прошел немного параллельно поезду и смешался с толпой выходящих из вагона людей. Уже поднимаясь на эскалаторе, проконтролировал обстановку позади себя, прикрывшись, на всякий случай, до безобразия пухлым телом какого-то толстяка, пыхтящего на одной с ним ступеньке в обнимку со своим не менее пухлым портфелем.

Позади него все было спокойно. Никакого локального турбулентного возмущения обывательской массы Иван не зарегистрировал. Запах смерти выветрился из его ноздрей.

Он вновь почувствовал себя иголкой в стогу обывательского сена. Ощущение опасности утратило свою остроту и сконцентрировалось где-то на периферии сознания. Но ситуацию вокруг последнего заказного убийства нужно было серьезно обдумать...

***

Он, как всегда, проделал все чисто. Для начала изучил распорядок дня этого кретина – банкира, зажавшего в своем банке очень крупный правительственный кредит, уже давно четко расписанный по конкретным должностным лицам в том же правительстве. Правительство и выдало банкира на расправу. Большего Крестный Ивану не сказал, а он, по своему обыкновению, и не поинтересовался.

– Ваня, помоги, – просто, как мужик мужика, попросил его Крестный. – Люди нервничают, обижаются на меня, сколько можно ждать, говорят. Я не могу его взять, дважды уже осеклись, я троих своих людей потерял. Он, сука, бережется, знает, что за эти деньги загрызут его. Зря он этот кусок изо рта не выпускает, все равно проглотить не сможет. Загрызут. Беда в том, что загрызть-то я должен. А он мне уже три зуба вырвал. Убери его, Ваня. Ты сможешь, я знаю. Ты все можешь!..

Банкир и вправду берегся. Он ездил в бронированном "мерседесе" в сопровождении такой плотной охраны, что пуле просто невозможно было пробиться к его телу – она застревала в телах окружавших его охранников. При выходе из машины его закрывали зонтами, уводя из поля зрения предполагаемых снайперов; радиоуправляемые взрывные устройства на пути следования от оффиса до дома блокировались локальной радиолокационной защитой, подавляющей сигнал на производство взрыва.

За неделю наблюдений Ивану так ни разу и не удалось увидеть будущую жертву на расстоянии выстрела. Впрочем, его это мало волновало. Стрелять он не собирался.

На пальбе, кстати, и погорели двое из людей Крестного. Работали они в паре, страховали друг друга. Вооружившись "Спрингфилдами" с оптикой, эти двое засели на чердаках соседних домов и недели две наблюдали за приездами домой и отъездами из дома банкира через оптические прицелы, развлекая друг друга анекдотами по кодированному радиоканалу. Стоило охране на секунду замешкаться и не прикрыть банкира при выходе из машины зонтом, как один из киллеров выпустил по нему три пули, свалив на землю, а другой двумя выстрелами раздробил банкирскую голову. Охрана, однако, повела себя так, словно больше беспокоилась о своей безопасности, чем о жизни своего объекта. Первое, что сделали охранники, – заняли безопасные, на их взгляд, позиции, совершенно не обращая внимания на распростертое у машины тело. Прицельный выстрел из гранатомета по чердаку, где находился один из стрелков, показал: охрана занималась не столько сохранением жизни хозяина, сколько наблюдением за окнами и крышами окружающих домов. Гранатой стрелка разорвало на части. Второго снайпера, который успел вовремя покинуть огневую позицию, но недостаточно точно оценить обстановку, оцепившие дом охранники выловили при выходе с черного хода и расстреляли на месте.

Крестный смирился бы с потерей людей, будь задание выполнено. Но он быстро выяснил, что застрелен был двойник банкира, хотя и радио "Эхо Москвы", и "Дежурная часть" РТР сообщили, что погиб сам председатель совета директоров "Интегралбанка" Сергей Кроносов. Разведка у Крестного работает четко.

Кроносов пару дней поддерживал версию о своей смерти. А потом неожиданно появился на расширенном заседании правительства, причем вылез с заявлением о необходимости изменить целевое назначение застрявшего в его банке кредита, аргументировав свое предложение тем, что необходимо позаботиться о наибольшей эффективности его использования.

Ситуация приобрела исходный вид. Кроносов берегся пуще прежнего. Чужие деньги были все еще у него и по-прежнему делали его уязвимым.

