Текст книги "Метательница гарпуна"
Автор книги: Юрий Рытхэу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
– Да, – почти механически подтвердила Маша, не желая расстаться с приятными воспоминаниями.
…Лето было жаркое. После удачного выступления на ВДНХ чукотско-эскимосский ансамбль песни и пляски пешком возвращался в гостиницу. Ребята были в нерпичьих брюках – исполнение эскимосских танцев требовало соответствующего одеяния. И Юра Анко, тогда еще совсем молодой парень, еще не летчик, а только начинающий поэт, вдруг сказал: «О, как мне хочется снять штаны!..»
Маша рассказала Спартаку о фестивале, о том, как их ансамбль получил серебряную медаль, о Юрии Анко. Рассказывая, она разделывала нерп, а Андрей относил куски мяса и жира в тамбур, складывал в бочки.
– На целый год мне теперь хватит этого, – радовался он. – Будет чем гостей попотчевать.
А Спартак тем временем совсем разоткровенничался с Машей:
– Я вам очень завидую. Вы так много повидали!.. Когда мы проходили вас в школе, я думал, что вы уже древняя старуха. А вы, оказывается, совсем еще молодая. Папа сказал мне, что он вам ровесник, но я этому не верю. Вы гораздо моложе папы…
Непосредственность мальчика грозила большими осложнениями. Поэтому, покончив с разделкой нерп, Маша заторопилась к себе в гостиницу. Андрей и Спартак в один голос уговаривали ее побыть с ними еще немного, выпить чаю, поесть свежего нерпичьего мяса, но Маша была непреклонна.
Андрей пошел проводить гостью.
– Вы не сердитесь на парня, – говорил он по дороге. – Он действительно от вас в восторге. Все время расспрашивал…
– Да нет, я не сержусь, – тихо ответила Маша. – Только мне почему-то показалось, что вы и без расспросов наговорили ему обо мне слишком много.
– Ну и я тоже, – сознался Андрей. – Я вас тоже… очень уважаю.
– Спасибо, – поблагодарила Маша и протянула руку.
Андрей попытался задержать ее в своей руке.
– Спокойной ночи, – сухо сказала Маша. – Вы устали, вам надо отдохнуть.
– Спокойной ночи, – упавшим голосом отозвался Пинеун…
Ложась в постель, Маша подумала, что надо бы поторопиться с отъездом из Лукрэна: «Начинается со мной что-то неладное».
Но уехать ей скоро не пришлось. На следующее утро в столовой подсел к ней Сергей Иванович, заказал стакан чаю.
– Мария Ивановна, – начал он, заметно волнуясь. – Не хотел я вас беспокоить, знаю, что вы в отпуске. Но сегодня проснулся и подумал: какой я буду дурак, если не воспользуюсь тем, что у меня в колхозе гостит специалист по клеточному звероводству! А тут еще в районе подзадорили. Говорят, что сманил вас к себе на работу. О таком я, конечно, и мечтать не могу, но позвать вас на звероферму, кое о чем посоветоваться все же решился.
– Что вы, Сергей Иванович! – с готовностью откликнулась Маша. – Я рада быть хоть в чем-то полезной вам. Честно говоря, самой уже осточертело неопределенное положение. Хочется взяться за настоящую работу. На ферму вашу наведаюсь с удовольствием.
– В таком случае откладывать не будем. – Сергей Иванович встал из-за стола.
На улице, у крыльца, стоял «газик». Председатель колхоза сам водил машину.
По дороге он делился своими планами:
– В ближайшие два-три года снесем оставшиеся здесь старые домики. Они свое отслужили. Теперь дело за тем, чтобы переселить наших колхозников в действительно современное жилище – с центральным отоплением, с водопроводом, с теплым душем. Производство стараемся располагать подальше от жилья. Но это не всегда удается – село растет. Три года назад мы считали, что наша звероферма достаточно далеко от жилья, а теперь, глядите, дома уже подступили к ней вплотную. Коровник же вовсе рядом со школой оказался…
Здешнюю звероферму Маша помнила хорошо. Правда, за десять лет ферма разрослась – прибавились новые корпуса, открытые шеды, в которых лежали, свернувшись калачиком, белые норки.
