Текст книги "Белые паруса. По путям кораблей"
Автор книги: Юрий Усыченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
V. Пути кораблей
Я рассказывал о «Горизонте» – могучих машинах, тончайшем навигационном и радиотехническом оборудовании, внутреннем убранстве. Если смотреть с берега, кажется, нет силы, способной пошевелить могучее судно. «Горизонт» велик и величественен.
В действительности далеко не так.
Море есть море, и вот сейчас громаду весом более шести тысяч (шесть тысяч!) тонн, длиной более ста метров, со всей ее трехтысячесильной машиной, лабораториями, мастерскими, отлично меблированными каютами, с полусотней человек на борту беспощадно бросают волны Бискайского залива. Делают это играючи, без видимого напряжения – повалит волна теплоход и, не торопясь, идет дальше. На смену бегущему вдаль со скоростью курьерского поезда холму воды появляется новый. И так без конца.
Волны в Бискайском заливе достигают высоты двенадцати метров. Особенно опасны они при штилевой погоде, когда становятся хаотическим нагромождением всплесков, ударяющих со всех сторон. Такая зыбь, присущая Бискаю, может серьезно потрепать даже очень крупное судно. Огромной силы достигает прибой – в испанском порту Бильбао волны однажды перевернули и сбросили с места бетонный массив весом около двух тысяч тонн. Сочетаясь с приливом, крупная атлантическая зыбь вызывает колебание водной массы, которое местные жители называют «ресака». При ней корабли и суда начинают метаться на якорях, могут ударить друг друга.
Океанская зыбь – одно из наиболее ярких, неизгладимых впечатлений. Особенно грозна зыбь ночью, при лунном свете. С этим зрелищем не сравнится ни угрюмый ночной лес, ни посеребренная луной бескрайность тундры. Валы выходят из-за близкого горизонта – темные, налитые мрачностью. Высотой они с трехэтажный дом, длину их не охватишь глазом, как рельсы железной дороги, которым нет конца. Приближаясь к теплоходу, вал растет, увеличивается, набегает на судно и ничто не остановит океанского исполина.
Вот склон его над теплоходом. Сейчас он обрушится, зальет от кормы до носа, вдавит в черную враждебную воду. Море ринется во внутренние помещения, заклокочет в каютах, заплещет на ступенях трапов, круша переборки, вышибая двери.
Ничего этого не происходит. Корма «Горизонта» поднимается все выше, выше, выше, палуба давит на ноги, как пол в кабине набирающего высоту самолета. Судно резко клюет носом – вдруг в сознании мелькает ненужная мысль о том, что сейчас «Горизонт», брошенный страшным ударом, зароется в воду, пойдет вниз, как подводная лодка.
Когда нос «Горизонта», обычно возвышающийся над водой на добрый десяток метров, зарывается до клюзов в пенную волну, начинает опускаться корма. Теперь середина корпуса висит на гребне, нос и корма свободны. С гневным шипением, как бы негодуя, что не дали свершить ей коварный замысел, расправиться с судном, волна проносится дальше.
Все это занимает примерно половину того времени, которое отнял мой рассказ о мертвой зыби – одном из наиболее изматывающих человека явлений на море.
Вода под лунным светом чуть фосфоресцирует, вокруг – ни огонька. Когда глядишь на север, на запад, на юг, невольно вспоминаешь, что на тысячи и тысячи миль от нас протянулась бескрайняя пустыня, где нет ничего, кроме волн, ветра, мрака и лишь кое-где затерянных среди просторов океана кораблей.
