Текст книги "Игры маньяков (СИ)"

Автор книги: Юрий Салов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Ты понимаешь, как это могло случиться? – спросил он. – Каждый раз, когда идешь в ФСБ. Но ты же понимаешь, Рубен не всегда охотится за членами семьи или твоими родственниками. Он разбросает смерти по всей стране и по отношениям. Возможно, это будут даже родственники твоих коллег. С разницей в шесть месяцев. В год. Можешь себе представить, сколько людей умрет, прежде чем ФСБ сможет установить связь в подобном сценарии? Если они когда-нибудь это сделают?

– Ты можешь себе представить, как это будет выглядеть, когда ты придешь к ним и скажешь: "Пожалуйста! Вы должны мне поверить. Авария джипа в Тюмени на самом деле была убийством. Это все тот же армянский мафиози, который вымогал у меня шестьдесят миллионов евро ...". Рубен сделает все, чтобы твоя служба безопасности или полиция не смогла перехватить его электронную почту. Доказательств не будет. Это может продолжаться бесконечно.

– Рубен Израильянц не идеолог, – продолжал Никольский. – Для него вторичны идеалы, мечты, политические пристрастия. Он обычный преступник. Продажный. Жесткий. Эгоцентричный. Он из тех людей, которых можно встретить в каждом поколении и в каждой культуре. Хищник. У тебя есть то, что ему нужно, и он это возьмет.

– Но разница в том, что сегодня такие умные люди, как Рубен, имеют в своем распоряжении гораздо более мощные ресурсы. Чтобы предугадать их действия, вы должны быть готовы вообразить за пределами своих предположений, должны быть готовы совершить этот прыжок в царство невероятного. Уверяю вас, так оно и есть. Израильянц богат. Его методы и технические ресурсы сложны и многообразны. Его воображение и аппетиты очень велики.

Точка зрения Никольского была ясна и пугала.

– Ладно, – сказал Борис, – просто скажи мне: ты можешь остановить его? Ты можешь спасти жизни?

Сергей ответил не сразу, и с каждой секундой, пока он колебался, надежды Бориса таяли, угрюмо влияя на его дух.

– Думаю, мне это по силам, – сказал Никольский. – Я умею спасать жизни. Но я не смогу спасти их всех. Я уже говорил тебе об этом. Вот что я думаю.

– Ты должен помнить, – продолжал он, – что действия Рубена напрямую связаны с его положением в собственном сознании. Он предупредил тебя. Ты идешь против этого предупреждения, и ты оскорбил его, не уважая его право диктовать тебе. Он заставит тебя заплатить за это. И он собирается убедиться, что ты знаешь, что платишь именно за это.

Борис чувствовал себя в ловушке.

– Я мог бы просто раскошелиться. Закончить таким образом.

– Да, это можно, – согласился Никольский. – И, может быть, это положит конец твоей проблеме. Но это также гарантировало бы, что Рубен будет продолжать делать то, что он делает, и с еще большими ресурсами. Ты по сути гарантируешь, что кто-то другой пройдет через все то же, что и ты. И твои деньги будут финансировать новые операции Рубена. Не знаю, как ты, но я не хочу, чтобы это лежало на моей совести.

Борису стало немного трудно дышать и он развязал свой галстук.

Он посмотрел на окна и открытую дверь. Он чувствовал себя чужим, отчужденным от своей жизни с прошлой ночи. Снаружи свет и звуки были посторонними. У людей вокруг были свои интересы. Все это вызывало чувство неуверенности.

Неопределенность, однако, была лишь частью этого. Его гнев тоже никуда не делся, постепенно перерастая в решимость дать отпор. Так-то. Но не ценой чьей-то жизни. Ни одной. Никольский, вероятно, был прав, что Израильянц узнает, если Борис пойдет в ФСБ. Рано или поздно. А еще было другое предсказание Сергея, что кто-то все равно умрет, несмотря ни на что, только для того, чтобы Израильянц мог показать свою власть.