– Откуда начнем? – спросил Сергей Иванович, притормаживая машину.
– С шедов, – деловито предложила Мария.
Зверьки там выглядели неплохо. Заведующая зверофермой, наряженная в свежестиранный и хорошо отглаженный синий халат, надетый поверх пальто, шагала рядом и давала пояснения.
Опытным глазом Маша примечала упущения. Иногда останавливалась у того или иного зверька, открывала клетку, вынимала его и подолгу разглядывала, ощупывала руками.
Так они прошлись по всей ферме, осмотрели белых и цветных норок, черно-бурых и серебристых лис, голубых пестов, зашли в помещение, где готовился для зверей корм, в маленькую тепличку, где на гидропоне росла зеленая подкормка.
Когда со всем этим было покончено, заведующая вопросительно поглядела на Машу, на председателя.
– Все, что в ваших силах, вы делаете верно, – подбодряла ее Маша. – Но, будь моя воля, я бы все тут переделала.
– Так берите эту волю! – воскликнул Сергей Иванович. – Честно вам скажу, вот где у меня эти звери сидят! – Председатель снял шапку и постучал по своей крепкой, изрезанной морщинами шее. – Они приносят такой убыток, что на эти деньги я бы мог всех женщин нашего колхоза в модные манто нарядить!
– Хорошо, – подумав, сказала Маша. – Я попробую составить вам предложения по перестройке зверофермы. Но мне нужно основательно изучить и кормовую базу, и запасы зеленой подкормки, и состояние построек.
– Все документы, все мои помощники в полном вашем распоряжении, – пообещал Сергей Иванович. – И любой транспорт в райцентр – вертолет, вездеход, собачья упряжка! Насчет оплаты тоже не будете обижены.
– У меня еще отпуск, Сергей Иванович, – улыбнулась Маша. – Так что платы никакой не надо. А то получится, что я и впрямь поступила к вам работать, а ведь мною окружком партии распоряжается.
8
Теперь Мария Тэгрынэ уже не испытывала неловкости, появляясь утром в столовой: после завтрака ее ждало дело. Она шла в колхозную контору и садилась работать в кабинете председателя. При необходимости брала машину и ездила на звероферму, где ее встречали как хозяйку. Однажды невольно подслушала такой разговор о себе:
– Тэгрынэ – высший специалист по звероводству. Академию кончила, в Канаде была.
Маша очень ценила это доверие к вей и трудилась с утра до вечера. А в итоге составила короткую докладную записку, смысл которой можно были свести к одной фразе: ликвидировать звероферму и создать на ее базе новое узконаправленное хозяйство по разведению голубых песцов.
Сергей Иванович долго и внимательно изучал эту записку, аккуратно перепечатанную на машинке. А Маша сидела напротив, наблюдала за ним и делала неожиданные открытия. Постарел Сергей Иванович, волос совсем не осталось на голове. Они у него даже не успели поседеть, избегнули этой участи, выпав почти полностью. Лицо председателя прорезали глубокие морщины, и только в них сохранился естественный цвет кожи, а так все оно давно покрыто крепким загаром полуночного летнего солнца, продублено морозными, режущими ветрами.
– Насколько я понял, – осторожно произнес Сергей Иванович, отрываясь наконец от записки, – вы предлагаете ликвидировать звероферму?
– Да.
Сергей Иванович снова поднес к глазам листок, словно устного подтверждения ему было недостаточно.
– Совершенно ликвидировать?
– Совершенно.
– Даже не верится, – вздохнул он.
– Почему же? – пожала плечами Маша. – Хозяйство это убыточно, бесперспективно. Так звероводством заниматься нельзя. Надо раз и навсегда запомнить: клеточное разведение пушных зверей – дело серьезное, требующее научной постановки. Прежде чем заводить клетки и покупать производительную часть поголовья, надо организовать ветеринарную службу, чтобы исключить падеж. Затем необходимо обеспечить высокую продуктивность, а ее не достигнешь без тонкой племенной работы… Впрочем, обо всем этом я написала.