Насколько грандиозен океан, можно представить по такому примеру. Каждый день с востока на запад и с запада на восток в Атлантику выходят десятки, если не сотни судов. Идут одинаковыми путями, проверенными, одобренными специалистами-навигаторами и многовековой практикой, так называемыми рекомендованными курсами. Как будто через океан должно протянуться нечто вроде плавучего моста, большой дороги, с непрерывным движением. В действительности, можно плыть сутки, двое, трое, неделю не встретив никого. Ветер, течения, множество других причин, до конца не ясных и не изученных, влияют на каждый корабль в отдельности, разнося их по океанским просторам. Достаточно отклониться на десятую долю градуса, чтобы мореплаватель распрощался с другим, вышедшим одновременно, из той же гавани. «Разошлись, как в мире корабли, или как сигарный ящик с лаптем» – есть шутливая морская приговорка. Встречи в море коротки – вахтенный матрос доложил штурману о замеченном судне, предупредили капитана, а незнакомец – вот, проносится мимо, отдав по-хорошему сдержанный салют флагом и послав привет гудком. Еще чаще видна лишь тонкая черточка вдали, прозрачная струйка дыма, еле заметная там, где небо сходится с морем.
Жизнь моряка – непрерывная цепь встреч и разлук и, наверно, потому моряки, как никто, знают цену встречам и разлукам.
Нам о возвращении говорить еще очень, очень рано. Одесса далеко, не скоро увидит «Горизонт» на ее рейде. А пока сутки сменяются сутками, пощелкивает лаг, отмечая оставленные за кормой мили. В первую часть пути море было пустынно, даже чайки и дельфины куда-то исчезли. Единственным живым существом, попавшимся нам, была черепаха – большая, с темно-коричневым панцирем.
«Горизонт» прошел в десятке метров от нее. Волна нашего форштевня накрыла животное с головой, чуть не перевернула. В последний момент черепаха сдюжила, сумела удержать равновесие и, быстрее заработав морщинистыми кожаными лапами, поплыла дальше своим неведомым для нас путем.
Мы живем у моря испокон века, но много ли знаем о нем? Настоящая разведка морских глубин, таинственного, скрытого от нас мира, началась в послевоенные годы с изобретением аквалангов, регулярными погружениями батисфер, рейсами научно-исследовательских кораблей, вроде «Витязя». Но это только разведка. А что ждет впереди? Какие загадки скрыты в царстве извечного мрака, огромного давления, нерушимой тишины?! Скептики усмехаются, слушая рассказы о следах неизвестного животного, сфотографированных на океанском дне, о том, что после человека дельфин – самое разумное существо на нашей планете и, может быть, даже у дельфинов есть своя культура… Быть скептиком и нигилистом легко: в ответ на все, что превосходит твое воображение, усмехнулся, сплюнул через губу, засунул ручки в брючки и пошел отплясывать твист.
Капитаны по возможности сторонились североафриканских берегов. Повинна война в Алжире, которая не прекращалась столько лет. Правила входа во французские территориальные воды в военное время недвусмысленно предубеждают, что «…никакое иностранное судно, военное или торговое, не должно под страхом уничтожения приближаться на расстояние менее трех миль к берегу в пределах территориальных вод Франции, ее колоний, протекторатов подмандатных территорий без разрешения военных властей». Нарушителей ждал обстрел, причем: «Ночью может быть пропущен также и боевой предупредительный выстрел и без всякого предупреждения открыт прицельный огонь для уничтожения всякого судна». В тумане, темноте, сложной навигационной обстановке не так трудно сбиться с курса, без намерения очутиться в запрещенном районе и попасть под обстрел. Поэтому капитаны обходили опасное место.
Война в Алжире закончилась, последствия ее остались.
И лишь чем ближе к Гибралтару, тем больше и больше судов появляется вокруг нас.
Особенно часто встречаются танкера. И не случайно. Транспортировка нефти морем выгодна, большинство государств увеличивает свой танкерный флот. Построены супертанкеры, вроде созданного в Японии для американцев «Юниверс Лидер» длиной в 248,4 метра, шириной больше тридцати восьми метров, водоизмещением в 111 380 тонн. Полная грузоподъемность, по-морскому дедвейт, «Юниверс Лидер» равна 86 800 тонн. У нашего «Горизонта», дли сравнения, 2 850 тонн. Есть танкеры в сто с лишним тысяч тонн дедвейта, на очереди – в пятьсот тысяч тони. А первый в мире наливной пароход – каспийский танкер «Зороастр», принадлежавший русскому торговому флоту, построенный в 1878 году, имел всего 250 тонн грузоподъемности! К супертанкерам относятся советские «Мир», «Дружба», «Варшава», «Труд», «Ханой».
