Текст книги "Игры маньяков (СИ)"

Автор книги: Юрий Салов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Это должно быть интересно, – сказал он, протянул руку к компьютеру и ввел адресную строку.

Двое мужчин слушали, как Борис Смирин сказал жене ровным, безжизненным голосом, что он собирается сделать все, чтобы остаток выкупа был обработан и отправлен фирме "Транском Трэйд". Если это то, что нужно, чтобы покончить с этим кошмаром, сказал он, тогда он сделает это. С него хватит. Между ними состоялся короткий разговор, а затем все закончилось.

Израильянц сидел за столом, словно загипнотизированный, наклонившись вперед и слушал запись, поступавшую с одного из ноутбуков.

– Сыграй еще раз, – сказал он, и Манасян щелкнул пальцами по клавишам, и они снова послушали.

– Сукин сын, – тихо сказал Израильянц, когда запись закончилась во второй раз. Он встал. – Мы очень близки к цели, Карен, – сказал он. – Очень близки.

– Еще двадцать четыре часа, – сказал Манасян, нажимая клавишу, чтобы закрыть файл.

– Возможно.

– Может быть, раньше, – сказал Манасян, нажимая еще несколько клавиш, чтобы проверить сообщения. он действовал подчеркнуто неторопливо.

Карен проверил еще несколько файлов, получая регулярные ежечасные сообщения от каждой из своих команд. Ничего не происходит. Когда он снова взглянул на Израильянца, то с удивлением увидел, что тот кипит от злости и смотрит на Манасяна.

– Я хочу получить голову жены Смирина, – сказал Израильянц. – Она будет моим прощальным подарком ему. Когда со счетов "Транском Трэйд" будут сняты последние деньги, я хочу, чтобы ты с ней разделался. Тогда посмотрим, захочет ли он последовать за мной в Новую Зеландию.

Манасян внутренне съежился. Ни одна из этих операций не стоила для него ни гроша ломаного, если он не выберется из них живым и здоровым. Но для Израильянца двух тел было недостаточно. он получал удовлетворение от унижения соперника. Израильянц не в первый раз оказывал чрезмерное давление на осуществляемую операцию только потому, что хотел, чтобы кого-то убили. И да, пока все шло хорошо. Это был его мачизм в чистом виде. Но Манасян не сомневался, что в один прекрасный день этого сукина сына убьют.

Он уже собирался сказать, что начнет собираться, когда его компьютер пискнул, и он повернулся, чтобы увидеть входящее сообщение от Арташеса из команды "Наружки". Карен взглянул на Израильянца и решил подождать, пока тот откроет файл.

Глава 38

К тому времени, как Никольский спустился с холма на дорогу, он весь взмок от пота. Его ботинки были набиты камнями и ветками, сосновые иголки забрались под рубашку и вонзились в кожу в дюжине зудящих мест. Он просигналил своей команде и подождал пару минут в лесу, который густо рос по обеим сторонам дороги. Когда его помощники подъехали, он мгновенно залез внутрь.

Георгий Нечаев снял домик в полукилометре от дома Бориса, небольшую деревянную хибару, построенную в пятидесятых годах и спрятанную в лесу. Собственно говоря, это была хозяйственная постройка, в которой ранее хранился разнообразный охотничий и лесничий инвентарь, а также корма для прикормки обитателей этих обширных угодий. В дальнейшем хибара была несколько перестроена для временного обитания высокопоставленных охотников. сейчас это строение представляло собой заброшенную свалку. Маленькие комнатки были пусты, пахли плесенью и кишели тараканами и клопами.

Трое членов экипажа уже пообедали и оставили ему на столе несколько кусков пиццы. Усталый, он съел их без аппетита, сидя на полу в кухне, прислонившись спиной к стене. Он запил остывшие кусочки холодным кофе, когда услышал, как открылась входная дверь.

Он услышал отрывистую речь Ярослава: когда он прислушался, к разговорам своих помощников, то услышал, как один из них ответил: "кухня."

