Текст книги "Следствием установлено…"

Автор книги: Юрий Тихонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Технический инспектор, участвовавший в проверке, изучил состояние техники безопасности на заводе. Он установил, что сообщение автора о ежемесячных несчастных случаях не соответствует действительности. Они происходили, но значительно реже. Вершинин, к своему удивлению, нашел в материалах и копию обвинительного заключения, составленную им по делу о смерти рабочего Федосова. Красным карандашом в ней были подчеркнуты строки об отсутствии вины работников завода. Несчастные случаи, о которых сообщал автор письма, никто и не пытался скрывать. Дотошный инспектор все же нашел два несчастных случая, не зарегистрированных как связанные с производством. В первом из них потерпевший оказался на работе пьяным, во-втором – пришел в цех в чужую смену и без разрешения. Несмотря на яростное сопротивление заместителя главного инженера Собачкина, написавшего несколько рапортов, в обоих случаях признавалась совместная вина предприятия и рабочих. Собачкин же, ответственный за соблюдение правил техники безопасности, умудрился не включить их в отчетность. Комиссия поставила это в вину Кулешову, хотя он еще до проверки наказал заместителя главного инженера. Кстати, тот в течение года получил в общей сложности три обоснованных взыскания и уволился по собственному желанию.

Правильность премирования Бродова, Федорова и Курепина также не вызывала сомнений. Курепин, например, выполнил личный план на 127 процентов и только за один год внес три ценных рационализаторских предложения. В заключении констатировалось, что он действительно починил директору спиннинг, но сделал это в нерабочее время, так как сам оказался заядлым спиннингистом и ему доставляло удовольствие повозиться с заграничной конструкцией.

И хотя всякая связь между получением премии и починкой спиннинга отсутствовала, в выводах сквозило осуждение такому поступку, как злоупотребление служебным положением. Особое место заняла проверка сигналов о моральном облике Кулешова. Ее проводил Комлев. Он все проверял скрупулезно. Факты систематических пьянок не подтвердились. Кулешов встречался кое с кем из сослуживцев в свободное время и отмечал с ними ряд торжественных событий. Эти встречи проходили в рамках приличия, и присутствующим не приходилось видеть на физиономии директора остатков свеклы, лука или капусты.

Комлев взял объяснение и у заместителя начальника планового отдела Ефремовой. В резких выражениях она отказалась обсуждать свои отношения с кем бы то ни было и потребовала оставить ее в покое. К этому вопросу проверяющий больше не возвращался.

Результаты проверки комиссия рекомендовала обсудить на коллегии объединения. Стенограмма заседания коллегии была приложена.

Первым делом Вершинин заинтересовался позицией Мартьянова. Отметив кое-какие недостатки в организации производства завода, тот вместе с тем похвалил Кулешова, назвав его отличным организатором. Генеральный директор выступил первым и, таким образом, дал соответствующее направление всему обсуждению. Его поддержали и большинство присутствующих. Решением коллегии анонимное письмо было признано неподтвердившимся.

«Почему он все-таки выступил первым? – подумал Вячеслав, – ведь председательствующий, обычно, делает это в заключение. Видимо, с самого начала ему хотелось пустить обсуждение в нужное русло. Следовательно, были причины опасаться другого. Какие же? Кого или чего он опасался? Необъективности? А может, просто из дружеских соображений решил взять Кулешова под защиту?»

Однако Вершинин тут же усомнился в этом. После знакомства с Мартьяновым у него сложилось мнение, что из дружеских соображений тот не станет скрывать неблаговидных поступков.

Эпопея с первым письмом, хотя и закончилась благополучно для Кулешова, заняла больше двух месяцев.

