Текст книги "Сталь и песок"

Автор книги: Юрий Вольнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 60 страниц)

Юрий Вольнов
Сталь и песок

– Подъем! Автоматическая уборка лежаков через пять минут! – с заиканием пробормотал упрятанный в потолке динамик.

Сквозь облезлую краску единственного осветительного плафона пробились куцые лучи тусклого света. Его силы едва хватило на обозначение ячеек металлического пола и горбов по углам.

В камере ожили тени.

С жалобно затрещавшего лежака взметнулось одеяло, а следом поднялась могучая тень. Под желтым отливом проступили рубленые черты лица, бычья шея и могучая фигура с кривой саженью в плечах.

Косматые брови, нависающий лоб, – этакий вариант неандертальца. Будто в карцер посадили выбритого орангутанга и для определения принадлежности к Наемному Батальону нарядили в комбез песочного цвета.

Протяжный зевок великана перерос в глухой бас:

– Подъем парни!…

В ответ раздались приглушенные ругательства, со смачным выделением особенностей анатомического строения всех тех, кто посмел будить в такое время приличного человека.

На свет показался чубатый гребень едко-оранжевого цвета украшающий лицо с воспаленным блеском глаз. Остроскулое нечто причмокнуло, и смачно сплюнуло на пол. Сонно шаркая ногами, парень зябко кутаясь в одеяло, побрел в угол, навстречу бодрой капели водопроводного крана.

– И в кого ты такой правильный, а, Дыба? – стягивая концы пластикового одеяла простучал он зубами, – Одного мне никак не понять – как это, тебя, и посадить к нам – позору славного механизированного соединения? Послушный, как овчарка, хоть устав с него пиши! – закончив трудное шествие к оазису, его бормотание прервалось на процедуру утреннего омовения.

Громко поохав под напором ледяной воды, он продолжил:

– И вот: ты такой правильный, каждое утро как штык: Туда? – есть! Сюда? – так точно! Как тебе тока не надоедает, а?

От "оазиса" он вернулся уже похожим на человека. Сохранившийся лихорадочный блеск глаз, выдавал длительное воздержание от искушений вольной жизни, а редкая щетина – от свиданий с бритвой. Худощавое телосложение дополнялось резкостью движений, отчего застегнутый на все липучки комбез развевался как флаг на ветру. – Может все таки проставишься Таракану? Может, ты ему приглянешься? И возьмет он тебя в наглядное пособие? Так сказать, образцово-показательный механик-арестант? Глядишь, и сержанта дадут. Станешь уважаемым человеком, а так – все равно тебе в экипаж не попасть.

– А то можно подумать, что Косяк, со своими залетами нарасхват, – набычившись, глухо пробасил Дыба, и захрустев пальцами, криво усмехнулся. – Сам то уже со скольких экипажей вылетал с "волчьими" пометками в деле, а?

– Ладно проехали. А то еще начнешь аргументами валить, – потирая шею, Косяк на всякий случай отошел подальше. – После твоих разборок у меня и так все болит – встрепенувшись от новой идеи, он зловредно улыбнулся. – Очкарика нашего будить будем? Или посмотрим шоу – "Я вас не ждал, а вы пришли?"

Фигуры склонились над третьим обитателем: тот сладко посапывал, укутавшись в одеяло, длинны которого ему хватило на два оборота и "капюшон".

Последний из списка "залетчиков" просыпаться еще и не думал. Ехидно улыбаясь в предвкушении предстоящего развлечения, Косяк набрал полную грудь воздуха, и подражая уже сидевшему в печенках крику проорал:

– Да вы только посмотрите на это чудо! Спящая красавица не иначе. Я тут начальник публичного дома или гауптвахты!? Что за шлюшка-феюшка посмела так храпеть в присутствии целого прапорщика?!

После подобного вступления обычно начинались многочасовые лекции прапорщика Усачева о различиях и тонкостях знаменитых красных порталов столицы и славной, поучительной, а главное – жизненно необходимой в воспитательном процессе, гауптвахты. Обычно, такая "гроза" заканчивалась набавлением часов "трудотерапии" в Цехе Обработки отходов, метко прозванного среди курсантов Цехом Несбывшихся Надежд.

