Текст книги "Ментакль (СИ)"

Автор книги: Юрий Мори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

  Но он тоже не писал. Характер показывал, не иначе.

  Уже стемнело, когда вернулись Миха и Андрей, запылённые от езды по местным просёлкам, но вроде как довольные проведённым днём.

  Хозяин сел за стол, с удовольствием выпил стакан воды, потом ещё один. Нани с удивлением поняла, что за все три дня, что они гостили здесь, Миха ни разу не пил что-то алкогольное, видимо, пример дяди Толи был показательным. Или просто человек такой, не любит себя дурманить почём зря.

  – А не сыграть ли нам, девушка, в кости? – задумчиво спросил он. – А то всё телефон, телефон, это ж дикость и одиночество. Там вся жизнь нарисованная.

  – В кости – это как?

  Миха встал, порылся в шкафу и достал нехитрый набор: металлический стаканчик, похожий на напёрсток-переросток, и пару кубиков, действительно костяных, никакой пластмассы. Впрочем, выточены они были ровно, умело, вдавленные точки закрашены чёрной краской аккуратно.

  – Да как с древности играют. Каждый кидает по разу, игра до десяти выбросов.

  Нани удивилась, но спорить не стала. Интересно же, да и хозяин за всё это время сделал единственный шаг навстречу, проявил хоть что-то, кроме обычного для себя сарказма. Грех не воспользоваться, опять же и поговорить за игрой – дело нужное.

  Цыган сыпанул кости в стаканчик, поболтал его и перевернул на стол, плотно прижав. Потом медленно поднял:

  – Три и шесть. Итого, девять. Твоя очередь.

  Нани повторила его движения, тоже высыпала.

  – Два и шесть. Восемь. Почти вровень.

  – Рано пока судить, дева. Во всех играх так: иной раз и думаешь, что вот-вот, за хвост удачу держишь, а следующая партия – раз! – и отстал. Ну или наоборот, опередил. Игра – она же как жизнь, непредсказуемая, поэтому люди её и любят.

  – Жизнь?

  – Я об игре... Но и жизнь тоже, не без этого. Четыре и четыре. Восемь. Твой черёд.

  Нани взяла кости в руку, но не торопилась кидать их в стакан. Было во всём этом: в вечере, в старинной игре, даже в цыгане что-то мистическое. Уж на что она человек рациональный, так и то пробрало.

  – Миха, а сколько тебе лет?

  Он улыбнулся. Не как обычно, насмешливо и слегка криво, а нормальной широкой улыбкой, показав два ряда крепких белых зубов.

  – Пятьдесят два, а что? Старый?

  – Да нет... – Нани положила наконец кости в стаканчик, взболтала, перевернула. – Не старый – странный. Сидишь тут непонятно зачем, один-одинёшенек, ни жены рядом, ни даже коня. А жизнь ведь теперь быстрая, пройдёт – не заметишь. Шесть и пять, выиграю я, похоже. Одиннадцать.

  – Вот ты ведьма торопливая, выиграет она! Не спеши. А жизнь... Она, дева, у всех разная. У кого и быстрая, у кого медленная. Весь вопрос не в скорости, даже не в длине. А в том – зачем. У меня есть смысл, хотя тебе его и знать не надо, а вот с тобой как дела обстоят? Двенадцать, кстати, две шестёрки.

  Нани посмотрела: ну да, не врёт. И смошенничать здесь проблематично, даже из рукава запасные не высыплешь.

  – Со мной? А я молодая ещё, пока развлекаюсь. Потом всё будет серьёзнее, наверное. Или не будет, кто его знает. Тебе вот свобода важнее всего, скорость, кровь такая, а мне – простор и высота. Тоже наследственность играет внутри. Эх... Три и два. Пять. Сливаю что-то.

  Миха ухмыльнулся и снова взялся за стаканчик.

  – Вы, молодёжь, торопливые обычно, глупые, всё сломя голову. А ты мудрая от природы, это хорошо. Ну-ка, ну-ка... Ага! Семь. Опережаю, не взыщи. Простор и высота... Да, красиво определила, если не шутишь. Бросай, твоя очередь.

  Они даже не замечали, что вся команда Нани собралась в комнате, стояла у неё за спиной, смотрела и слушала. Андрей порывался что-то сказать, но Таня его остановила.

  – Девять, Миха. Пять и четыре. Не всё потеряно!

  – А редко когда бывает, что всё. Игра-то не закончена. И жизнь тоже.

  У Нани зазвонил телефон. Ну как зазвонил: экран вспыхнул, и трубка начала трястись на столе. Миха покосился на аватар звонящего и откинулся на стуле:

  – Надеюсь, добрые новости.

  – Посмотрим...

  Она ткнула в «приём» и поднесла трубку к уху. Все замерли в ожидании.

  Дед, вопреки обыкновению, говорил по-русски. Медленно, хрипловато, делая после каждой фразы паузы, чтобы лучше запоминалось.

  – Здравствуй, принцесса! В общем, идея мне по-прежнему не нравится, но это о многом можно сказать. Слушай меня внимательно: завтра примерно к десяти утра вам надо приехать в город... Ай, название ещё смешное такое, Лось, Лось...

  – Лось-Подвальный.

  – Вот молодец, географию учила, да. Там возле центральной площади есть одно кафе, запиши название... «Рас-те-ря-хин». Точно-точно! И твёрдый знак в конце. Там вас всех двое ждать будут, люди не мои, но проверенные, поговорите.

  12. Усиление режима

  Мне снились звёзды: холодные, тяжёлые, ледяные.

  Не было в них тепла и любви, не было жизни – только мёртвый свет из ниоткуда в никуда. Пронзительный и ясный, но не становящийся от того живее. Они собирались в созвездия, которые я никак не мог угадать – у меня и в детстве это никогда не получалось – где там медведицы, а где какой-нибудь Орион или Стрелец.