Ярослав, русский из Приднестровья, с которым Никольский познакомился когда-то в Украине, работал обычно с командой, состоявшей как правило из трех человек. Иногда один из них был женщиной, но в основном это были мужчины, и их никогда не было больше четырех. Сам Кирилл был невысокого роста, среднего телосложения, чуть смуглый, с темными волосами, не мускулистый, ничем не примечательный. Его лицо было совсем обычным, и он просто делал то, что от него требовали. В общем, его команда всегда была вариацией его самого, обычной на вид, незаметной, наблюдательной.

Ярослав прошел на кухню и направился прямо к Сергею, как будто знал, где тот будет сидеть. Никольский уже поднялся, и мужчины обнялись-обычный для Ярослава обряд, служивший для него связующим звеном в любой операции. Он повернулся к трем членам своей команды, одетым по-летнему легко.

– Дмитрий, – сказал он, указывая на мужчину с широко расставленными глазами и мягкой улыбкой, его темные волосы были туго завиты, как у африканца.

– Тимур... – он указал на очень худого молодого человека с серьгой в ухе и красивым ртом.

– Олег ... – это был единственный блондин в группе, самый старший на вид, лет тридцати пяти. Он ни на кого не смотрел.

– Хорошо, – сказал Никольский. Он видел Тимура и раньше, но двух других не знал. – Все здесь, – сказал он, выходя из кухни на длинное крытое крыльцо, выходившее на густой сосновый лес. Крыльцо было завалено рюкзаками и другими сумками, принадлежавшими команде фургона, которая провела здесь ночь. Никольский схватил картонную коробку, стоявшую у стены, швырнул ее на середину комнаты и сел на пол. Остальные последовали его примеру, образовав свободный полукруг перед ним.

Никольский начал раздавать фотографии дома на вершине холма вместе с несколькими картами: план улицы, план дома, план местности. Четверо мужчин молча передавали друг другу фотографии и карты, в то время как Никольский перебирал сведения, которыми они располагали до сих пор, признавая свои слабости, зная, что каждый оставшийся без ответа вопрос создает для них риск.

В течение следующего часа он подробно рассказывал о ходе операции, описывая, как следует поступить с различными группами, собранными Манасяном, снова и снова подчеркивая важность абсолютной тишины и отсутствия следов их присутствия.

– Никаких доказательств нельзя оставлять. Ни брошенных машин, ни оружия, ни гильз, ни тел, ни крови. Ничего.

– Это невозможно, – сказал Ярослав. – Не с таким количеством целей. – Он просматривал список машин и телохранителей, составленный бригадой наблюдения Никольского накануне вечером. – Не хватает исходных данных. Слишком мало времени для планирования. Слишком много целей.

– Я понимаю, – сказал Никольский. – Но мне не нужен полный улов. Я просто говорю, что то, что ты берешь, должно быть чистым. У нас тут кое-что намечается. Вы видели в файле, что Карен Манасян организовал эту операцию. В прошлом он следовал довольно обычной тактической дисциплине и процедуре. Все подвижно. Все разделено. Самое главное: при первых признаках проблем все исчезают. Никакого обсуждения. Они уходят.

Он оглядел каждого из них.

– Я хочу, чтобы вы уничтожили их как можно больше. Но если риск обнаружения слишком велик, если вы не можете сделать это тихо, не трогайте их.

– А Израильянц?

– Ваша главная цель-изолировать его в этом доме. После этого я буду за него отвечать.

Последовала удивленная пауза. Ярослав притворился, что разглядывает карты на полу перед собой. Но никто не собирался просить Никольского рассказать подробнее.

Через несколько секунд Ярослав встал и подошел к кухонной раковине. Он сунул сигарету под кран и бросил мокрый окурок в пустую коробку из-под пиццы. Он вернулся на крыльцо и прислонился к дверному косяку. Все вспотели. Густые сосновые заросли не давали возможности ветру проникнуть в дом через застекленную веранду. Она была неподвижной, гнетущей. В полуденной жаре стрекотали кузнечики.

– Изолировать его, – сказал Ярослав. – Это проблема.