– Вижу, что написали, – раздумчиво произнес Сергей Иванович. – И, скажу честно, затронули мою собственную мечту, которую сам я считал совершенно несбыточной. Если бы мне вчера сказали – полетишь на луну, скорее бы поверил, чем в ваше предложение ликвидировать звероферму… На такое замахиваться!.. Не знаю, право, мне даже как-то не по себе.
– Боязно, Сергей Иванович?
– Боязно, – поежился председатель колхоза. – Я уже примирился с этой болячкой и радовался, когда убытков от нее оказывалось чуть поменьше, чем планировалось. А уж думать о прибыльности я и не смел. Это все равно, что ждать рентабельности от пурги.
– Если уж заниматься разведением пушных зверей, это надо делать с умом и размахом, – продолжала Маша. – А такие, как ваша, карликовые зверофермы с дохлыми зверями – все равно что производство стали в домашней духовке. Даже не только стали, а разных металлов. Ведь у вас на ферме и чернобурки, и норки, и песцы… Каждой твари по паре…
– А знаете, сколько мне пришлось воевать против этого? Два выговора имею. Один из них с такой формулировкой: за игнорирование передовых методов ведения хозяйства… Боюсь, что и на этот раз нас с вами не поймут. – Сергей Иванович повертел листок Машиной докладной в руках. – Пойти с этим в райисполком и райком?.. Да нас сочтут там за чудаков, которые вдруг решили доказать, что земля вертится в другую сторону.
– А если она действительно вертится в другую сторону? – не отступала Маша. – То, что я написала здесь, не открытие, это всем давно известно. Чудаки, Сергей Иванович, не мы с вами, а те, кому кажется, что землю можно заставить вертеться по их предписанию.
– Похоже, что так, – вздохнул председатель и подумал: случись у него такой специалист лет десять—пятнадцать назад, он бы, не задумываясь, полез в драку.
– Иной раз я размышляю, откуда у нас это? – негромко, словно бы про себя, сказала Маша. – Ведь с первых лет Советской власти мы твердо усвоили и добиваемся, чтобы у нас была настоящая промышленность, чтобы железо и сталь выплавлялись не в домашних печах, а в современных домнах и мартенах, чтобы электричество производилось самым дешевым и прогрессивным способом. Словом, знаем, что такое умное, научное ведение хозяйства. И в то же время позволяем себе иногда такую вот кустарщину.
– Эх, Мария Ивановна, – уныло откликнулся председатель. – Втянул я вас в это дело, а теперь и сам не рад… – Он пригладил тяжелой ладонью несуществующие волосы и вдруг заявил решительно: – Что ж, поедемте завтра в райцентр!..
Вечером в гостиницу зашел Андрей Пинеун.
– Тут такие слухи пошли! – весело начал он. – Говорят, собираетесь закрывать звероферму и сесть в кресло нашего Сергея Ивановича…
– Чушь! – гневно возразила Маша и подробно рассказала Андрею о своих соображениях.
– Это вы здорово, – сказал Андрей. – Одного только не пойму: специалист по звероводству и вдруг выступает против звероводства.
– Я не против звероводства, а против такого звероводства, – уточнила Маша.
– Да ладно, – отмахнулся Андрей, – я, собственно, не за этим пришел. Хочу попросить вас кое-что отвезти сыну.
Маша с самого начала заметила у него аккуратно увязанный полиэтиленовый мешок.
– Тут мясо и кое-какие лакомства, – похлопал по мешку Андрей. – А живет он недалеко от кинотеатра, в новом доме. Спросите Софью Напаун, каждый покажет. Бабка и теперь работает вахтером на почте.
– С удовольствием передам, – обещала Маша.
В райцентр полетели вертолетом. Он привез медикаменты для фельдшерского пункта и несколько пассажиров, а погрузил здесь несколько мешков свежей рыбы и взял на борт Сергея Ивановича с Марией Тэгрынэ. В салоне, однако, оказалось довольно тесно из-за громадной бочки с запасом горючего, установленной прямо посередине и закрепленной металлическими тросами.
Давно не летала Маша этим маршрутом. А он так знаком по прошлому, буквально исхожен собственными ногами.