Танкера попадаются нам чаще других, но идут навстречу, параллельными «Горизонту» курсами также длинные чернобортные рудовозы, могучие транспортники, щеголеватые пассажирские корабли, прозванные «рысаками», рыбачьи траулеры, рефрижераторы. Большая морская дорога – ворота в Атлантику – Гибралтар (моряки делают ударение на первом «а») не виден, а приближение его чувствуется.
Гибралтар появляется не сразу, темным пятном, которое растет, становясь нависшей над морем угрюмой скалой. Слева, на африканском берегу, менее высокая Джебель-Муса. Вот они, столбы Геракла, за которыми, по верованиям древних, кончался мир. Проникших за Столбы ждала гибель. Трудно, просто невозможно, представить себе мысли и чувства кормчего римской галеры, когда видел он впереди бесконечный простор океана с катящимися из солнечно-туманной мглы валами.
Прямо из Гибралтарской скалы – внутри ее устроен аэродром – выскакивает истребитель-бомбардировщик с опознавательными знаками британских королевских вооруженных сил на плоскостях. Он сломя голову мчится прямо на судно, в последний момент делает «горку» и ревет над мачтами, чуть не задевая их. Сделав еще несколько облетов, очевидно, нафотографировав судно всласть, во всех ракурсах, воздушный вояка улетает. Такова чуть ли не обязательная процедура, устраиваемая англичанами при подходе советских судов к Гибралтару.
Более двухсот лет, взяв в свои руки стратегический ключ к Средиземному морю во время войны с испанцами в 1704 году, Британская империя владеет этим ничтожным клочком суши. Пять квадратных километров скалы составляют полуостров, гражданского населения здесь всего около 30 000 человек, да и они почти все так или иначе связаны с армией и флотом. Не километрами пространства и не численностью населения примечателен Гибралтар, а первоклассной своей крепостью, военно-воздушной и военно-морской базами. Подземные аэродромы, галереи для орудий, вся огромная скала высотой в 429 метров, нашпигована военными сооружениями, изрезана штольнями, коридорами, казематами. С моря видно нечто вроде лотка для сбора дождевой воды: своих источников Гибралтар не имеет, воду с неба будут собирать в случае осады. Прервать связь крепости с материком нетрудно – узкий песчаный перешеек отделяет ее от Испании.
«Горизонт» миновал траверз мыса Европа, когда радист Николай Фурманенко принял штормовое «Предупреждение мореплавателям». Нас нагонял ураганный ветер. Центр циклона быстро перемещался с юго-востока на северо-запад.
Полуденное солнце скрылось, вокруг посуровело. Африканский берег, на котором издалека белели кварталы Сеуты, исчез в расхлестанной штормом мгле. Кургузый датский танкеришко, который сунулся было из пролива курсом зюйд-ост, повернул обратно, торопясь укрыться за брекватером порта. Волны нагоняли танкер, всплескивались на кормовую палубу.
Усилилась качка и на «Горизонте». Стоять, не держась за что-нибудь, становилось труднее. Волны были крутые, как обычно в небольших по акватории водоемах, где им не разгуляться. Заворачивались пенно-кипящие гребни.
Почему-то именно теперь появились дельфины, которых мы не встречали от самой Одессы. Шустрые спутники моряков высовывали из воды лоснящиеся жирные спины, мелькнув плавниками, ныряли в набежавшую волну. То один, то другой обитатель моря вдруг выпрыгивал из пены, виляя вытянутым туловищем, бухался обратно.