Заслышав такой призыв, приученный организм срабатывает на уровне рефлексов, только бы сократить секунды, по хитрой арифметике начальника "губы" приравниваемые к дополнительным трудочасам.

Одеяло взлетело вспугнутой птицей, бледная фигурка судорожно взметнулась на отработку норматива. Процесс одевания постепенно замедлился, и сквозь почти натянутый комбез пробился высокий голос, срывающийся нотками обиды:

– Косяк ну зачем ты так? – Закончив бороться с застежками, он завозился с зажимами высоких ботинок.

– Сколько раз тебя просить не кричать по утрам, у меня нервная система не железная.

Довольно улыбаясь, Косяк завалился на свой лежак.

– И что же ты сделаешь Череп? Ударишь меня? Ой боюсь, или еще расскажешь мне сказку как меня выпрут из этого дурдома – из этой программы по оболваниванию человеков?! Или пожалуешься Таракану? – Еще больше развеселившись от такой перспективы, он кинул в Черепа подушкой.

– Уже проходили. В итоге ты драил полы, а мы услышали очередной рассказ Таракана о новых видах ночных фей. Я уже могу писать про них романы…

Присев на край лежака, и сняв очки, Череп стал любовно натирать их стекла мягкой тряпочкой. Эти очки уже стали у курсантов притчей во языцех, в век межпланетных полетов, когда контактные линзы бесплатно выдаются по программе министерства здравоохранения, "чудик" пользовался старомодными очками и упорно обходил кабинет местного офтальмолога.

Не прерывая процесса бережного скольжения бархатного лоскутка, Череп пробормотал:

– Тебя попробуй выпереть, такая родословная, как у породистой борзой, и выпереть. В роду все с одной извилиной, и та от фуражки. Не удивлюсь, если у тебя и по материнской линии тоже одни военные. Трудность тут как раз в выявлении звена, где произошла отбраковка генетического материала…

– Слышь, ты! – вскочив бешеным зверем, Косяк через три прыжка вцепился в Черепа и завалив того на лежак стал его бить, каждый свой удар сопровождая выкриком.

– Не смей! Ничего! Говорить! О моей матери! Ты – яйцеголовый ублюдок! Слюнтяй!

Легко отодрав вырывающегося Косяка, от начинающего выплевывать кровавые сопли Черепа, Дыба устало проговорил:

– Одно и то же. Каждый день. По вам часы проверять можно, – встав непреодолимой преградой на пути мечущегося по камере Косяка, он осуждающе покачал головой. – Через две минуты один плюется кровью, а другой исходит бешенством.

– Нужна мне твоя мать. – Подымаясь с пола, Череп зажимал пальцами кровоточащий нос. – Только не пойму, в кого ты такой дебил? Вся родня – уважаемые люди, а ты не человек, а животное какое то.

– Ты у меня еще потявкай! Урод. Я тебя ночью придушу! – Зло глянув на отрицательно качнувшего головой Дыбу, Косяк от досады пнул лежак, – еще всякие доходяги будут меня жизни учить. Вначале драться научись.

Почесав обширную грудь, Дыба произнес:

– Повторяетесь, вы бы хоть повод для драки изменили, – поднимая подушку он уложил ее в специальное гнездо лежака. – Давайте, порядок наводите – поверка через пять минут.

Не успевший остыть Косяк, как попало побросав все постельные принадлежности по секциям, мрачно наблюдал, как аккуратно складывается Череп. Пробурчав под нос очередное ругательство о дотошности доходяг, демонстративно спросил у Дыбы:

– А кто сегодня нас пасет?

– Летуны.

– О!… летуны – пердуны! – потирая руки и в предвкушении развлечения, улыбнулся воспоминаниям Косяк.

На что Дыба начал закатывать рукава и ласково произнес:

– Еще раз такую подставу выкинешь, я тебя сам урою.