За галечной косой начинается горный массив, отвесно обрывающийся в море. Когда морем плывешь из Лукрэна в районный центр, это – самое трудное место. Даже в безветренную погоду здесь бушует неутихающий шторм. А когда свежеет, обрывистый мыс не обойти; вельбот причаливает к берегу, и отсюда уже надо шагать пешком. Когда-то на самом мысу располагалось селение. Ближе к Лаврентию находилось еще одно. Теперь же с высоты полета даже следов былых жилищ не различить. Все поглотил лукрэнский колхоз, люди потянулись к Сергею Ивановичу.
Лететь до районного центра всего минут пятнадцать. За это время Сергей Иванович и Маша не сказали друг другу ни слова. А на аэродроме их уже ждала райисполкомовская «Волга», и опять над толпой возвышался Николай Кэргына.
– Амын еттык, сельские жители! – радушно приветствовал он прибывших. – О вас, Мария Ивановна, беспокоятся в округе, спрашивают, куда вы пропали. Вчера только разговаривал с Ходаковым… Ну я ответил: отдыхаете, мол, набираетесь снова чукотского духа, акклиматизируетесь.
– Мы вообще-то по делу приехали, – улучив момент, вставил Сергей Иванович. – Вопрос серьезный. О зверях.
– Падеж? – спросил Кэгрына, заметно бледнея.
– Если бы только падеж, – загадочно сказал Сергей Иванович.
Кэгрына притормозил машину, обернулся назад.
– Не шутите. Говорите прямо, что случилось. Знаете сами: за звероводство головой отвечаем!
– С головами будет худо, – продолжал Сергей Иванович, лукаво поглядывая на Машу.
Она удивилась тому, как переменилось настроение у председателя колхоза. Ведь сам недавно с дрожью в голосе говорил о невозможности отказаться от зверофермы, а теперь такой смелый, что даже шутит.
Зато Кэгрына как-то сник и в молчании довел машину до крыльца вместительного здания, где в одном крыле размещался райком, а в другом – райисполком.
– Ко мне зайдете или прямо к секретарю?
– Как хотите, – ответила Маша.
Разделись в кабинете Кэгрыны, и уж оттуда все трое отправились к секретарю райкома партии.
Маша хорошо знала Александра Венедиктовича Мухина, бывшего председателя колхоза на побережье Чукотского моря. Принял он этот колхоз в очень запущенном состоянии. Люди там жили почти натуральным хозяйством: что оленеводы, что приморские – одинаково. Стойбища располагались далеко друг от друга, и объехать их на собачьем транспорте не было никакой возможности, а нанять вертолет не хватало средств. Охотники на морского зверя, сделав отчисление в общую мясную яму, распоряжались остальной добычей по старому испытанному способу: делили ее, руководствуясь малопонятными принципами, учитывавшими даже такую тонкость, как владение байдарой.
До того Саша Мухин провел три года зоотехником в тундре. А первое знакомство с ним состоялось у Марии так.
Однажды в райком комсомола в зимнюю темень ввалился запорошенный снегом человек. Густой мех росомахи скрывал его лицо, и Маша, естественно, обратилась к нему по-чукотски:
– Етти.
– Ии, тыетык, – ответил посетитель.
– Садитесь.
Человек сел на предложенный стул, откинул капюшон, и Маша увидела белобрысого, скорее даже рыжего парня.
– Александр Мухин, – представился он. – Зоотехник.
Разговор продолжали по-чукотски. Язык он знал прекрасно, со всеми оттенками, с какими говорит настоящий оленевод тундры, примыкающей к устью реки Амгуэмы.
Саша Мухин рассказал тогда много интересного. Зооветтехникум он окончил в Костроме. Не знал и не гадал, что ему придется иметь дело с оленями. Получив назначение в Магаданскую область, наивно полагал, что и там ему непременно предложат работу на молочной ферме. А когда услышал, что надо ехать зоотехником на Чукотку, он даже растерялся.
– Я ведь только на картинке видел оленей.
– Я тоже, – спокойно ответил человек, занимавшийся распределением прибывших специалистов.
– Да разве так можно? – беспомощно развел руками Саша.
– Можно, – глубокомысленно изрек спокойный человек. – Олень – животное загадочное. Верблюд тундры.