Ветер посвистывал, срывал с гребней пену, хлестал дождем. Берег исчезал и появлялся. Прошли пеленг Тарифа. По преданию, тут сделали себе пристанище мавританские пираты. Они смекнули выгодное положение, как выразились бы в наше время, базы, которой не миновать кораблям, плывущим с запада на восток и с востока на запад. Мавры нападали на мореходцев, грабили до нитки, экипаж убивали, брали в плен, чтобы потом продать в рабство. Занятие оказалось в целом выгодное, однако хлопотливое и не всегда безопасное – на кого нарвешься. Иные несговорчивые путешественники отчаянно сопротивлялись, прежде чем расстаться с набитыми в трюме товарами и с жизнью. Бывало и зряшное беспокойство: захваченный купец оказывался пуст. Пораскинув мозгами, мавры решили от морского грабежа перейти к вымогательству. С плывущих мимо Тарифа кораблей требовали мзду. Если отступное не давали, начиналась драка, Отсюда, вроде, пошло слово «тариф».
Насколько верна легенда о Тарифе и былых обитателях его, не ручаюсь. Старинные боевые башни видны с моря хорошо. Штормовой прибой светится белыми вспышками у их подножия, клокочет между скалами, взлетает над пирсом. Пустынна Трафальгарская бухта, где адмирал Нельсон вписал в морскую историю Англии помпезную страницу. Авиаторы, ракетчики, подводники сменили лихих нельсоновских канониров, что стояли у пушек, сжав глиняную трубочку в зубах, надвинув на лоб просмоленную черную шляпу. Но по-прежнему Англия крепко держит и крепко держится за Гибралтар. Таким и остается он в памяти – скала-крепость, хмурая громада, скрытая дождем и грязно-серыми тучами. Бастион, отживающий свой век, в облике его есть что-то выморочное, анахроническое. История движется своим путем и остановить ее нельзя – в этим суть основной сути.
Ураган, о котором предупреждало радио на подходе к Гибралтару, остался позади. Волна, им поднятая, не утихала. Судно, шедшее нам навстречу, подбрасывало – чуть не до половины обнажалось красное блестящее днище. Но советский траулер, который возвращался с путины в Южной Атлантике, волны не смущали, Он видывал и не такое.
Проходя мимо нас, траулер отдал, салют флагом, пожелал счастливого рейса. Мы ответили тем же.
«Желаю счастливого плавания» – за века это стало стандартной фразой. Но моряки по-прежнему вкладывают в нее теплые чувства. Для них она не стандартна.
Современное морское судно – огромное, сильное, надежное инженерное сооружение. Моряк держит в своих руках тысячи лошадиных сил, заключенных в паровые котлы, турбины, дизели, атомный двигатель. Невидимые лучи сквозь ночь, туман, снег предупреждают об опасности. Радионавигационные устройства дают возможность мореплавателю определить свое положение в мировом океане с точностью до ста метров. Условия морского труда совсем иные, чем десять лет тому назад. Времена, когда корабль по сути был игрушкой в руках стихии, теперь кажутся легендарными.
Так ли?
И все же стихия осталась стихией – сокрушающей, слепой, до конца непокоренной. Недаром в соответствующих официальных документах торговый флот именуется видом транспорта «с повышенной опасностью». Романтические кораблекрушения, о которых читали мы в юности с замиранием сердца, почти (почти!) стали достоянием прошлого. Большинство причин аварий устранено. Несчастье с судном, как правило, результат чьей-то ошибки, неопытности, небрежности или неисправности механизмов. К аварии приведет также жестокий тайфун, циклон, передвижка льда в высоких широтах, сжимающая корпус судна.
Весь морской мир был потрясен столкновением пассажирских лайнеров – итальянского «Андреа Дориа» и шведского «Стокгольм». Историки называют его крупнейшей морской трагедией после гибели «Титаника». Погибло более сорока человек и несколько умерло позже от нервного потрясения, травм, связанных с катастрофой. «Андреа Дориа», который считался лучшим пассажирским судном Италии и стоил 30.000.000 долларов, затонул. «Стокгольм» получил тяжелые повреждения, на исправление которых надо было затратить около миллиона долларов, такой же суммы достигал убыток, связанный с выводом судна из эксплуатации. Пассажиры подали пароходным компаниям более тысячи исков с требованием возместить ущерб на сумму около 6.000.000 долларов.
