Текст книги "Белые паруса. По путям кораблей"
Автор книги: Юрий Усыченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Проигранные гонки
Корабельск – город судостроителей, моряков, парусный спорт здесь любят, ценят, каждые соревнования по парусу превращаются в своеобразный городской праздник. Когда наши яхтсмены прибыли в спортивную гавань, она выглядела торжественной и веселой. Десятки спортивных и любительских судов различных форм и размеров сновали по широкому лиману, блестел ослепительно-белыми бортами и кремовой палубой судейский катер, бойко полоскались на ветру флаги расцвечивания, которыми была иллюминована высокая веранда яхт-клуба. С веранды открывался привольный вид на полные зрителей трибуны, на лиман, на дрожавшую в мареве степь. Духовой оркестр играл бодро, сгустки щедрого солнца вспыхивали в изгибах труб, бас-геликон крякал на остальные инструменты, подавляя их творческую индивидуальность. Время от времени спохватывался репродуктор и начинал бормотать что-то такое, чего никто не мог понять.
От трепещущих флагов, солнца, множества людей в легких нарядных костюмах, волнующее чувство подхватило и понесло Михаила. Ожидание необычного, хорошего, затомило сердце.
– Знаешь, – он доверчиво наклонился к стоящей рядом Нине, – мы сегодня первое место займем, вот увидишь, обязательно.
Она с легкой насмешкой улыбнулась его восторженному тону, а у самой поблескивали глаза.
Подошел Костя, с хрипотцой проговорил:
– Пойдем на «Шалунье». «Посуда» что надо, – кивком показал на чистенький «дракон» у пристани.
Денег на перевоз своей «посуды» завод не дал, как ни старался Приклонский. Гоняться яхтсмены должны были на судах, предоставленных хозяевами гавани.
– Да, как будто неплохая, – согласился Михаил.
Нина молча оглядела «Шалунью» и так же молча отвернулась, не сказав ни слова в ответ. Девушка все-таки решила позлить Костю, пусть не думает, что может безнаказанно обижать ее. Она видела, что он ищет пути к примирению и искреннее раскаяние Кости давно смирило ее гнев, сердилась она больше так, что называется, ради порядка.
Костя нерешительно переступил с ноги на ногу и отошел. Он чувствовал себя глубоко виноватым, был готов загладить вину, хотя попытки его не удавались – Нина не обращала на него никакого внимания, разговаривала только с Семихаткой. Впрочем, главные надежды он возлагал на гонки – тогда, в совместном плавании, все станет на свое место.
Выспавшись, Костя чувствовал себя лучше, чем утром, но голова все-таки побаливала, тошнотворный вкус во рту оставался.
До начала гонок – около часа. Яхтсмены собрались возле нарядного яхт-клубовского павильона. Говорили мало, обменивались короткими, односложными фразами.
Сенька вышел из павильона сияющий. Игриво толкнул дядю Паву в бок.
– Слыхал? Про Баглая?
– Чего?
– Баглай шофером в автороте работает…
– Знаю.
– Погоди! Их на уборочную послали зерно возить, так Баглай от участия в гонках отказался. Передал, что в районе каждая машина на счету, свой «МАЗ» оставить не может.
– Молодец! – искренне воскликнул дядя Пава.
– И я говорю – молодец, – с ухмылкой подтвердил Сенька.
Что-то в тоне его дяде Паве не понравилось. Подозрительно посмотрел на Сеньку и спросил:
– А ты чего обрадовался?
– Как же, – еще шире улыбнулся Сенька. – Баглай гонщик, так сказать, первостатейный, всем нам первый конкурент.
Дядя Пава помрачнел. С нескрываемым презрением бросил:
– Эх, ты… Конкурент!
Шутько взбесился:
– Да чего ты все на меня шипишь?! Что я о себе беспокоюсь? Я, так сказать, за всю команду болею, мне твой Баглай не страшен.
– Правильно! – поддержал Приклонский. – И вообще вы, товарищ Кушниренко, лучше бы не раздражали чемпионов перед соревнованиями и сами не раздражались.
– Шипит и шипит! – не успокаивался Сенька, ободренный сочувствием замдиректора.
