Текст книги "Следствием установлено…"

Автор книги: Юрий Тихонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Допускаю. Но что у тебя есть более реальное?

Виктор промолчал, хотя в душе не очень-то был согласен с приятелем.

– Мне покоя не дает выкрик, о котором рассказал нам железнодорожник, – вернулся к прежнему разговору Вячеслав.

– Опять ты за свое. Ничего странного не вижу. Зато вижу твою рассеянность. Витаешь в облаках?

– Решаю, быть или не быть.

– Как быть или не быть, – всполошился Стрельников. – Чего ты мелешь?

– Да вот заманчивое предложение получил от одного руководящего товарища.

– Неужели новое назначение? Куда? – с интересом спросил Стрельников.

– Предложение другое. Директор крупного завода просит разыскать одного проходимца.

– Что за проходимец?

– Короче, моего директора доняли анонимками. Довели до инфаркта. Он и сейчас одной ногой на том свете. Клевета, говорит, просит возбудить дело. А он фигура: депутат и все такое прочее. Без крайней надобности к нашей помощи обращаться не станет.

– А… анонимки, клевета. История старая как мир. Вот что я прочел в одной из старых газет. В ней сообщалось об обнаружении тайника Рамзеса II, причем не разграбленного. В нем было найдено много табличек, свитков, папирусов. Предполагали найти в них ценнейший исторический материал. Года два работали над этими документами и, наконец, выяснили, что Рамзес II коллекционировал доносы и анонимки своих верноподданных. Можно себе представить разочарование ученых.

– Это серьезно? – не поверил Вершинин.

– Могу принести тебе газету. А вообще-то история, о которой ты мне рассказал, далеко не смешная и не редкая. И знаешь, что самое обидное? Порядочный человек в таких случаях оказывается бессильным – подлостью на подлость он не ответит, физиономию не набьет, на дуэль не вызовет. Самое лучшее делать вид, что ничего не произошло.

– Ладно, хватит на сегодня, – вяло произнес Вячеслав, на которого слова приятеля подействовали удручающе. – Давай до завтра. Пошли с утра ориентировки на Глухова.

ДВЕ ВСТРЕЧИ

Ночью Вячеслав не мог заснуть. Ложился на спину, уставясь в изломанный зыбкими тенями ночи потолок, переворачивался на бок и, закрыв глаза, мысленно рисовал красной краской огромную цифру восемь на белом фоне – средство от бессонницы, вычитанное в научно-популярной книжке о сне и сновидениях. Все было тщетно…

Осторожно, стараясь не разбудить домашних, встал и вышел на кухню. Раздвинул оконные занавески, достал из початой пачки сигарету, закурил, глубоко затянулся и стал наблюдать за пустынной улицей. Март погодой не баловал. Мокрый снег мягко ложился в загадочно поблескивающие в свете фонарей лужи и моментально таял. На противоположной стороне улицы безмолвной шеренгой выстроились многоэтажные дома. Хотя было около трех часов ночи, в каждом из них мерцали приглушенным светом одно или два окна. Вершинин и раньше замечал это. Он нередко возвращался домой глубокой ночью, но, как бы поздно ни было, всегда где-нибудь не спали, где-нибудь горел свет. В памяти всплыло лицо Кулешова.

«Что-то он сейчас делает? – подумал Вершинин. – Тоже, наверное, мается без сна. Нелегко ему – помощи от меня ждет. Но чем помогу я? Как посмотрит на это прокурор области? Его нужно будет убеждать в необходимости действий. Тут, пожалуй, немало всяких подводных течений».

Так и не приняв окончательного решения, Вячеслав вернулся в комнату и потихоньку улегся на кровать, закрыл глаза и вновь принялся мысленно выводить красную восьмерку на белом фоне.