Столкновение произошло у американских берегов в районе плавучего маяка «Нантакет» на одной из оживленных морских дорог. «Стокгольм» покинул Нью-Йорк с 534 пассажирами на борту. «Андреа Дориа», на котором было 1134 пассажира, готовился к прибытию в Нью-Йорк. Была тихая, ясная июльская ночь. Оба судна отлично видели огни друг друга. Если верить показаниям команд, и итальянцы и шведы действовали точно в соответствии с ППС – международными Правилами для предупреждения столкновения судов в море.
Если верить… Разбирательство исков, поданных «Италией лайн» и «Суидиш-Америкен лайн», которым принадлежали суда, продолжалось три месяца. Процесс был сенсационным, но вдруг… обе компании с обоюдного согласия решили его прекратить. Это бросает свет на «загадочную» историю. Все отчетливее выяснялось, что в погоне за прибылью пароходные компании пренебрегали безопасностью пассажиров…
Что касается штормов, то есть моря более благополучные, есть неспокойные. Бискайский залив, рассказом о котором я начал эту главу, пользуется среди моряков заслуженно скверной репутацией. Особенно зол он зимой. Лоция, своеобразный справочник, в котором изложены все требуемые мореплавателю сведения о данном районе, сообщает коротко и многозначительно: «Особенно сильные штормы наиболее часто отмечаются в период с ноября по февраль… Они сопровождаются пасмурной дождливой погодой и являются очень опасными как в открытой части залива, так и у побережья». Составители лоций знают цену словам и выражение «очень опасные» надо понимать буквально. Был случай, когда из-за жестокого январского шторма в Бискайском заливе, вплоть до Гибралтарского пролива, прекратилось все морское сообщение. Десятки кораблей и судов, захваченных ураганом в море, терпели бедствие. Счастливцы, укрывшиеся в гавани, не смели высунуть из нее нос. Расписание движения – святыня дли морских пассажирских компаний. В эти дни оно полетели кувырком. Горделивые лайнеры – «рысаки» также отстаивались у пирса, ожидая у моря погоды, как самый захудалый портовой баркас. Пассажиры пересаживались на поезда.
Лишь когда шторм пошел на убыль, человек снова осмелился показаться на просторах Бискайского залива.
Суровую обстановку зимней Атлантики мы ощутили в первую же ночь после выхода из Средиземного моря. Часов в одиннадцать вечера начальник рации Саша Дроздов поймал по радио сигнал «SOS». Затонул испанский логгер. Экипаж спасся на шлюпке и двух плотах: «…мы в воде больше трех часов, с нами дети». О сигнале бедствия немедленно доложили капитану, прикинули расстояние по карте. До потерпевших кораблекрушение оказалось около восьмисот миль. Ясно, идти на выручку нет смысла. «Горизонт» окажется там лишь на следующий день, за это время их подберут, тем более, что несчастье произошло в оживленном районе, недалеко от берега.
Так оно и случилось. «SOS» повторился еще раз и замолк.
От пятнадцатой до восемнадцатой и от сорок пятой до сорок восьмой минуты каждого часа все радиостанции морской подвижной службы молчат и слушают. В это время на Международной частоте бедствия, равной пятистам килогерцам, не работает никто, кроме передающих сигналы тревоги, бедствия, срочности, безопасности: три точки, три тире, снова три точки, составляющие по азбуке Морзе сигнал «SOS». Словесный сигнал бедствия – «Mayday» от французского «m’aidez» – «помогите мне». В эфир выходят только с этими сигналами. Остальные станции морской подвижной службы молчат. Молчат и слушают. Это называется Международный период молчания, который строго соблюдают все судовые радисты мира.
Предосторожности такие далеко не лишни. Хоть меньше, но море и в наши дни продолжает собирать трагическую жатву. Например, в 1960 году в морях, океанах погибло 114 судов, в 1961 – 78. В среднем, ежегодно находит смерть в волнах около 200 000 человек. Цифры эти далеко не точны, так как статистика учитывает лишь суда свыше пятисот тонн водоизмещением. Сколько гибнет мелких рыбачьих судов, различных парусников, джонок, моторных катеров и им подобных, не считал никто. Без вести пропали с начала нынешнего столетия более 1200 кораблей. Их судьба неизвестна.