– Ладно! – оборвал дядя Пава. – Уймись. За всю команду – не за всю, а не привык я на товарищей-спортсменов как на конкурентов смотреть.
– К слову моему придрался и думаешь – умен! – Сенька сплюнул, повернулся на каблуках и отошел к Косте, стоявшему в стороне. Сказал вполголоса, чтобы другие не слышали:
– Трещит башка?
– Не спрашивай.
– Идем!
– Куда?
– Сейчас узнаешь. Идем!
Завел приятеля за павильон. Здесь расположился небольшой, как выражаются работники прилавка «выносной», буфет. Шутько усадил Костю за дальний угловой столик, подошел к буфетчице.
– Пару бутербродов и бутылку ситро. Получив заказанное, поставил перед Костей.
– Нет, не хочу, кусок в глотку не лезет.
– Молчи, сейчас полезет! – оглянулся, тайком вытащил из кармана четвертушку водки, разлил по стаканам.
– Тяни! За сегодняшний успех! Быстро!
Костя не успел опомниться, как Шутько сунул ему стакан в руку. Парня даже передернуло:
– Не могу! С души воротит.
– Живее! Буфетчица заметит, скандала, так сказать, не оберешься.
Тот не мог заставить себя выпить вонючую жидкость.
– Да пей же, дурень! Я за тебя беспокоюсь, куда ты с больной головой на гонки пойдешь.
Кое-как выпил. Мучительно поморщился.
Сенька тоже поднес стакан к губам, но в тот момент, когда Костя от отвращения зажмурил глаза, глотая водку, Шутько быстрым движением выплеснул содержимое своего стакана через плечо на песок. Он-то знал, какая «польза» от выпивки перед соревнованием: гонщик тупеет, замедляется реакция, ухудшается способность ориентироваться в обстановке.
Залихватски крякнув, Сенька поставил пустой стакан на стол, начал закусывать. Сказал прежним повелительным тоном:
– Хлебом с колбасой заешь, ситром запей и все в порядке будет.
Обычная Сенькина вялость, флегматичность исчезли. Сейчас он был не такой, как всегда, – внутренне подготовился к гонкам, мобилизовал волю, стал решителен в словах и поступках. Он знал, что успех достигается за рулем яхты, «умение жить» только помогает удаче, а не делает ее.
Однако был Шутько уверен и в том, что результат гонок не мешает заранее подготовить. Нынешние соревнования, первые в составе команды судоремонтного завода, очень ответственны, и надо постараться обеспечить себе победу любыми средствами. Отсутствие Баглая обрадовало Сеньку, пораскинув умом, он постарался избавиться и от второго конкурента – очень немудреным способом.
Когда вышли из буфета, Сенька оставил приятеля одного. Сам, покрутившись немного возле дяди Павы, невинным тоном заметил:
– Ты злился, что Костя, так сказать, после вчерашнего, грозил его от гонок отстранить. Зря все, парень опохмелился и как огурчик стал.
– Что-о! Как опохмелился?!
– Вроде не знаешь, как опохмеляются? Красную девицу из себя строишь!
Дядя Пава широкими шагами подошел к Косте:
– Ты выпил?!
Костя растерялся. Намеревался солгать и не смог.
– …Самую малость…
Дядя Пава хотел сказать что-то, однако сдержался. Коротко бросил Михаилу, который сидел на скамейке неподалеку:
– Созвать команду!
– Есть! – ответил Михаил, испуганный тоном, каким было отдано приказание.
Полминуты спустя яхтсмены окружили дядю Паву. Неторопливо подошел и Приклонский.
Дядя Пава заговорил – четко, раздельно, борясь с волнением:
– Рулевой Иванченко сейчас, перед соревнованиями, употребил спиртные напитки…
– Это ты, голуба, зря, – добродушно заметил Приклонский. – Что мы имеем? Мы имеем наличие присутствия несвоевременной выпивки. А что такое несвоевременная выпивка?
– Пьянице среди спортсменов не место… – продолжал дядя Пава, не обращая внимания на рассуждения Приклонского.
– Хмель ветром выдует, – опять вмешался Илларион Миронович.