Утром на работу он пришел пораньше. Неожиданно вспомнился человек, с которым свела его судьба на заводе сельхозмашин. Это был начальник участка, которого технический инспектор считал главным виновником несчастного случая. Именно он незадолго до того приказал установить два станка без фундамента, вот инспектор и утверждал, что из-за усиления вибрации обрушилась стена. Виновный, однако, духом не падал, а поразил Вершинина своей невозмутимостью. Отрицал почти безмотивно выводы инспектора, с хитринкой поглядывая на следователя, и твердил одно и то же: «Разберетесь, я вижу, что разберетесь». Был он самый что ни на есть потомственный трудяга: из рабочей семьи, окончил профтехучилище, слесарил, потом техникум, заочная учеба в политехническом институте. Держался уверенно, как может держаться человек, отлично знающий свое дело.

Уже позже, когда Вершинин сам во всем разобрался, тот зашел к нему в прокуратуру, сел напротив и сказал, как о само собой разумеющемся: «Видите, я же не сомневался, что у вас получится», а затем, сопя, достал из потертого портфельчика бумаги и положил их на стол.

– Это мои расчеты, – пояснил он. – Я их давно сделал. – Тут рассчитано, что дополнительная вибрация станков не может вызвать обрушение стены, если стена соответствует проектной мощности, а установка станков, как вы знаете, была необходима.

– Надо было сразу передать ваши расчеты инспектору, – с изумлением воззрился на него Вершинин.

– Зачем? – не согласился тот. – Он бы их и смотреть не стал, для него главное – свое мнение.

Распрощались они по-дружески. Уходя, тот протянул крупную ладонь и сказал:

– Понадобится что – обращайтесь в любой момент.

Больше они не встречались. Вершинин потом забыл фамилию начальника участка и теперь лихорадочно копался в старых документах, рассчитывая найти ее там. Вскоре он наткнулся на нужную запись, Начальника участка звали Константин Сергеевич Охочий. Вершинин, не медля, позвонил в отдел кадров завода. Там ему сказали, что Охочий по-прежнему работает на заводе, и дали его телефон.

Медлительный с басовитыми нотками голос Вячеслав узнал сразу.

– Приветствует вас старший следователь областной прокуратуры Вершинин, – представился он, медленно произнося слова, чтобы дать тому возможность вспомнить собеседника.

Однако, к его удивлению, Охочий моментально выпалил:

– Вячеслав Владимирович! Рад слышать вас.

– Он самый, – не без удовольствия сказал Вершинин и добавил с завистью: – Ну и память у вас.

– Только на хороших людей. Я их на всю жизнь запоминаю. Их имена у меня в памяти вырезаны, чуть что и всплывают большими буквами.

– Благодарю за комплимент. В нашем деле они редки. Хороших ассоциаций от встречи со следователем почти не остается. Еще раз спасибо за память.

– Какая во мне нужда?

– Вспомнил про ваше обещание помочь, если понадобится, вот и звоню.

– Я всегда готов.

– Может, заглянете ко мне часа в четыре?

Вершинин не стал затевать серьезного разговора по телефону. Охочий был нужен ему с глазу на глаз в спокойной обстановке.

До прихода Охочего Вершинин решил поработать над версией об убийстве Шестакова Глуховым. Он так увлекся, что не заметил, как в его кабинет кто-то вошел, и вздрогнул от неожиданности, услышав посторонний звук. Секретарь прокурора – толстушка Вера Колышкина громко рассмеялась, заметив его испуг.

– Я думала, у вас нервы покрепче, – сказала она.

– Были, Веруша, крепкие, да жизнь измотала, – состроил Вячеслав постную мину.

– Вас вызывают к транспортному телефону, ваш городской что-то не соединяется.

Вершинин бросил взгляд на свой телефон. Оказалось, после разговора с Охочим он неправильно положил трубку. Чертыхнувшись, Вячеслав сдвинул ее на место и почти взлетел на третий этаж в приемную.

По транспортному он услышал знакомый голос Саши Пантелеева из линейного отдела.