Он взглянул на Никольского, который изучал его с расстояния вытянутой руки через круглый стол, и на чьем лице отразились последствия длительной тайной борьбы. Какой бы ни была его жизнь, она не была полностью скрыта от тех, кто пытался понять, на что они смотрят. Она была четко вырезана на его лице и придавала форму печальным уголкам его глаз. Что бы ни знал этот человек, он дорого заплатил за это. Борис не мог этого игнорировать.

И еще был совет Георгия Нечаева: если вы будете следовать рекомендациям этого человека, вам не придется беспокоиться о том, правильно ли вы поступаете. Вы можете верить тому, что он говорит.

Борис сделал глубокий вдох, который достиг места, сделавшего его тем, кем он был, места, которое определило его.

– Хорошо, – сказал он Никольскому, – давай сделаем то, что должны. И давай сделаем это как можно быстрее.

Глава 15

«Такие люди, как Рубен, блестяще воспользовались последствиями нынешнего бардака в Европе», – сказал Максим Ревенко. Это был тот самый мускулистый шатен, которого Борис видел днем в компьтерном зале Сергея. Он присоединился к Борису и Сергею в кабинете, захватив с собой черную папку, которую держал на коленях, время от времени перелистывая страницы и делая пометки.

– Они предвидели, что в ближайшем будущем, по крайней мере, большая часть действий правоохранительных органов Евросоюза, разведывательных служб и Интерпола будет направлено на реагирование на угрозы терроризма. Этого требуют политики стран Евросоюза, их избиратели. Люди хотят, чтобы этот чертов терроризм был остановлен, хотят, чтобы он исчез. Правительства принимают меры. Израильянц знает, что в обозримом будущем все внимание-и деньги, и технические средства-будет сосредоточено на международном терроризме. Мы знаем, что Интерпол уже перевел огромное количество сотрудников из отдела по борьбе с наркотиками, из отдела по борьбе с насильственными преступлениями, из отдела по борьбе с киберпреступностью на работу по борьбе с терроризмом.

Солнце скрылось за высокими деревьями и опускалось к району озер на западе. Они сидели в зловещих сумерках, которые Борис начал ассоциировать с самим Никольским.

– Некоторые вещи кажутся нам интересными, – продолжал он. – Во-первых, размер выкупа, конечно. Возможно, это отражение его уверенности в своем плане. Во-вторых, его план выплат. Умный. Это сработает. После того, как вы сделаете свои инвестиции, деньги испарятся, как утренний туман. Они просто больше не будут существовать, затерянные в огромной электронной пустоте. И третье: тот факт, что сам Израильянц пересек границу ради этого.

– Я думаю, этот последний факт, даст нам шанс, – сказал Никольский из темного угла комнаты. Он продолжал бродить по мрачному пространству. – Максим считает, что необычные финансовые условия-наш лучший выбор. В любом случае, есть некоторые основные приготовления. Ваш компьютер готов к работе. Я говорил с Хазановым около часа назад, и он сказал, что они нашли прослушку и жучки по всему вашему дому. Он остановился и посмотрел на Бориса сквозь тусклый свет.

– И ты должен вернуть сюда свою жену, – сказал он.

Прежде чем Борис успел открыть рот, чтобы ответить, в дверном проеме, где балконы вели к соседним зданиям, появился парень-калмык.

– Сергей, – сказал он, – у нас на ноутбуке господина Смирина Израильянц.

Через несколько мгновений они уже стояли вокруг одного из столов, глядя на экран компьютера Бориса и читали свежее сообщение.

"Ниже приведен список предприятий, в которые вы должны инвестировать и/или внести свой вклад. Я предлагаю вам немедленно начать с 15% от 60 миллионов евро, которые вы хотели использовать.

Пожалуйста, завершите эту транзакцию в течение 48 часов после этого сообщения.

Следуйте этому с дополнительным 32% инвестиций от общей суммы в течение 72 часов.

Transcom Trade Investition, Ltd, в Софии будет рад предоставить вам профессиональные услуги, необходимые для выполнения этих транзакций.