– Ну, я-то при чем, я откуда знал что они такие нервные? Подумаешь, сравнил продувки сопел с… естественной реакцией организма.

– Подумаешь, подумаешь, – передразнил Дыба, – только из твоих подначек начальник караула понял, что с таким развороченным соплом ему на штурмовик и двигатель не нужен.

Довольный собой Косяк, гордо выпятил грудь, и заявил:

– Ну, нет у него чувства юмора! Нету, – повернувшись к очкарику, смерил оценивающим взглядом. – Вон даже Череп, и тот понял шутку.

– Чувство юмора у него есть, очень даже есть, – покачал головой Череп, – шесть часов драить тамбурный шлюз носовыми платками, чем не чувство юмора?

Заслышав топот за бронированной дверью, Дыба встал перед входом.

– Вы как хотите, а лишние часы в день освобождения я заполучить не хочу.

Раздалось шипение клапанов, койки втянулись в стены, и количество теней уменьшилось. В просторной камере уже без опасности стукнуться лбами могли разминуться с пяток человек, кабы еще работало полное освещение.

По авторитетному мнению психологов, скудость освещения необходима для формирования тягостного ощущения и чувства полной подавленности, которая создает у арестованных надлежащее настроение и делает оных полностью готовыми к процессу трудотерапии, но если поинтересоваться у самих арестантов, то можно услышать о других причинах такого освещения.

Нехватку осветительных плафонов некоторые объясняли дефицитом такого рода продукции на черном рынке столицы. С давних времен повелось делать военную продукцию намного качественнее ширпотреба, что непременно сказывалось на спросе. И в процессе удовлетворения спроса участвовали все, кто мог и как мог, в том числе и начальник гауптвахты прапорщик Усачев, честно "списывая" оборудование, которое "не выдерживало нагрузок" (то есть, нерадивости арестантов) и якобы неисправимо ломалось, вырабатывало свой ресурс и вообще никуда не годилось. Ну а куда оно потом девается, никто не знал, кроме перекупщиков и кляузников – таких же прапорщиков, только не имевших доступа к кормушке.

Но как всегда после длительных и тяжелых проверок, проверяющие с покрасневшими лицами и драконьим выхлопом перегара подавали бодрые рапорты, что все происходит "согласно устава и нормативных документов". И вообще данный объект нужно ставить в пример как образцово показательный.

Так что в итоге, завистники копили силы для очередного списания, ну а курсантам эти дела были вообще"до лампочки", главным в этом заведении для них было отбыть работы, в которых они участвовали наравне с автоматикой, зачастую и заменяя ее. Хотя присутствие человека в тех. процессе было вовсе не обязательно, но конечно командованию виднее. И арестанты не прохлаждались на лежаках как "проститутки в соляриях", а занимались полезным делом, заменяя, где возможно автоматику, оберегали ее от изнашивающего труда и тем самым увеличивали ее работоспособность и долговечность.

– Все. Косяк, замри! – скорчив грозную рожу, Дыба показал кулачище размером с голову, – И без фокусов мне, а то я уже тебе "сопло" надеру!

Придав лицам выражение преданности и полной готовности моментально броситься на исправление всех возможных поломок, арестанты замерли под мигающим огоньком камеры наблюдения. Послышался далекий звук открывающихся тамбуров, звучный цокот башмаков эхом разлетался в пустых коридорах гауптвахты. Пискнул отмыкаясь замок. Дверь с лязгом втянулась в проем.

– Внимание! Входит часовой! Руки за голову, ноги на ширине плеч! – гаркнул темный контур в ярком проеме двери.

В камеру вбежали двое курсантов с нашивками летного соединения. Быстро окинув взглядами троицу, они замерли у входа, с импульсными винтовками на перевес. Вместо ожидаемого начальника "губы", в камеру важно вошел высокий лейтенант и остановился напротив Косяка. Его глаза сощурились в узнавании.