– Как капитан команды, я отстраняю Иванченко от участия в гонках, рулевым пойдет Михаил Савченко, матросами Нина Снегирева и Филипп Горовой, – закончил дядя Пава.
Костю эти слова буквально ошеломили. Он стоял, ничего вокруг не слыша и не понимая. Зато взор Сеньки на секунду блеснул удовлетворением – события разыгрались точно так, как он ожидал.
Сенька мгновенно состроил скорбную физиономию и заговорил – первым среди общего тягостного молчания:
– Ты это брось! Подумаешь беда, человек самый чуток выпил.
Дядя Пава даже не посмотрел в его сторону. Лицо старого моряка ясно выражало, что отменять свое решение он не собирается.
Переглянулись Михаил и Нина. Отстранение Кости от гонок поразило и их. Молодой яхтсмен был далеко не уверен в своих спортивных навыках. Нина в глубине души тоже не надеялась взять приз под его командой. Она симпатизировала доброму товарищу по плаваниям, но гонки – совсем другое, здесь нужен и опыт, и сноровка, и другие качества, которые, может, и приобретет Михаил впоследствии, а пока…
Встретив взгляд девушки, разгадав ее мысли, Михаил как мог громче и как мог решительнее заявил:
– Рулевым я не пойду!
– Правильно! – поддержал Шутько. – Я тоже откажусь от гонок.
– Что! – бешеным тоном проговорил дядя Пава, переводя взгляд от одного к другому. – Забастовку устраивать?!
Шутько только этого и требовалось. Притворяясь испуганным и покорным, забормотал:
– Да что ты! Что ты! Ты меня не так понял, я против решения капитана команды ни в жизнь!
– То-то же! – покосился на Михаила. – А ты брось фокусы выкидывать. Надо рулевым идти, значит, надо.
Михаил понял: дальнейший спор бесполезен, следует подчиниться спортивной дисциплине.
Хмуро ответил:
– Есть!
Заместителя директора завода спортивная дисциплина не связывала, дяде Паве был он не подвластен. А решение капитана команды подействовало на Приклонского, как гром с ясного неба. Жалобно, растерянно моргая, принялся усовещивать:
– Да ты что, голуба! Опомнись.
Дядя Пава не ответил.
– Да разве можно чемпиона отстранять, на его место бог знает кого ставить? Чемпиона!
– Нужно! – коротко бросил в ответ дядя Пава. – И не бог знает кого, а человека с той же яхты, где Иванченко. Его матрос второй год парусным спортом занимается, пора в рулевые выходить.
Приклонский не слушал, совсем потерял самообладание. Почти кричал с бабьими взвизгами:
– Безобразие! Я протестую! Я возражаю! Я приказываю!
– Протестовать и возражать можешь. Приказывать – нет, – хладнокровно ответил дядя Пава. – Ответственность за дисциплину и воспитание спортсменов лежит на мне, на капитане команды… Все… К тому же – случай из ряда вон выходящий, такое первый раз в команде нашей.
– О дисциплине он думает! А о победе на гонках думаешь?! О переходящем кубке думаешь?!
Его истерический тон на дядю Паву действовал успокаивающе – спорить больше старый моряк не желал. Видя это, Приклонский угрожающе пробормотал;
– Ну, погоди, вернемся к себе, там побеседуем.
Дядя Пава сделал вид, что не слышит. Обратился к спортсменам:
– Пора. Расходитесь по судам.
Костя грустно и растерянно глядел вслед товарищам. Подошел Михаил, извиняющимся тоном сказал:
– Я… на яхту…
– Да, конечно, – одними губами ответил Костя. Сделал над собой усилие и добавил. – Сам я… виноват.
– Ничего не виноват! – громко, но так, чтобы не слышал дядя Пава, бросил Шутько. – Мало ли какие случаи в жизни бывают, надо индивидуальный подход иметь.
Костя не ответил. Что скажет Нина? Она молчала. Стояла в сторонке, ожидая Михаила, чтобы вместе отправиться на «Шалунью». Филя уже был там, выжидательно поглядывал на остальных.
Нина хотела заговорить с Костей, утешить его, но дядя Пава, видя, что экипаж «Шалуньи» мешкает, сурово прикрикнул:
– Чего ждете, живее!