– Да, – сказал Никольский. – Я понимаю.

Ярослав наклонился и взял свою копию записей, которые были приготовлены для них. Он посмотрел на остальных членов команды.

– Манасян живет в том же доме, – сказал он. – С телохранителем и водителем. А еще есть телохранитель и водитель Израильянца. Это шесть человек. скольких человек вы хотите устранить?

– Оставить его одного, если возможно.

– А если это невозможно?

– По крайней мере, мы должны вытащить оттуда Манасяна. И двух его людей.

– Любое лобовое столкновение вызовет перестрелку, – отметил Ярослав.

Никольский кивнул.

– Не могу гарантировать, что этого удастся избежать.

– Мы не знаем их распорядка, расписания, ничего. – Ярослав взглянул на отчет разведки.

– У нас едва хватило времени выяснить, сколько их, – сказал Никольский.

На крыльце на мгновение воцарилась тишина, каждый советовался со своими мыслями. Никольский знал распорядок дня и ждал, позволяя своим сотрудникам делать то, что они должны были делать. Все мужчины должны были прочитать файл на Израильянца, чтобы они знали, что это за человек, которого они преследовали.

Все команды действовали под одним и тем же правилом эгалитаризма. Сергей собрал лучших людей, которых смог найти, и доверился им. Поскольку его команды были маленькими, любой человек мог повлиять на любую операцию. Все должны были отработать идеально, иначе ничего не получится. Маленькая команда в его понимании была похожа на прекрасные механические часы-все детали были необходимы, ни одна не расходуема.

Вот и сейчас Никольский создал команду в соответствии с некой восточной интуицией. Так или иначе, имело значение, кто был целью, и люди, которых он выбирал для каждого конкретного задания, казалось, имели отношение к тем людям, за которыми они шли. Сергей сказал, что это имеет значение для синергии насилия, которая является потенциальной в каждой миссии. Он говорил об этом неопределенно, но Ярослав знал, что это важно для шефа и для успеха команды. Не имело значения, что это казалось нелогичным. Давным-давно он понял, что логика-лишь часть этого дела, иногда удивительно малая его часть.

Никольский прервал молчание. Он должен был сказать это прежде, чем кто-нибудь заговорил.

– Послушай, я знаю, что в этой операции есть дыры, – сказал он, – и мы, увы, не заткнем их все. Все дело в риске. стопроцентной гарантии нет. Но я просто хотел, чтобы ты знал, что я знаю, что втягиваю тебя в неприятности. Ярик, ты должен знать, что я так не работаю. Но я не мог упустить шанс заполучить Рубена Израильянца. И, к сожалению, этот шанс нужно было использовать быстро, или вообще пройти мимо.

Не было никакого ответа от любого из них. Эти люди не испытывали никакой эмоциональной потребности похлопать шефа по плечу и сказать: "все в порядке, мы понимаем".

– Думаешь, эти парни из армянской разведки? – спросил Ярослав у Никольского.

– Это мое предположение. Это только предположение.

Все снова замолчали, глядя на карты, думая, проигрывая все в уме, пытаясь увидеть худшее.

– Ладно, – наконец сказал Ярослав, поднимая глаза, – Давай решим. У вас есть оговорки, мы обсудим их здесь и сейчас. Идти или не идти, прямо сейчас.

Он повернулся налево и посмотрел на Дмитрия, который без колебаний кивнул. Ярослав перевел взгляд направо, на Тимура. Тимур задумался, рассеянно водя изящным пальцем по мочке украшенного сережкой уха. Потом кивнул. Наконец он посмотрел на Олега, который сидел, прислонившись к стене, рядом с Никольским.

– Мне не нравятся скудные сведения. – У блондина был довольно сильный украинский акцент. – Мне не нравится, что ты решил этим заняться в последнюю минуту. И изолировать Израильянца ... это словно как разворошить осиное гнездо.

Он посмотрел на Никольского.

– Но я читал досье этого засранца и хотел бы помочь тебе с этим. И у тебя репутация, которая омывает кучу дерьма. – Олег кивнул. – Я не против.