Еще большие неожиданности подстерегали Сашу впереди. В районном центре ему сказали, что следует немедленно отправляться в тундру, в оленеводческое стойбище. А он не знал ни языка, ни обычаев людей, с которыми предстояло иметь дело.
– Они меня пристукнут. Зачем я им нужен? – взмолился Мухин. – Я ведь специалист по крупному рогатому скоту.
– У оленя тоже крупные рога, – сказал главный зоотехник района и вручил предписание.
Как был Саша Мухин в ватной курточке, в бумазейных брючках, в городских ботинках и кепке-лондонке, в таком виде и предстал перед бригадиром Айметом.
Первой была мысль о том, что из тундры трудновато удрать. В оленеводческую бригаду его доставили вертолетом и высадили с запасом продуктов, с большим ящиком разных медикаментов для лечения оленей.
Чукчи окружили приезжего и с любопытством стали разглядывать. Саша гадал: о чем они толкуют? Но так и не понял, что речь шла о его одежде.
От толпы отделился высокий пожилой чукча. Подошел, протянул руку, сказал по-русски:
– Я Аймет, твой бригадир.
И повел приезжего в свою ярангу.
Не без трепета вошел Саша Мухин в древнее тундровое жилище. В холодной части яранги лежали собаки, под замшевым шатром висели вяленые оленьи окорока. Чуть слева от входа трещал костер, и пахучий дым волнами стлался по чоттагину. Приглядевшись, Саша обнаружил полку с книгами, а возле самого полога, на бревне-изголовье, транзисторный приемник.
Первую ночь Саша Мухин почти не спал. Ворочался на мягких оленьих шкурах и все думал, как он будет работать с оленями, которых и теперь еще не видел.
Солнечный луч, ударивший прямо в глаза, разбудил его. В чоттагине сидел Аймет и пил чай из большой зеленой кружки.
– Жду тебя, – сказал он Саше. – В стадо пора.
Возле оленьей шкуры, на которой спал Саша, уже лежали приготовленные торбаса, замшевые легкие штаны и летняя кухлянка.
Мухин переоделся, ощущая непривычную жесткость не очень хорошо выделанной шкуры. Поежился. Заметив это, Аймег сказал:
– Наши женщины нарочно так делают, чтобы мужчина сам своими движениями смягчал шкуры. Побегаешь в тундре несколько дней, и твоя одежда станет такой, какой ни на одном кожевенном комбинате не выделают!
Аймет хорошо говорил по-русски, почти без акцента. В самом строе его речи чувствовалась образованность. Саша спросил:
– А где вы учились, товарищ Аймет?
Вдали уже показалось оленье стадо. Услышав вопрос, Аймет замедлил шаг, сделал широкий жест.
– Вот здесь. Тундра учила меня. И теперь еще учит… А грамоту постигал в школе, как все. Потом был слушателем окружной совпартшколы.
– Понятно, – кивнул Саша
От качающихся под ногами кочек заныли мускулы ног. Хотелось присесть, передохнуть, но Аймет все шел и шел навстречу сероватой массе оленьего стада.
– Олень, конечно, не корова, – рассуждал по дороге Аймет, – однако тоже предмет животноводства. Поэтому не очень огорчайся, что впервые видишь его. У тебя же есть общая зоотехническая подготовка. Да и выносливый ты парень. А это очень важно в тундре.
Но прошел не один год, прежде чем Саша Мухин стал настоящим зоотехником-оленеводом. А поначалу занимался лишь тем, чем занимаются все пастухи: караулил стадо, перегонял его с одного пастбища на другое, разбирал и собирал ярангу при перемещениях стойбища.
Первая его тундровая зима сильно запоздала. Поехал он в райцентр встречать Новый год. На обратном пути почувствовал, как теплые порывы ветра ласкали открытое лицо. Но в этой ласке угадывалось что-то противоестественное.
Аймета он встретил у входа в ярангу. Старый оленевод, прищурившись, смотрел вдаль.
– Беда идет, – сказал он. – Худо, когда зимой тепло в тундре.
Бригадир не ошибся. Случилось неправдоподобное: в середине января пошел дождь! Сначала он пробил дырки в неплотном снежном покрове, а потом съел весь снег.