– Так, так, так. Старые знакомые. Ну что же. Разводящий, начнем проверку.

Суетливо заскочивший за лейтенантом "летун", блеснув ромбиками сержанта, активировал черный планшет. Уткнувшись в дисплей переносного терминала, гнусавым голосом зачитал:

– Курсант Дыбенко Петр Демьянович. Арест семь суток, за систематическую неуспеваемость.

– Я! – бодро и зычно громыхнул Дыба.

– Курсант Косяков Владимир Владимирович. Арест семь суток, нецелевое использование ресурсов химического лабораторного комплекса.

– Я! – Прекратив ковыряние в носу, с ленцой протянул Косяк.

– Курсант Черепков Александр Васильевич. Арест семь суток, нарушение режима секретности.

– Я… – робко протянул Череп.

Развернувшись к офицеру, сержант затараторил:

– Мой лейтенант, проверка закончена, арестованные присутствуют согласно реестру. – Бодро отрапортовав, губастый сержант заученным строевым шагом вильнул в сторону.

Быстро поиграв пальцами над сенсорной панелью, офицер уткнулся в планшет. Сверившись с планом мероприятий на рабочий день, поднял голову и хищно улыбнулся Косяку.

– Ну что же, господа курсанты, сегодня последний день вашего пребывания в стенах этого чудесного заведения. Поэтому необходимо сделать заключительный аккорд, так сказать. Сегодня вас ждет двойная норма Цеха… – Не дождавшись возмущений Косяка, он удивленно вздернул бровь. – Курсант Косяков – вы ничего не хотите прокомментировать? Ну а добавить что-нибудь к прошлой анатомически-познавательной речи?

– Никак нет, мой лейтенант!

Косяк уже понял, чем ему грозит возобновление "познавательной" лекции. Решив не подставлять товарищей, он решил подыграть офицеру, в его попытке восстановления подмоченного при прошлой встрече авторитета – и изо всех сил старался походить на примерного курсанта, перевоспитавшегося и раскаявшегося нарушителя воинской дисциплины. Он стоял "по стойке смирно" преданно поедал лейтенанта глазами и что есть мочи орал: "Так точно", "Никак нет" и тому подобные вещи в ответ на все провокации со стороны проверяющего.

Все в этом мире кончается, завершилась и проверка. Высокий лейтенант-летун, в приподнятом настроении от одержанной победы вышел из камеры. Как только, под удовлетворенный посвист легкой мелодии, шаги начальства удалились и грохнули закрываясь створки тамбура, сержант, до того момента практически не принимавший участия в происходящем, недобро осклабившись, процедил:

– Арестованные руки за голову, ноги на ширине плеч. Часовой, провести личный досмотр.

Наблюдая унизительную процедуру досмотра, сержант счастливо улыбался, отчего его лицо, и до того не производившее впечатление "человека разумного", превратилось в иллюстрацию к брошюре "Последствия воздействия на человека боевых нервно-паралитических газов".

– Ну что, недоумки, – дожидаясь, пока арестованные оденутся, садистки прогундосил сержант, – вот мы сейчас с вами проведем тренинг… На слаженность действий экипажа при разгерметизации корпуса! Заодно вас проветрим, а то вы, что-то уже завонялись. Еще больше развеселившиеся в предвкушении развлечения часовые, раздали арестантам атмосферные маски-респираторы. Принимая прозрачную маску, Череп тихо икнул. Из троицы только он один панически боялся противопожарной разгерметизации, и сержант это отлично знал. Ему доставляло удовольствие смотреть, как этот "мозгляк" трясется перед процедурой через которую проходят все курсанты.

Товарищи по несчастью криво усмехнулись, по учебному положению этот норматив должен проводится на специальном полигоне под контролем инструктора и бригады медиков. При этом на них должны быть как минимум боевые скафандры экипажей, а не комбезы и аварийные кислородники с минимальным запасом воздуха.

