Текст книги "Ментакль (СИ)"

Автор книги: Юрий Мори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

  Кстати, надо бы сходить, никогда в жизни не бывал. В детстве зоопарка в городе не было, а потом, из Центра, никто бы и не отпустил.

  Брусчатка немного отбила непривычные к ней ноги, но он не сдавался, шёл и шёл, добрался до Житной и, неожиданно для себя, повернул не налево, в сторону своего временного пристанища, а направо – к Карловой площади. Захотелось перед сном постоять на набережной, посмотреть на Влтаву, последние на сегодня туристические кораблики и готовящихся ко сну уток.

  Не стоило себе отказывать, да он и не стал.

  Думалось медленно, тягуче, как льётся из банки на блюдце мёд. Надоело собирать камни? Разбросай немного, не жалей. Да можешь смело выкинуть всю коллекцию: камней на свете много, от драгоценных до не очень, трёх жизней не хватит на сборы – это ж не на войну. И тридцати трёх – тоже не хватит.

  Ему не нужна вечность, как Каю ни к чему сортир в ледяном дворце Королевы. Как Разбойнице не нужно осознание своей половой идентичности и поход наперекор замшелым устоям. Одному оленю всё по колено – был бы ягель, а остальное не важно. Жевать не переживать, тундра велика, а искусство вечно.

  Всё так. Но не всегда. И уж конечно же не везде.

  Есть места, где порох в пороховницах держат сухим, а есть – где высохшее бельё трескается от мороза прямо на верёвке. Прямо вместе с верёвкой, успевай ловить эти бегущие по волнам памяти воротники и рукава, собирать в кулак костяные пуговицы и приговаривать, глядя в дымку неба, шептать неизвестно кому: «Своя рубаха же была. Своя. Которая ближе к телу...».

  Небо редко отзывчиво, но это не каждый понимает вовремя. Он, Васин, вот понял, что ему нужен покой. Не вечный пока, но плотный, надёжный как автомат Калашникова и тихий, как смерть во сне.

  Что мог придумать – придумал, дальше кто как умеет. Жаль, Добросил его сейчас не услышит, нет больше рядом проповедника, а ведь он бы кое-что понял, наверное. Кто босиком по воде, а кто и на четвереньках под стол. Лишняя поверхность над головой надёжно защитит от сигналов из космоса, спасёт и сохранит, как скорлупа утконоса. Когда посидишь подольше там, между четырёх ножек, между столпов бытия, поймёшь всё и вернёшься обновленным.

  Или не вернёшься, останешься как вот он сейчас, стоять у ограждения набережной, смотреть на сонную спокойную воду, нереальный в своей красоте Град на том берегу, раскатанное в жёлто-фиолетовые полоски закатное небо. Только ягель есть не стоит, у него рыбный привкус и яд в ягодах. Опасно это для тех, кто из-под стола всё-таки смог выбраться. Смерть в зрачках, шум в ушах. Ком в горле: коммон, чико!

  Жаль, но Добросил не услышит. Существует ли он ещё, вот вопрос.

  И этот смешной жадный мальчик, Кирилл, тоже. Жаль.

  Васин за время своего заточения успел обдумать и сформулировать тома таких мыслей, ответы на незаданные вопросы, целую библиотеку то ли гениальности, то ли безумия. Одно от другого иной раз и не отличить, поэтому считал всё оптом талантливым.

  Утки проплыли внизу цепочкой: впереди, наверное, мать, а за ней целый выводок уже подросших утят, готовых к взрослой жизни, но всё ещё пребывающих в страхе. Не сегодня, завтра. А пока пусть кто-то кормит и указывает путь.

  Васин негромко рассмеялся от этой мысли, утки встрепенулись и поплыли чуть быстрее.