– Есть! – разом ответили Михаил и Нина. Момент для объяснения с Костей был упущен. Вздохнув, Нина пошла на яхту.
Костя сперва забрался в дальний уголок яхт-клуба. Стена живой изгороди, чешуйчатая от маленьких листочков, закрывала лиман. Было тихо, безлюдно, пахло пылью. Сел на одинокую скамейку. Акация бросала пятнистую тень. Духовой оркестр заиграл веселую песню и от задорной мелодии ее Косте сделалось еще грустнее. Он сидел, не думая ни о чем и обо всем сразу, притворяясь перед собой, что гонки, в которых он не участвует, его совершенно не интересуют.
И не вытерпел! Вскочил, быстрыми шагами направился обратно к берегу, поднялся на веранду, откуда был виден весь лиман. Группами стояли свободные от сегодняшних соревнований яхтсмены, представители других видом спорта, их друзья. Слух о том, что в команде гостей отстранен один из лучших рулевых, распространился и, как всегда бывает в таких случаях, успел обрасти красочными «подробностями». Костю узнали, на него оглядывались: кто сочувственно, кто осуждающе – кому как рассказали о происшедшем.
Он заметил, что возбуждает внимание. Тотчас ушел на трибуны, где не было знакомых.
Поспел вовремя: только отыскал свободное место и устроился, как грянул пушечный выстрел, возвещающий начало гонок.
Соседом Кости справа оказался могучий старик, похожий на адмирала времен Станюковича: будто топором вырубленные черты лица, седые брови и борода, широкие руки, громкий с хриплыми интонациями голос. Слева сидел щуплый студенческого вида паренек в потрепанной куртке из водоотталкивающей ткани, дешевеньких брючках, брезентовых туфлях. Старик держал в руках мощный бинокль, у паренька бинокля не было, и никакой надобности в нем молодые глаза не ощущали.
Они или раньше были знакомы, или здесь успели познакомиться, потому что все время переговаривались через Костю, сидевшего посредине.
– «Двойка» чья? – спросил «адмирал», глянув на паренька и на Костю, как бы приглашая нового соседа принять участие в беседе.
Разговаривать не хотелось, он промолчал. А паренек пояснил покровительственным тоном:
– Рулевой Шутько, который раньше в «Локомотиве» был.
– Не в «Локомотиве», а в «Воднике», – поправил «адмирал».
Паренек посмотрел недоуменно и рассерженно, удивляясь, что ему осмеливаются возражать. Затем прежним снисходительным тоном растолковал:
– В «Воднике» он до «Локомотива» состоял.
«А ведь верно, – неожиданно подумал Костя. – За год Сенька перешел в третье спортивное общество».
– Тогда ясно, – смутился «адмирал». – Возле Шутько «десятка», – он определял яхты не по именам, а по нашитому на парусе гоночному номеру. – «Десятка» – это наш Горенко.
– За Горенко седьмой номер, рулевой Кушниренко из их команды, после Кушниренко – двенадцатый.
– На двенадцатом рулевой Иванченко, – рад был щегольнуть осведомленностью «адмирал».
Торжество его длилось недолго.
– Иванченко в последний момент отстранили от гонок, – поправил паренек. – Напился пьяный и полез драться с членом судейской коллегии.
Костя побагровел, чувствовал, что даже пальцы ног у него покраснели. Да как же это?! Кто выдумал такую глупость?! Как им не стыдно! В первую секунду готов был крикнуть пареньку «Врешь!», обругать, но сдержался. Сам виноват, теперь терпи. Жни, что посеял. Может, дальше еще не то будет.
Эрудиция паренька окончательно сразила «адмирала». После паузы он сказал:
– Двенадцатый поджимает, те четверо лидируют.
– Увидим, – важно ответил паренек. Как он стал противен Косте своей важностью, апломбом, осведомленностью во всем, что касалось сегодняшних соревнований!
Костя перестал слушать разговор соседей, отвернулся, глядел на лиман, тем более, что положение на дистанции соревнований создалось острое и напряженное.