Крестный решил предпринять еще одну попытку. Его человек снял квартиру в доме напротив "Интегралбанка", смонтировал в ней ракетную установку ближнего действия и с ее помощью разнес вдребезги пятый этаж здания банка в тот момент, когда по его расчетам в кабинете председателя происходило заседание совета директоров. Взрывом искалечило секретаршу, убило пять банковских клерков и начальника одного из отделов, который проводил в кабинете директора совещание с персоналом. Директора же действительно в это время совещались, но не на пятом этаже, а в подвале банка, в бронированном хранилище денег. "Ракетчика" взяли менты, не сводившие глаз с "Интегралбанка" после нашумевшего выступления его руководителя в правительстве. Вернее, попытались взять. Ему отрезали путь вниз, но он ушел на крышу и начал спускаться по водосточной трубе, пока почти все менты ломанулись внутрь дома. Но дом был старой постройки полувековой давности, и на уровне четвертого этажа прогнившая труба не выдержала. С двухметровым куском трубы в руках смельчак упал спиной на гребень крыши магазина-пристройки. Он был еще жив, когда менты снимали его оттуда, но умер по дороге в больницу. И правильно сделал, потому что жить ему оставалось в любом случае всего несколько часов. Крестный не прощает таких промахов.

Иван сразу решил не соревноваться с охраной Кроносова в точности стрельбы и не ждать неделями, пока она допустит какой-либо промах. Тривиальность мышления многих его коллег иной раз просто изумляла Ивана. Они вели себя так, словно не существовало других способов лишить человека жизни, кроме как всадить ему свинец в череп или разнести его на клочки зарядом тротила. Есть много способов убить человека, и выбор конкретного способа в каждом случае зависит только от условий выполнения этой задачи.

Брать банкира следовало, конечно, дома. Самым сложным было – точно выяснить, когда он там бывает. Остальное Иван считал делом техники. Или профессионализма.

Дома человек наиболее уязвим, потому что дом – единственное место, где он позволяет себе расслабиться, полностью предоставляя заботу о своей безопасности другим людям. А вот этого делать нельзя никогда, Иван знал это твердо и незыблемо. Ты, и только ты, сам и всегда отвечаешь за свою безопасность. Если ты думаешь по-другому, то считай себя уже трупом. Поэтому банкир-ворюга был уже мертв, хотя и придерживался пока еще противоположного мнения. Ничего, Иван готовился помочь ему взглянуть в глаза реальности. В последний раз.

Визуальное наружное наблюдение не давало никаких результатов, в этом Иван убедился на опыте своих предшественников. Тем не менее план ликвидации уже сложился у него в голове сам собой, как это обычно и бывало...

Это была интуиция смерти. Иван просто чувствовал, как облегчить смерти путь к человеку, как открыть ей дорогу. Он был проводником смерти, поскольку хорошо понимал ее природу, – слишком часто он находился рядом с ней. Или она рядом с ним.

Это как с женщиной. С женщиной, а не с блядью... Проститутку берешь, не глядя ей в душу, только топишь свою тоску в ее теле, только спускаешь в него свое напряжение. При этом остаешься в одиночестве и даже в самые острые моменты не перестаешь контролировать ситуацию: чтобы всегда быть готовым переломить ей шею при малейшей попытке агрессии с ее стороны.

Так однажды он сломал хребет питерской проститутке, стоявшей перед ним "раком" и в тот самый момент, когда он кончал, сделавшей движение рукой в сторону подушки, под которой лежал его пистолет. Хотела ли она действительно завладеть его оружием, или движение было случайным, оргаистическим, он так и не узнал. Руки его рефлекторно взметнулись с ее зада и резко опустились на позвоночник в области поясницы. Проститутка продолжала стонать так же, как и секунду назад, даже тон голоса не изменился, и предсмертные стоны оставались сладострастными. Сломав ей позвоночник, он не перестал содрогаться в оргазме и потому вновь вцепился в ее ягодицы, подхватив качнувшееся и обмякшее тело. Еще две-три судороги свели его собственное тело, прежде чем он понял, что ее необходимо добить. Он отпустил зад проститутки, и она упала ничком, ткнувшись головой в стену и подсказав ему таким образом, что делать дальше. Взяв ее голову обеими руками за подбородок и за затылок, он резким движением свернул ей шею и начал спокойно одеваться. "Хорошая смерть, – подумал он тогда. – Не каждому так везет – умереть, наслаждаясь..." Последнее, что он видел и что запомнил, покидая ту питерскую квартиру, – капли его спермы, сочащейся из тела, еще несколько минут назад бывшего живым и способным возбуждать желание. А теперь ставшего мертвым и не вызывающим никаких чувств, кроме досады на баб, которые так неосторожно двигаются в постели.