Ярослав резко повернулся к Сергею.

– Мы в деле, – сказал он. – А теперь мы хотели бы взглянуть на наших подопечных. Во-первых, мы начнем с того, кто где находится, чтобы мы могли начать устанавливать приоритеты, и чтобы побыстрее добраться до Израильянца. Все сводится к этому.

Глава 39

Никольский вспотел. Он был поражен. Мужчина сидел там же, где и накануне, но теперь он был одет. Почти. На нем были брюки от костюма. Без обуви. Без рубашки. Его кожа местами блестела от пота. Его волосы были зализаны назад водой.

Никольский видел, как он вошел в сырую ванную. Стоя рядом с пластиковой занавеской для душа, украшенной бирюзовыми рыбками, замерзшими среди поднимающихся голубых пузырьков, он сунул голову под кран и пустил на нее холодную воду. Затем он встал и, позволив воде стекать по шее и обнаженным плечам, зачесал назад редеющие волосы.

Затем он вернулся в комнату и сел в кресло у окна. Он положил лодыжку одной ноги на колено другой. Его брюки обмякли от жары, и Никольский представил, как под ними выступил пот.

Сергею нравилось с ним разговаривать.

– На каком ты сейчас этапе со своим списком? – спросил он.

– Четверо из пяти.

Никольский кивнул. Должен ли он был сказать, что это хорошо? Он промолчал.

При полуденной жаре в комнате ужасно пахло сыростью. Эта квартира была только на краю реальности. реальностью этого человека было прошлое, а будущего вообще не было, или его было так мало, что его невозможно было измерить. Занавески на окнах были кремовыми от старости, белыми и такими же далекими и непоправимыми, как дети, игравшие на карусели.

– Ты можешь их назвать? – спросил Никольский.

– Только ты, Сергей, мог спросить об этом. – человек помолчал, а потом продолжил: – Саркисянц. Зейналов. Амбарцумов. Mусташев.

Он произносил их имена так, словно читал молитвы по четкам. Выдохнул слова. Каждый слог был произнесен с точностью, остро пахнущей воспоминаниями. Это была декламация, которая почти вытягивала из Сергея одинаковый ответ после каждого имени:

– Да. Да. Да. Да.

Цикады и кузнечики жужжали в высокой сухой траве, которая росла вокруг сломанных качелей.

– И кто остается? – произнес Николаев.

Мужчина посмотрел на него. Он стоял у окна, за которым июльское солнце просвечивало сквозь листья смородины. Свет за прогорклыми занавесками создавал прозрачную светящуюся завесу позади него. В этом освещении черты его лица иногда становились более глубокими, почти делая его силуэтом. Но белки его глаз оставались отчетливыми-яркие осколки в грязной тени.

– Еще один, – сказал мужчина, не называя имени.

– Ты боишься не закончить? – вкрадчиво спросил Никольский.

– Нет.

– Почему?

– Нет никакой спешки.

– Тогда зачем ты сразу приехал?

– Понятия не имею. Чтобы закончить все.

– И что потом?

– Понятия не имею.

– Странно слышать от профессионала.

– Просто чтобы сделать это.

– Завершение?

Это слово прозвучало странно в устах такого человека, как Сергей. но оно всплыло, это слово в мозгу Сергея, и удачно.

– Наверное.

– Нет. Нет никакого завершения. Ты понимаешь.

Вот почему не было будущего. Она никуда не денется. И этот человек никуда не денется. Как и Стрела Зенона, он оказался там, где был, в одно мгновение. Его существование было внутри континуума, который не был ни прошлым, ни будущим, ни уходом, ни приходом. Все было целым. И все же, подобно стреле, он чудесным образом продвигался вперед между мгновениями, где не было ни времени, ни памяти, ни надежды, ни разочарования.

Этот человек не был обычным. Может, он и был таким до того, как это случилось, но не теперь. Некоторые мужчины возвышаются над обыденностью из-за того, кем были их отцы, или из-за количества денег, которые они заработали, или из-за чего-то, что они сделали, или из-за женщин, с которыми они спали, жили или были женаты. Но этот человек поднялся над обыденностью из-за того, что с ним случилось, из-за того, что он видел и с чем жил... и из-за того, чем он стал в результате.