Далее следовал список предприятий и благотворительных организаций. Один на острове Джерси, два в Греции, один в Ливане, один в Сент-Винсенте, два на Кипре. Борис заглянул через плечо парня и уставился на экран компьютера.

– Батор, посмотри, что за компании, если конечно сможешь их найти, – положил он руку на плечо парню. – ты тоже, Макс, – кивнул он шатену. Тот сел за другой компьютер.

Борис уставился на экран и молча сел в одно из кресел. Он был потрясен. Сколько раз он мог так удивляться? Он не знал, каким, по его мнению, будет первое сообщение Израильянца, но такого он не ожидал.

– В чем дело? – спросил Никольский. – Ликвидность?

Борис ничего не замечал. Деньги. Кошмар. Надо было записать это на листе бумаги и посмотреть. Все это было настолько нереально, что он до сих пор не задумывался о том, что значит расстаться с 60 миллионами евро-четвертью чистой стоимости "Агрохима". Видеть начало процесса на экране компьютера сильно нервировало.

– Это девять миллионов евро за два дня, – сказал Сергей, – и еще свыше девятнадцати миллионов через три дня.

– Да, я располагаю сейчас примерно десятью. Придется поработать над остальными восемнадцатью.

– О кей. Что ж, теперь нам надо действовать быстро, – сказал Никольский, взглянув на часы. – Сейчас полпятого, с практической точки зрения.

Максим повернулся к Борису.

– Работа Рубена здесь намного проще, чем отмывание денег, – сказал он. – Отмывая деньги, вы пытаетесь скрыть, откуда они взялись. В данном случае это не проблема. Израильянц хочет скрыть, на каком этапе это происходит. Поэтому, когда "Транском" распределит ваши инвестиции между этими семью предприятиями, это, вероятно, будет последний раз, когда мы действительно будем знать что-то наверняка об этом. Оттуда он будут погребены под лавиной торговли.

– Сергей, – сказал Батор со своего компьютера, – компании показываются. Все они. Нет, подожди, одна из благотворительных организаций, та, что в Джерси, еще не показывается. Всем компаниям меньше года. Транском Трэйд Инвестишн Лимитэд, соответственно, около двух лет.

– Хорошо. Поработайте над информацией.

Однако Сергей ждал, все еще глядя на экран компьютера вместе с Максимом и парнем калмыком, как будто все они ждали другого сообщения. В комнате было тихо, только Батор щелкал пальцами по клавишам.

Еще одно сообщение прозвучало как выстрел.

– Пришло только что, – сказал парень-калмык, и на экране появилось короткое сообщение:

"Василий Свиридов заплатил за твою глупость. Ты должен был жить под наблюдением."

Борис снова стоял, глядя через плечо парня. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать, чтобы эти два слова вписались в контекст момента. Василий Аркадьевич?

– Где живет Свиридов? – спросил Сергей.

Прямой вопрос ударил Бориса, как хук в живот. Внезапно во рту у него совсем не осталось влаги. – На даче к югу от Сухуми.

– Где? Точное место.

– Километров сорок. Бывшая резиденция вице-мэра. – Смирин думал, что его сейчас стошнит.

– Батор, – сказал Никольский, и парень-калмык, повернувшись к другому компьютеру, начал яростно печатать.

Смирин закрыл глаза и видел, как Василий разговаривает, его долговязая фигура развалилась в кресле перед экраном компьютера, длинные пальцы хлопали по клавишам, как будто он играл на пианино, голова была повернута, когда он говорил, объясняя преимущества крымского моста при расширении поставок на российскую военную базу. Он увидел его, зарывшегося головой в альбом, в маленьком пятне света в темной комнате. Он увидел, как тот с кривой усмешкой протягивает Раисе плетеную корзинку со своими персиками, говоря, что Борис все еще не умеет выращивать такие сладости.

– Вот, – сказал Батор, показывая на экран. – Чуть больше трех часов назад неизвестные позвонили в местный райотдел полиции. Там просто сказали, что на даче на земле лежит мертвый человек.