Прошло четыре месяца. И снова, теперь уж в министерство, поступает почти аналогичная жалоба, отпечатанная на машинке с такими же дефектами. Она носила еще более злобный характер. Исчезла и подпись «искренне болеющий за интересы производства». Зато появилось кое-что новое. Автор обрушился на Мартьянова, утверждая, что тот поддерживает и даже покрывает недостойное поведение Кулешова, так как получает от него дорогие подарки. Они были даже перечислены. Последствия тут же не замедлили сказаться. Теперь проверку проводила совместная комиссия главка и объединения, которую опять почему-то возглавлял Раков. Ее выводы стали более категоричными и определенными, каждый мелкий недостаток преподносился как отрицательный стиль руководства. Существенных нарушений комиссия снова не выявила, но в своем заключении сослалась на безымянного автора письма в качестве доказательства аморального поведения директора. Вскользь были упомянуты и его взаимоотношения с Ефремовой.

Обсуждение на коллегии главка пошло сразу с обвинительным уклоном, и голоса Мартьянова почти не было слышно. Он выступил в конце и дал довольно уклончивую оценку результатам проверки, видимо, опасаясь, как бы не посчитали, что он защищает Кулешова из соображений личного характера.

«Жаль, – подумал Вершинин, – принципиальность генерального директора кончилась, как только он начал бояться за свою репутацию. Именно на такой исход и рассчитывал автор. Именно этого он и достиг».

Затем появилось третье письмо. Изменилась дата, указывались новые факты, но по существу оно оставалось тем же, что и два предыдущих. И опять комиссия, проверка, обсуждение.

Вершинин закрыл последнюю страницу с тяжелым осадком на душе.

«Похоже, Кулешов во многом прав, – подумал он. – Сколько времени, сколько сил отнимают эти никому не нужные проверки одних и тех же фактов. Попробуй поработай в таких условиях».

Дверь в кабинет распахнулась и вошли двое: Комлев и еще один пожилой мужчина. Начальник отдела кадров пропустил его вперед, подобострастно распахнув дверь.

– Товарищ Вершинин, это главный инженер объединения Раков Алексей Михайлович, – пояснил Комлев. – Он возглавлял комиссии по проверке завода и теперь, узнав, что вы здесь, интересуется, какие будут к нему вопросы.

– Ладно, ладно, сам объясню, – прервал его Раков. – Скажешь тоже – интересуется. Я просто в порядке вежливости. Следователи-то к нам не каждый день приезжают, – он пристально уставился на Вершинина.

Раков был ниже среднего роста, с расплывшейся фигурой и одутловатым лицом. Видимо, ему давно перевалило за шестьдесят. Его простецкие слова никак не вязались с настороженным вниманием к следователю.

Вершинину не хотелось обсуждать цель своего приезда сейчас, пока сам еще не разобрался в роли каждого из участников комиссии, а тем более ее председателя, и поэтому он просто уклонился от разговора, изобразив на лице подобие вежливой улыбки. Раков оторопел. Положение его стало щекотливым.

Выручил Комлев.

– Может, вы хотите нам что-нибудь подсказать, Вячеслав Владимирович? – вкрадчиво начал он. – Мне, например, как начальнику отдела кадров, о полноте наших проверок, их качестве. У вас, вероятно, в этих делах глаз наметанный.

– Сейчас мне трудно ответить, – развел руками Вершинин, – я ведь еще не был на заводе, не говорил с людьми.

– Один вопрос, товарищ Вершинин, – пошел напрямую Раков. – Вы намерены перепроверять выводы нашей комиссии?

– Пока не решил, – неопределенно ответил тот, с любопытством ожидая дальнейшего хода собеседника.

Раков помолчал, собираясь с мыслями.

– Кулешов хороший человек, – сказал он после минутного раздумья. – Мы для него сделали все. Разобрались объективно, отмели инсинуации, доложили начальству. Жаль, что он все к сердцу близко принимает – проще надо смотреть на жизнь.

Однако жалости в его словах Вершинин не почувствовал и ему захотелось испортить настроение откровенно недружелюбному Ракову.

– Скажите, товарищ Раков, – спросил он, – вы когда-нибудь интересовались уголовным законодательством дореволюционного времени?

– Помилуй бог, – растерялся главный инженер, – я и современное-то представляю себе весьма отдаленно.

– А жаль, – щелкнул языком Вершинин.

– Почему?