– Вячеслав Владимирович! – кричал тот в трубку, как на пожаре, – Стрельников до вас не дозвонился и уехал, поручил мне связаться. В дежурке у нас паренек один находится, думаю, вас заинтересует разговор с ним.

– Кто? Неужели Глухов?

– Нет, но ему кое-что известно о Глухове.

– Срочно вези, жду.

Парнишка оказался на редкость худым и угловатым. Кости выпирали из него в самых неподходящих местах. На скулы, казалось, не хватило кожи, а большие, хрящеватые уши чуть подрагивали в такт движениям головы. Мусоля в руках кепчонку, он беспокойно сидел на жестком стуле.

– Олег Гагулин, – представил его Пантелеев, не скрывая презрения. – Бросил школу, отирается на вокзале. Задерживали не раз, родителей вызывали, а он продолжает свое. Меняет жевательную резинку на импортные сигареты и наоборот. Меняла!

– Где живешь, Олег? – мягко спросил Вершинин, стараясь сгладить впечатление от резких слов Пантелеева.

Подросток назвал пригородный поселок, тот же самый, где жили Глухов и Шестаков.

– Учиться почему не желаешь?

– Я хочу, хочу учиться, – заторопился парнишка, – только не в школе.

– А где же?

– В торгово-кулинарное хочу пойти.

– В чем же дело? Иди.

– Отец с матерью против. Ругаются. Школу, говорят, заканчивай, а потом в институт. А я в кулинарку хочу. У меня там друг учится. Рассказывал.

– Надо помочь человеку, – обратился Вершинин к Пантелееву, – с родителями поговорить. Вдруг призвание в этом. Может, известность ждет его в будущем на этом поприще.

– Постараемся помочь, хотя и трудно, – пожал тот плечами. – Родители у него несговорчивые. Об училище и слышать не хотят. Инженер – и точка. И чтоб на завод, где отец работает.

– Преемственность – вещь хорошая, когда она не против воли. Мы поговорим с твоими родителями. Понял, Олег?

Тот безнадежно махнул рукой.

– Тетя Женя из милиции сто раз с ними говорила. Бесполезно – милицию они не послушаются.

– Ох и хитрец ты, – засмеялся Вершинин. – Ну да ладно. Возьму эту миссию на себя. А пока, дорогой, расскажи-ка поподробней, когда в последний раз видел своего соседа – Глухова Витю. Припомни поточней.

– Последний раз в поселке видел три дня назад. Он как раз к остановке автобуса шел с рюкзачком. Тощий такой рюкзачок. Увидел меня, остановился, рубль отдал: должен был за пачку югославской жвачки. Я еще спросил его, куда так поздно, а он махнул рукой и говорит: «Будь здоров, Олег, не житье мне теперь здесь». Тут как раз рейсовый подошел, он в него – нырь, а я своим путем… Подумал, врет Витька, любит он приврать. Ну, а после его уже не встречал.

– А до этого где видел, расскажи, – вмешался Пантелеев.

Олег нерешительно произнес:

– Меня ж про последний случай спрашивают. А перед тем… Перед тем я Витьку на вокзале встретил. Он с Ханыгой пиво пил, меня увидел и послал за водкой. Я ведь длинный, мне продавцы без звука отпускают. Принес бутылку, пошли на товарный двор, там они ее и распили. Мне малость налили, но я водку не пью, невкусно – горькая. Вино – другое дело, а эту я вылил потихоньку. Потом между Витькой и Ханыгой спор пошел. Ханыга у него еще деньги на бутылку просил, а тот не давал. «Ты мне, – говорит, – и так пятнадцать рыжих должен». Ханыга изругался по-матерному и еще сосунком назвал его, а потом – Дуняшкой. Его иногда за щеки так называли. Они у него красные, как помидор, – Гагулин замолчал, переводя дух от длинного рассказа.