Борис почувствовал, что находится где-то в другом месте. Он почувствовал руку на своем плече, а затем колени его коснулись сиденья стула. Он сел. Он услышал, как защелкали клавиши компьютера. Он был слаб, его шатало. Он слушал их разговоры, как будто его не было в комнате. Он не осознавал, что смотрит на что-то или даже видит что-то. Он вообще не осознавал себя, ни в каком контексте.

– Вот он, – повторил Батор. – удалось связаться с моргом первого мединститута. Приняли тело Василия Свиридова из скорой помощи районной клинической больницы полчаса назад. Причина смерти: несчастный случай на даче.

В комнате повисла неловкая тишина. Они не знали этого человека. Они даже не знали Бориса. Чего он ожидал от них? Сострадания? Смерть Василия была так же далека от них, как прогноз погоды с Каймановых островов.

Молчание нарушил Сергей, его голос был одновременно мягким и резким.

– Вот видишь, как это будет работать, – сказал он.

Борис чувствовал, как горит его лицо. Его эмоции были неописуемы – коктейль из смущенного страха, гнева и паники. Здесь не было ничего, с чем он мог бы себя идентифицировать. Самообвинение в причастности к смерти Василия было неизбежно. Смирин вспомнил, как его охватила клаустрофобия при мысли о том, что ему придется жить с наблюдением Израильянца, прислушиваясь к каждому его слову. Он вспомнил, как сказал: "Я не могу так жить". Ну, очевидно, мог. И должен был. Но как он будет жить с этим?

Он пошевелил губами в поисках влаги.

– Раиса с Ларисой Свиридовой в Турции, – сказал он. – Лариса улетает на два дня позже, сразу в Сухуми. Надо что-то предпринять. И прежде чем он успел вымолвить последнее слово, он в панике посмотрел на Сергея. "Какой ужас, Рубен может знать и о них, не так ли?"

Никольский молча дал Борису мобильный. Остальные его сотрудники были заняты, отвернувшись к экранам или поглощенные бумагами, – жест уединения, который Борис оценил, хотя тот и был чисто символическим. Сергей ждал в кресле за соседним столом. Он не отвернулся, он хотел услышать разговор.

– Это можешь быть только ты, Боря, – ответила Раиса.

– Мне очень жаль, – сказал он.

– Я знаю, ты любишь быть внимательным, – вяло сказала она, и он представил, как она смотрит на море с балкона.

Он не знал, как заставить себя говорить. Впрочем, это не имело значения. Еще несколько слов, и она все равно поймет, услышит это в его голосе.

– У меня плохие новости, Рая, – сказал он.

Пауза. Он представил, как она внезапно замирает и заходит назад в комнату, вслушиваясь в его слова, в его тон.

– В чем дело? Ты в порядке, Боря?

Ее голос был спокоен, ее тон был "я не буду паниковать, что бы он ни сказал". Твердая, подготовленная. Сейчас она, должно быть, сидит на постели, щурится от бьющего в глаза солнца, пытаясь вытянуть из него слова.

– Да, я в порядке, – сказал он. – это Василий.

– О, нет... – она затаила дыхание.

– Сегодня утром он попал в аварию рядом с домом. Он мертв, Рая.

– О нет! – повторила она. А потом повторила еще раз. А потом еще раз.

Он ненавидел это больше всего на свете-делать это с ней на таком большом расстоянии, возлагать на нее ответственность за то, чтобы рассказать Ларисе и утешать ее все оставшеся время до отъезда.

Они проговорили полчаса, и он сказал ей правду: он толком ничего не знает. Он попытается получить больше информации. Разумеется, он не сказал ей, что находится в другом городе. Он разберется с этим позже. Он лгал ей, утешал, строил с ней планы. Раиса была лучшей, если она что-то планировала. Это успокаивало ее, помогало справляться с неизвестностью, с неизбежными, но пугающими поворотами жизни.

Это был странный и мучительный разговор, от которого Борису стало еще хуже, потому что он был среди чужих. И даже хуже, потому что он знал правду.