– В уголовном законодательстве того времени существовал такой термин – оставить в подозрении. Это когда виновность человека установить не удавалось, а жизнь хотелось испортить. Похожее произошло и с Кулешовым. Не правда ли?

– Вы… вы… какую аналогию проводите? Вы забываетесь, – побагровел Раков.

– Это я к слову, – вывернулся Вершинин.

Раков повернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

– Я забираю у вас все материалы. Вот вам постановление, – безапелляционно заявил Вершинин Комлеву и спрятал документы в портфель.

Тот коротко кивнул, теребя в руках тесемки от папки.

«Может, зайти к директору», – подумал Вячеслав, выходя от Комлева и уже было направился на третий этаж, но тут вспомнил о поведении Мартьянова на коллегии главка и, резко повернувшись, пошел к выходу.

СНОВА ГАГУЛИН

Вернувшись из поездки, Вершинин первым делом направился к Салганнику. Однако Гриша встретил приятеля мрачно, на вопросы отвечал коротко и односложно. Настроение у него было неважное. Вячеслав пытался растормошить товарища, но безуспешно.

– Оставь меня в покое, Славка, – буркнул тот в конце концов. – Тебе хорошо трепаться, а у меня вот подозреваемый сбежал, и дело теперь застопорилось.

– Как это случилось? По чьей вине?

– Вина общая, в том числе и моя. Работали много, ждали удобного момента, чтобы применить меру пресечения, и вот сорвалось. Обидно.

– Брось горевать, все образуется, – попытался утешить его Вячеслав.

Не реагируя на попытки Вершинина утешить его, Салганник сказал:

– Тебя дважды спрашивала какая-то женщина. Подай ей Вершинина – и точка! По важному делу, говорит. Я ей объяснил, что ты должен вот-вот приехать.

«Скорее всего, мамаша Шестакова приходила оказывать на меня психическое воздействие», – подумал Вершинин и попросил Гришу описать внешность женщины.

– Как тебе сказать? – Салганник потер кончиками пальцев лоб. – Полная, лет сорока, обильно увешанная изделиями из желтого металла. Скорее всего процветает под покровительством Гермеса. Выглядит растерянной.

«Кто такая? – пытался угадать Вершинин. – Полная… в золоте. На Кулешову не похожа, на Шестакову тем более. Кто же это?»

Он пошел к себе, оставив Салганника, который осипшим голосом требовал по телефону розыска пропавшего экспедитора.

Из замочной скважины в дверях кабинета торчала туго свернутая в трубочку записка. Вячеслав вынул ее и прочел неровные прыгающие строки:

«Вячеслав Владимирович! Витька нашелся. Умоляю вас, как приедете, позвоните тотчас мне, но только мне. Телефон 2-60-35. Глухова».

«Только мне. Это значит, что в милицию она еще не сообщала», – сообразил Вершинин и тут же набрал указанный номер. Едва отзвучал первый сигнал, как трубку подняли, и Вячеслав сразу уловил знакомые интонации.

– Как я рада вашему приезду, – с волнением проговорила Глухова. – Я давно вас разыскиваю, два раза приходила в прокуратуру. Нам необходимо встретиться. Дело не терпит отлагательства, – в трубке послышались всхлипывания.

– Приезжайте, я жду вас, – коротко ответил он.

Глухова вошла запыхавшись.

– Как хорошо, что вы приехали, – сказала она, сильно волнуясь. Из-под набрякших век тотчас заструились слезы, прокладывая извилистую дорожку на припудренных щеках. Вячеслав молчал, зная по опыту, что женщине в таком состоянии надо дать выплакаться – снять излишние эмоции, а уж потом переходить к серьезному разговору.

– Вячеслав Владимирович! – едва выговорила она сквозь слезы, – дайте мне слово, что плохого Витеньке не сделаете. Он страдает безвинно. На него нарочно наговаривают, завидуют нам. А он ведь и мухи не обидит. Мальчик послушный, хороший, вина и то в рот не берет.