Итак, план Ивана предусматривал точное знание распорядка дня его жертвы. Вернее, вечера. Дни Кроносов проводил в банке, который охранялся не хуже, чем управление гестапо в третьем рейхе, – на всех этажах на каждом углу или повороте коридора стояло по охраннику-автоматчику, причем в пределах видимости своих соседей-охранников справа и слева. Станция радиолокационной защиты не выключалась ни на секунду. Посетителей на входе обыскивали вполне профессионально, что исключало возможность попадания внутрь здания неучтенного охраной оружия или взрывчатки, а всех недовольных таким режимом проверки вежливо, но непреклонно выставляли вон. К тому же Кроносов, как доносила разведка Крестного, не вылезал из своего бронированного подвала. Берегся, сволочь.

Ивана интересовало, как Кроносов проводит время вечером внутри своей квартиры, занимающей пятый этаж элитного дома на Тверской. По сути дела, Ивану был доступен лишь один вид слежения – акустический. Им он и воспользовался. Представившись в домоуправлении инженером-ревизором из архитектурного надзора и даже предъявив соответствующие "корочки", только что приготовленные им самим на компьютере, Иван тщательно изучил планировку этажа и возможную его перепланировку, определил наиболее перспективные для наблюдения помещения те, которые, по его предположениям, служили Кроносову столовой, спальней и гостиной. Не попасть из пневматической винтовки в стекла окон пятого этажа мог только вовсе безрукий. В итоге на каждом из оконных стекол выбранных Иваном комнат снаружи оказалось по присоске-мембране, способной фиксировать звуки внутри помещения и передавать их кодированным сигналом на расстояние до пятисот метров. Оконное стекло само по себе – прекрасная мембрана-резонатор, нужно лишь подключиться к этой естественной системе регистрации акустической информации и передавать ее по назначению. Охрана Кроносова настолько была озабочена возможным покушением, что совершенно пренебрегала мерами безопасности против подслушивания, и антижучковая аппаратура пылилась в бездействии. На Ивановых "жучков" никто не обратил внимания.

Иван не ошибся в своих расчетах о перепланировке всего этажа в одну квартиру, и предполагаемая спальня оказалась действительно спальней, а вот на месте гостиной была столовая и, соответственно, наоборот, на месте последней гостиная. Но информация иного рода для Ивана не играла существенной роли. Единственное, что его по-настоящему интересовало – в какое время Кроносов принимает душ.

За три дня прослушивания вечерней жизни Кроносова Иван в конце концов и это выяснил с достаточной степенью точности. Приезжавший домой ежедневно ровно в двадцать два часа банкир, к примеру, минут сорок мотался из комнаты в комнату, общаясь с детьми и слушая щебет жены о каких-то проблемах со служанкой, о перспективах летнего отдыха... Она, видите ли, никак не могла решить, как ей с детьми лучше отдохнуть: поехать на французскую Ривьеру, где она была уже раза четыре и где ей чрезвычайно нравилось, или выбрать что-нибудь экзотическое – типа сафари в экваториальной Африке. Банкирша испытывала большое удовольствие, подстрелив прошлым летом антилопу в Конголезском национальном парке. Теперь она жаждала более острых ощущений и намеревалась поохотиться на буйволов и носорогов.

"Ох и жадная, должно быть, в постели сучка", – думал, слушая это, Иван.

Сильно раздраженный чем-то, скорее всего обострившейся проблемой собственной безопасности, Кроносов в ответ обложил ее трехэтажной непечатной тирадой, которая вкратце означала примерно следующее: если она страдает без вялого стручка своего французского хахаля, то пусть выпишет его сюда, дорогу банк оплатит... но ненадолго, иначе он, Сергей Кроносов, оторвет французу яйца и заставит ее их съесть; а поохотиться можно и здесь на зверей не менее диких, пусть берет свой карабин и лезет на крышу дежурить, он, мол, знает, что дюжина головорезов крутится вокруг дома, ловя момент, чтобы разбрызгать его мозг, мозг финансового гения, по асфальту.

