Текст книги "Чекисты"
Автор книги: Юрий Герман
Соавторы: Аскольд Шейкин,Михаил Николаев,Владимир Дружинин,Владимир Дягилев,Василий Васильев,Елена Серебровская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)
12
Заговор был опасным. Принимая во внимание обстановку, самым, пожалуй, опасным из всех, с какими имели дело петроградские чекисты.
Все было рассчитано и довольно точно спланировано. Опоздай ЧК с ответными ударами, и Юденич получил бы активную поддержку своей агентуры, окопавшейся в Петрограде. За спиной защитников города должен был вспыхнуть мятеж.
Главную силу «Белого меча» составляли, понятно, вооруженные отряды заговорщиков. Это им, каждому на заранее определенном участке, предстояло дезорганизовать внутреннюю оборону путем захвата важных ключевых позиций.
Одновременно велась и политическая подготовка свержения власти Советов. Еще в октябре, в первые дни наступления белогвардейцев, заговорщики получили приказ сформировать правительство из «патриотически настроенных элементов».
По-разному вели себя заговорщики на следствии.
Полковник Люндеквист старательно открещивался от политики. Человек он, дескать, военный, занят был исключительно разработкой плана операции, а все остальное его не касается.
Китаец, хотя и обещал помочь следствию, старательно изображал из себя мелкого платного агента, выполнявшего отдельные поручения своих хозяев.
Любопытны были подпольные «министры».
На Гороховую их привозили одного за другим, еще тепленьких, заспанных, не понимающих, что заговор раскрыт. И каждый допрос непременно заканчивался покаянным заявлением об отставке.
– Поверьте, я отказывался и вообще выражал сомнение в своей пригодности! – чуть не плача, говорил министр финансов Сергей Федорович Вебер. – У меня подагра, видите – я не могу пошевелить пальцами...
– Считайте мое согласие необдуманным легкомысленным поступком, – просил министр просвещения Александр Александрович Воронов.
– Меня чуть ли не обманом вовлекли в эту аферу! – истерически кричал министр транспорта Николай Леопольдович Альбрехт.
Профессора Технологического института Александра Николаевича Быкова, крупного деятеля кадетской партии, допрашивал сам Комаров. Этот, правда, держался степенно, как и полагается будущему премьер-министру.
– Я еще могу как-то понять ваше согласие на премьерское кресло, хотя и не одобряю методов формирования нелегального правительства, – задумчиво сказал Николай Павлович. – Но объясните мне, пожалуйста, что за возня была у вас с пироксилином?
– Никакой возни не было...
– А о чем же говорили вы с Кюрцем? Помните, когда дали согласие быть премьер-министром?
– Разные обсуждались темы...
– Нет, меня интересует именно разговор о взрывчатке. О чем вас просил Кюрц?
– Ну... чтобы мы изготовили пироксилин в институтской лаборатории...
– Для какой цели?
– Право, не помню...
– Позвольте, но ведь это взрывчатка! Не мыло хозяйственное и не порошок против клопов. Разве можно запамятовать?
– Представьте, запамятовал...
Китайца так и не успели отправить в тюрьму. Сидел он в комендантской, усердно дополнял свои показания, дожидаясь вызовов на очные ставки.
– Как же, как же, был разговорчик! – подтвердил он не без удовольствия. – Профессор Быков высказался в том смысле, что не худо бы взорвать железнодорожный мост у станции Званка. Мост этот связывает Москву с Петроградом, считается стратегическим...
– Стало быть, не вы просили профессора изготовить пироксилин, а он сам выдвинул идею взрыва моста?
– Именно, именно, так и было... Не надо смотреть на меня сердитыми глазами, господин профессор... Се ля ви, как говорят французы... Такова жизнь!..
– Убей меня бог, но я действительно отказываюсь постичь вашу логику, – вздохнул Николай Павлович, когда Китайца увели. – Вы соглашаетесь стать премьер-министром, следовательно, отдаете себе отчет в том, где, когда, в каких конкретных исторических условиях должно работать ваше будущее правительство. В голодном, холодном, сыпнотифозном Петрограде, среди чудовищной разрухи, нищеты, среди неслыханных народных бедствий... И вы же готовите диверсию на железной дороге, собираясь прервать сообщение Петрограда с Москвой... Позвольте вас спросить, как же это совмещается в одном лице?
Быков молчал. Да и что, собственно, мог он сказать, если все его «правительство» оказалось на поверку трусливым сбродом?
Надо было выявить и быстро обезвредить вооруженных участников заговора.
На границе с Финляндией удалось задержать бывшего поручика Виктора Яковлевича Петрова, командира роты одной из дивизий карельского участка фронта. Это его рота, насчитывавшая сто шестьдесят штыков, должна была подняться по тревоге и поступить в распоряжение руководителей заговора.
Отбирали в роту заговорщиков надежных людей – бывших жандармов, полицейских, гостинодворских приказчиков – и заранее, чтобы не возбуждать подозрений у военкома, сочиняли каждому вполне «пролетарскую» биографию. В результате удалось незаметно сколотить шайку готовых на все головорезов.
Роте Петрова было приказано захватить здание ЧК на Гороховой. «Ваша задача нанести ошеломляюще внезапный удар, а чекисты сами разбегутся», – инструктировал Люндеквист.
– Стало быть, вот это самое здание вы и собирались захватить? – усмехнулся Николай Павлович. – А нам всем, стало быть, положено было разбегаться?
– Выходит так, – уныло согласился Петров.
Часть своих сил, примерно с полсотни наиболее надежных головорезов, Петров должен был направить, на штурм линкора «Севастополь». План этой ночной операции был отчаянным, пиратским. Подойти ночью к линкору, пользуясь маленьким портовым буксирчиком, взять корабль на абордаж и водрузить на нем андреевский флаг. Коммунистов и комиссаров, конечно, в Неву, в завязанных наглухо мешках, а из двенадцатидюймовых орудий «Севастополя» – огонь по городу.
– Цели вам указали?
– Нет, огонь надо было открывать беспокоящий...
– Что это значит?
– Вызвать, одним словом, панику...
13
Следствие набирало силы.
Но еще скрывался где-то сверхосторожный английский резидент, еще не удалось схватить таинственную Мисс, и даже неизвестно было, кто же действует под этой кличкой.
Помогла засада, оставленная на Малой Московской улице в квартире Ильи Романовича Кюрца.
Рано утром в дверь этой квартиры постучалась неизвестная женщина. Стукнула три раза с довольно длинными паузами и, увидев в квартире посторонних, кинулась бежать, но была задержана.
– Везите ее сюда! – распорядился Николай Павлович.
Через полчаса на Гороховой разыгралась сцена, почти в точности повторившая поведение Бориса Берга, «главного агента английской разведки в Петрограде».
– Я – Марья Ивановна, которую вы разыскиваете по всему городу! – объявила женщина. – Ни о чем меня не спрашивайте, отказываюсь отвечать на все ваши вопросы...
И действительно, сколько с ней ни бились, она молчала. Тонкие бледные губы были сердито поджаты, в глазах светилась фанатическая решимость упорствовать до конца. Одета была эта женщина во все черное, ростом невысока, круглолица, светловолоса, и вообще больше смахивала на религиозную кликушу, чем на руководительницу заговора, перед которой трепетали мужчины.
Неизвестно, чем бы все это кончилось. Николай Павлович был твердо убежден, что перед ним вовсе не Мисс, и скорее всего отправил бы ее в тюрьму «впредь до выяснения личности», если бы не заглянул к нему Профессор.
– Батюшки светы, да никак госпожа Орлова! – удивленно воскликнул Профессор, заметив женщину в черном. – Вот уж не думал, что встретимся мы в Чека!
Бывают же в людских судьбах странные совпадения!
За много лет до этого хмурого ноябрьского утра в камере смертников ревельской военной тюрьмы происходило довольно занятное и довольно тягостное свидание. К Эдуарду Отто, опасному государственному преступнику, с минуты на минуту ожидавшему казни, пожаловала молодая элегантно одетая дама. Смущаясь и краснея, назвала себя Анастасией Петровной, супругой прокурора Орлова, который вел его процесс и настойчиво добивался смертной казни через повешение. Еще более смутившись, начала объяснять, что пришла просить осужденного примириться с всевышним и не отказаться от облегчающего душу святого причастия. Муж ее обещал помолиться за преступника, хотя по служебному своему положению обязан карать врагов престола и отечества. И она умоляет его о смирении, это ее христианский долг.
Тяжкий был разговор, утомительный и бесплодный, потому, наверно, и запомнился на долгие годы. Дама рыдала, становилась перед ним на колени, совала какую-то ладанку, а он, признаться, не мог дождаться, когда же наконец она уйдет. Как раз в ту ночь должен он был бежать и дорожил каждой минутой.
И вдруг новая нежданная встреча. Изрядно потускнела и изменилась госпожа Орлова за эти годы, а глаза такие же, как тогда, в одиночке смертников, и светится в них что-то фанатичное, жертвенное.
– Я не знаю вас, – сказала она, мельком посмотрев на Профессора.
– Помилуйте, Анастасия Петровна, как же не знаете! А ревельскую тюрьму забыли? Ведь это мою душу собирались вы спасти, я-то вас прекрасно помню...
– Вы? – отшатнулась она в страхе. – Вы живы, вы здесь, в этом храме сатаны? Господи, неужели и ты за большевиков?
– О позиции господа бога мы говорить не будем, – серьезно сказал Профессор. – Думаю, что должен он стоять за народ, если существует. А вы, Анастасия Петровна, против народа, заодно с его смертельными врагами... Иначе зачем бы понадобился вам этот дешевый фарс?
– О господи, спаси нас и помилуй!
– Но вы заблуждаетесь, Анастасия Петровна, думая, что уловками своими помешаете правосудию... Жестоко заблуждаетесь! Все равно мы разыщем Марью Ивановну... Вот вернется она в Петроград, и пригласим на беседу...
Склонив голову, Орлова долго молчала.
– Видно, вы правы, – сказала, тяжело вздохнув. – От судьбы никуда не денешься... Приедет Марья Ивановна завтра, так было у нас условлено... И зовут ее не Марьей Ивановной...
14
Звали ее Надеждой Владимировной.
Китаец заблуждался, считая ее неумной интриганкой, способной лишь на запугивание и шантаж. Ревновал, вероятно, не мог никак простить руководящей роли в заговоре.
Этим и объясняла она нелестные его отзывы о своей персоне. «Напыщенный, самодовольный болван», – презрительно фыркнула, когда зашел разговор об Илье Романовиче Кюрце. И других нисколечко не щадила, наделяя уничтожающими характеристиками. Владимира Эльмаровича Люндеквиста назвала тупым солдафоном, Жоржетту Кюрц – безмозглой идиоткой, а Бориса Павлиновича Берга – игрушечным наполеончиком из Ораниенбаума.
Надежда Владимировна была достаточно умна и сообразительна, чтобы сразу оценить обстановку. Раз уже добралась до нее ЧК, значит дело проиграно и запирательство становится бессмысленным.
Не стала упорствовать, не изображала из себя невинной жертвы, по ошибке угодившей на Гороховую. Едва ее арестовали на Николаевском вокзале и привезли в кабинет Николая Павловича, тотчас во всем призналась.
Да, Марья Ивановна – это ее конспиративная кличка. И шифрованное донесение Юденичу отправляла она, подписавшись условленным заранее псевдонимом Мисс. Кроме того, перехваченного чекистами, донесения были, разумеется, и другие. Сколько всего, она не помнит.
К военным вопросам она касательства не имела, а формирование правительства было поручено ей, это правда. Завершить всю работу не удалось, но главные портфели были распределены.
И вообще, если нет возражений, она предпочла бы на все вопросы следствия отвечать в письменном виде. За письменным столом ей легче сосредоточиться.
Следствие не выясняло, была ли Надежда Владимировна Вольфсон знакома с эсеркой Фанни Каплан, стрелявшей отравленными пулями во Владимира Ильича Ленина. Возможно, и не знали они друг друга, длительное время подвизаясь в рядах одной партии, но схожего в биографиях этих бывших «революционерок», ставших оголтелыми врагами революции, было много.
Схожего и вместе, с тем несхожего. Так или иначе Надежда Владимировна шла гораздо дальше Каплан. От террора не отказывалась, но считала его достаточно устаревшим оружием. Главную ставку делала на иные средства борьбы. Что террор с комариными его укусами! Ей нужно было организовать вооруженное выступление против большевиков, свалить их любой ценой, пойдя на сговор хоть с самим дьяволом – о меньшем она не хотела и думать.
– Расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Полем Дюксом? Перечислите места, где он бывает. Когда вы виделись в последний раз?
– Обождите, я все вам сообщу без утайки, – уверяла она следователя. – Верьте в мое безусловное раскаяние, я жажду как можно лучше помочь следствию...
И действительно, сообщила многое, изо всех сил стараясь завоевать доверие. Собственноручные ее показания, обдуманные, хладнокровные, написанные без помарок ровным, уверенным почерком, составили целый том следственного дела.
По ним можно представить, как формировался этот крупнейший заговор контрреволюционного подполья и как были расставлены силы в ожидании сигнала к началу операции «Белый меч». Подробнейшим образом описываются в них маршруты курьеров, техника шифровки и даже запасные, ни разу не использованные каналы связи. Например, через Ладожское озеро, где был оборудован на берегу специальный тайник.
Надежда Владимировна никого не щадила.
– Вы лжете! – жестко обрывала она своих сообщников на очных ставках. – Вы до сих пор не разоружились перед Советской властью!
Изворотливого Китайца она ловко приперла к стенке, заставив сообщить еще неизвестные имена его осведомителей. Люндеквист после недолгого запирательства вынужден был рассказать, как некстати оказалось его назначение в Астрахань и как лег он в лазарет, придумав себе болезнь.
Были, однако, и исключения из правила, когда откровенность внезапно изменяла Надежде Владимировне и она принималась всячески петлять, норовя сбить следователя с толку.
Главным таким исключением был «СТ-25».
Надежда Владимировна не отрицала знакомства с ним. Смешно было бы отрицать, если чекистам многое известно. Да, он пришел к ней почти сразу после своего нелегального появления в Петрограде. Пришел по рекомендации ее племянника гардемарина Веселкина, с которым познакомился в Мурманске. Назвался Павлом Павловичем Саввантовым, выдавал себя за больного, а позднее отлеживался у нее на квартире, лечил обмороженные ноги. Она догадалась, что это иностранец, и вскоре они объяснились. Сперва он говорил, что работает корреспондентом одной из социалистических газет Англии, собирая журналистскую информацию о русских делах, а затем признался, что имеет специальные задания английской разведывательной службы. В Москву они ездили вместе, это она отрицать не станет. Переговоры с «Национальным центром» вел Поль Дюкс, а она лишь присутствовала как его заместительница.
– Где сейчас Поль Дюкс?
– Не знаю...
– Вы же обещали говорить правду!
– Я действительно не знаю, где он... Вероятно, его нет в Петрограде...
– Куда он уехал?
– Не знаю...
Другим исключением был старший ее сын Виль де Валли, работавший в политотделе Седьмой армии. Настоящая его фамилия была Ерофеев, а на французский дворянский лад он переименовал себя по собственной прихоти, найдя, что Виль де Валли звучит гораздо красивее, чем Ерофеев.
Впрочем, это не имело значения. Важно было другое: наконец-то стало понятно, каким образом обзавелся «СТ-25» политотдельским удостоверением на имя Александра Банкау. К тому же и в шпионских донесениях Китайца, найденных при обыске, содержалась секретная информация о положении в Седьмой армии, источник которой не вызывал теперь никаких сомнений.
Виль де Валли был арестован следом за матерью.
– Уверяю вас, он решительно ни в чем не виноват! – заявила Надежда Владимировна. – О моей работе в организации мой сын даже не подозревал... И вообще, несмотря на свой возраст и служебное положение, он все еще остается порядочным шалопаем... Любитель ходить по гостям, поухаживать за девицами... Вечно возвращался домой слишком поздно, и из-за этого у нас происходили неприятные объяснения...
– Позвольте, ведь сын ваш жил вместе с вами, на одной квартире! Разве не видел он, что у вас днюет и ночует подозрительный иностранец?
Вопрос был резонный, и Надежда Владимировна сообразила, что невозможно, пожалуй, выдавать сына-политотдельца за беззаботного шалопая, не замечавшего, что творится у него под носом. Нужно было как-то выкручиваться.
– Хорошо, я скажу всю правду, – согласилась она, немного поразмыслив. – Разрешите только отложить этот разговор на завтра... Боже мой, вы и представить не можете, как тяжело материнскому сердцу!
Профессор согласился подождать. На следующий день Надежда Владимировна разыграла в его кабинете одну из самых душераздирающих сцен, драматически изобразив непримиримый конфликт между матерью и сыном. И Профессору, сказать по совести, понадобилось все его хладнокровие, чтобы выдержать до конца, не рассмеяться и не возмутиться.
Надежда Владимировна не знала, конечно, что карты ее раскрыты. Рано утром Профессору позвонили из тюрьмы, где содержались заключенные по этому делу. Перехвачена была записка Виль де Валли, которую он тайно направлял матери.
«Когда ты вступила в организацию, я не знаю, – писал сын, подсказывая матери, что и как говорить на допросе. – Зимой я заметил, что несколько раз приходил какой-то таинственный мужчина. Сначала ты мне сказала, что это больной, потом – что это английский писатель, собирающий материалы для книги. Лишь спустя некоторое время ты призналась, что это разведчик. Я протестовал, но ты сказала, что покончишь самоубийством, если я его выдам. По этому поводу у нас были частые стычки, и я стал избегать дома. Сам я никакого участия в организации не принимал».
Такой была эта записка, не оставляющая сомнений в причастности Виль де Валли к заговору. Профессор велел снять с нее копию, а оригинал передать по назначению.
И вот Надежда Владимировна сидит перед ним, изображая убитую горем мать. Заранее обдуманы каждый жест и каждое слово, на глазах блестят слезы.
– Вряд ли поверите, но сегодня ночью я не сомкнула глаз, – произносит она трагическим шепотом. – Положение мое было ужасным... Насколько мой муж ничего не видел и не замечал, всецело поглощенный своими научными занятиями, настолько у старшего сына оказался какой-то обостренный нюх. Он очень честен, мой мальчик... И кончилось это тем, что однажды он в категорической форме потребовал, чтобы я объяснила, кто же к нам ходит... Поколебавшись, я сказала, что это английский корреспондент, вынужденный по воле обстоятельств скрываться от Чека... Сын был, понятно, возмущен. Кричал на весь дом, что не потерпит эту сволочь, что я должна немедленно с ним порвать и не впускать больше в квартиру. Потом сын уехал в Новгород, где тогда размещался штаб Седьмой армии, а из Новгорода в Царское Село... Когда он вернулся, разговор этот автоматически возобновился... Я была просто в отчаянье, понимая, что, как верный коммунист, он непременно решится на крайнее средство... Я металась по квартире, не зная, что предпринять...
– Почему же не знали, Надежда Владимировна? – впервые поднял голову Профессор, глянув ей прямо в глаза. – Дальше следует говорить, что вы угрожали сыну самоубийством, и из любви к вам он согласился молчать... Шпаргалку-то разве забыли?
– Какую шпаргалку? – обомлела Надежда Владимировна. – Я вас не понимаю...
– Шпаргалку вашего сына. Этого верного, как вы утверждаете, коммуниста, который, кстати, снабжал английского разведчика фальшивыми политотдельскими документами. Хотите, напомню? – Профессор выдвинул ящик стола, собираясь достать копию записки. – Да у вас у самой отличная память...
Впервые за все эти дни Надежда Владимировна растерялась. Искаженное злобой, бледное, с потухшими глазами, лицо ее было страшно.
Из всех живущих на земле людей только двое были по-настоящему дороги этой женщине, только за них она отчаянно боролась – за сына и за любовника. И оба теперь были для нее потеряны навсегда.
– Давайте, Надежда Владимировна, кончать эту комедию. Собираетесь вы говорить правду или нет? Меня прежде всего интересует, где сейчас Поль Дюкс?
Что-то в ней надломилось, в этой властной и беспощадной Мисс.
– Не ищите его, не теряйте времени даром, – глухо сказала она, глядя на Профессора пронзительными невидящими глазами. – Его в Петрограде нет... Его нет и в России... Он уехал... Он бросил меня, он... он постыдно удрал...
И впервые дала волю душившим ее слезам.
15
Такова в самом кратком изложении хроника этого заговора.
Смертельная угроза, совсем еще недавно нависшая над Петроградом, была ликвидирована героическими усилиями Красной Армии. 21 октября в шесть часов утра наши части перешли в контрнаступление, выбили врага из Павловска, из Царского Села, и с того дня не выпускали больше инициативу из своих рук.
Во второй половине ноября, после падения Ямбурга, крах армии Юденича стал очевидным для всех фактом.
«Произошло нечто фатальное. Само провидение, кажется, за большевиков», —
писал в эти дни в своем дневнике «министр» марионеточного Северо-Западного правительства Маргулиес.
Между тем ничего фатального не было, и совсем не провидение способствовало успеху Красной Армии. Отлично вооруженная и казавшаяся непобедимой армия Юденича была разбита, потому что несла на своих штыках возврат к прежним помещичье-капиталистическим порядкам, потому что была армией контрреволюции.
Агония этой армии продолжалась еще несколько месяцев в болотах Эстонии. Не обошлось, как обычно в подобных случаях, и без пошлых фарсов.
Обманутые солдаты армии мерзли в дощатых лагерях, сколоченных для них эстонским правительством, а свежеиспеченные генералы тем временем затеяли междоусобную драчку за присланное из колчаковских фондов золото.
23 ноября 1919 года в «Петроградской правде» было опубликовано сообщение Комитета обороны Петрограда о ликвидации нового белогвардейского заговора.
«В дни юденического наступления, – писала «Петроградская правда» в передовой статье «Непобедимое», – мировая буржуазия ставила свою решительную ставку. Заговор ее был блестяще подготовлен. И все же контрреволюция потерпела позорнейшее поражение, ибо тщетны все попытки победить непобедимое».
Бессонная работа чекистов принесла свои добрые плоды. Выявлены были все разветвления этого крупного заговора, а истинные его заправилы и вожаки тщательно отделены от второстепенных участников, не успевших принести значительного вреда. Кстати, огромное большинство заговорщиков отделалось лишь высылкой в трудовой лагерь до конца гражданской войны – наиболее часто применяемой в ту пору мерой наказания.
Немалых усилий Профессора и других оперативных работников потребовало выявление агента англичан, проникшего на Гороховую, в аппарат Чрезвычайной Комиссии.
Подлым оборотнем, как удалось установить, был некий Александр Гаврющенко, в прошлом сотрудник военно-морской разведки. Обманом проникнув в ЧК, выдавая себя за честного коммуниста, он оказывал платные услуги Полю Дюксу. По приговору коллегии ЧК предатель был расстрелян.
Грозная ЧК, карающий меч революции, нагоняла страх на врагов Советской власти. Однако меч этот не разил, не должен был разить безвинных.
У Китайца кроме Жоржетты была еще и десятилетняя дочка Нэлли. Илья Романович получил заслуженное наказание, осужденный коллегией ЧК на десять лет тюремного заключения. Отправили в трудовой лагерь и Жоржетту, знавшую о преступной деятельности отца.
В опустевшей квартире на Малой Московской, где собирались заговорщики, осталась одна маленькая Нэлли. Судьба ее, понятно, не могла не беспокоить чекистов.
Нельзя читать без волнения документ, посвященный этой девочке, который сохранился в многотомном деле с его бесчисленными протоколами, стенограммами, справками, ордерами на арест, с собственноручными показаниями обвиняемых и с запоздалыми покаянными слезницами.
Подписан документ начальником Особого отдела. Это официальная просьба Петроградской ЧК, направленная в губернский отдел социального обеспечения, В нем кратко излагается суть вопроса, после чего сказано, что
«Петрочека просит поместить Нэлли Кюрц в один из лучших петроградских интернатов для безнадзорных детей и дать ей возможность учиться, к чему обнаружатся способности».
В заключение следует, пожалуй, сказать несколько слов о сэре Поле Дюксе и дальнейшей его карьере.
Шпионы обычно до пенсии не доживают.
Этот, представьте, дожил. Ценой обмана, предательства и бессовестного умения выдавать белое за черное. Наивно, разумеется, искать хоть какое-то подобие правды в его «Исповеди агента „СТ-25“». Побег из Петрограда изображен в этой книге едва ли не в виде героического поступка и большой жертвы со стороны автора. Его, Поля Дюкса, видите ли, мучают воспоминания об оставшихся в Петрограде сообщниках, уезжать он не хотел, но заботливые начальники, беспокоясь о его безопасности, приказали уехать, и тут уж ничего нельзя было поделать, пришлось все бросить и срочно возвратиться в Англию.
Трусов и предателей в разведывательных службах принято уничтожать.
Поля Дюкса не уничтожили, даже наградили орденом Британской империи, определив в герои. Невольно напрашивается вопрос – почему?
Ответ прост. Потому, что гораздо выгоднее было иметь под руками «очевидца», способного без устали рассказывать англичанам про большевистские «ужасы». Что-что, а сочинять эти «ужасы» Поль Дюкс был великий мастер.
Трудно отказать себе в удовольствии привести образчик его «сочинений», не меняя в нем ни единого слова.
Итак, вот оно, свидетельство «очевидца», бежавшего из Петрограда осенью 1919 года:
«В июле, вследствие попытки к забастовке рабочих Путиловского, Ижорского и других заводов, несколько сотен рабочих было арестовано Чека, а шестьдесят человек расстреляно. Вдова одного из расстрелянных обошла все тюрьмы, чтобы найти своего мужа. В Василеостровской тюрьме ей удалось набрести на его след через несколько часов после расстрела. Она обратилась к комиссару тюрьмы с просьбой отдать ей тело мужа, чтобы похоронить его, на что комиссар, предварительно справившись в своем блокноте, ответил, что она опоздала и что труп ее мужа уже в Зоологическом саду. Вдова поспешила туда в сопровождении своей подруги, но в показанных там трупах мужа своего не опознала. Тогда ее повели к клеткам с львами, которым только что принесли два трупа на съедение. В одном из них она узнала своего мужа. Труп был наполовину растерзан. Вдова не вынесла этого зрелища и сошла с ума. После нее осталось пятеро детей».
Не правда ли, загнуто лихо?
Ну разве можно было не наградить орденом Британской империи такого вот «очевидца». Тем более в конце 1919 года, когда скрежещущие зубами английские консерваторы подсчитывали убытки от провалившейся интервенции в России.
Вот так и вышло, что шпион дожил до пенсии, прослыв у себя на родине за незаменимого «специалиста» по русским делам.