Появилась муха и села на голое левое плечо мужчины. На солнце она отбрасывала на ключицу тень вдвое длиннее, чем обычно. Мужчина посмотрел на него, чтобы понять, что он почувствовал, затем проигнорировал. Муха думала, и ее хозяин тоже. Двигаясь рывками, муха опустилась в вогнутую впадину рядом с шеей человека, которая называлась "рельеф трапеции". Муха осталась там, вне поля зрения.

Никольский задумался.

Муха, должно быть, сидит в идеальном квадратном сантиметре достаточно глубоко, чтобы скрыть ее. Какова вероятность того, что муха, расположившись таким образом, потеряется в анатомии человека?

Мужчина поднял правую руку, лежавшую на подлокотнике кресла, и вытер пот, струившийся из-под другой руки. Никольский смотрел, как муха сейчас улетит куда-то в комнату. Но этого не произошло. Теперь обе руки мужчины снова лежали на подлокотниках кресла. Он негромко кашлянул и ничего не произошло. Как будто муха заползла в крошечное потайное отверстие и вошла в тело человека.

– Сегодня вечером, – сказал Сергей.

Мужчина не отреагировал. Никольскому стало жаль его. Это была не жизнь, по крайней мере, по меркам Сергея. Только несколько вещей поддерживали жизнь этого человека. И после того, как все пятеро закончат свой путь, он найдет утешение в самоубийстве. Это было предсказуемо, как ночь. Никольский слышал это в его голосе.

Но Сергей знал, что это несправедливо. Один человек, оценивающий жизнь другого, всегда несправедлив, или неуравновешен, или не понимает. На самом деле вы никогда не знали, что такое жизнь другого человека, и даже если бы вы думали, что знаете, вы бы все равно не поняли. Нужно было долго жить в своем воображении, чтобы подойти к жизни другого человека с сочувствием или искренним пониманием.

– Это Рубик Израильянц, – просто сказал Никольский. – Я нашел его.

Человек перестал дышать. Движение в грудине просто прекратилось. Он медленно превратился в воск, и его глаза стали стеклянными. Хотя он и раньше потел, теперь он начал сильно блестеть, как будто всепоглощающее чувство высосало его дыхание и сгустило его в маслянистый концентрат, который теперь сочился из каждой поры.

Потом что-то привлекло внимание Сергея. Муха на плече мужчины подползла к краю рельефа трапеции. Она остановилась, ее черная голова только что показалась на краю тела. И там ее ждали.

Глава 40

– Я не знаю, что и думать, – сказала Раиса.

Нечаев ушел вскоре после того, как закончил свой рассказ об Ахмеде Ясине, и она пошла прямо к раковине, чтобы налить стакан воды, пока Борис шел с ним к машине Нечаева. Теперь он ушел, а Борис только что вошел через кухонную дверь. Раиса стояла, прислонившись спиной к раковине, со стаканом воды в руке и уперев руку в бедро.

Борис посмотрел на нее и покачал головой, затем подошел к холодильнику и достал бутылку пива. Он откупорил бутылку и сделал большой глоток. Чувствуя усталость, он сел на один из стульев рядом, поставил бутылку и потер лицо и глаза обеими руками.

– Вот что я тебе скажу, – сказал он. – Это была чертовски удивительная история. Мне трудно это оценивать. Сергей сам рассказал нам-в нескольких словах-что он делает. Признай, Рая, мы довольно наивны в таких вещах. Мы просто ... наивны.

– Я не думаю, что этот выбрал эту историю случайно, как он утверждал, – сказала Раиса. – Это связано с тем, что происходит сейчас. Что-то еще происходит с этим Израильянцем.

– Да, уверен, что-то происходит. Мы были бы не только наивны, но и глупы, если бы думали, что все идет по плану. Черт, это же Сергей нам сказал. Что мы просто часть этой истории. Как бы мрачно это ни было для нас, чем больше мы знаем, тем хуже.