Глава 16

Первый шок, последовавший за подтверждением смерти Василия Свиридова, длился недолго. Уже почти стемнело, когда Максим, Борис и Сергей прошли по лоджии в кабинет Никольского. Двери и окна большой комнаты были по-прежнему открыты, и освещали ее лишь несколько настольных ламп и тусклый, зловещий свет длинной фотографии обнаженной вдовы.

Как только они оказались внутри, Борис повернулся к Никольскому.

–Я возвращаюсь сегодня вечером, – сказал он. – Раиса постарается вылететь раньше запланированного, может завтра. Насчет Ларисы... посмотрим.

– Хорошо, – ответил Сергей. – Мы подстрахуем женщин. У нас есть такая возможность. Но это за твой счет.

– Без проблем, – сказал Борис, – тогда приступим. Что касается меня, ты можешь преследовать Израильянца любым способом, каким захочешь. Просто скажи, что тебе нужно, что я должен делать.

Никольский повернулся к Максиму.

– Не мог бы ты принести мне телефон? И принеси ноутбук Бориса.

Когда он вышел, он повернулся к Смирину.

– Послушай, – сказал он, – первое, что я хочу, чтобы ты понял, у нас с Рубеном много общего: молчание-наша мантра. Мы должны держать его в неведении относительно этой встречи. Он не может знать, что ты обратился к кому-то за помощью и что тебе советуют. Он должен верить, что твои ответы на его требования-это твои собственные, и что ты полностью сосредоточен на получении денег, которые он хочет. Он должен поверить, что ты парализован, затаив дыхание в ожидании следующего слова от него.

Он не должен знать, что мы знаем, что он в Екатеринбурге. Любой намек на это, и он исчезнет. Имей в виду: люди, с которыми он работает, очень хорошие. Они, вероятно, были в городе несколько недель, готовясь к этому. Мы в очень невыгодном положении, поэтому мы должны быть умнее. Непоколебимо. И абсолютно безмолвно. Без этого у нас нет никакой надежды на успех.

– Понятно...

– Во-вторых, Борис, ты не сможешь все отменить, как только это начнется. Ты понимаешь это, не так ли?

– Я не думал об этом, – сказал Борис. Он замолчал. – Но теперь не сомневаюсь. Делай то, что должен.

Никольский кивнул. – Давай поговорим о том, к чему ты клонишь. В конце концов.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, как ты думаешь, Борис, чем все это кончится? К чему это приведет?

– Я хочу, чтобы этот человек исчез из моей жизни, – не задумываясь, сказал Смирин. – Я хочу, чтобы это испытание закончилось. Я же только что сказал.

Никольский стоял у книжных полок у двери и теперь медленно двигался по комнате, снова блуждая в кругах света, исчезая в темных углах, скользя вдоль неосвещенных пролетов книжных стен, проскальзывая в другой круг света. Наконец он остановился и подошел к Борису, который все еще стоял у библиотечного стола.

– Имей в виду, – твердо сказал Сергей, – что Израильянц установил правила, и они не подлежат обсуждению. Идешь в полицию: люди умирают. Не платишь выкуп: люди умирают. Держи все в секрете, или люди умрут. Он определил правила игры. У нас не так много места для операции.

Двое мужчин смотрели друг на друга.

– Хорошо, – согласился Борис.

– Предположим, ты заплатишь полный выкуп, который потребует Рубен, – продолжал Никольский. – И на этом все закончится? Или он захочет чего-то большего? И если он готов просто уйти с тем, что у него есть, ты не против? Даже если он убивает людей в процессе?

– Значит, ты веришь ему, когда он говорит, что хотя у него и будут деньги, он вернется и убьет близких мне людей, если я расскажу, что произошло? Если я пойду в ФСБ после этого?

Никольский перевел взгляд на Бориса.

– Он хочет, чтобы ты понял, что он полностью контролирует ситуацию. Эта смерть была акцией устрашения. Это была демонстрация твоей новой реальности. Он пошел на рискованную операцию ради тебя. Ты передашь это ФСБ после того, как все закончится, и ты подпишешь смертный приговор еще большему количеству людей. Он показал это тебе. Я говорю то же самое.