Вершинин едва сдержал улыбку, вспомнив рассказ Олега Гагулина о том, как лихо пил водку Глухов на товарном дворе, но промолчал.

– Откуда вы взяли, что мы ему хотим сделать плохо? – успокоил он мамашу. – Выясним кое-что и, если не виноват, отпустим. Что же ему теперь вечно в бегах быть?

– Нашелся Витенька. Недалеко он, – тихо сказала Глухова, с надеждой глядя на следователя.

– Где же?

– Позавчера весточку я от него получила, – она щелкнула никелированными застежками сумки и достала лист бумаги.

Вершинин осторожно развернул заляпанное грязными пальцами письмо и прочитал следующее:

«Дорогая мамочка. Вины на мне нет. Когда разберутся – появлюсь. Не волнуйся – я жив, здоров, сыт. Смотри, не скажи в милиции, что получила от меня записку. Им сейчас ничего не докажешь, посадят и все. А мне за других сидеть неохота. Твой сын Витя».

Бумага пахла дымом. Вячеслав повертел ее в руках и еще раз перечитал.

– Позавчера сообщить нужно было, – с досадой сказал он. – За два дня знаете сколько может измениться.

– Я и приходила к вам позавчера, сразу как получила, а вы в отъезде оказались.

– Есть же милиция – Стрельников, Пантелеев. Они сразу приняли бы меры, глядишь, и Виктор был бы уже тут.

– Знаю, как они разбираются, – с неожиданной злобой выкрикнула Глухова. – Посадят в камеру – там, не то что ребенок, взрослый со страху чего хочешь наговорит на себя.

– Ну, это вы напрасно, – возразил Вершинин. – Народ в милиции опытный, грамотный работает. Один Стрельников чего стоит.

Глухова промолчала.

– Кстати, а где же конверт? – поинтересовался он, пряча письмо в стол.

– Оно не почтой пришло, мне его передали.

– Передали? Кто же?

Глухова секунду колебалась, а потом почти шепотом произнесла:

– Гагулин из нашего поселка. Олег Гагулин. Он где-то встретил Витю, и тот передал ему для меня письмо.

– Что еще рассказал вам Гагулин?

– Только передал записку и ушел, хотя я и пыталась разговорить его.

– Гагулина я знаю, – задумчиво сказал Вершинин. – Тот, который поваром мечтает стать.

Глухова кивнула головой.

– Еще один вопрос, – обратился к ней Вячеслав. – Деньги у Виктора есть?

– Есть. Уходя, он разбил свою копилку. В ней рублей пятнадцать было.

«Ай-ай-ай, – рассуждал Вершинин сам с собой по дороге в поселок, – какой же я нахал. Наобещал парнишке с три короба, да за хлопотами забыл. Какого-же он будет обо мне мнения? Болтун, подумает. Вот так накладочка получилась».

Раздосадованный своей забывчивостью, он заерзал на сиденье.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил пожилой шофер прокуратуры Ростовцев и одновременно резко нажал на тормоза.

– Пустяки, Дмитрич, пустяки. Поезжай. Просто я еще раз убедился, что обещанное надо выполнять и как можно быстрей, а то забудется.

– Истина, не требующая доказательств, – согласился тот, прибавляя газ.

«Москвич» понесся в поселок. Олег Гагулин ковырялся с лопатой на приусадебном участке перед домом. Видно было, что работа доставляла ему удовольствие. Приоткрыв от усердия рот, он с таким остервенением вскапывал землю, будто сражался с врагом. В прохладный апрельский день мальчишка до того запарился, что разделся до майки. На худом теле выпирали ребра. Увидев следователя, он покраснел и воткнул лопату в землю.

– Привет, Олег, – помахал рукой Вершинин. – Я в гости приехал. Родители-то дома?

– Мать дома, – глухо отозвался подросток без особой радости.

– Ну и чудесно! Я приехал выполнить свое обещание, – покривил душой Вячеслав. – Помнишь, какое?

Тот молча кивнул.

– Кстати, почему ты не в школе? Или бросил?