  В кармане затрясся телефон. Профессор поперхнулся смехом, сунул руку, нащупывая трубку. Вот ещё один кусок будущего, наступившего незаметно: телефоны... Они у каждого, они везде. Миникомпьютеры. Офицеры Центра давали поиграться такими, без возможности звонков и без подключения к сети, разумеется. Но свой у него был впервые, купил в Москве перед отлётом, а уже здесь, смущаясь от неловкости нового дела, приобрел туристическую сим-карту.

  Номера никто не знал, но вбитая с детства привычка отвечать на звонки сработала.

  – У аппарата, – подражая давно покойному деду, сказал Васин.

  – Здравствуйте, профессор! – с деланым радушием сказал совершенно незнакомый голос. – Рад вас приветствовать в Праге. Как отдых?

  Док растерялся, отодвинул трубку от уха: набор цифр, номер, который ему ничего не говорил. Снова прижал смартфон к голове.

  По дороге за его спиной медленно проезжали машины, вечерние люди, не спеша, добирались до своих домов и квартир, предвкушая вечерние дела. Неприметный «ситроен» скользнул к обочине, остановился, из него выбрались двое мужчин, водитель остался на месте.

  – Меня зовут Автандил Бачурин, вы ошиблись номером.

  – А меня тогда – принц Чарльз, – хохотнул собеседник. – Привет вам от Михи, он передал нам кое-какие любопытные сведения. Так вернёмся к вопросу об отдыхе.

  – Отлично отдыхаю, – осторожно ответил профессор. – Так кто вы? Алло! Алло!

  Его начало охватывать неприятное чувство.

  Холодок, как от сунутого за пазуху куска льда, бережно завёрнутого в тряпку. Не сразу, далеко не сразу, но человек ощутит, что живот сам собой сжимается, втягивается, стараясь отодвинуться подальше от ледяного ужаса.

  Один из вышедших из машины неслышно подошёл ближе, опуская руку с телефоном. Второй остановился поодаль, контролируя обстановку.

  – Я думаю, нам стоит поговорить лично, – уже не в телефон, а вполне себе рядом и во плоти, сказал подошедший.

  Профессор едва не выронил скользкий обмылок телефона, резко разворачиваясь. Первый раз в жизни пожалел, что у него не было при себе оружия.

  – Кто вы?!

  Мужчина, абсолютно незнакомый, подтянутого спортивного вида, вынул у Васина из руки трубку, нажал на отбой, и аккуратно положил её в карман куртки профессора.

  – Не волнуйтесь, пожалуйста. Я вам не враг.

  Васин только сейчас понял, что незнакомец говорил по-русски: чисто, с ударениями в нужных местах, но где-то всё-таки брезжило, что язык для него неродной. Лет тридцати пяти, неприметное европейское лицо – чех? скандинав? немец? – национальность вообще не угадывалась. Да и не в ней было дело.

  – А кто, друг? – сварливо уточнил профессор.

  – Хм... Скорее, коллега. По будущей работе.

  Васин зажмурился, плотно сжав веки, чтобы ни единого луча света, никаких картинок, никакого человека рядом. Пусть оно всё сгинет, а он вернётся сейчас к пану Иржи поговорить о здешней зиме.

  – Ну что вы как маленький, Док! – продолжил незнакомец. – Конечно, ваш знакомый Миха не в одиночку устроил вам отъезд в тихую Прагу. Он работает на нас, а наших экспертов крайне заинтересовал рассказ о Центре, Агентстве, возможностях русских в этой сфере. Всё на свете имеет цену, ваша свобода – тоже.

  – Как вы... Как вы меня нашли? – Васин открыл наконец глаза. Нет, никто никуда не исчез. Ягель и правда оказался ядовитым, не подвели Дока смутные размышления.

  – Так трекер же у вас в подошве ботинка! Глобал позишн систем, – словно его повеселили на славу, улыбнулся незнакомец. – Ещё в России поставили, мы такие дела на самотёк не пускаем. Плюс «жучок» в телефоне.

  – А почему сразу не... не взяли? Ещё в аэропорту?