"Сейчас он ее трахнет", – делал вывод внимательный слушатель Иван.

И точно: окно спальни начало "транслировать" стоны и выкрики... Иван вывел для себя заключение, что Кроносов чувствовал близость своей смерти – главный признак был налицо: он трахал жену ежедневно и подолгу. Измочаливал ее до того, что она и стонать-то переставала, а однажды даже заикнулась: хватит, мол, достаточно. Но только сильнее возбудила этим банкира, и Иван еще минут двадцать слушал его энергичное сопение, завершившееся сдавленным мычанием. Понимавший причину его постоянного возбуждения, Иван уловил в этих утробных звуках ноту сожаления о невозможности продолжать прятаться в женское тело, а также страх перед возвращением из женского лона на свет Божий.

Свою сексуально-психологическую процедуру реабилитации Кроносов заканчивал всегда одинаково: покряхтывая и постанывая, удалялся из зоны слышимости...

Покидая измотанную жену, Кроносов, вероятнее всего, шел принимать душ, но Ивану мало было догадок, следовало знать наверняка.

На третий день Ивану повезло: Кроносов, судя по звукам, не закрыл дверь душа – плещущаяся вода играла ему шопеновский марш "На смерть героя", хотя банкир, ничего не понимавший в эстетике смерти, этого не слышал...

Следующим вечером Иван сменил позицию. С чердака соседнего трехэтажного дома, где проводил ночные часы трое суток подряд, он спустился под землю – в коллектор-водораспределитель, который из-за тесноты московской застройки находился не во дворе элитного дома, а в соседнем с ним дворе. Слышимость была отвратительной, но подробности прощального вечера Сергея Кроносова в кругу семьи Ивана не интересовали: ему важно было уловить, не нарушается ли общая канва традиционного вечернего времяпрепровождения банкира...

Когда болтовня, из которой Иван мог разобрать лишь отдельные фразы, сменилась невнятными, но характерными выкриками и откровенными стонами, он окончательно убедился, что смерть Сергея Кроносова в его руках. И даже возбудился сам, хотя думал при этом вовсе не о женщинах.

Пока банкир трудился над женой, Иван успел разобраться в хитросплетении водопроводных труб, благо к элитному дому вел отвод из свеженькой нержавейки с еще сохранившимся торговым знаком фирмы-изготовителя, и за полторы минуты просверлил тонкостенную стальную трубу с помощью портативной ручной дрели с фианитовым резцом диаметром со швейную иголку. Из отверстия вырвалась тонкая струйка горячей воды с такой силой, что об нее вполне можно было порезать руку. Яма коллектора начала уже заполняться паром. Но Иван через пару секунд заткнул отверстие специально приготовленным стальным поршневым шприцем, заполненным третьей производной синильной кислоты – боевым отравляющим веществом, которое еще недавно состояло на вооружении армий ряда государств. Состояло, конечно, негласно, поскольку использование в военных действиях химического оружия запрещено международной конвенцией.

Теперь Иван с нетерпением ждал, когда Сергей Кроносов кончит последний раз в жизни и отправится в душ, навстречу своей смерти, дорогу которой укажет он, Иван. Наконец звуки, доносящиеся из спальни банкира, смокли. Сосредоточенный Иван отметил едва уловимое изменение в тоне гудения вибрирующей от напора воды трубы. Это Кроносов включил душ. С трудом преодолевая сопротивление напора воды, Иван выдавил в трубу содержимое шприца, затем развинтил и убрал его, оставив в отверстии только иглодержатель в виде стальной затычки. Мазнув вокруг заткнутого отверстия несколько раз грязью, Иван достаточно тщательно скрыл, по крайней мере, от визуального осмотра следы своего вмешательства в работу московского водопровода. Его работа была выполнена, осталось убедиться, что жертва поражена, а еще – благополучно скрыться с места происшествия.

Выбравшись из коллектора, Иван с удовлетворением отметил, что в пустынном московском дворике по-прежнему ни души, одна бездомная дворняжка испуганно шарахнулась от приподнявшейся чугунной крышки, на которой она устроилась погреться прохладным майским вечером. Распаренный соседством с горячими трубами, Иван с удовольствием вдохнул освежающий вечерний воздух. Прежде чем удалиться от люка, он присыпал края крышки пылью, скрыв таким образом следы того, что недавно она открывалась.