Но среди курсантов не принято было терять лицо. Особенно в чужом присутствии. Так сложилось, что "летуны" могли нагадить "консервам", и естественно не упустили случая. Подобное происходило сплошь и рядом, обиды копились и в итоге не гласное соперничество выливалось в тихую вражду между соединениями Батальона, перерастающую порой в жаркие потасовки между "летунами", "консервами" и "саранчой", потасовки, доводящие страховых инспекторов до тихой истерики, при выплате возмещения ущерба городским развлекательным комплексам.

Дежурные торопливо вышли из камеры. Зашипели стравливающие давление клапаны, раздался щелчок, доводящий камеру до полной герметичности, и в двери открылся смотровой проем. Сквозь мутный пластик которого подопытные могли наблюдать довольные рожи часовых и сержанта.

Прогремел металлический голос автоматики:

– Внимание! Противопожарная разгерметизация сектора! Начинается плановая продувка помещения! Падение давления наступит через десять секунд!

Шустро натянув маску, Косяк скосил взгляд на едва теплившийся индикатор запаса воздуха.

– Ну че, парни, – начал хорохориться Косяк, – напоследок глотнем дерьма по полной?

– Разгерметизация наступит через 4 секунды!

Глядя, как Череп побледнел под маской, Дыба сказал:

– Череп, не трясись, откачаем. Ты главное не дыши полной грудью сдуру, а то воздух быстро закончится, старайся маленькими вдохами и расслабься. – Показывая как дышать он медленно подымал руки, а заодно с ними поднимались кузнечные меха груди. -…Давай по счету, как в вальсе… раз два три… вот так – раз два три…

Череп следил за руками. Поймав ритм, задышал и вернул лицу естественный оттенок. Это было его шестое "крещение" атмосферой Марса. После первых двух у него вся шея была покрыта отметинами от шприцов. Как объясняли медики, это психическая боязнь разгерметизации, что-то похожее на боязнь закрытого помещения, но, к большому огорчению Черепа, "летуны" с придурковатым упорством, при каждом удобном случае продолжали обкатывать "консерв".

– Внимание, разгерметизация!

С протяжным скрежетом потолок треснул ровными провалами воздуховодов. В полу сдвинулся нижний слой сетчатого пола, и из мелких ячеек потянуло сквозняком. Свист перерос в рев, и сквозняк набрал силу, заревел восходящим потоком, разом вскружив и выдув мелкий мусор, пыль и затхлый воздух.

Трое людей, уцепившись за выступающие ребра лежаков, стремились как можно сильнее прижаться к полу. Если отдать себя на растерзание потоку, то от удара об потолок можно потерять сознание, а еще больше достанется, когда напор резко спадет.

Не смотря на не высокую гравитацию Марса вес Дыбы давал ему в этой ситуации важное преимущество. Зацепившись одной рукой за выступ, другой рукой он прижимал легкого Черепа к полу, при этом еще успевая подставлять Косяку плечо. Плечо Косяк как будто не заметил, он решился на последок испробовать давно задуманный но так и не воплощенный в жизнь трюк.

С улыбкой до ушей, с растрепанным и взбитым воздушным напором гребнем, с сумасшедшим блеском в глазах Косяк оттолкнулся от пола. Мгновенно подхваченный потоком он опасно взмыл к потолку, но в последний момент изменив наклон тела сумел выровняться и задержать подъем. Изгибаясь ужом завис, ловя воздушную струю раскинутыми "звездой" руками и ногами, он парил на ревевшем потоке. Косяк летал. То поднимаясь под самый потолок то опускаясь вниз, он смеялся и орал благим матом, успевая при этом показывать неприличные жесты остолбеневшим от удивления "летунам".

Такое на "губе" вытворялось впервые. Череп от изумления забыв о своем страхе, вместе с Дыбой, с неподдельным восторгом наблюдали акробатические финты Косяка. И наверно также впервые во взгляде Дыбы промелькнуло нечто похожее на уважение. Ведь что бы так удерживать равновесие одного нахальства маловато…

С тугим скрипом створки медленно возвращались в постоянное положение; постепенно снижая свист, напор иссякал. С тишиной в камеру вернулась тепло и глухота. Дождавшись слов автоматики, Косяк сорвал маску и, хохоча, запустил ею в пластиковое стекло, за которым скисшие летуны возились с дверью.