Никольский провел рукой по волосам.

– Продолжай повторять это про себя, Борис. Либо ты примешь его условия, либо погибнет еще больше людей. Тогда задай себе вопрос: если я соглашусь держать все в секрете, чтобы спасти много жизней, я не против, если этот парень просто исчезнет, когда все закончится... с деньгами... и убив одного, двух, трех, четырех?... моих друзей?

– Давай ближе к делу, – сказал Борис.

К этому времени у него разболелась голова, он был взволнован, взбешен и напуган. Но он знал, в чем дело. Он действительно еще не продумал все до конца. Он просто хотел избавиться от всего этого, предполагая, в глубине души, что в конце концов, даже если он потеряет миллионы евро, врага, его врага в конечном счете накажут. Как в кино, хорошие парни приходили и заботились об этом.

– Решение твоей проблемы может быть трудной, – сказал Никольский. – Я беру на себя ответственность за это. Но если я сделаю это для тебя, я не хочу, чтобы ты потом приходил ко мне с угрызениями совести, когда это будет выглядеть намного страшнее, чем ты себе представлял. Как только я начну, я не остановлюсь.

Сердце Бориса учащенно забилось. На улице было темно. За последние двадцать часов он почти не спал, и стресс, который он испытывал, делал его сон совсем не похожим на сон.

Он двинулся к Никольскому, пока они не оказались на расстоянии вытянутой руки.

– Есть ли вероятность, что я окажусь в тюрьме за то, что случится, когда ты начнешь?

Сергей с азиатской улыбкой посмотрел Борису в глаза.

– Ни малейшего.

– Тогда насчет угрызений совести вы говорите, что будет связано с тем, что может случиться с Рубеном?

– Совершенно верно.

На этот раз Борис заколебался на мгновение, прежде чем заговорить, но когда он заговорил, в его голосе не было колебаний.

– Тогда тебе не о чем беспокоиться. У меня не будет никаких угрызений совести из-за этого.

Они молча смотрели друг на друга, когда шатен вошел в кабинет с балкона, неся смартфоны и ноутбук Бориса.

– Все готово, – сказал он, проходя мимо них и поставив все на стол.

Они подошли к столу, и Никольский взял один из смартфонов и протянул его Борису.

– Никогда не упускай его из виду, – сказал он. – Он зашифрован. Макс даст тебе коды. Это связывает тебя со мной, с Максом и остальными. Это твой спасательный круг. Ноутбук готов. Максим даст тебе шифровальные коды и для этого. Мы будем использовать оба смартфона и ноутбук для связи.

Смирин кивнул головой.

– По большей части ты просто делаешь все, что должен, чтобы выполнить требования Израильянца. Имей в виду, за тобой обязательно будет установлено наблюдение. Ты ничего не сможешь с этим поделать без дальнейших ответных мер со стороны Рубена, но знай, что это будет.

– Сколько? Какого рода?

– Не очень много. Люди Израильянца не хотят привлекать к себе внимания. Так что они не собираются роиться. Большинство из них будут мобильными. Фургон, пытающийся поймать обрывки телефонных разговоров. Может быть, немного фотографирование. Но это будет очень осторожно. Он не будет на тебя давить, но будет наблюдать.

– На данный момент я намерен действовать как можно быстрее, чтобы попытаться спасти жизни. И это тоже сэкономит деньги. Запомни: если ты не получаешь от меня вестей, это не значит, что меня нет рядом. Нужно столько всего устроить. Я почти не буду спать. Общайтесь так часто, как хотите. Ты не всегда получишь меня, но ты всегда можешь получить Макса. Я свяжусь с вами, как только это возможно для меня, чтобы сделать все необходимое. Так, хорошо, Макс закончит инструктаж по процедурам связи. Я собираюсь прямо сейчас договориться о пилоте. Кто-нибудь заедет за тобой в течение часа и отвезет на взлетную полосу.

Смирин кивнул. Его мысли уже уносились так далеко и так быстро вперед, что он почти одновременно вел в голове два разговора. Все, о чем он мог думать, – это как вывезти Раису из Турции и отправить домой.