Иван не стал возвращаться на чердак, а направился к одинокой будочке таксофона неподалеку. Сделав вид, что набирает номер, сам в это время прислушивался к звукам банкирской квартиры. Молчание длилось еще минуты три, затем послышались тяжелый, усталый вздох, какая-то возня. Вероятно, жена Кроносова ("Уже вдова", – хмыкнул про себя Иван) устала ждать, когда освободится душ, и решила поторопить мужа. Последовало явственное шлепанье босых ног по полу, потом секундная пауза... и короткий, испуганный женский визг.

Дожидаться, пока начнется суета на всех этажах и к дому станут слетаться машины "скорой помощи", Иван не стал. Он спокойно удалился в направлении, перпендикулярном Тверской.

Количество случайных, так сказать, побочных жертв только что совершенного теракта Ивана не только не волновало, но и не интересовало. В каждом деле есть свои издержки производства. Если, забирая жизнь нужного тебе человека, ты прихватишь пяток или десяток жизней случайных людей – что же с того? Человек смертен, как утверждал кто-то. Иван не помнил точно – кто... Скорее всего, так мог говорить его хозяин, его господин – чеченец, у которого русские рабы мерли как мухи от побоев и голода. И над каждым из умерших тот вздыхал, как над разбитой чашкой или раздавленной каблуком маковой головкой. Внезапной смертью веяло от хозяина, когда он заходил в сарай, где жили его рабы... Долго рассматривал каждого и, наконец, дважды тыкал пальцем: "Ты и ты!" Это означало многое... Что один из двоих отобранных должен будет сегодня умереть от руки другого. Что теперь у них на двоих всего одна жизнь, и кто ею будет обладать, они выяснят на поляне, где чеченцы днем объезжали лошадей, а по вечерам устраивали схватки между рабами... Может статься, эти слова – "Человек смертен" – принадлежали кому-то из литературных героев. Иван после Чечни плохо помнил литературную классику, которую прежде, на гражданке, знал прилично. Но в памяти все-таки прочно застрял конец этой фразы: "Беда в том, что часто человек внезапно смертен". Внезапная смерть и настигла того старика чеченца: неделями выжидавший и дождавшийся удобного момента, Иван воткнул ему свой средний палец правой руки в висок, после чего скрылся с маковой плантации в горах. Тогда он понял одну простую истину: внезапная смерть – беда лишь для того, кто умирает, для того же, кто помогает ей прийти, она – благо.

Скольким внезапным смертям он помог после этого осуществиться...

Массовых отравлений в микрорайоне, которые могли бы посеять среди москвичей панику и серьезно всполошить столичное управление по борьбе с организованной преступностью, Иван не опасался. Стойкость использованного им вещества в горячей воде составляет всего несколько минут, по истечении этого времени оно разлагается на совершенно нейтральные соли, а соли выпадают в осадок. Тем более что концентрация вещества в потоке растворяющей его горячей воды неуклонно падает и в очень скором времени становится значительно ниже опасного для жизни уровня. Но уж те, кому за эти несколько минут "посчастливится" соприкоснуться с горячей водой, обречены: воздействуя на организм через поры кожи, вещество парализует деятельность важнейших нервных узлов и вызывает остановку сердца. Симптомы при этом весьма схожи с симптомами инфаркта миокарда, и потому кратковременное, эпизодическое, если хотите, единичное применение этого ОВ, как правило, остается нераспознанным.

"Однако, – подумал Иван, – достаточно хотя бы еще одному идиоту за эти пять-шесть минут сунуть руки под горячую воду – и два синхронных инфаркта уже привлекут внимание если не службы безопасности банка, то уголовки. А, впрочем, хрен с ними, ни тем ни другим до меня не добраться..."

Именно в этот момент его и шибануло по ноздрям... Запахло близостью смерти. На этот раз – его собственной. Он даже не стал выяснять, где источник опасности, – настолько острым было ощущение, настолько волнующим и побуждающим к действию.