Он посмотрел на веранду. Впервые за несколько дней он подумал о собаках. Дерьмо. Словно прошло несколько лет.

– Эта женщина, – сказала Раиса, – и дети...

Он знал, что сейчас произойдет.

– Это заставляет тебя думать о нас? – спросила она.

– Да, – он сказал честно. – определенно.

– А что, если он хочет заполучить Рубена так же отчаянно, как того алжирца?

– Ты хочешь, чтобы я был честен с тобой, – сказал он, переводя взгляд с веранды на жену, – вероятно, это так.

Она уставилась на него. Раиса могла справиться с шоком. Она возьмет себя в руки и разберется с этим.

– Я думаю, это часть того, что говорил нам Георгий, – сказал Борис, – предоставляя нам читать между строк. Возможно, он не знал, что или как много Сергей рассказал нам, но я думаю, что он пытался заставить нас понять масштаб нашей ситуации. Что дело не только в нас.

Раиса молчала.

– Но это еще не все, – продолжал он. – Это совсем другая ситуация. Только представь ... имена в этом списке. Эти люди ... все обстоятельства разные. Они разбросаны по всему миру, живут во всевозможных ситуациях, в пещерах, в особняках. Одни образованные и интеллектуальные, другие совсем невежественные. Это должно быть невероятно сложно. Я думаю, мы совершим ужасную ошибку, если подумаем, что каждая из этих ситуаций одинакова, что мы можем предсказать, как одна разыграется, основываясь на том, как разыгралась другая.

Жена продолжала молча слушать его.

– Вот что я тебе скажу, – сказал он, поворачиваясь к ней. – Возможно, нам было бы легче, если бы мы знали так много правды – я не скажу всей правды, но, по крайней мере, так много. Но он не мог нам сказать. И если бы мы не приперли его к стенке, он бы нам не сказал.

Он сделал еще один большой глоток пива. Было холодно. Это было хорошо. И это напомнило ему о том, что было до всего этого, когда зло было чем-то в книгах или фильмах, когда жизнь была простой, и он даже не знал об этом.

– Но я должен сказать, что, как бы я ни был напуган, то, что мы знаем сейчас, изменило ситуацию. Если это то, что говорят Сергей и Георгий... мы должны оставаться здесь. Нам придется сотрудничать с этими парнями.

– Помогать им убить кого-то? – недоверчиво спросила Раиса.

Борис сосредоточился на ней.

– Подумай об этом, Рая. Если они говорят нам правду, тебе нравится работать против них?

– Ну, я не чувствую себя хорошо, помогая им.

– Именно.

– И ты тоже все время говоришь: "если они говорят нам правду".

– Послушай, Рая. Мы ничего... ничего ... не можем поделать с этой дурацкой ситуацией. Мы просто должны сделать все, что в наших силах. Я знаю, это звучит неубедительно, но какие, черт возьми, у тебя есть другие варианты?

Через кухонное окно он увидел, как охранник прошел через кованые железные ворота в каменной стене, которые вели к бассейну, и пересек двор к веранде.

Была середина дня. Казалось, до темноты еще целая вечность, но в то же время все вокруг неслось с такой скоростью, что могло запросто выйти из-под контроля.

Дверь с веранды открылась, и вошел охранник.

– Извините, – сказал он. – Я собираюсь еще здесь осмотреться. Витя идет сюда с другой стороны дома.

– Хорошо, спасибо, – сказал Борис. Он подошел к двери и посмотрел в окно на высокого мужчину, быстро шагавшего по аллее с "МП-5" за плечами на виду.

– Обычная рутина, – сказал Виктор, входя в кухню, пока Борис выглядывал наружу. – Всегда требуется время, чтобы почувствовать себя комфортно в новой ситуации, – добавил он как бы между прочим. Оба новоприбывших исповедовали принцип "никогда не проявляй беспокойства, потому что это пугает клиента".

Борис смотрел охраннику вслед, пока тот не скрылся за углом.