Выйдя в Атлантику, мы услышали сигнал бедствия, вскоре довелось и увидеть аварийное судно. Массивный, тысяч на восемь-десять тонн, английский танкер. Был он милях в трех от нас, в положении его чувствовалось что-то непривычное, я сразу не мог понять что. Увидев над мостиком сигнал – два черных шара: «Меня дрейфует. Потерял управление», догадался, в чем дело. Танкер не двигался вперед. Его развернуло лагом, бортом к волне и медленно несло в пустыню океана. Зыбь неторопливо валяла его с борта на борт. Странное впечатление производил он, тысячетонный, став игрушкой волн и ветра. Что случилось на англичанине, мы так и не узнали. На вопрос, не нужна ли помощь, коротко ответил: «Нет».
Для современного горожанина, привыкшего относиться к природе несколько свысока, непривычно, даже как-то обидно чувствовать зависимость свою от ветра, тумана, циклонов и антициклонов. Мы решительно не замечаем такие пустяки, как форма вечерних облаков. В море отзываются давным-давно забытые струны души, начинаешь сознавать себя иным, чем всегда, более собранным и глубоким. А может, это присущая нашему человеку серьезность перед лицом опасности, о которой говорил еще Лев Толстой.
Так или иначе, рассуждения о погоде, которые считаются на берегу признаком абсолютного бестемья для бесед, в море полны содержания и интереса. Что сегодня барометр? Принята ли метеосводка? Какой силы ветер? Куда завернул ближайший циклон? Особенно тревожила «Жанетта». Каждый год метеорологи составляют список женских имен, по нему, соблюдая определенную последовательность, нарекают ураганы – что-то вроде метеосвятцев. Незадолго до нашего появления в Бискайском заливе бушевала «Ирэн». За ней следовала «Жанетта». Попади мы в ее объятия, «Горизонту» пришлось бы туго. Шел он в балласте, без груза, высокие борта парусили, снося с курса, больше обычного подвергалось судно качке. Рандеву с «Жанеттой» не предвещало ничего хорошего и все облегченно вздохнули, когда ураган расшвырял силу свою где-то над побережьем Франции. Вопреки всем прогнозам и предположениям, «Горизонт» проскочил между «Ирэн» и «Жанеттой», испытав только мертвую зыбь.
Сутки сменяются сутками, лаг отмечает пройденные мили. Немало их оставлено за кормой «Горизонта» в этом рейсе: темные, без всякого оттенка зимние воды Понта Эвксинского, названного в наши дни Черным морем; зеленовато-синее Эгейское море; серо-синее Мраморное; ласковое, аквамариновое Средиземное и густо-синие могучие валы Атлантического океана. День похож на день, ночь на ночь, каждые сутки повторяют друг друга и все-таки неповторимы в своем однообразии. Размеренный ритм имеет свои трудности и свои привлекательные стороны. Специфика морского быта налагает определенный отпечаток на характер моряка. От него требуется то, что береговому не так уж важно, порой – безразлично. На заводе, в конторе, колхозе мы связаны с коллективом больше или меньше – по желанию, склонностям натуры. Можно вне цеха вообще не знаться с товарищами по труду.
На море – иное. Экипаж судна живет одной семьей, слабости, недостатки, тем более достоинства каждого видны, как на ладони, их не скроешь. Рыбаки, команды экспедиционных судов, китобои месяцами не встречаются со свежими людьми. Сохранить в такой обстановке ровные взаимоотношения, избежать дрязг, склок, мелочных обид далеко не просто. Для моряка очень важно уметь ладить товарищами по плаваниям.
Иногда встречается представление о моряке, как об этаком «братишке» в широченных штанах, с веревочными нервами, пудовыми кулаками, куриным мозгом, любителе выпить, «дать травлю». Конечно, на судах бывают всякие, но «братишек» среди настоящих «маринаров», «моряков летучей рыбы» не найти. Если парень авралит в кабаке, рвет на себе рубаху, демонстрируя полосатый тельник, можете не сомневаться, что он, в лучшем случае, с какой-нибудь баржи-водолея, а то и просто припортовый паразит.