– А потом? Потом что произошло?

– Потом? – Олег продолжал уже менее охотно. – Ханыга ударил Витьку и полез к нему в карман. Тот вырвался и бегом. Крикнул только: «Погоди, гад, я тебе сделаю». Я тоже дал деру, чтобы с Ханыгой не связываться. Он трезвый – чего хочешь сделает, а пьяный и подавно. Потом я Глухова уже с рюкзаком встретил.

– И Ханыгу встречал?

– Нет. Ханыгу не встречал, – ответил тот, потупив глаза.

«Значит, все-таки дело рук Глухова, – подумал Вершинин, рассматривая стриженный затылок паренька. – Но ведь железнодорожник рассказал о нескольких парнях. Четверо преследовали одного. Успел собрать приятелей? А может, и этот с ними был?» – закралось подозрение, но он тут же отказался от него – подросток говорил искренне.

– И какого же числа все это произошло?

– Я говорил товарищу лейтенанту – восемнадцатого, вечером восемнадцатого. Часов в девять, может, в десять.

У Вершинина екнуло сердце. В тот день и был убит Шестаков.

– Смотри-ка, какая у тебя память, – сказал он. – А не спутал ли?

– Я с Вовкой Фединым на вокзале в тот день встретиться договорился, – объяснил Олег. – У него предки за границей были, привезли кое-что, вот мы и договорились собраться, посмотреть. Семнадцатого он вечером в бассейн ходил, а восемнадцатого свободен оказался. Можете спросить. Я у него блок «Данхилла» выменял, знаете, сигареты импортные в красной упаковке с золотыми буквами.

– Куда же ты их дел? Сам-то ведь не куришь.

– Балуюсь иногда… Сигареты я потом сменял с одним на польскую шариковую авторучку.

– Охо-хо, – вздохнул Вершинин. – Меняла ты, меняла. Мы еще вернемся к твоим менкам, переменкам. До хорошего они не доведут. Слушай, Олег, тебе ведь известно, что Шестакова убили вечером восемнадцатого?

Олег испуганно кивнул и вопросительно посмотрел на следователя.

– Кто его убил?

У Гагулина округлились глаза.

– Мог это сделать Глухов?

– Н-не знаю.

Олег заморгал, собираясь с мыслями. В этот момент в дверь сильно постучали.

– Войдите, – машинально сказал Вершинин, и на пороге появился плотный молодой мужчина. Вячеслав сразу узнал Охочего и бросил взгляд на настольные часы. Они показывали ровно четыре.

– Не вовремя? – спросил Охочий, дружески улыбаясь. – Я обожду в коридоре.

– Зачем же? – ответил Вершинин, пожимая ему руку. – Присаживайтесь здесь, мы скоро закончим.

Охочий сел в сторонке. Его появление смешало дальнейшие планы Вячеслава.

– Возьмите пока журнальчик, почитайте, – предложил он, показав на книжный шкаф.

Охочий достал журнал и углубился в чтение.

– Ты не ответил на мой вопрос, Олег, – продолжил допрос Вершинин.

Подросток молчал. Грязноватые пальцы мелко подрагивали на коленях.

– Откуда мне знать, – наконец уклончиво ответил он. – Когда Глухов убежал, я сразу ушел с вокзала.

– Ты неправильно понял меня. Я не спрашиваю, убил ли Глухов Шестакова, я спрашиваю, мог ли он убить? Ты же Виктора давно знаешь. Скажи.

– Почем я знаю? Вообще-то Глухов не живодер, не то что Ханыга, а убил – не убил – сказать трудно.

– Ну хорошо. Скажи тогда, пожалуйста, носил ли Глухов с собой нож?

– Нож? Есть у него небольшой такой, – он показал ладонь, – раскладной.

– Ты у него видел его в тот вечер?

Гагулин снова запнулся и помолчал.

– Так видел или нет?