– Это просторное место, – сказал он. – Здесь есть где поудобнее устроиться.

– Он привык, – сказал Виктор. – И Костику это нравится, что еще важнее. – Он повернул голову, слегка наклонив ее к наушнику, и посмотрел на Бориса.

– Костя хочет, чтобы ты спустился в сад.

Борис выглянул наружу и увидел, что тот возвращается из-за деревьев в дальнем конце аллеи. Он вышел на улицу и направился ему навстречу.

– Ты в последнее время здесь фотографируешь? – Спросил Константин, ставя ногу на валун на краю рощицы и завязывая шнурки.

– Фотографии?

– Да, здесь. – Он поднял вторую ногу и завязал шнурок. Борис увидел наушник и крошечный микрофон, приклеенный к щеке и изогнутый к губам.

– Нет.

Бодигард сунул руку в карман и показал Смирину черный пластиковый диск-крышечку от емкости с пленкой.

– Что-то новенькое, – сказал он. – Кажется, к вам кто-то приходил.

Он поднял голову и прищурился от яркого света, косо падавшего в дальнем конце аллеи. – Пошли, – сказал он Борису, и они пошли по аллее.

Константин остановился там, где передний угол сада выходил на аллею. Подпорная стена, облицованная каменными блоками, возвышалась на уровне плеча в том месте, где начинался сад, следуя за медленно раскачивающейся наружу аркой, которая огибала дом и бассейн, а затем спускалась к естественному склону в дальнем конце сада.

Константин стоял спиной к фруктовому саду и смотрел на дом, пытаясь понять, что мог бы увидеть человек, если бы смотрел на дом с этой выгодной позиции. Бориса затошнило, когда он снова осознал, насколько уязвимы были они с Раисой под наблюдением Израильянца в последние несколько дней. Израильянц в буквальном смысле мог их ликвидировать в любое время, когда хотел.

Не говоря ни слова, Константин прошел через две каменные колонны, где раньше были старые ворота, и они с Борисом двинулись по дуге низкой подпорной стены. Они прошли через сад, и медленно продолжили свой путь между деревьями, при этом Константин внимательно оглядывался по сторонам.

Внезапно Константин остановился. Он уставился в землю. Дикая трава, которая там росла, была примята, земля взрыхлена, серповидные отпечатки каблуков кое-где виднелись на пыльной поверхности.

Ему не нужно было ничего объяснять Смирину. Когда Борис подошел, они оба стали озираться по сторонам.

– Он был здесь, – сказал Константин, и начал ходить взад и вперед вдоль основания стены.

Борис не понимал точно, что охранник ищет, но его приглушенная настойчивость напомнила ему о собаке, которая учуяв свежий запах, постоянно обнюхивает землю. Он были методичен и педантичен.

Внезапно Константин остановился и опустился на колени, широко расставив ноги. Он уставился на подпорную стену прямо перед собой. Камни были стандартного размера-тридцать восемь сантиметров в ширину, девятнадцать в высоту и двадцать восемь в глубину. Твердые блоки из известняка.

Он пристально смотрел на них, его глаза скользили по рядам, пока они поднимались вверх. Постепенно он поднялся с колен и присел, потом снова встал. На уровне пояса он протянул руку и схватил один из камней. Он был тяжелым, и Борис помог ему, когда они вдвоем вытащили камень и бросили его на землю.

За камнем была выемка, и Константин просунул туда руку по локоть и что-то схватил. Когда он вынул руки, то держал в них темный переливающийся на солнце ноутбук и прозрачный пластиковый пакет, который выглядел так, будто его использовали для защиты ноутбука.

– Похоже, гость ушел в спешке, – сказал он.

Глава 41

– Я сейчас работаю над этим, – сказал Хазанов, – но шифровка чертовски хороша. Я не могу обещать, сколько времени это займет.

Они были в гостевом домике, и говорили по громкой связи. Смирин не знал, где он, и Сергей не сказал. Но в секундном замешательстве разговора послышался отдаленный шум лодочного движения.