В парусных гонках применяется так называемый «свободный старт» – участники не выстраиваются в шеренгу, как, например, жокеи со своими колясками, или мотоциклисты, или бегуны, а вступают в гонку с того места, на котором застанет их сигнал. Следовательно, рулевой должен, во-первых, подвести судно как можно ближе к линии старта, во-вторых, занять наиболее выгодную позицию и, в-третьих, к моменту начала гонок запастись достаточной скоростью, чтобы не отстать от соперников. Все это требует умелого, почти интуитивного, расчета. Волны, ветер, течение могут помешать рулевому или сделаться его союзниками. А удачный старт способен предрешить многое.
Когда флаг, означающий по Международному своду сигналов букву «П», был полностью поднят и упал черный шар на стартовой мачте – оба сигнала предупреждали, что до старта осталось пять минут, – яхта «Орион», которой управлял Шутько, начала неторопливо приближаться к заветной границе. Остальные – кто дальше, кто ближе, в зависимости от планов, расчетов, умения каждого рулевого, тоже столпились у стартовой линии.
Грациозные яхты, жеманно подбирающие паруса, напоминали стайку девушек в белых платьях, которые водят хоровод – сперва непонятный, а если приглядеться, подчиненный определенному ритму и темпу. Они приближались одна к другой, кружились друг возле друга, едва не сталкиваясь; огибали буй, оставляли старт, чтобы сразу вернуться на прежнее место. Команды сидели глубоко в кокпитах, над бортами виднелись только головы в беретах или вязаных морских шапочках. Двигались яхты плавно, как бы проскальзывая между волнами, а не разрезая их, если налетал порыв ветра, изящно и неторопливо кренились, показывая лоснящиеся, как рыбий бок, кили. Зрелище это оставляло немного странное впечатление из-за полной тишины, в которой оно происходило. Лишь изредка слышалось трепетное постукивание паруса или глухой удар волны в борт. Яхтсмены не переговаривались ни между собой, ни с командами других судов: все, что надо сказать, давно сказано.
В тишине звук пушечного выстрела показался особенно громким. Не успел он заглохнуть, как Шутько на «Орионе» пересек линию старта и направился к видневшемуся вдалеке поворотному бую – черной точке среди желтых волн лимана. Паруса яхты были полны, она с шипением бурлила воду, подталкиваемая неведомой силой.
Следующей после «Ориона» миновала старт «Звездочка», которой управлял Горенко из команды Корабельска, за «Звездочкой» – дядя Пава на «Чайке». Они трое сразу стали лидерами гонок, за ними потянулись остальные.
Михаил занял было неплохое место, однако не рассчитал времени. Он приблизился к стартовой черте за полминуты до сигнала, вынужден был повернуть, отойти от нее – ведь стоять парусник не может, потеряет скорость. Когда Михаил опять поворачивал, чтобы возвратиться на старт, ударил выстрел. Так «Шалунья» потеряла секунд двадцать во времени и около кабельтова в пространстве.
Если сильный ветер дует сбоку, мешая идти, мы невольно выставляем вперед плечо, как бы упираясь, вталкиваясь в упругий воздушный поток. Примерно то же происходит с парусным судном. Ветер «дрейфует» его, и чтобы попасть в нужную точку, надо держать курс не прямо, а «круче к ветру», иначе судно снесет в сторону. Вот почему рулевой стремится занять выгодное положение относительно ветра. Михаил сделал это, и «Шалунья», несколько отстав от лидеров, не проиграла во взятом курсе.
Яхты, столпившиеся у старта, постепенно вытягивались в одну линию. Теперь они напоминали не кружащихся в хороводе девушек, а высоких, стройных птиц, которые белой чередой плывут в неведомую даль. Ветер заметно покрепчал, нижние шкаторины парусов потемнели от брызг. Матросы вылезли на борта своих судов и красные спасательные жилеты выделялись яркими пятнами.
Несмотря на свое прозвище, «Шалунья» оказалась спокойной, покладистой. Рулевой быстро нашел с ней контакт, и яхта беспрекословно повиновалась каждому его движению. Михаилом все больше овладевал тот подъем духа, который поэты зовут вдохновением.