– Видел, но не этот, а другой, побольше. Он им бутылку открывал и хлеб нарезал.

– Нарисуй его, – попросил Вершинин, подвинув парню лист бумаги.

Высунув от старания кончик языка, тот минут десять изображал что-то на бумаге.

– Н-да, – усмехнулся Вершинин, посмотрев рисунок. – Художника из тебя точно не получится. Ладно. Поезжай сейчас домой. С родителями твоими в ближайшее время я поговорю сам, как обещал. Постарайся только ничего не отчебучить, чтобы кулинарное искусство в дальнейшем не понесло потери.

После ухода Гагулина в кабинете некоторое время царило молчание. Вершинин и Пантелеев раздумывали над рассказом подростка, а Охочий сидел тихо, боясь нарушить тишину неосторожным движением. Внутренним чутьем он понимал, что у этих двоих произошли сейчас что-то очень важное.

– Я считаю, что у Глухова имелись оснований свести счеты с Шестаковым, – первым нарушил молчание Пантелеев. – Денежный долг, стычка с Ханыгой незадолго до его смерти и, наконец, нож. Поэтому-то он к сбежал, других причин нет.

Лейтенант разволновался. Уж очень ему хотелось оказаться правым. Еще бы: первое серьезное дело за полгода после окончания милицейской школы. Ну как тут не мечтать, чтобы с тобой согласился опытный следователь. Круглое, добродушное лицо Саши выглядело просительным и озабоченным. Вячеслав едва не рассмеялся, но заставил себя сдержаться и показал глазами на постороннего человека. Пантелеев вспыхнул, словно факел, и моментально поднялся.

– Вечером мы обсудим ваши соображения, – пообещал Вершинин. – Я буду в отделе часов в семь. Передайте Стрельникову.

Пантелеев козырнул и вышел из кабинета. Охочий отложил в сторону журнал. Некоторое время они молча, с легкой улыбкой приглядывались друг к другу.

«Заматерел Константин Сергеевич, осанку приобрел, важность», – одобрительно думал Вячеслав, рассматривая крупное волевое лицо Охочего с опущенными вниз углами рта.

– Ох и работка у вас, – посочувствовал Охочий, – попробуй влезь в душу такому пацану – ведь наврет с три короба и не поморщится. А дело, я чувствую, серьезное.

– Убийство, – кивнул Вершинин. – Может, слыхали, у железнодорожного вокзала?

– Слыхал, как же, слыхал. Я бы таких к стенке сразу ставил. Убил, значит, и тебя туда же.

– Все не так просто, как кажется, – уклончиво ответил Вячеслав, вспоминая отзывы о Шестакове. – А вы как живете?

– Потихоньку. Живем, трудимся, план даем, хотя и не всегда получается.

– Много теперь рабочих на вашем участке?

– На участке двести восемьдесят три человека, а в цеху – девятьсот. Я ведь начальником цеха работаю.

– Того же? Механосборочного?

– Его самого.

– Поздравляю от души. Вот это рост. Почти полк в подчинении. В армии бы звание полковника получили.

Охочий рассмеялся:

– За поздравление спасибо, хотя и опоздало оно. Через месяц после окончания института вызвал меня Кулешов и заставил принять цех почти в приказном порядке, хотя я и отбивался, как мог. Однако и вас с повышением надо поздравить. До моей грешной души снова добрались, – лукаво закончил он.

– Добрался, добрался, – раздумчиво произнес Вершинин. – Скажите, Константин Сергеевич, вам нравится работать на заводе?

– Работать? – ошарашенно уставился на него Охочий. – Работу свою я люблю и завод тоже. Сколько лет на нем. С рабочего начинал.

– А условия работы удовлетворяют вас?

Собеседник помолчал, размышляя над скрытым смыслом вопроса. Он понимал, что он вызван не праздным интересом, но затруднялся ответить с ходу.

Для начала решил отшутиться:

– Хотите предложить другую?