– – Вы видели?! Я как ласточка! – радостно тараторя Косяк, сверкал горящими глазами, – это как на волне… нет ну вот это круто…

В чувствах тормоша постанывающего на полу Черепа, боднул Дыбу головой в плечо. При этом, он ни секунды не оставаясь на месте, вертелся показывая как балансировал и держал равновесие. Дыба поощрительно улыбался, соглашаясь что мол да, это был класс, только если бы он сейчас успокоился – было бы еще круче. Склонившись над Черепом, лежащим бесформенным кулем под ноги и выстукивающим зубами похоронный марш, стал тереть тому спину.

В камеру влетел полыхающий гневом сержант, раздосадовано шмыгая носом он прорычал с порога:

– Чего расселись!? На выход бегом мааарш!

Поморщившись от крика, Косяк недоуменно повернулся:

– Сержант, не гони, дай согреться, у нас еще один не оклемался.

– На бегу и согреетесь! Здесь вам не пансион благородных девиц, – блеснул вычитанной фразой сержант. Довольно ощерившись, прицелился собираясь отвесить кому-нибудь смачного пинка.

– Ну бегом, я сказал!!!

Мигом растеряв всю веселость, Косяк одним прыжком оказался рядом с сержантом и угрожающе прошипел:

– Давай попробуй, – я тебе шнобель моментом подравняю.

Сержант нахмурился, но связываться с хозяином не добро заблестевших глаз не захотел. Если завяжется драка, происшествие получит огласку, пиши потом объяснительные рапорта. Дав пять минут на перекур, вышел, вернулся он уже с конвоем.

Когда за спинами послышался лязг закрывающейся двери камеры, процессия дружно двинулась по широкому туннелю. Вели их по уже приевшемуся за эти дни маршруту – пара перекрестков с зевающими часовыми, шлюз, лифт. Закинув ружья на плечо, и застыв гипсовыми изваяниями под объективами камер, дежурные незавидно косились на проходящих мимо товарищей. Лучше уж поработать "статуей" пару часов – чем торчать в Цеху с арестантами. Ведь пока неудачники будут ковыряться в отходах, конвою сидеть в Цеху, где даже сквозь фильтры кислородной маски пробивается стоявшая там вонь.

Остановившись перед створками грузового лифта, Косяк обернулся. Прошелся взглядом по уже ставшим почти родными сводам, переплетениям проводов, довольно усмехнулся. Ведь заточение почти закончилось, и считанные часы отделяют, кого от долгожданного запаха пива, кого от любимых железок, а кого от ковыряния в любимом терминале.

– Вот сколько здесь проходил, – пробормотал Косяк, – только сейчас заметил, что тут порода…

– Ты нигде головой не стукался? – криво усмехнувшись, спросил Дыба, – с какого перепуга тебе это вдруг стало интересно?

Обработанные только при первичном прохождении бурильной установки, стены отсвечивали ребристой поверхностью, а на тех местах, где металлические штыри входили в породу, грязными тенями растекались пятна укрепляющего состава. Кое-где на конструкциях уже проступала ржавчина, тщательно подкрашенная под фон серых панелей лифта.

Повернув арестованных лицом к стене, часовой взмахом руки активировал лифта и ухмыльнулся:

– Если так понравилось, заглядывай почаще…

– Да ну… у вас тут воняет, – в тон ему отозвался Косяк, демонстративно поморщившись, отвернулся от сержанта.

– Воняет… Сейчас ты вспомнишь, как по настоящему воняет…

Не оставивший реплику Косяка без внимания, сержант, злорадно "сделал" арестантам на прощание ручкой и лифт ухнул вниз. Внутренности арестантов подпрыгнули к горлу. Спустя несколько секунд свободного падения в нос им ударил обещанный "настоящий ЗАПАХ".