Несведущий человек может подумать, что задача рулевого на гонках, а тем более остальных членов экипажа, не сложна: правь на буй, смотри, чтобы хорошо работали паруса, вот и все. В действительности далеко не так. Рулевой и матросы должны чутко отзываться на малейший трепет парусины, не давать ей полоскаться зря; нельзя сбиваться с курса – это влияет на скорость; нужно непрерывно следить за морем и небом, угадывая малейшие изменения погоды; не выпускать из поля зрения соперников, которых вокруг наберется с десяток, уметь надо вовремя разгадать их тактику, противопоставить ей свою… Это лишь немногие из обязанностей яхтсмена на гонках. И Михаилу казалось, будто чувства его небывалым образом обострились, мускулы приобрели особую послушность, силу, энергию. Он видел то склоненные к воде, то выпрямляющиеся паруса соперников, лиловатое облачко над горизонтом, крутые волны лимана, чайку, застывшую в начинающем вечереть небе. Все это входило в сознание рулевого, становилось им самим, его мыслями, чувствами, ощущениями. Когда ветер чуть «зашел» и послышался барабанный звук заполоскавшегося паруса, яхтсмен вздрогнул, будто не парусина и канат, а его нервы на секунду вышли из строя.
Нину и Филиппа тоже захватил азарт гонки. Девушка лежала на борту, откренивая «Шалунью», вытянувшись во весь рост, блестящими глазами наблюдая за яхтами, которые шли впереди. Красная морская шапочка ее сбилась на затылок, крупные капли воды виднелись на лбу и щеках. Время от времени она терлась лицом о рукав – смахнуть брызги руками не могла, надо было все время держаться за борт, чтобы не полететь в воду.
Филипп работал у стаксель-шкотов, регулируя передний парус.
Нина обернула к Михаилу разрумянившееся от ветра и брызг лицо, задорно сказала:
– Знаешь, мы, кажется, дядю Паву поджимаем.
В группе лидеров «Чайка» шла сзади яхт Шутько и Горенко, державшихся почти вровень.
– Смотри не сглазь, – с притворной суровостью ответил Михаил, который и сам успел заметить, что нагоняет соперников. Приободрился, поставив «поджимание» себе в заслугу, как и любой бы яхтсмен на его месте.
Однако он ошибался. Его искусство моряка-парусника оказалось не при чем.
Как правило, движение воды в лиманах слабое. Но в том месте, куда вошли «Орион», «Звездочка» и «Чайка», берег делал крутой изгиб, отражал устремленную на него струю, а поднявшийся ветер усилил течение, в обычных условиях еле-еле заметное. Так образовался стрежень, направленный навстречу яхтам.
Шутько сразу почувствовал: скорость «Ориона» упала. Тревожно оглядел паруса, пощупал ветер. Нет, ничего не изменилось. А «Орион» идет медленнее – теперь Сенька не сомневался. Лишь глянув на соседние яхты и увидев под форштевнями их более высокий, чем раньше, бурун, понял: противное течение. Громко выругался, но делу это, конечно, не помогло.
А задние яхты, которые еще не попали во враждебный поток и сохранили нормальный ход, приближались. Первой в их группе была «Шалунья», которая оторвалась от соперников кабельтова на полтора.
– Нет, явно поджимаем, – опять сказала Нина. – Ой, что же это они?!
Видя, что остальные яхты догоняют и он может потерять столь удачно завоеванное лидерство, Шутько быстро принял решение. Он лег на другой галс – теперь течение меньше противодействовало «Ориону». Дядя Пава, которому, очевидно, пришла та же мысль, выполнил маневр одновременно с Сенькой. Горенко сперва заколебался, но последовал их примеру. Секунды промедления стоили ему второго места – теперь вровень с Шутько шла «Чайка». «Звездочка» от них отстала.
Переменив курс, рулевые удлиняли себе путь до поворотного буя, к которому стремились, но надеялись пройти дистанцию быстрее, сохранив разрыв между собой и настигающими соперниками. Первые яхты идут в потоке воздуха, невозмущенном парусами других, а это обеспечивает им лучшую тягу. Недаром яхтсменская поговорка гласит, что ведущее положение в гонках легче сохранить, чем занять.
– Там что-то произошло, – ответил Михаил на удивленное восклицание Нины. – Чего ради поворачивают?!