– Я во вторую смену хожу.

– По-прежнему в училище тянет?

– Я своих желаний не меняю, – с большим достоинством сказал Гагулин и с вызовом посмотрел на собеседника. – Все равно год окончу и в кулинарку уйду.

– Ну и прекрасно, коли ты такой настойчивый. Я постараюсь помочь.

– Мама! К тебе пришли, – крикнул Олег, повернувшись к окну.

На крыльце показалась стройная женщина в обтягивающем фигуру розовом трикотажном костюме. Безукоризненная прическа из крупно завитых белокурых локонов, свежее моложавое лицо заставили Вершинина на секунду усомниться, мать ли она подростку. Ее свободно можно было принять за его сестру. Однако в тот же момент Олег сказал ей, разглядывая землю:

– К тебе пришли.

– Я из прокуратуры, – ответил на ее молчаливый вопрос Вячеслав и прикинул, сколько ей может быть лет.

– Олежка! – сразу озлилась та, – опять натворил чего, стервец? – и угрожающе шагнула в его сторону.

Лицо женщины моментально подурнело, кожа на щеках чуть одрябла, проступили морщинки.

«За сорок, – уверенно решил Вершинин. – Гнев, слезы и смех быстрее всего выдают возраст человека».

Олег странно втянул тонкую, длинную шею в плечи и стал ковырять лопатой слипшийся кусок земли.

– Извините, вас как зовут? – остановил рассерженную мать Вершинин.

– Вера Владимировна, – ответила она настороженно.

– Олег ничего страшного не натворил, Вера Владимировна, а приехал я сейчас больше для того, чтобы поговорить о его дальнейшей судьбе.

– Проходите в комнату, – пригласила его Гагулина, перестав бросать в сторону сына испепеляющие взгляды.

Квартира Гагулиных была обставлена на совесть, что называется «полон дом». Полированный импортный гарнитур, телевизор с большим экраном, вращающийся бар с набором винно-водочных изделий, который, судя по числу бутылок, только пополнялся. Каждая вещь на своем месте, все сияет чистотой. Но это великолепие резко диссонировало с маленькими, похожими на игрушечные окнами частного домика, с кусками подмокшей ваты между рамами.

Вершинин уселся на предложенный ему диван и вдруг замялся. Превыше всего он ценил искренность, но сейчас не мог быть искренним, потому что в душе сочувствовал родителям Олега. Он и сам, наверное, отговаривал бы свою дочь в подобной ситуации. Институт есть институт! Но все же обещание, данное парню, надо было выполнять.

– Если не секрет, какая у вас специальность? – начал Вячеслав издалека.

– Какой тут секрет! Старшей медицинской сестрой работаю в хирургическом отделении третьей областной больницы.

– О-о-о! – протянул Вершинин.

– Да! Между прочим одна из лучших больниц. Техника у нас самая новая, – с гордостью сказала она.

– А ваш супруг?

– Начальник сборочного цеха на заводе.

– У вас, по-видимому, неплохая семья. Как это принято сейчас называть – благополучная.

– Семья хорошая, грех жаловаться. Сам не пьет, с нами ласковый, добрый, да и на работе его уважают. Олег – паренек трудолюбивый, хотя в последнее время я стала беспокоиться за него, – закончила она, помрачнев.

– Почему так получается? – воспользовался паузой Вершинин. – Семья у вас благополучная. Родители – уважаемые люди. Олег тоже парень хороший. Однако учиться в школе не хочет, частенько слоняется по вокзалу, сигареты там, жевательная резинка. Добром это может не кончиться. Жалко будет парня.

– Значит, вы приехали говорить о его поведении, опять наверное, натворил что-нибудь?

– Извините, я затронул эту тему, ибо меня волнует судьба Олега. Привлекать его к ответственности или наказывать другим способом мы не собираемся.