Иван в этот момент уже шел по Тверскому бульвару, на котором, кроме него, не было видно ни души. Визг тормозов впереди, на перекрестке бульвара и пересекающей его улицы, заставил Ивана бросить взгляд на источник шума. В самом центре перекрестка, точно на осевой линии бульвара, остановилась БМВ. Она еще заканчивала откат назад после резкого торможения, а Иван уже покинул линию огня: на бульваре он становился единственной и очень удобной мишенью для стрелков, вполне возможно, сидящих в машине. Нырнув в сторону, он пересек проезжую часть бульвара и скрылся в первом попавшемся дворе.

Иван еще не определил на тот момент окончательно появление БМВ как проявление враждебного интереса к своей персоне, но звуки хлопнувших дверей машины и топот ног торопливо бегущего человека развеяли его сомнения. Охотились на него.

Заигрывание со смертью не входило в планы Ивана. Он для этого относился к ней слишком глубоко и серьезно. И к тому же вовсе не стремился попасть в положение "внезапного смертного" человека. Поэтому Иван не стал дожидаться, пока "охотник", идущий по его следам, продемонстрирует уровень своей квалификации и степень профессионализма.

Перемахнув два-три каких-то забора, Иван выскочил на соседнюю улицу, и тут его едва не сбили с ног сворачивавшие во двор "Жигули". Он встал прямо на пути машины, и ее водителю волей-неволей пришлось затормозить. Иван прыгнул к дверце, рванул ее левой рукой на себя, а правой сгреб водителя за воротник кожаной куртки. Тот так и не успел донести руку до внутреннего кармана куртки – что у него там было, нож или пистолет, Ивана не интересовало, – Иван резко выдернул его из-за руля и шмякнул с размаха о стену дома.

Через десять секунд Иван уже выруливал на южный радиус. Он знал: пока владелец "Жигулей" и кожаной куртки доберется до телефона и сообщит в ГАИ номер своей угнанной машины, пройдет две-три минуты. Это время нужно использовать с максимальной эффективностью. Через минуту Иван сворачивал на Садовое кольцо, еще полторы минуты двигался по часовой стрелке с максимально разрешенной скоростью, затем свернул направо в переулок, остановил машину и выскочил из нее, оставив мотор включенным, а дверцу незакрытой. Зачем? Интуиция подсказывала, что незапертая машина обязательно привлечет чье-нибудь не слишком законопослушное внимание, а работающий двигатель, само собой, спровоцирует желание прокатиться в более укромное место, где машину можно будет основательно ободрать. Впрочем, о машине Иван забыл, едва оторвав руки от руля.

Чувство опасности не ослабевало, хотя и не было уже столь острым, как в тот момент, когда он оказался на линии огня. Ноги будто сами несли его к ближайшему вокзалу. Это было не самое безопасное место, скорее, напротив, во многих отношениях – наиболее опасное, опасней, чем любой московский закоулок.

Дело в том, что москвичи при всей их внешней пестроте, при всем их многообразии представляют собой тем не менее очень однородную массу. Иван не был коренным москвичом, и в минуты нервного напряжения его чужеродность по отношению к этому городу проявлялась и для него самого, и для всех прочих очень ясно настолько, что обретала чуть ли не визуальную плотность. Иными словами, он начал чувствовать себя и действительно становился чужим. Московское население, озабоченное исключительно собственными проблемами, демонстрировало абсолютное равнодушие к нему, чужому. И любой заинтересованный взгляд в его сторону был для Ивана камнем, пущенным в висок, – камнем, от которого нужно уклониться... Он ощущал себя в Москве как в пустыне, где каждый отличный от сплошной массы песка камушек, кустик, зверек приковывает повышенное внимание. В пустыне труднее спрятаться самому, но зато и гораздо легче обнаружить присутствие другого человека...

На вокзале все совсем иначе. Здесь однородная масса москвичей раздробляется и оказывается перемешанной с неимоверным количеством "гостей столицы". Пресловутая пустыня превращается в восточный базар, где без стычки не протолкнешься от одного товара до другого, где под каждым цветастым халатом может прятаться припасенный для тебя кинжал или пистолет, где у каждой узкоглазой красавицы между грудей или между бедер скрыта ядовитая кобра, поражающая тебя, стоит лишь на секунду расслабиться. Вокзал для Ивана – это какой-то кошмар: во всяком идущем мимо человеке он вынужден подозревать потенциального врага – настолько легко профессионалу принять вид ожидающего свой поезд приезжего из какой-нибудь Тмутаракани...