– Послушай, Борис, – сказал Никольский, – это моя ошибка. Я стал небрежным. Меня беспокоит, что этот парень меня сфотографировал. Мы не узнаем, сделал он это или нет, пока Марк не взломает шифр. Если бы он это сделал, Израильянц испарился бы. Возможно, он уже ушел. Мы можем крутиться здесь и даже не знать об этом. Но если он опознал меня... если Израильянц узнает, что я здесь, это будет плохо. За это придется дорого заплатить, Женя.

Послеполуденная жара загнала их внутрь. Солнце палило нещадно в ясном небе, и ничто не мешало жаре, пока горизонт не поглотит свет. Манасяну еще предстояло открыть письмо от Арташеса. С вложением. Что-то заставляло его быть осторожным, не говорить Израильянцу, что у него есть. Он взглянул на Израильянца, который расхаживал взад-вперед перед окнами, выходящими на террасу.

Манасян открыл папку. Никакого сообщения, что было странно. Он открыл первый прикрепленный файл с фотографиями. Знакомая аллея деревьев, ноги людей под пологом деревьев, стоявших перед гостевым коттеджем. Двое мужчин и женщина. Он догадался, что это Смирины и один из техников. Второй снимок: два техника на веранде и три человека, все еще стоявшие у входной двери коттеджа. Кроме техников, о которых они уже знали, в игру вступил еще один человек. Третья фотография: камера Арташеса сфокусирована на неизвестном мужчине, который покинул резиденцию Смирина и пошел по аллее один. Четвертый и пятый файлы изображений были взяты из другого положения, а не с подпорной стенки. Неопознанный мужчина на опушке леса, в его левой руке телефон. Но угол был плохой, в основном со спины. На последнем снимке мужчина, входя в лес, оглянулся, и его глаза были видны поверх руки, в которой он держал телефон.

Манасян сидел, облокотившись на обеденный стол, и поглаживал усы указательным пальцем, прижав большой палец к подбородку. Его палец остановился. Все, что крутилось у него в голове, так много деталей, которые он готовил целый месяц, чтобы сбалансировать в своем плане, внезапно остановилось. Все чувственное восприятие испарилось, кроме зрения, а зрение не воспринимало ничего, кроме этих узких глаз... и чего-то смутно знакомого в них. Где он видел эти азиатские глаза раньше?

Черт! Что, черт возьми, это было? Он поднял глаза, взглянул на Израильянца, который рассеянно ковырял струпья на тыльной стороне ладони и смотрел на долину внизу и холмы за ней, на дом Смирина. Он бросил взгляд на Рустама, охранника, который сидел в углу комнаты и читал – ну, смотрел на фотографии – журнала "Плэйбой".

Манасян вернулся к фотографии, чтобы еще раз убедиться в том, что видит что-то знакомое. Черт, да. Но он не знал, кто это. Он не знал.

Но ему не обязательно было знать, кто это. Тот факт, что он был там, тот факт, что он тайно покидал владения Смирина, ясно указывал на то, что что-то происходило за кулисами. Что-то готовилось. В конце концов, они не видели всего, что происходило с Смириным.

Не в силах совладать с собой, Манасян почувствовал, как к нему медленно приближается темный волосатый страх. Как его люди упустили это? Что сделает Израильянц, когда узнает об этом? Если они поверят в то, что прослушала их аппаратура, через двадцать четыре часа Рубен получит свои деньги. Как он отреагирует на это неожиданное открытие, ставящее все под сомнение?

Могли ли они поверить прослушке? Здесь что-то происходило. И как долго этот неопознанный человек работал на Смирина? С кем он разговаривал по телефону? Что он делал в гостевом домике? Манасян знал, что они создали там целую электронную диспетчерскую, чтобы иметь дело с контрмерами связи, если не с чем-то еще. Но что, если было что-то еще? Что, если люди Смирина подошли к ним слишком близко?

Его мозг лихорадочно работал, пытаясь предугадать, в каком положении он окажется, какие у него будут варианты. Неужели он опоздал? Как раз вовремя? Впереди игры Смирина? Что за игру затеял тот? Насколько хороша была его игра?