– Я и сама думаю, почему его потянуло на такие дела, – прерывающимся от волнения голосом сказала она. – Парень он мягкий, отзывчивый, безвредный. Ребята, правда, стали последнее время к нему захаживать плохие: Глухов, потом Шестаков, которого они еще странной кличкой называли. Олег меня всегда уговаривал: подумаешь, пришли. Плохого я не сделаю». Однако, вероятно под их влиянием, школу хотел бросить, менял всякие вещи. И знаете – мы с отцом за всю жизнь ни разу его пальцем не тронули. Только убеждали. А он заупрямился. Выдумал учиться на повара.

– А кем бы вы хотели его видеть?

– Пусть школу заканчивает, а потом в политехнический, инженером станет, по стопам отца пойдет, – уверенно произнесла Гагулина.

– Он склонен к точным наукам?

Вера Владимировна смешалась:

– Не совсем, но это просто потому, что учит их от случая к случаю. Мы ему нашли хорошего репетитора. Главное – толчок, а дальше пойдет как по маслу.

– Ну, его-то хоть самого тянет к математике, физике, механике?

Гагулина неопределенно пожала плечами.

– Ну вот, вы сами сомневаетесь в этом.

– Пусть, – раздраженно возразила Вера Владимировна. – Идти у него на поводу? Бросай школу, учись на какого-то там повара. Представить трудно – мой Олежек бегает с черпаком вокруг котлов с борщом и рассольником.

– Извините, но вы мыслите… чересчур прямолинейно. Конечно, котлы обязательно будут, но потом может быть и техникум, и торговый институт, и соответствующие должности, раз уж вы с таким презрением относитесь к поварам, хотя лично я не разделяю вашей точки зрения. Представьте себе его директором ресторана, кафе. По-моему, здорово. Главное, чтобы профессия нравилась. Мне кажется, его по-настоящему тянет туда.

– Может, и тянет, – раздраженно сказала Гагулина. – Скорее всего, вы правы. Но все равно, пусть оканчивает школу, а потом видно будет.

– Вера Владимировна! Как же так, вы мать, а не понимаете, что именно из-за математики, которая ему не дается, и школа Олегу опротивела. Нет призвания – куда же деваться?! А кулинария ему по нраву. Поступит в училище, сам поймет, что среднее образование необходимо. Еще побежит в вечернюю школу, не остановите.

– Думаете, так?

– Уверен. Таких подростков перед моими глазами прошло немало, и мне кажется, что вашему Олегу можно и нужно верить и идти навстречу.

Гагулина встала и подошла к окошку. Олег заканчивал перекапывать последний клочок земли. Заметив, что за ним наблюдают, он неестественно перекосил худые плечи и с преувеличенным вниманием стал разглядывать блестящий кончик лопаты.

– Вот ведь как трудится, – одобрительно заметил Вершинин. – Вы велели?

– По собственной инициативе.

– Вот видите – труд-то он любит, – Вершинин помолчал. – Скажу вам по правде, и у меня не все гладко шло. Родители вознамерились сделать из вашего покорного слуги химика. Модная профессия. Повсюду только и слышно – большая химия, большая химия. В результате я, потеряв два года, ушел с химического факультета. Не лезла в меня эта химия – и все. Поступил на юридический и сейчас доволен, чувствую, что нашел себя. Хотя, честно сказать, при поступлении тоже не знал, правильно ли делаю. А Олег знает, причем твердо, так зачем же мы будем ставить ему палки в колеса? Пусть идет избранным путем.

– Я поняла вас, – Гагулина с благодарностью взглянула на Вершинина. – Мы еще раз посоветуемся с мужем. И спасибо вам за все.

Олег окончил работу: стоял и тщательно счищал щеткой грязные пятна с брюк. На приближающегося следователя посмотрел с надеждой.

– Проводи меня, Олег, – попросил Вершинин. – Вон до той машины, – показал он на поблескивающий свежей краской «Москвич».

– Ща, – сказал Олег, что должно было означать на мальчишеском диалекте «сейчас», положил на крыльцо щетку и поплелся за ним, держа дистанцию в полшага.

Вершинин остановился и дружески обхватил его за плечи.

– Хватит вешать нос, парень. Думаю, волнующий тебя вопрос в недалеком будущем разрешится положительно.