  – Наши психологи прописали пару дней релакса. Вы его заслужили. Можно бы и больше, но обстоятельства изменились, время поджимает.

  – Вы из чешской разведки? – растерянно спросил профессор. На самом деле ему было плевать, но спросил же. Просто чтобы не молчать.

  Незнакомец откровенно расхохотался, до слёз. То ли прекрасный актёр, то ли действительно так смешно прозвучало – Васин не понял.

  – А в Чехии есть разведка?! Вот... как это у вас говорят... Умора! Нет, я имею честь представлять совсем другие интересы. И другую страну, конечно. Вы со временем всё узнаете подробно.

  Профессор отвернулся, глядя на реку. Вот и кончилась его свобода, призрак мира в кармане и иллюзия побега. Очередное Агентство – нет никакой разницы, как оно называется и на каком там языке говорят между собой. Очередной Центр. Следующая тюрьма, теперь уже навсегда.

  – Я не буду на вас работать. Я больше ни на кого работать не буду.

  – Да ну, бросьте! Будете. Мы не русские, никто вас под землёй запирать не станет. Но чертёж ментакля, активное наблюдение за его сооружением и техническое обеспечение – это на вас. За очень приличные деньги, хочу заметить. И гуляйте себе по Праге, это полезно для здоровья. Или на пляжи съездите, удивитесь, как свободны стали нравы молодёжи. Вы же всё пропустили, если я не ошибаюсь.

  – Пропустил... Я всё пропустил. Без мозгового стержня аппарат – пустое место. А Добросила... его головы, скорее всего, больше нет.

  – У нас есть своя методика тестирования, не держите уж за дикарей. Поэтому найти человека с высокими показателями не так сложно. Ну и постараться, чтобы его потом никто не стал искать – тоже. Соглашайтесь, у нас всё продумано.

  Профессор шагнул к ограждению и опёрся на него руками. Перевалиться вниз, что ли, и попробовать утонуть? Вытащат. Их двое, справятся. Уйти от этих ребят примерно так же просто, как взлететь и умчаться в небо. Не пустят.

  – Закат прекрасный, – внезапно сказал Васин, не оборачиваясь. – Просто отличный закат сегодня, не правда ли?

  Незнакомец встал рядом, контролируя его движения: что-то почуял, чекист забугорный. Ну и ладно.

  – Неплохой, – наконец ответил он. – Здесь часто такие. Любуйтесь, я не стану торопить.

  Профессор поднял голову.

  Глубоко в небе начал дрожать басовой стеной неясный гул, такое бывает иногда возле военных аэродромов, когда самолёт набирает скорость, но ещё не преодолевает с могучим хлопком звуковой барьер.

  Гул нарастал. На Влтаве начала дрожать вода, словно шалящий мальчишка подхватил снизу таз с водой и тряс, тряс его, пока не начало выплескиваться. Дрожали металлические перила ограждения, под ногами тряслась земля. Ближайшее дерево вздрогнуло и слегка завалилось набок, не упав, но заметно покосившись от привычной вертикали.

  Одному оленю всё по колено...

  Небо треснуло ярчайшей вспышкой, разом стерев безмятежность заката, превратив жёлто-фиолетовое в белое с алым. Незнакомец едва не упал, но удержался на ногах. Его спутник уже бежал к ним, что-то крича.

  – В машину, профессор! У нас задание, что бы здесь ни творилось, – перекрикивая нарастающий гул невидимой пока бури, воскликнул спутник Васина. – Быстро в машину!

  Но Док никуда не спешил. Он стоял, задрав голову и смотрел в небеса. Такие далёкие и мирные, и такие, оказывается, близкие и опасные. Вспышка разорвала небо ещё и ещё раз, теперь было видно, что к земле несутся – в разных направлениях, изгибаясь дугами чёрных дымовых следов, несколько огромных алых теней.