В эти дождливые дни стадо погнали на юг, в те места, где стояла нормальная зима, где был снег, а под ним олений мох – ягель. Убегали от будущего мороза.
Часть стада отстала. Животные обессилели, падали на звенящую от мороза землю. Появились черные вороны. Со зловещим карканьем кружились они над упавшими оленями, садились на них и у живых выклевывали глаза.
Саша Мухин отгонял воронов, поднимал оленей, пытался даже тащить их на себе и молча глотал слезы бессилия, слезы ужаса.
Потеряв часть стада, люди собрались в яранге. Сидели вокруг догорающего костра и молчали. Саша Мухин, потрясенный увиденным, выкрикнул:
– Так не должно быть! Надо придумать что-то такое, чтобы и в тундре человек был настоящим хозяином!
Ему никто не возражал.
Летом он выбрался в райцентр, наговорил там всяких резких слов и вернулся на вертолете, до отказа загруженном новейшим зоотехническим оборудованием, опрыскивателями, химическими препаратами. В следующую весну бригада Аймета по сохранности телят вышла на первое место. А вместе с тем упрочилось положение и самого Мухина. Однако первые его впечатления о страшном гололеде остались с ним навсегда.
Позже Сашу Мухина рекомендовали председателем в маленький отсталый колхоз. Тогда-то и пришел он к Марии Тэгрынэ просить, чтобы комсомол взял шефство над этим далеким колхозом.
Маша сама несколько раз летала туда. Помогала чем могла, но колхоз с трудом поднимался на ноги. Оленей было немного, морской зверобойный промысел тоже не приносил достаточного дохода.
И вдруг расщедрилась скупая северная природа, словно бы сжалившись над тщетными усилиями молодого председателя. В устьях тундровых рек оказалось столько рыбы, что ее буквально можно было черпать ведрами. Председатель «мобилизовал» всех колхозников от мала до велика и наловил столько рыбы, что в первые зимние месяцы все здешние самолеты только и возили «мухинский улов». На вырученные деньги колхоз поставил небольшой жиротопный цех, оборудовал ледник в вечной мерзлоте, приобрел два вездехода и трактор, занялся звероводством – благо появился избыток кормов.
Организаторские способности Саши Мухина получили безоговорочное признание не только в районе, но и в округе. Его послали в Высшую партийную школу, а оттуда он вернулся с рекомендацией на пост первого секретаря райкома партии…
– Амын еттык! – воскликнул Александр Венедиктович, выходя из-за стола и дружески обнимая Машу. – Наконец-то почтила меня своим посещением! А то ведь я даже рассердился. Что это такое? Приехала в район и признает только Советскую власть, а партийное руководство будто и не существует.
– Вас же не было на месте, – напомнила Маша.
– Телефон имелся в твоем распоряжении, – возразил Александр Венедиктович. – Или, может быть, там, в Лукрэне, Сергей Иванович поселил тебя в номере без телефона?
– Я создал Марии Ивановне все условия и для отдыха и для работы, – деловито пояснил председатель лукрэнского колхоза.
– Может быть, пойдем чай пить? – предложил Александр Венедиктович. – Как-то не хочется такую встречу проводить в служебном кабинете. Пойдемте или ко мне домой, или в ресторан, а?
– В рабочее-то время? – укоризненно заметил Николай Кэргына.
– Ну, если в рабочее время нельзя, давайте встретимся у меня вечером, – уступил Мухин.
– Так ведь мы не в гости, а по делу приехали, – сказал Сергей Иванович и искоса посмотрел на Николая Кэргыну.
– О деле давайте поговорим здесь, – согласился Мухин.
– Мария Ивановна, – начал председатель колхоза, – досконально ознакомилась с состоянием нашего звероводческого хозяйства…
– Бессовестный ты человек, Сергей Иванович! – перебил его Мухин. – Она к тебе отдыхать приехала, а ты сразу в работу запрягаешь. Как вы, Мария Ивановна, отважились ехать в Лукрэн? Неужто забыли, каков там предколхоза? Он же никого в покое не оставит. Видеть не может неработающего человека. Как-то мы с ним побывали в анадырском доме инвалидов. Выходим оттуда – Сергей Иванович грустный такой. Ну, думаю, расчувствовался, пожалел убогих людей. А он мне вдруг выпаливает: «Хорошо бы этот дом инвалидов к нам в колхоз перевести: народ тут еще годный к работе. На таких можно изготовление сувениров возложить».