Штурман, механик, электрик, радист – инженеры, как правило, с высшим образованием, интеллигенты в полном смысле слова. Матросы, мотористы – работники высокой квалификации. Это создает стиль, который и может быть назван настоящим морским. Даже в обычном обращении моряков между собой культивируется тщательная, я бы сказал, слегка утрированная вежливость. Моряк не позволит себе явиться в кают-компанию небрежно одетым, в робе. Если за столом сидит капитан или старший штурман, то прежде, чем войти или выйти, надо спросить их разрешения. Формальность, конечно, ведь лишить человека пищи никто не имеет права, но подчеркивается уважение к старшему. Чисто одетым, выбритым велит морская традиция являться к рулю. Хорошего матроса всегда видно по его костюму на рулевой вахте.
Еще больше, чем внешние, примечательны внутренние качества души. Сухих, черствых, эгоистов море не любит. Если они и попадут случайно на борт судна, то недолго выдерживают тяжелую и опасную работу, огромную ответственность, кочевую долю. Остаются те, кто беззаветно любит море, и море любит их. Море разговаривает с ними языком соленого ветра, дрожащих красок утренней зари, алых закатов и вечно бегущих облаков. Облака над морем огромны, чисты, величавы, как мечта. Как мечта, они ясны и невесомы – вечно устремленные, никогда не останавливающиеся, влекущие за собой.
Добрые облака сопутствовали «Горизонту» при переходе через Бискайский залив, но чем дальше к северу, тем погода начала портиться. Суровые воды известного всем морякам штормового района остались позади, мы прошли пеленг острова Уэссан, когда появились первые признаки тумана.
Моряки предпочитают шторм туману. Ураган яростен, беспощаден, однако честен. Он, не таясь, обрушивается на судно, схватывается с моряком грудь о грудь. От урагана не ждешь предательства.
Туман тих, спокоен, коварен. Он обволакивает все вокруг непроницаемой пеленой, сквозь которую не проникнет самый острый взор. Где-то в белой мгле голосят встречные корабли, готовые вот-вот выскочить перед вами. Инерция велика, остановиться сразу нельзя. Секунды могут оказаться спасительными или гибельными. В тумане капитан сутками не сходит с мостика; напрягает слух и зрение впередсмотрящий на баке; судно сбавляет ход, подавая непрерывные сигналы гудком или тифоном.
Особенно опасен туман на такой большой морской дороге, как Ла-Манш. Пролив Па-де-Кале самый оживленный в мире, в среднем по нему ежедневно проходит 750 кораблей и судов.
С каждой милей приближения к английским берегам попутчиков и встречных у «Горизонта» становилось больше. Как в гигантскую воронку, они втягивались в Пролив – так коротко зовут моряки всего мира Ла-Манш Танкеры, сухогрузы, «рысаки», ферри-боты, перевозящие поезда, автомобили, людей из Британии на материк и обратно. Чуть в стороне от фарватера медленно двигались рыбачьи дрифтеры, двойники знаменитой «Лютеции», на борту которой происходит действие фильма «Если парни всего мира». Встречным «Горизонту» курсом прошел советский «трамп» – огромный, низко осевший под тяжестью груза.
Все это пестрое зрелище то раскрывалось перед нами, то исчезало, задернутое пологом тумана. Тогда море из светло-зеленого обретало грифельный цвет, солнце еле пробивалось, бросая тусклые блики на палубу и надстройки, «Горизонт» начинал гудеть невеселым голосом, пода-пая встречным весть о себе.
Через десяток-другой минут солнце опять брало верх над туманной хмурью, улыбалось море. Вдалеке, размытые туманом виднелись рыжие берега Англии. Церковные шпили, полосатые башни маяков, скалистые обрывы еле проглядывались через окуляры бинокля – далекая, проходящая мимо жизнь.