Потом, после гонок, он спрашивал сам себя, что помогло ему найти истину и не мог объяснить: легкое изменение цвета воды там, впереди; необычная рябь, вытянувшаяся узкой полосой по стрежню; сухая ветка, которая медленно отплывала от берега, а может, все эти признаки вместе взятые?.. Или вдохновенное состояние, которое охватило его?..
Михаил скомандовал: «Потрави стаксель-шкот! Стоп! Довольно» и слегка потянул на себя руль.
– Есть, довольно, – ответил Филя.
«Шалунья» вздрогнула, пошла быстрее, обрадовавшись, что давление ветра на ее паруса увеличилось.
Дисциплина не разрешает задавать вопросы рулевому, и матросы не спросили ничего. Все же большие глаза Нины выражали недоумение, Филя тоже не понимал действий Михаила. А тот молчал. В глубине души он заробел – вдруг ошибся, допустил просчет! – но беспокойства своего старался не выказывать.
Остальные участники гонок не разгадали намерений «Шалуньи», а может не согласились с ними, и продолжали следовать прежним курсом,
Михаил оказался прав: крепчавший ветер усиливал течение, и яхтам, которые отстали, оказалось труднее преодолеть его, чем тем, кто шел впереди. Сократившийся было разрыв между основной группой и лидерами увеличился. Только «Шалунья» благодаря в общем-то довольно рискованному поступку своего рулевого, оказалась в выигрышном положении. Лидеры гонки облегчили задачу Михаилу, который сумел сделать правильный вывод из их маневра и не потерял зря ни секунды. Теперь «Шалунья», используя ветер и течение, успешно нагоняла соперников. Через четверть часа она очутилась рядом со «Звездочкой». С «Шалуньи» хорошо видели сутулую спину Горенко, двух матросов, лежавших на борту, которые встревоженно поглядывали на соперников.
Яхта отражает от себя так называемую «ветровую тень» – потоки взвихренного воздуха, которые мешают нормальной работе парусов судна, идущего сзади с подветренной стороны. Горенко знал это и хотел поставить «Звездочку» так, чтобы противник оказался в невыгодном положении. Михаил всеми силами старался помешать ему и забрать ветер. Напряженный поединок длился десять долгих минут, неизвестно чем кончился бы, не лопни на «Звездочке» гика-шкот. Бывалые матросы мгновенно исправили повреждение, но и секунд хватило «Шалунье», чтобы вырваться вперед.
Лидерами стали «Орион», «Чайка», «Шалунья». В таком порядке, приблизительно на четверть кабельтова друг за другом, они приближались к поворотному бую – осталось пройти не больше мили. Обогнув буй, яхты должны следовать обратно к стартовой линии, которая теперь была финишем.
Выкрашенная суриком, ребристая вышка поворотного буя болталась на мелких и крутых волнах, кивая яхтам, подзывая их к себе.
– «Звездочку» мы, вроде, «сделали», – похвастался Михаил, шика ради употребив жаргонное яхтсменское словцо.
– Вот теперь ты не сглазь, – ответила Нина, беспокойно поглядывая за корму.
Михаил тоже оглянулся и увидел, что радоваться рано – положение у Горенко хорошее, он еще сможет вернуть утраченное место в лидирующей группе.
– Горенко дело знает, – поддержал Нину второй матрос «Шалуньи».
Закатное солнце бросало на паруса багряные отблески и с берега казалось, что посреди лимана выросла клумба невиданных цветов – розовых, красных, оранжевых. Когда облачко скрыло солнце, багровый свет мгновенно погас, уступив желтовато-стальному, тусклому, невеселому. Но это длилось недолго, облачко ушло и опять яхты выглядели празднично.
Невооруженным глазом номеров яхт не было видно, и «адмирал» не отрывался от бинокля, сообщая о положении на гонках благодарным соседям. Костю удивило, что двенадцатый номер, «Шалунья», присоединился к лидерам. Невольно подумал: «Гляди, Семихатка призовое место схватит!» Подумал со сложным чувством. Первой мыслью были удовлетворение и радость: рулевой нашей команды добьется успеха. На смену пришло другое: обошлись и без меня, значит.