Глава 17

ЕКАТЕРИНБУРГ

Израильянц медленно расхаживал взад и вперед по веранде, примостившейся на берегу реки, держа руку в кармане и покуривая сигарету; дым голубым дыханием уносился от него в темноту. Время от времени он останавливался и смотрел в ночь.

В том направлении, куда он смотрел, смотреть было не на что. Далеко внизу сапфировая поверхность широкой реки извивалась в кобальтовой тьме, а по другую сторону длинный склон поднимался к черным холмам с редкими огоньками, мерцающими сквозь густой лес. Дом, который привлек его внимание, был прямо перед ним, в полутора милях по прямой.

– Мы услышим о нем завтра, – сказал Израильянц. – Сколько "жучков" они уничтожили?

– Пока что с полдюжины. – ответил человек, стоявший напротив.

– Я же говорил тебе, – усмехнулся Рубен, – он будет таким предсказуемым, надменным ублюдком. Так как чертовски уверен, что никто не будет прослушивать его квартиру и это сойдет ему с рук. Хотел бы я видеть его лицо, когда он понял, что натворил. Он покачал головой с усмешкой. – Мне пришлось бы искать другой предлог, чтобы убить Свиридова, если бы Смирин оставил "жучков" на месте. – Он фыркнул. – Будет приятно поработать с этим бизнесменом.

Он курил.

– Но я не могу понять, почему мы не поймали его ни на одном из "жучков", которые все еще там. Мы даже не слышали, как он кашляет или мочится.

– Мы забрали техников.

– Я знаю, Карен. Но мы не заберем Смирина. Что он делает?

– Ты напугал его до смерти, Рубик, – сказал Манасян. – Возможно, он даже не дышит.

Карен Манасян был европейским руководителем операций Израильянца. В свои тридцать пять лет Манасян был широкоплеч и красив в кавказском любовном смысле этого слова. Он был самоуверен, сосредоточен на себе и легко применял насилие.

Когда у Израильянца были дела в России или государствах бывшего СССР, именно бывший офицер армянской разведки Манасян следил за тем, чтобы все шло как надо. Его команды заложили основу. Его команды управляли разведкой. Его команды обеспечивали жестокость, когда требовалась жестокость. Например, именно люди Манасяна переправили Израильянца через границу на грузовике Берика Чекмезова. За годы службы он научился передавать плохие новости низшим чинам. Если они совершали ошибки, он давал им шанс исправить их. Еще одна неудача, и они исчезали. Другие занимали их место, прекрасно зная, что случилось с теми, кто был до них. Ошибки предшественников никогда не повторялись. Исключений не было.

– А как насчет людей, убирающих дом? – спросил Израильянц.

– Только техники. Наш парень на земле не подобрал никакого оружия. У Смирина очень качественная служба безопасности в "Агрохиме", и он, вероятно, знал этих парней через свои связи. Он проводит очень сложную операцию. Похоже на обычную уборку, как мы и ожидали. Ничего больше.

– И ты думаешь, что это те люди, которым он звонил из автомата?

– Наверное. Он не мог этого вынести. Хотел сделать что-нибудь как можно быстрее.

Рубен широко расставил ноги, медленно затянулся сигаретой и уставился на ночную реку. Над водой медленно двигалась лодка, удаляясь от города. Его огни отражались от сапфира, а звук мотора доносился с утесов.

– Я пытаюсь представить, – сказал он скорее себе, чем Манасяну, – о чем он думает. Этот человек осторожен. Он не делает больших ошибок. Он взвешивает все " за " и "против", следует правилам и принимает безопасные, разумные решения. Он предсказуем, как мы видели. Теперь, как он реагирует на осознание того, что он несет ответственность за смерть своего друга?

– Он будет снова и снова прокручивать в голове, как это случилось, – продолжал Израильянц, отвечая на собственный вопрос. Он еще раз подтвердит в уме, что я не говорил: "не убирай дом". Тогда он подумает, "Так, я должен попробовать, чтобы прочувствовать это. Этот сукин сын Рубен непредсказуем. Я должен прочитать его мысли. Как, черт возьми, я это сделаю?"