Однако Вершинин шутливого тона не принял, а серьезно спросил:

– Так удовлетворяют или нет?

Охочий посерьезнел:

– Если начистоту, то теперешняя работа не совсем удовлетворяет меня. Я с сожалением вспоминаю о времени, когда работал начальником участка и в такой мере не был зависим от других подразделений завода, как сейчас. Порядка было больше, план всегда выполнялся. А теперь? Тянем еле-еле, а толку чуть. Народ это нервирует: низкие заработки, отсутствие премиальных.

– Что же произошло? В чем причина?

– Кто его знает. Я, может, виноват, не справляюсь, или еще кто. На наш цех ведь весь завод работает. Мы, так сказать, конечная инстанция, дающая готовую продукцию; если завалим план выпуска готовой продукции, в целом по заводу с планом пойдет чехарда.

– Странно, – сказал Вершинин, решив вызвать его на откровенный разговор. – Директор у вас мужик энергичный, современный. Помню, года три назад вы переходящее знамя министерства получили, видел его в кабинете директора. Да и в газетах завод расхваливали на все лады.

– Хвалили, – согласился Охочий, – и знаменами переходящими награждали, и премии давали. Весело работалось.

– Что же изменилось? Директор у вас тот же. Может, требования другими стали.

– Требования, естественно, повышаются, но не это главное. Тут другое – нет настоящей рабочей обстановки. Да и директор изменился – болеет часто и сейчас с инфарктом лежит в больнице.

– Есть же главный инженер, заместители, в конце концов, или, – тут Вячеслав решил забросить пробный шар, – или они делят шкуру неубитого медведя?

– Скорее недобитого, – мрачно сострил Охочий.

– Почему недобитого? Кто его не добил? – быстро подхватил Вячеслав.

– Я так, к слову, – замкнулся Охочий.

Вершинин решил не настаивать. Он немного отошел от темы разговора:

– Кулешова я помню еще по прошлому. Отличное впечатление производил. Неужели так изменился за эти годы?

– Сказать о Кулешове плохой или хороший нельзя. Он не однозначный человек: организатор блестящий, технику знает на пять с плюсом, авторитет имеет, вернее, имел.

– Почему имел?

– Да потому, что авторитет директору создает не только он сам, но и весь управленческий аппарат, и уж, конечно, партком и завком. А когда они там сами не знают, что делать, авторитет трещит. Директор пытается заштопать его, но одному трудно, он допускает ошибки, перегибы.

– Вы имеете в виду фельетон в областной газете?

– Читали? Конечно, и его тоже. Однако сразу оговорюсь, – недостатки Кулешова не идут ни в какое сравнение с присущими ему деловыми качествами. Он – настоящий руководитель крупного современного предприятия.

– Тогда почему завод не тянет план? – вернулся к первоначальной теме Вершинин.

– Трудно сказать, – уклонился Охочий. – Наверху видней. Что я скажу со своей колокольни? Мой цех – один из многих.

Стало ясно: начальник цеха уходил от откровенного разговора. Вершинин особенно и не винил его за это. Настороженность Охочего была понятна: с какой стати следователь вдруг интересуется заводскими делами? А взять и просто объяснить Охочему причину своего любопытства Вячеслав пока не хотел, ибо еще не знал, чем обернется вся его затея.

Вершинин проводил Охочего на улицу. Задержав руку Вячеслава в своей, тот сказал на прощанье, пряча хитринку в глубине глаз:

– Если вы хотите узнать обстановку на нашем заводе, я советую встретиться с секретарем парткома Лубенчиковым.

«Вот хитрец, – подумал Вершинин, провожая взглядом мощную спину Охочего, – понял, что меня волнует».

Он еще постоял на улице, наблюдая, как вперевалку по-гусиному уходит начальник цеха, не оглядываясь назад, хотя наверняка чувствует, что на него смотрят.