А «адмирал» взволнованно проговорил:
– Подходят! К поворотному бую подходят! Далекие паруса сошлись у буя.
– Ничего не разобрать! Общая свалка, – комментировал события «адмирал». – Огибают буй все сразу.
Как бы хотел Костя быть там – среди волн, ветра, белых парусов, летящих в лицо брызг. Первый раз наблюдая гонки со стороны, он понял сколь велика разница между участником соревнований и сторонним зрителем. В короткие секунды, пока там, у раскачивающегося на волнах поворотного знака, шла напряженная борьба, случилось то, на что рассчитывал дядя Пава, отстраняя Костю от гонок. «Никогда больше, – твердо сказал себе молодой человек. – Никогда!» Короткое слово «никогда» подразумевало многое: и дружбу с Сенькой, и необдуманные поступки, вроде сегодняшнего, и другое, что он не мог выразить словами, прекрасно понимая сердцем.
– Так, – сказал «адмирал». – Повернули.
Группка вокруг буя начала распадаться на отдельные паруса – первый, второй, третий легли на обратный курс к финишу, а четвертый… четвертый повернул прямо к пристани яхт-клуба.
– Сошел с дистанции, – откуда-то издалека донесся до Кости голос «адмирала».
– Сошел с дистанции? Кто сошел?
«Адмирал» с легким удивлением посмотрел на соседа, который все время молчал, а теперь вдруг взволнованно заговорил. После некоторой паузы, вежливо ответил Косте:
– Постараюсь выяснить.
Долго не опускал бинокля. «Чего я волнуюсь? – подумал Костя. – А может, и не они! Почему обязательно должны быть они!»
– Двенадцатый, – сказал «адмирал».
– Не может быть!
– Посмотрите сами, – с легкой обидой в голосе протянул бинокль.
Костя понял свою бестактность, смутился:
– Нет, я не про то, я так…
– Что – знакомая яхта? – подобревшим голосом осведомился «адмирал».
– Да, – хмуро ответил Костя. – Знакомая.
Обогнанная «Звездочка» не собиралась сдаваться без боя. Опытный рулевой, Горенко сумел полностью использовать преимущества своего положения; после того, как починили лопнувший шкот, сократил расстояние между собой и «Шалуньей». Михаил тоже «поджимал» идущих впереди. Таким образом, к бую все четверо приблизились вместе и почти одновременно. Тут-то началась «общая свалка», как назвал ее издалека «адмирал». Хлопали паруса, метались перед глазами вытравленные шкоты, волны всплескивались между бортами яхт, сблизившихся почти вплотную. И Михаил растерялся, У него еще не выработалось умение разбираться в сложной обстановке, не было молниеносной реакции, при которой руки сами выполняют то, о чем успел подумать мозг, действия автоматичны, решения ясны и непреклонны. Вместо того, чтобы пробиться вперед, держаться твердо в общей суматохе, Михаил нерешительно дернул вправо, влево, опять вправо.
Умница «Шалунья» сперва не послушалась, понимая, что рулевой нервничает, однако он продолжал настаивать на своем, и яхта принялась «рыскать»– сбиваться с курса. Может, и обошлось бы благополучно, если бы не Сенька. Спокойный и быстрый, все видящий и все учитывающий, он заметил растерянность рулевого «Шалуньи», тотчас ею воспользовался, сумел «подловить» Михаила – спровоцировать на нарушение гоночных правил. Правда, порядочные яхтсмены не строят свою тактику на «ловле» соперников, но такие тонкости Сеньку не волновали. Нарушение есть нарушение, чем бы оно ни было вызвано. В крайнем случае, судейская коллегия может Сеньку пожурить, более строгие меры она принять не в силах. А из гонок выйдет лишний конкурент.
Михаил вдруг увидел: идущий впереди «Орион» собирается сделать поворот. Еще немного, казалось Михаилу, и «Шалунья» ударит форштевнем корму соперника. Не сообразив как следует последствий своего поступка, Михаил рванул румпель. «Шалунья» задрожала, протестуя против грубого обращения, метнулась на ветер. Яхта потеряла ход. Налетевшая волна бросила ее в сторону.