  – Время собирать камни, – прошептал Васин. Налетевший ураган за спиной валил деревья, переворачивал машины, где-то рядом протяжно выл клаксон. Незнакомца свалило с ног, потащило под ноги его напарнику – так одна кегля в боулинге сшибает другую. Они покатились по покрытому трещинами асфальту, обнявшись как любовники после разлуки. Потом угодили в расщелину и пропали.

  Кирилл повернул ракеты. Немезидис больше никак не угрожал Москве, но сбитый с траектории и разрубленный на части боезарядами, гигантский метеорит никуда не делся. Да и не мог деться – этого никто и не ожидал.

  Его громадные осколки падали на Восточную Европу, на Запад, один за другим. Если везло, уходили в океан, вызывая цунами, на земле сносили мосты и дороги, превращая сельскую местность в постапокалиптический пейзаж, а если не очень – то вот так.

  Падающие звёзды. Ангелы смерти небес.

  Васина вместе с куском ограждения снесло в реку, превратившуюся из вечно сонного царства рыб и местных водяных в бурлящий страшный поток. Лысая голова мелькнула раз в этой безумной стихии и пропала навсегда.

  А потом осколок Немезидиса долетел до Праги, открылись врата ада и не хотели закрываться ещё долго. Искать стало некого, почти некому и уж совершенно незачем.

  Так бывает иногда: ничего нового под этим небом.

  Эпилог

  Город как город. Областной.

  По сравнению со столицей – тихий, если тягаться с Питером – скучный. Ни каких-либо великих людей здесь никогда не жило, ни судьбоносных – так, чтобы весь мир ах! – событий не случалось. Даже во время летнего прилёта метеорита (да-да, он астероид, но все говорят метеорит) в городе упал всего один обломок.

  Пятеро погибших – чепуха по сравнению с тем, что творилось заграницей.

  Скучное место. Был один уродливый памятник, и тот террористы взорвали. Сектанты, наверное, борцы за высокие образцы художественного вкуса. Теперь ни Стеньки с княжной больше нет, ни домика возле администрации. О последнем, впрочем, даже деловые партнёры усопшего не заплакали. Поделили все каналы поставок заново и продолжили своё дело.

  Деньги не пахнут, золото не блекнет.

  Если и есть в скучном городе самое скучное место, то это кладбище. Унылые аллеи, засыпанные снегом по колено – нет-нет, чистят! не подумайте плохого – просто то солярки нет, то водитель запил. Деревья, кресты и прямоугольные плиты, утопающие в белом. Редкие яркие пятна цветов: надо же, кто-то умудряется забраться сюда в метель, кто-то помнит. Не Пасха же, просто так бродить по погосту, да ещё и с цветами.

  Одни сонные вороны на елях, одни строчки их треугольных следов внизу. Словно пробежался кто, рассыпая в линию символы анархии.

  Странные люди, да... Вон и ещё парочка таких чудаков: высокий парень в дублёнке, с тростью, на которую припадает, идя с явным трудом. Он странный, да и его спутница – без шапки, в яркой куртке, воротника которой почти не видно от рассыпавшейся копны тёмных волос, блестящих, длинных. Красивая причёска. И сама барышня – писаная красавица, хоть в женский журнал её на обложку, хоть в мужской. А что?

  Куртка и джинсы обтягивают такую фигуру, что и последнее не грех. Раскупят со свистом.

  Странно, что нашла себе инвалида, могла бы и кого лучше... Ещё и нос свёрнут набок, не сильно, но заметно. Бандит, наверное. Но остатки совести сохранил: в свободной от трости руке завёрнутые в газету цветы. Их даже не видно, плотно закрутили в киоске, чтобы мороз раньше времени не сжёг. Потом – на могиле – это уже можно, куда деваться.

  Пара идёт молча. Такое случается или у надоевших друг другу супругов – но вроде нет, молоды, – или у тех, кто понимает свою половинку без слов. Будем считать, что перед нами второй случай. Так вернее.