Сергей Иванович не принял предложенного Мухиным тона, ушел от шуток:
– У нас дело серьезное. Мария Ивановна считает, что звероводство в том виде, какой оно имеет в нашем колхозе, – это пустое растранжиривание народных средств и трудовых ресурсов…
По мере того как он пересказывал тезис за тезисом Машину докладную, Александр Венедиктович все больше мрачнел, все ниже опускал голову, а потом и вовсе уткнулся в какую-то бумагу, лежавшую перед ним. Заметно было, что этот разговор тяжел и неприятен для него.
– Мария Ивановна! – внезапно вскинулся он. – Ты нам тычешь пальцем прямо в открытую рану. С этими твоими предложениями ни в область, ни в округ лучше и не соваться.
– Да уж это верно, – грустно согласился Николай Кэргына. – Нам там еще и такое скажут: мы вырастили для вас отличного специалиста по клеточному звероводству, а вы ее хотите оставить без работы.
– Можно мне? – попросила слова Маша.
– Конечно, – кивнул Мухин
– Речь идет не о свертывании звероводства на Чукотке. Надо у людей воспитать правильное отношение к зверю.
При этих ее словах Николай Кэргына усмехнулся. Заметив это, Маша повторила:
– Да, правильное отношение к зверю. Вы знаете, что в лукрэнском колхозе почти каждый из зверей, нелегально, так сказать, носит имя или фамилию какого-то конкретного, реально существующего человека? На первый взгляд это только смешно. Но возьмите в расчет, что по кличкам этим определяется отношение к зверю.
– Нехорошее отношение? – иронически заметил Кэргына.
– Разное, – сердито ответила Маша.
– Что же отсюда следует? – строго спросил Мухин.
– А то, что карликовые зверофермы безвозвратно скомпрометировали себя и теперь компрометируют тех, кто боится с ними расстаться. Я за ликвидацию таких звероферм и за создание на их базе хотя бы в том же Лукрэне образцового звероводческого хозяйства.
– Настоящей фабрики высококачественного меха! – подхватил Сергей Иванович. – Вот спасибо, Мария Ивановна!.. Ведь я и об этом думал! Мы школу бы специальную открыли, молодежь привлекли…
– На это деньги большие нужны, – попытался охладить его Кэргына.
– В банке возьмем ссуду, да и в колхозной кассе кое-что найдется, – не сдавался Сергей Иванович
– В общем-то дело заманчивое, – осторожно заметил Александр Венедиктович. – Сам я тут не специалист. По оленеводству еще кое-что моту, а в звероводстве не силен. Но если вы меня убедите, дадите обоснованные рекомендации, поддержку…
– Только вот на Марию Ивановну вся надежда, – подсказал Сергей Иванович. – Тут потребуются и знания и размах.
– Если вы доверите, я бы с удовольствием взялась, – с готовностью откликнулась Маша.
– Не отпустит вас к нам округ, – засомневался Мухин.
– И область будет возражать, – подтвердил Кэргына.
– Ну, положим, тут и мое собственное мнение кое-что значит, – резко возразила им Маша.
– Со своей стороны я могу предложить вам самые лучшие условия, какие только могут быть созданы в колхозе, – твердо сказал Сергей Иванович. – На руках будем носить.
– Мне лично особые условия не нужны, – заявила Маша. – А вот зверям они потребуются. На этом буду настаивать…
Прямо из райкома пошли в гости к Мухину. У дома, в котором жили вместе и председатель райисполкома, и секретарь райкома, крутилась стая собак.
– Александр Венедиктович, – строго сказал Николай Кэргына, – сколько же можно терпеть это?