– Ну да! – не поверил парнишка.

– Точно. Обязательно разрешится. Родители твои, по крайней мере, мать, отца-то я не знаю, человек понимающий и отзывчивый. Она пойдет тебе навстречу.

Подросток повеселел на глазах и бодро зашагал рядом.

– А теперь расскажи, что нового произошло тут у вас за последнее время? – изменил тему Вершинин.

– А чё? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Глухова-то не встречал?

– Глухова? – переспросил Гагулин и покраснел. – Н-нет, не приходилось.

– Разве? – Вячеслав укоризненно посмотрел на него. – А я считал тебя искренним человеком.

Олег сразу набычился и смолк.

Вершинин разозлился. Взял парня за плечи и тихонько встряхнул.

– Ты, наверно, предполагаешь, что, если скажешь правду, совершишь предательство. Напрасно. Коль твой приятель непричастен к убийству, ты ему только поможешь, а если виноват, то чем раньше мы будем знать правду, тем лучше. Долго прятаться ему не удастся. Через день-два найдем. И подумай, как ты будешь выглядеть тогда. Ведь за ложь спросят. Придется отвечать по закону.

– Видел я его, – едва слышно сказал Олег. – Позавчера видел. Витька чист как стеклышко. Просто он думает, что его считают виновным в убийстве Ханыги, и боится, как бы зря не посадили.

– Это уж наше дело разобраться, кто виновен в убийстве. Зря мы не сажаем. А твоя обязанность помочь нам. Итак, рассказывай. Когда он передал тебе письмо для матери?

– Значит, тетя Клава… Значит, она рассказала? – широко открыв глаза, спросил он.

Вячеслав кивнул головой и подивился наивности подростка, только сейчас понявшего, кем информирован следователь.

– Позавчера на вечерней зорьке сидел я вон на том пруду, – Олег показал назад, – лед недавно сошел, окунь на мормышку здорово брал. Вдруг смотрю, из тальника вываливается Витька. Грязный весь, ободранный, как пес. Письмо протянул, матери велел передать, ну и сказал, что не виноватый. Я так и сделал. Передал ей.

Олег замолчал.

– И все? – удивился Вершинин лаконичности рассказа. – Неужели больше и не поговорили.

– О чем говорить-то, – пробормотал Гагулин, снова избегая встретить взгляд следователя.

– Значит, не хочешь быть откровенным до конца, – рассердился Вячеслав, – а ведь тебе известно, где прячется Глухов.

Разные мысли отразились на еще детском, несмотря на внушительный рост, лице Олега. Желание сказать правду боролось с мыслью о том, правильно ли он поступит, не будет ли это предательством. Вершинин решил не торопить его с выбором решения, ибо был уверен, что тот скажет правду сам, без нажима. Так и случилось. Сделав еще десяток шагов, Олег глухо сказал:

– Знаю, где прячется Дуняша.

Вячеслав усмехнулся, услышав знакомую кличку, А Гагулин теперь рассказывал торопливо, с облегчением сбрасывая с души груз тайны, которая не давала ему покоя многие дни.

– На «фанзе» он. Домишко один мы так называем. Отсюда километров двадцать электричкой, а там пешком. В прошлом году ездили за окунями на озеро Каменку – двести шестой километр. Ночевали в заброшенном сарае метрах в двухстах от озера. Сена много натаскали еще с осени, вот он там и живет.

– Холодно ведь. Апрель – не лето, – удивился Вершинин.

– Ерунда. Сено-то осталось – им укрывается. Зато озеро рядом. Рыбу ловит, наверно, – явно позавидовал такой жизни Олег.

– Покажешь мне это место?

– Хорошо, покажу, – не без колебания согласился Гагулин.

– Тогда садись в машину и поедем.

– Прямо сейчас? – воскликнул тот, рассчитывая на более отдаленную перспективу.

– Да, немедленно. Машиной туда минут двадцать пять – тридцать езды, столько же назад, часа через два вернемся. Как раз в школу успеешь.