  Они заворачивают с одной из центральных аллей, сохраняющих некую благообразность и воспоминания о работе трактора, на более узкую, совсем уж в целину. Белое безмолвие, страна мёртвых.

  – Ты не устал, любимый? – прерывает молчание девушка. Облачка горячего дыхания вырываются наружу с каждым словом и тонут в морозном воздухе.

  Парень сопит, с трудом передвигаясь по снежной каше, но мотает головой.

  Они идут медленно, не спеша, но видно, как ему трудно. Несмотря на это пара не останавливается, не отдыхает, словно обязана пройти весь путь без передышки. Будто дала такое обещание, а теперь старательно исполняет.

  Начинается снег. Пока ещё редкий, вальсирующий хлопьями, но похоже надолго. Скоро их следы засыплет, скроет кресты и плиты ещё больше, добавит трактористу забот.

  Если он сегодня не запил, конечно.

  Здесь высоких густых елей, как на центральной аллее, нет – сплошные кусты, засыпанные снегом, торчащие углы оградок и невысокие сосны, редкие, но заметные на этом низкорослом фоне.

  – Осталось немного, – роняет парень. Голос его звучит глуховато, устало, как у недавно выздоровевшего тяжёлого больного. – Совсем чуть-чуть.

  Теперь девушка молчит в ответ. Только забирает у спутника букет, берёт его под руку, но даже не ради близости: скорее, чтобы он опёрся на неё. Трости явно мало.

  Наконец они останавливаются у неприметного прохода в сторону.

  Парень всматривается, потом делает шаг туда, в лабиринт оградок. Ещё один и ещё. Идти рядом тяжело, тесно, но у них получается. Вот и цель пути: низкий гранитный кубик, почти не обтёсанный, грубоватый и дикий. Таких камней полно в горах, но здесь, посреди скучного города, он такой один. На лицевой стороне, выравненной настолько, чтобы прикрепить фотографию и нанести три строчки, снег. Парень наклоняется и стряхивает белую помеху.

  Имя. Фамилия. Годы жизни.

  – Привет, – говорит он камню. – Это я.

  Сил больше нет. Парень тяжело оседает на лавочку рядом с памятником, не заботясь, что плюхнулся прямо в снег. Ничего. Потом отряхнётся. Трость он ставит рядом, прислонив к лавке.

  Он так и сидит молча. Потом девушка, которая стоит рядом, тоже не произнеся ни слова, начинает хрустеть заледеневшей газетой, снимает её с пары десятков тёмно-красных гвоздик. Отдаёт букет парню.

  Снег вокруг всё гуще, всё сильнее. Настоящая метель. Вокруг всё скрывается в белой многослойной завесе, снежинки лезут в глаза, тают от дыхания, подлетев ближе, хрустко ложатся на лепестки цветов.

  – Мы ещё приедем, – почему-то виновато говорит парень, по-прежнему обращаясь к гранитному кубу. – Потом. Позже. Не знаю, когда.

  Он привстаёт, наклоняется, и начинает ронять гвоздики по одной на прямоугольник самой могилы, стоящий впритык к кубу. Цветы один за другим падают, в беспорядке, накрывая один зелёный стволик другим, алея в снегу как пятна крови.

  Или краски.

  Или...

  Букет кончается. Сколько ни приноси цветов на кладбище, всегда будет мало, так уж получилось. Всё, что мы можем подарить ушедшим – память. А её символы жалки и нужны больше нам самим.

  – У нас теперь другие имена и другой дом. Вечером самолёт до Москвы, потом в Стамбул, а дальше... – Парень запинается, ему не хватает дыхания. – А дальше посмотрим, Филипп. Земля круглая, а жизнь длинная. Все долги я отдал за двоих, с запасом.

   А снег идёт и идёт. Над всей этой землёй, смешной и страшной, проклятой и любимой, он нередкий гость. Наверное, в этом и всё дело.