На траверзе Дувра туман сгустился. Приходилось непрерывно подавать сигналы, временами уменьшать ход до самого малого, особенно ночью. Локатор не выключался, на баке сменяли друг друга впередсмотрящие, то и дело звучал тревожный голос: «Судно справа на носу!», «Слышу судно слева!» Нам наперерез вдруг выскочил западногерманский военный танкер и сразу юркнул обратно в туман. На экране локатора мы видели, как он присоединился к трем световым точкам – неизвестным кораблям, и быстро ушел курсом на зюйд-ост.
Начавшись в Па-де-Кале, туман не отпускал «Горизонт» до конца рейса, до Ростока.
Некая счастливая звезда решительно взяла «Горизонт» под свое покровительство. Не только Бискай, но и Северное море, столь же грозное штормовой зимней порою, преподнесло нам штилевую погоду. Впрочем, радости в этом было мало, шторм разогнал бы туман.
Ветер не приходил.
«Горизонт» двигался гораздо медленнее, чем мог, а когда подплыли с запада к мысу Скаген, пришлось стать на якорь.
Туман был настолько плотен, что казался осязаемым. Временами он давил на плечи, возбуждал желание встряхнуться, разорвать руками постылую белую занавесь. У меня больные глаза, и я сперва на их счет относил тягостное ощущение от тумана, но, приглядевшись к товарищам, понял, что в той или иной мере чувство это присуще каждому.
Не радовала и ледовая обстановка. Радио сообщило, что Балтийское море вплоть до Ленинграда забито льдом. «Капитану Кравцу. Ледовая обстановка датских проливах от Скагена до Трелледорта тяжелая, – радировал начальник морской инспекции Балтийского пароходства. – Проводку осуществляет ледокол «Капитан Воронин», с которым вам надлежит установить связь. Кильский канал блокирован льдом. Мекленбургской бухте обстановка тяжелая, ледоколов этом районе не имеем».
Ледового подкрепления обшивки у «Горизонта» нет, шансы пробиться самостоятельно ничтожны. Оставалось надеяться, что где-то остались разводья, что ветер отнесет лед в одну сторону, освободив достаточное пространство чистой воды, что подойдут на помощь «Капитан Воронин» и другой ледокол, находящийся в этом районе, – «Вьюга».
Впрочем, предстоящие трудности и опасности никого не тревожили. «Глаза пугают, руки делают», – говорит морская пословица. Все это обычные морские будни.
Когда стали на якорь, каждый занялся своим делом; вечером, кончив дела, – своим досугом. По телевизору смотрели датский спортивный фильм. Шахматисты углубились в очередной гамбит. Вокруг первого помощника капитана Саркиса Карапетовича Саркисова собрался кружок – послушать рассказы бывалого военного моряка. Из чьей-то каюты доносилась тихая, чуть печальная песенка:
За окошечком иллюминатора
Проплывут золотые сады,
Пальмы тропиков, солнце экватора,
Голубые полярные льды…
Она как нельзя лучше рассказывала о нашем плавании, Полторы недели тому назад мы ходили по солнечным улицам Триполи, прозрачный ветер играл узорчатыми кронами пальм. Теперь – туман, тяжелая стального цвета вода, впереди – лед.
Около полуночи вахтенный сообщил: «Вижу судно, идет на нас». Скоро в тумане показались мутные огни СРТ – средний рыболовный траулер, неторопливо приблизился к замершему без движения «Горизонту», обошел вокруг, стал в полукабельтове.
Замигал клотиковый огонь.
«Я иду с севера. Возьмите меня с собой через пролив».
Нелегок морской труд, но, пожалуй, самый тяжелый кусок хлеба у рыбаков Северной Атлантики. В тяжелую пору штормовых зим они уходят на промысел – месяцы без берега, норд-ост жжет лицо, ледяные брызги хлещут как удар бича из раскаленной проволоки, не успеешь просохнуть после вахты, как пора опять подниматься палубу под удары безжалостных волн, зазеваешься – смоет за борт. Семибалльный шторм считается вполне удовлетворительной погодой. Конечно, с каждым годом суда становятся надежнее и удобнее, орудия лова – совершеннее. Но море остается прежним, сладить с ним доступно только сильным и отважным.