Израильянц курил, облокотившись на перила пристани и вглядываясь в ночь, как будто крошечные огоньки домов вдалеке были картами гадалки, и он видел там ответы на все свои вопросы.

– А потом, – бормотал Рубен, – он начнет сходить с ума. Осторожный человек находит очень напряженным иметь дело с непредсказуемостью. Он не видит никакого способа выяснить это. И это начинает его утомлять. Это начинает его грызть. И это хорошо.

Карен Манасян слушал шефа. У этого человека не было равных в том, что он делал, и работа на него всегда была тренировкой в извращенности. С годами Израильянц превратился из обычного боевика в наркотических войнах, из культуры, которая разводила убийц, как личинок, и относилась к ним с таким же уважением, в своего рода философа в деле смерти. Время, затрачиваемое Израильянцем на изучение психологической биографии человека, на котором он сосредотачивал свое внимание, в этом деле было основательным. Вот почему его так боялись те, кто знал достаточно, чтобы бояться его. Вот почему он был так эффективен.

Карен понимал, что от одной этой работы он станет богатым человеком. Но за это была цена. Когда работаешь с Рубеном, всегда есть цена. Если этот человек чувствовал, что не получает от жертвы деньги, если ему не платили выкуп, это обычно означало какие-то страдания. Прежде чем все заканчивалось, Израильянц требовал сделать что-то, что причинит тому человеку боль, физическую или эмоциональную, и именно поэтому Манасян поклялся себе, что будет работать с этим сумасшедшим в последний раз.

У Манасяна зазвонил мобильный телефон, и он вытащил его из кармана и отвернулся от перил мостка. Опустив голову и прислушиваясь, он начал лениво ходить по дворику. Израильянц обернулся и посмотрел на него. Ему нравились телефонные звонки во время подобных операций. Это означало действие. Все, что происходило хоть рядом хоть далеко, было в его пользу. Колеса повернулись, план двинулся вперед.

Он щелкнул окурком сигареты, и она описала высокую, искусную дугу и приземлилась в тазу с водой, плавая в аквамариновом свете. Он наблюдал за Манасяном, который теперь стоял рядом с рекой, и половина его тела, обращенная к Рубену, мерцала бирюзовым светом, отраженным от поверхности воды. К тому времени, как он снова добрался до Израильянца, разговор уже подходил к концу. Он щелкнул, закрывая телефон и снова присоединился к Рубену на мостике.

– Это был Меликсет в Анталье. Его информатор в отеле где проивает жена Смирина, только что сообщил, что ей звонили пару часов назад. К сожалению, это все, что он знает. Информатор был не в состоянии отследить звонок. – Манасян посмотрел на часы. – В принципе, ничего необычного.

Израильянц вытащил из кармана потрсигара еще одну сигарету и закурил. – Полагаю, все же завтра утром госпожа Свиридова и госпожа Смирина отправятся домой.

Рубен медленно улыбнулся, а потом его улыбка переросла в мягкий, радостный смех. – Черт возьми, я люблю этого парня, Смирина. Делать это женщине на расстоянии было бы так неудобно.

Израильянц снова повернулся к темной долине, к своим мыслям, слегка наклонился, облокотившись на перила. Манасян отступил на шаг и снова достал мобильник. Он посмотрел наверх, где двое его людей стояли на посту, наблюдая за улицей перед домом. Он бросил взгляд на тени рядом с домом, где он едва мог различить черный силуэт Рустама, личного телохранителя Израильянца, сидевшего в тени. Это Рустам забрался на крышу скотоводческого грузовика вместе со своим боссом. Он всегда был рядом, как больное воспоминание, от которого невозможно избавиться.

Манасян оглянулся на шефа. Его спина была слабо освещена, когда он смотрел в ночь. Клуб дыма от сигареты вылетел у него из головы и потек длинной голубой струйкой. Волосы у него горели, как в огне.