– Штрафуйте, ничего не могу поделать, – смиренно принял упрек Мухин и принялся объяснять Маше: – Тут вот какое дело. Пока я работал в колхозе, у меня всегда была упряжка, и дочки мои, можно сказать, выросли вместе с собаками. А заводить упряжку здесь вроде бы ни к чему – есть вездеход и легковая автомашина. Но девочки скучают по собакам. Стали привечать псов со всего поселка. Кормят, ласкают. Когда нас дома нет, потихоньку в квартиру пускают. У председателя райисполкома из тамбура эти псы стащили торбаса и нерпичьи брюки – съели. Рассказал я о происшествии дочкам. Они пообещали ликвидировать свой собачник. Но ничего у них не вышло: собаки-то уже привыкли.
Собачья стая, словно понимая, что разговор идет о ней, смотрела на гостей, помахивала хвостами, заискивала.
– Добро бы были ездовые, а то ведь тунеядцы! – продолжал сердиться Николай Кэргына, пропуская вперед Машу.
…За большим и обильным столом засиделись далеко за полночь. А наутро Маша отправилась к бывшей теще Андрея Пинеуна.
Бабушка Софья быда дома, внук находился в школе.
– Какомэй, Маша! – запричитала старушка. – Я тебя хорошо помню. Какая ты стала видная. Замужем? Нет? Все верно, кто ж партийную-то возьмет? Побоится любой. Мужики ведь выпить любят. А партийная жена разве дозволит? Она сразу в райком пойдет…
«Говорит, что думает», – решила про себя Маша и тут же простила старуху.
Бабушка Софья поставила электрический чайник, постелила на матерчатую скатерть кусок синтетической пленки, вытащила из буфета чашки, сахар, конфеты. И затараторила опять:
– Я слышала, что ты теперь ученая, академик.
– Не академик я, бабушка, а просто специалист по звероводству, – поправила Маша.
– Да ведь академию ж кончила? И институт и академию – это ж надо! Кто на такой осмелится жениться-то?
– Я уже привыкла без мужа, – сказала Маша.
– Как же?! – Старушка подозрительным взглядом осмотрела ее. – Ты ж еще молодая. Мне вон сколько лет, а и то бывает, проснусь ночью от беспокойства, будто в молодости.
Маше тяжело было продолжать этот разговор. Она решительно повернула на другое:
– У меня есть посылка и поручение от Андрея. Когда Спартак приходит из школы?
Старушка отогнула рукав платья и посмотрела на стрелки золотых часов.
– Через полчаса будет. Подожди, не торопись.
Пришлось еще некоторое время терпеть ее причитания об ушедшей молодости, о сильных мужчинах; таких нынче, конечно же, нет и в помине.
Услышав шум в коридоре, Маша вдруг почувствовала, что ее волнует предстоящая встреча со Спартаком. «Словно собственного сына жду», – с болью в сердце подумала она.
– Здравствуйте! – обрадовался Спартак. – Я так и думал, что вы приедете! Целый день сегодня на уроках места не находил. Даже замечание получил.
Маша подала ему сверток.
– Большое спасибо, – поблагодарил Спартак. – Честное слово, я так рад вам… Вы надолго?
– Сегодня еду обратно.
– В Анадырь? – испугался Спартак.
– Нет, в Лукрэн. У меня там появились кое-какие дела.
– Хорошо бы, если б вы совсем остались в нашем районе.
– Я сама так считаю, – улыбнулась Маша.
И в этот миг раздался сильный стук в дверь. Показалась голова посыльного из райкома.
– Мария Ивановна, вас вызывают к телефону.
Маша быстро оделась.
– Что передать отцу?
– Я провожу вас, – вызвался Спартак.
Они вместе вышли на улицу. По дороге в райком Спартак молчал, но возле самого здания, когда надо уже было прощаться, вдруг попросил:
– Если вам не трудно, посмотрите там за моим папой…
– Обещаю, – тихо ответила Маша.
– Передайте отцу, что очень хочу приехать на выходной.
– Передам.
– До свидания, Мария Ивановна…
В кабинете Мухина, кроме его самого, никого не было. Он поднял трубку, крикнул два слова:
– Анадырь! Ходакова!
И почти сразу же:
– Товарищ Ходаков? Мария Ивановна у телефона.
Когда Маша была здесь секретарем райкома комсомола, чтобы дозвониться до Анадыря, требовалось полдня. А тут – взяла трубку и сразу услышала четкий голос Петра Ходакова:
