Текст книги "Чекисты"
Автор книги: Юрий Герман
Соавторы: Аскольд Шейкин,Михаил Николаев,Владимир Дружинин,Владимир Дягилев,Василий Васильев,Елена Серебровская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)
В ту пору Дзержинский писал сыну Яцеку, чтобы он, когда вырастет, непременно был
«ясным лучом – умел бы сам любить и быть любимым».
14 марта 1917 года Дзержинский встретил в Москве в Бутырках. В этот день революционные рабочие разбили ворота тюрьмы и, освободив, в числе других политкаторжан, Феликса Эдмундовича Дзержинского, вынесли его на руках на улицу.
Состояние здоровья Дзержинского было ужасающим. 1 июня 1917 года он принужден был уехать на месяц в Оренбургскую губернию, надеясь, что лечение кумысом принесет хоть какую-либо пользу. Софье Сигизмундовне, которая была в то время в Цюрихе, он написал (чтобы не слишком испугать ее при встрече), что увидит она не его самого, а лишь его тень. Софья Сигизмундовна переживала трудные дни. Связи ни с Петроградом, ни с Москвой почти не было. О том, чтобы выехать в Россию к мужу, не могло быть и речи: болел Янек.
В июле 1918 года швейцарские газеты сообщили об убийстве левыми эсерами германского посла Мирбаха. Еще газеты писали, что эсеры арестовали Дзержинского, который после убийства Мирбаха отправился в логово врага, чтобы самому арестовать убийц.
Какова же была радость Софьи Сигизмундовны, когда в Цюрихе, поздним вечером, она услышала под окном такты из «Фауста» Гуно. Это был старый условный сигнал, которым Дзержинский давал знать о себе.
Несколько дней отдыха...
Председатель ВЧК приехал в Швейцарию инкогнито – под именем Феликса Даманского. Здесь он впервые увидел сына. А Яцек отца не знал. Феликс Эдмундович на фотографии, которая всегда стояла на столе у матери, был с бородкой, с усами. Сейчас перед Яцеком стоял гладко выбритый человек....
И еще один человек не узнал Дзержинского. На пристани в Лугано он лицом к лицу столкнулся со шпионом-дипломатом, организатором контрреволюционных заговоров против Советской власти Брюсом Локкартом. Они встречались в Москве – Феликс Эдмундович лично руководил следствием. Локкарта, как дипломата, выслали тогда за пределы Советского государства...
И вдруг встреча в Лугано. Локкарт прошел мимо, равнодушно скользнув взглядом по незнакомому лицу встречного мужчины. Феликс Эдмундович рассказал жене об этой «приятной встрече» много позже. И вспомнил, кстати, начало своих упражнений в конспирации. Еще гимназистом влюбился он в одну гимназистку. Они обменивались записками. Письмоносцем служил, совершенно не подозревая об этом, ксендз, который преподавал закон божий в обеих гимназиях, – Дзержинский засовывал записки в калоши ксендза...
Поражают своей мягкостью первые защитительные меры Военно-революционного комитета. В ноябре 1917 года контрреволюционная организация «Русское собрание», возглавляемая Пуришкевичем, была разгромлена, а сам Пуришкевич приговорен к четырем годам лишения свободы с освобождением условно через год. По приказу ВРК под честное слово из Петропавловской крепости были освобождены министры-социалисты Временного правительства.
Чиновникам-саботажникам платили жалованье за три месяца вперед, хотя они ничего не делали. К марту 1918 года удалось саботаж ликвидировать. Но погромы винных складов, наркомания, пьянство, хулиганство, бандитизм, хищения музейных и дворцовых ценностей, спекуляции – продолжали усиливаться.
20 декабря 1917 года была создана ВЧК, в которой кроме Феликса Эдмундовича работали Орджоникидзе, Ксенофонтов, Петерс, Лацис, Менжинский, Кедров, Уншлихт, Уралов, Мессинг, Манцев и другие.
Первый смертный приговор был вынесен контрреволюционеру, авантюристу и бандиту князю Эболи, выдававшему себя за работника ВЧК. Обзаведясь подложными бланками и печатями, князь-бандит производил обыски и присваивал себе огромные ценности. Цель была двойная: дискредитировать ВЧК в глазах населения и заодно обогатиться.
Началась битва за революцию. И невозможно перечислить заслуги Феликса Эдмундовича в этой грандиозной битве. Трудно назвать деятельность Дзержинского работой. Все то, что он делал, было его жизнью. Л. А. Фотиева вспоминает, что, вырвавшись из левоэсеровского плена и придя в Кремль, Дзержинский встретил Свердлова. Потрясенный вероломством заговорщиков, Дзержинский вдруг спросил у Якова Михайловича:
– Почему они меня не расстреляли?
И добавил:
– Жалко, что не расстреляли, это было бы полезно для революции.
«Этими словами, – пишет Софья Сигизмундовна, – я полагаю, Феликс хотел сказать, что гибель его от рук левых эсеров была бы для германского правительства доказательством того, что убийство Мирбаха не было делом Советской власти, а делом ее врагов, и это могло бы предотвратить войну с Германией, которую хотели спровоцировать левые эсеры».
Свердлов обнял Дзержинского за плечи и с нежностью сказал ему:
– Нет, дорогой Феликс, хорошо, очень хорошо, что они тебя не расстреляли. Ты еще немало поработаешь на пользу революции.
На V съезде Советов, докладывая о левоэсеровском мятеже, Дзержинский, ненавидящий всякую позу, и тем более никогда не распространявшийся о себе и о своей деятельности, назвал мятеж «петушиным восстанием».
Глава ВЧК в самые тяжкие дни борьбы с контрреволюцией сказал жене:
– Когда все это кончится, мне бы очень хотелось, чтобы Центральный Комитет поручил мне работу в Народном комиссариате просвещения.
15 января 1920 года, еще до окончания сражений гражданской войны, было напечатано постановление ВЧК за подписью Дзержинского об отмене смертной казни по приговорам ВЧК и ее местных органов.
– Когда один из работников ВЧК ударил арестованного контрреволюционера, Дзержинский приказал судить этого работника и лично выступил против него обвинителем, – вспоминает бывшая сотрудница ВЧК М. М. Брослова.
Выступая в Большом театре на собрании, посвященном пятилетию ВЧК – ОГПУ, Феликс Эдмундович Дзержинский, обращаясь к чекистам, сказал:
– Кто из вас очерствел, чье сердце уже не может чутко и внимательно относиться к терпящим бедствие, те уходите из этого учреждения. Тут больше чем где бы то ни было надо иметь доброе и чуткое к страданиям других сердце.
14 апреля 1921 года Президиум ВЦИК, по предложению Владимира Ильича Ленина, назначил Дзержинского народным комиссаром путей сообщения с оставлением его на посту руководителя ВЧК.
И этот седой, очень усталый человек начал учиться. Он читал и выяснял неясные для себя вопросы, беседуя с крупнейшими специалистами-транспортниками. Ночью его можно было видеть и на железнодорожной станции, и в депо, и в мастерской. Он разговаривал с машинистами, со стрелочниками, стоял в очереди у железнодорожных касс, проверяя порядок продажи билетов, выявлял злоупотребления. Удивительно умея выслушивать людей, не отмахиваясь от неприятного и трудного, он в короткий срок объединил вокруг себя крупнейших специалистов.
О. О. Дрейзер нашел поразительно точные слова для определения стиля работы Дзержинского на совершенно новом и чрезвычайно ответственном посту:
«Умный и твердый начальник, он вернул нам веру в наши силы и любовь к родному делу».
Голод в Поволжье был чрезвычайно трудным экзаменом для едва поднимающегося из руин транспорта.
В эти дни Феликс Эдмундович написал жене из Омска почти трагические строчки:
«Я должен с отчаянной энергией работать здесь, чтобы наладить дело, за которое я был и остаюсь ответственен. Адский, сизифов труд. Я должен сосредоточить всю свою силу воли, чтобы не отступить, чтобы устоять и не обмануть ожидания Республики. Сибирский хлеб и семена для весеннего сева – это наше спасенье.
Сегодня Герсон в большой тайне от меня, по поручению Ленина, спрашивал Беленького о состоянии моего здоровья, смогу ли я еще оставаться здесь, в Сибири, без ущерба для моего здоровья. Несомненно, что моя работа здесь не благоприятствует здоровью. В зеркало вижу злое, нахмуренное, постаревшее лицо с опухшими глазами. Но если бы меня отозвали раньше, чем я сам мог бы сказать себе, что моя миссия в значительной степени выполнена, – я думаю, что мое здоровье ухудшилось бы. Меня должны отозвать лишь в том случае, если оценивают мое пребывание здесь как отрицательное или бесполезное, если хотят меня осудить как наркомпути, который является ответственным за то, что не знал, в каком состоянии находится его хозяйство.
И если удастся в результате адской работы наладить дело, вывезти все продовольствие, то я буду рад, так как и я и Республика воспользуемся уроком, и мы упростим наши аппараты, устраним централизацию, которая убивает живое дело, устраним излишний и вредный аппарат комиссаров на транспорте и обратим больше внимания на места, на культурную работу, перебросим своих работников из московских кабинетов на живую работу».
Еще одна черта в характере Феликса Эдмундовича – полное отсутствие самодовольства. Не показная скромность, а искреннее чувство неудовлетворенности самим собой. Весьма характерны в этом смысле такие строчки:
«Я вижу, что для того чтобы быть комиссаром путей сообщения, недостаточно хороших намерений. Лишь сейчас, зимой, я ясно понимаю, что летом нужно было готовиться к зиме. А летом я был еще желторотым, а мои помощники не умели предвидеть».
Это пишет о себе народный комиссар путей сообщения и председатель ВЧК, пишет на пороге осуществления грандиозной и небывалой по тем временам реформы – перехода транспорта на хозрасчет.
Владимир Ильич в затруднительных случаях говорил:
– Ну, надо, значит, поручить Дзержинскому – он сделает.
И не было дела, которое Дзержинский бы не выполнил с тем характерным для него блеском, с той энергией, умной стремительностью и талантливостью, которыми любовались все его друзья.
За несколько часов до смерти, на пленуме Центрального Комитета партии Дзержинский сказал:
«...Вы знаете отлично, моя сила заключается в чем? Я не щажу себя никогда. И поэтому вы здесь все меня любите, потому что вы мне верите. Я никогда не кривлю своей душой...»
Он действительно не щадил себя никогда, и ему, разумеется, верили. Ф. Г. Матросов, создатель знаменитого тормоза, воплотил в жизнь свое изобретение благодаря Дзержинскому, равно как и создатели тепловоза профессора Шелест и Гаккель. В эти же дни Дзержинский занимался организацией школ для детей железнодорожников, устанавливал пустяковые, буквально копеечные, надбавки на железнодорожные билеты с тем, чтобы дети железнодорожников безотлагательно получили сносные условия для учения.
В траурные дни, последовавшие за кончиной Ленина, партия поставила Дзержинского на труднейший пост Председателя Высшего Совета Народного Хозяйства. В то же время Дзержинский продолжал возглавлять коллегию ОГПУ. Это было чрезвычайно тяжелое время. Многие фабрики и заводы стояли, на других оборудование было крайне изношено и требовало либо замены новым, либо капитального ремонта. Многие квалифицированные рабочие погибли на фронтах. На их место пришли из деревень десятки тысяч новичков, не привыкших ни к машинам, ни к дисциплине. Не хватало сырья, не хватало топлива. Только начала осуществляться ленинская денежная реформа.
Вспоминая ту пору, Софья Сигизмундовна пишет:
«Опять Феликсу нужно было заново учиться. Накануне ухода в ВСНХ, прощаясь с товарищами по трехлетней работе на транспорте, Дзержинский сказал, что для руководства ВСНХ он так же не подготовлен, как это было тогда, когда его назначили народным комиссаром путей сообщения...»
И он снова начал учиться. Через двенадцать дней после назначения, выступая перед работниками государственной промышленности и торговли, Дзержинский сказал:
«Я сейчас должен учиться делу и должен учиться этому у вас».
Через месяц он написал начальнику «Грознефти»:
«Пока я должен учиться – поэтому у меня просьба к вам, помнить об этом и помочь мне в этом. Смотреть глазами своего аппарата – это гибель для руководителя».
Прошло совсем немного времени, и Дзержинский – в полном курсе всей сложнейшей деятельности ВСНХ.
Началась организация новой системы работы. Началось дело.
– Доклады, доклады, отчеты, отчеты, цифры, цифры, бесконечный ряд цифр, – с гневом и возмущением говорил Феликс Эдмундович. – Нет при этой системе времени изучить вопрос. Пишутся горы бумаги, читать их некому и нет физической возможности.
Председатель коллегии ОГПУ с трибуны зала заседания ВСНХ говорил о доверии.
– Нельзя управлять промышленностью, – говорил он, – иначе как доверяя тем, кому ты сам поручаешь данное дело, уча их и учась от них.
Наряду с этим Дзержинский считал необходимым ввести личную ответственность каждого работника за выполняемую работу. Он требовал, чтобы представляемые ему доклады подписывались теми, кто лично их составлял.
Вот строчки из выступления Феликса Эдмундовича:
«Возьмите доклады, которые мною формально подписываются. Казалось бы, не может быть на свете более умного и всезнающего человека, чем Дзержинский. Он пишет доклады о спичках, о золоте, о недрах, он пишет абсолютно обо всем, нет такого вопроса, по которому бы Дзержинский не писал, и доклада, под которым бы не подписывался. А это ведь и есть выражение нашей бюрократической, никуда не годной системы, ибо тот, кто фактически работает... скрыт».
Трудно найти выступления Феликса Эдмундовича, в которых бы он не требовал правды, правды и еще раз правды.
За полгода до смерти он сказал:
– Мы ошибок не должны бояться, но под одним условием – если у нас нет комчванства, «шапками закидаем» и прочего, если мы знаем самих себя, знаем свои силы, знаем свои ошибки и не боимся их открывать.
Из другого его выступления:
«Не надо бояться критики, не надо затушевывать недостатки, наоборот, надо облегчить их выявление и не видеть во всем дискредитирования. Дискредитирован может быть только тот, кто скрывает свои недостатки, кто со злом не желает бороться, то есть тот, кто должен быть дискредитирован».
Трудясь ежедневно не менее чем по восемнадцать часов, Феликс Эдмундович удивительно умел смотреть в будущее. По его инициативе в аппарате ВСНХ всегда работали не меньше пятидесяти вузовцев. По инициативе Дзержинского студентам-практикантам рекомендовалось посещать заседания президиума ВСНХ и его главных управлений.
И сейчас нельзя не поразиться мудрости этого решения – таким путем будущие советские технические специалисты учились искусству управлять у самого Дзержинского и его сподвижников.
Разве можно эту жизнь разделить на периоды – подполье, тюрьмы, революция, ВЧК, НКПС, ВСНХ? Разве не было в Дзержинском – профессиональном революционере и замечательном конспираторе – тех черт характера, которые дали впоследствии возможность Владимиру Ильичу Ленину увидеть именно в нем, в Дзержинском, председателя ВЧК? Разве не Дзержинский и в подполье, и в кандалах каторжника разоблачал провокаторов? И разве, когда бушевали «вихри враждебные» и Дзержинский отдавал решительно все свои силы тяжело больного человека борьбе с контрреволюцией, – разве в ту пору партия не видела в нем созидателя, организатора, строителя?
Он умер председателем ВСНХ и председателем ОГПУ. Он охранял государство, и он создавал государство.
Он умер, отдав решительно все силы революции. Едва поднявшись после жесточайшего сердечного приступа, который застиг его на работе, он пошел к себе домой один, отказавшись от провожатых, чтобы не обеспокоить Софью Сигизмундовну. Пожав руку жене, Феликс Эдмундович прошел в спальню. Софья Сигизмундовна обогнала его, чтобы приготовить ему постель, но он остановил ее теми двумя словами, которые произносил всю жизнь, всегда:
– Я сам.
Он всегда все делал сам.
Это были его последние слова.
27 декабря 1917 года (14 декабря по старому стилю), на седьмой день существования Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, Народный комиссариат продовольствия обратился в ВЧК с просьбой доставить в Аничков дворец, где помещался Наркомпрод, некоторых чиновников бывшего министерства продовольствия, вставших на путь саботажа.
В тот же день Ф. Э. Дзержинский лично выписал ордера на задержание саботажников (бланков ордеров и своей печати ВЧК еще не имела).
Фотокопия ордера публикуется впервые
В январе 1918 года ВЧК были получены сигналы о существующей в Петрограде организации по вербовке бывших офицеров и юнкеров на юг страны, в войска генерала Каледина.
Всей работой по расследованию этого дела руководил Ф. Э. Дзержинский. Председателем ВЧК были лично допрошены бывший петроградский градоначальник князь А. Н. Оболенский, бывший варшавский генерал-губернатор С. Н. Корф и другие лица.
Фотокопии протоколов допроса, написанные рукой Ф. Э. Дзержинского, публикуются впервые
В начале 1920 года коллегией Петроградской ЧК была осуждена к высылке в трудовой лагерь Н. И. Аносова – жена одного из организаторов крупного контрреволюционного заговора против советской власти, бывшего царского генерала Аносова.
Узнав, что после высылки Н. И. Аносовой остались без средств к существованию две ее несовершеннолетние дочери, с письмом к В. Р. Менжинскому обратился М. Горький. Решение о высылке Аносовой было пересмотрено.
Письмо М. Горького публикуется впервые.
АЛЕКСАНДР ЛОБАНОВ
СЕКРЕТНОЕ ПОРУЧЕНИЕ
Эпизод, о котором пойдет речь, относится к первым неделям существования Всероссийской Чрезвычайной Комиссии.
Широко известно опубликованное в «Известиях ЦИК» сообщение об образовании ВЧК. Заканчивалось оно следующими словами: «Комиссия помещается: Гороховая, 2. Прием от 12 до 5 часов дня». И это было не просто справкой о местонахождении нового органа молодой Советской власти. «Прием от 12 до 5 часов дня» – слова эти означали как бы публичное обнародование самого характера Чрезвычайной Комиссии, опирающейся во всей своей работе на помощь трудящихся.
Известно также, насколько ценна и разнообразна была эта помощь со стороны рабочих, крестьян, красноармейцев, со стороны всех, кто был кровно заинтересован в защите завоеваний Октября.
На Гороховую приходили сотни людей, ставших добровольными помощниками Чрезвычайной Комиссии. Благодаря их сигналам было раскрыто и ликвидировано немало опасных контрреволюционных заговоров, они помогали бороться против саботажа, диверсий, воровства, спекуляции.
Посетитель, пришедший на Гороховую в один из декабрьских вечеров 1917 года, был несколько не похож на других. По крайней мере, внешне. В богатой шубе на лисьем меху, в отличном костюме и меховой шапке с бархатным верхом. Ни дать ни взять, настоящий буржуй.
– Не может ли принять меня гражданин Дзержинский? – спросил он дежурного.
– Кто вы такой?
– Доложите, пожалуйста, что явился к нему Филиппов... Алексей Фролович Филиппов, журналист...
– Товарища Дзержинского сейчас нет, и будет он, вероятно, не скоро. А вы, собственно, по какому делу?
– Видите ли, дело это кажется мне необыкновенно важным и верней бы всего рассказать о нем самому Дзержинскому...
Дело было действительно важным. Вернувшись на Гороховую и прочитав оставленную журналистом записку, Феликс Эдмундович немедленно вызвал к себе дежурного.
Как и предположил Феликс Эдмундович, в архиве контрразведки Временного правительства нашлось досье на Алексея Фроловича Филиппова, юриста по образованию, бывшего сотрудника сытинского «Русского слова», издателя газеты «Деньги». Отмечалось также, что имел он свой банкирский дом, но довольно быстро потерпел крах, не выдержав конкуренции со столичными финансовыми акулами.
Досье характеризовало А. Ф. Филиппова как человека неблагонадежного и явно тяготеющего к идеям большевиков. Контрразведкой было даже перехвачено его частное письмо.
«Ошибочно полагают иные, что большевизм временное явление, навязанное русскому народу фанатиками, – писал Филиппов одному из своих друзей, и эти его слова были подчеркнуты жирным черным карандашом. – Напротив, при данном положении России только большевизм есть идейная сила, объединяющая народные массы».
Однако самое интересное содержалось в письме, оставленном на имя Дзержинского неожиданным посетителем ЧК. Алексей Фролович Филиппов предупреждал о контрреволюционной деятельности некоторых вожаков кадетской партии, об их преступных кознях против В. И. Ленина. И сведения эти полностью совпали с теми материалами, которыми располагала в тот момент Чрезвычайная Комиссия.
«Не подумайте ради бога, что сообщаю все это из преднамеренных побуждений, из желания получить тепленькое местечко при новой власти, – писал он Дзержинскому. – Нет, я не таков. Еще в апреле этого года, впервые услышав Ленина, я стал его поклонником и отчетливо сознаю, что будущее принадлежит Советской власти».
– Непонятно что-то, Феликс Эдмундович, – сказал дежурный. – По виду похож на буржуя, и вдруг сам к нам пришел...
Феликс Эдмундович ответил не сразу, долго сидел в раздумье.
– Буржуи разные бывают...
Дня через три после этого Алексей Фролович Филиппов был приглашен к председателю ВЧК. Все отзывы, которые удалось собрать об этом издателе и банковском деятеле, свидетельствовали в его пользу. Человек безусловно честный, прогрессивных взглядов, с большим опытом и огромными связями в мире финансово-промышленного и торгового капитала. Ясно, что мог бы принести немалую пользу Советской власти, если только захочет с ней сотрудничать.
Разговор Феликс Эдмундович повел начистоту, без обиняков:
– Спасибо за своевременный и весьма полезный сигнал об интригах кадетов... Сведения, вами сообщенные, были частично нам известны, но все же пригодились... Однако пригласил я вас ради другого... Как вы полагаете, Алексей Фролович, в чем сейчас самая насущная нужда молодой нашей республики?
– Право, затрудняюсь ответить... Вероятно, во всяческом упрочении, в стабилизации...
– Совершенно правильно! В упрочении, в создании своего собственного государственного аппарата взамен старого, который мы сломали и который встал на путь откровенного саботажа, мешая нам на каждом шагу. А для этого нужны знающие люди...
– Но при чем здесь я?
– Идите к нам, Алексей Фролович, – сказал Дзержинский. – Чрезвычайная Комиссия очень нуждается в знающих специалистах.
– Но я ведь...
– Не были никогда ни сыщиком, ни следователем? Это вы хотите мне сообщить? А нам, кстати, сыщики и не требуются... Вот у меня второй день лежит балансовая документация Коммерческого банка, – Дзержинский взял красиво переплетенный том, подвинул его к Филиппову. – Не познакомиться ли вам с ней? Сдается мне, хоть я и не финансист, что господа члены правления в чем-то хотят нас обвести вокруг пальца.
– Право, это так неожиданно...
– Открою маленький секрет, Алексей Фролович, – улыбнулся Дзержинский. – Когда меня назначили в Чрезвычайную Комиссию, это для меня тоже было неожиданностью...
Феликс Эдмундович умел разбираться в людях. Не ошибся он и пригласив сотрудничать в Чрезвычайной Комиссии Алексея Фроловича Филиппова.
А. Ф. Филиппов
Удостоверение, выданное А. Ф. Филиппову
Обширные познания бывшего главы банкирского дома «Филиппов и К°» помогли чекистам в борьбе с явным и скрытым саботажем, которым занимались банковские чиновники Петрограда. И документация Коммерческого банка, как и предполагал Дзержинский, оказалась ловкой подделкой: Филиппов это неопровержимо доказал.
В одном из документов, выданных Алексею Фроловичу за подписью Дзержинского, говорится, что
«Всероссийская Чрезвычайная Комиссия просит безотлагательно представить к обозрению А. Ф. Филиппову все необходимые справки, цифровые данные и делопроизводство правления Русско-Балтийского судостроительного завода».
Такого рода поручения А. Ф. Филиппов выполнял неоднократно, а в конце января 1918 года, после недолгой беседы с председателем ВЧК, выехал за границу.
Задание Дзержинского было весьма ответственным и сложным. Государственной независимости соседнего народа, приобретенной в результате Октябрьской социалистической революции, угрожала опасность. Резко обострились классовые противоречия в стране, контрреволюция начала кровавую расправу над пролетариатом. И, самое опасное, – возросла активность немецких империалистов в этой стране, что создавало угрозу революционному Петрограду.
– Доброго вам пути, товарищ Арский, я ждем от вас хороших вестей, – сказал на прощание Феликс Эдмундович.
В архивах сохранились письма «товарища Арского», присланные в ВЧК из-за границы. Это обстоятельные и весьма толковые разборы быстро меняющейся обстановки в стране.
«Наши недруги ведут здесь политику искусственного примирения матросов и солдат с буржуазной белой гвардией, – пишет он на имя Дзержинского. – Все это делается не для отпора немцам, влияние которых здесь велико, а для похода на большевиков в Петрограде».
«Если будет признано необходимым оставить флот здесь на некоторое время, надо прислать в помощь боевых большевиков для поднятия духа матросов».
В другом письме «товарищ Арский» сообщает
«о циркулирующих в здешних кругах мнениях о возможности немецкого наступления на Петроград».
Вся эта информация, как и надеялся Феликс Эдмундович, была весьма своевременна. Данные, о которых сообщал «товарищ Арский», неоднократно докладывались В. И. Ленину.
В марте 1918 года Всероссийская Чрезвычайная Комиссия переехала в Москву. Вскоре после этого уехал в Москву и Алексей Фролович Филиппов, активный и деятельный сотрудник Особого отдела. И не раз еще выполнял он поручения Дзержинского.