  Всё сияло и мерцало, переливаясь, будто нанесённая на живое бесконечное тело яркая татуировка, но и это была иллюзия. Имитация бытия.

  Ни звука, ни пределов этой вечности. Безмолвное танго, танец на цыпочках невидимых статуй, изображающих вселенское Ничто. Место вне времени, куда и предки наши не добрались, несмотря на все мечты, и мы вряд ли попадём. Если только после смерти...

  На фоне этого кладбища далёкой плазмы и межзвездного газа ко мне летел тот самый Немезидис: Горбунов соизволил перед отъездом показать сделанные американскими телескопами фотографии астероида. Бесформенная глыба камня и льда, вся в глубоких ямах и колючих выступах, словно побывала в руках великана: он мял её, высекал искры когтями и вытягивал острые пики, а потом плюнул и зашвырнул с размаху в равнодушное небо. Да так удачно метнул, что после миллионов лет бессмысленного полёта камень обрёл имя и цель. Сам того не зная, конечно, но разве от этого легче?

  – Эй, Антон, сон такой!.. Ах да. Тьфу ж, чёрт...

  Я проснулся от бодрого голоса из динамиков: подъём, подъём... Да, спасибо, я в курсе. Кровать, на которой больше не будет спать мой сосед, была аккуратно застелена, стол и тумбочка пусты. Всё вместе до боли напоминало гостиницу: какая разница, откуда приехал временный постоялец, чем здесь занимался и куда в конце концов делся. Его право, его путь.

  В коридоре уже гремела тележка с завтраком, даже вещи расслабились, распустились без начальства, вышли из-под контроля людей: ну да, никто же не наорёт на охранника, что пора смазать колёса. А пока сойдёт и так.

  – Ешь давай, Васин велел тебя привести, – хмуро бросил охранник. Рожа похмельная, а вот перегар я и учуять сейчас не смог бы: от самого на два метра разило. Все расслабились...

  – Он там живой? – не особо внятно поинтересовался я. Картофельное пюре было густым, безвкусным: похоже, кухню задел общий приступ безалаберности и пофигизма. – В смысле, трезвый?

  – Жри, говорю! – прикрикнул охранник, с грохотом вытаскивая за порог тележку. – Умник...

  Вот и весь космос. Но поесть надо, пусть даже через силу. День может опять стать бесконечным, как и вчерашний. Я уже начал жить солдатскими истинами: спи, сколько сможешь, и ешь, когда дают. Скоро начну голову брить начисто и полюблю камуфляж и берцы. Прощай тогда, милая Нани, навсегда прощай. Это будет гибель того Кирилла, что ты успела узнать.

  Нет, пюре решительно отвратное. Наверное, они варили замазку, но чуток промахнулись, а потом сообразили, что можно не выбрасывать, а скормить нам.

  В аппаратную меня отвёл другой охранник. Шли молча, я в нужных местах тормозил, в нужных – поворачивал. Привык уже к маршруту. Вон и двери в конце коридора, всё верно.

  – Заходи, – буркнул профессор. Лицо у него было обрюзгшее, нездоровое. Вчера и то выглядел повеселее, несмотря на водку. – Мы одни тут пока. Вроде, не подслушивают, генератор я включил.

  Знакомая уже коробочка стояла на пульте, посвистывая и издавая неравномерный гул и щелчки. Бог его знает, насколько это работало, но Док явно доверял своим талантам. Ни Какиса, ни Елены свет Аркадьевны в зале не было, только я и Васин. Охранник традиционно остался за дверью.

  – Ты вот вчера спрашивал, как это всё работает...

  Серьёзно?! Вот чего не припомню, так это интереса к технической стороне ментакля. Я синий провод от красного с трудом отличу, а перерезать не стану ни один. Не моё это дело, простите великодушно.

  Позовите супергероя, пожалуйста, у них работа такая.

  – Типа того, – решил не спорить я. – А что?

  – А то, – отрезал Док. – Иди сюда. Не отвлекайся, смотри.

  Он неторопливо подошёл к центральной колонне, от которой тянулись провода в стороны, к креслам-коконам, пультам и шкафам с электроникой. Немного нагнулся, колдуя возле одного из смотровых окошек. Мне и раньше интересно было, на что там можно смотреть, учитывая изобилие приборов. Неужели необходим именно визуальный контроль?

  – А зачем вы мне всё это показываете? – подозрительно спросил я. – Вот узнаю ваши военные тайны, потом убегу и новый ментакль сооружу, мне ж цены не будет!

  Так себе у меня юмор с похмелья, но другого нет.

  Профессор хохотнул в ответ невесело:

  – Новый? Нового никто не построит... А показываю именно затем, что ты единственный из операторов, который честно признался, что смоется. На то и расчёт. Вдруг получится, тогда хоть шум поднимешь. Может, мне это чем и поможет.

  «На кой чёрт тебе шум? – подумал я, наклоняясь к приоткрытому смотровому окошку. – Думаешь, самого отпустят? Так это вряд ли».

  Ой, вряд ли... Подсвеченное цепочкой светодиодов окошко показалось мне сперва абстрактной инсталляцией, сродни тем, что любят устраивать якобы гениальные современные художники. Желтовато-серая масса, пронизанная тонкими алыми ниточками кровеносных сосудов, была сплошь утыкана тонкими, тоньше иглы шприца палочками электродов, от которых куда-то вглубь колонны уходили провода. Ниже этой массы торчал неровный спил кости, покрытой мертвенно-белой кожей, никогда не видевшей солнца. Дальше по бокам – редкие рыжие волосы.

  Потом вся картинка внезапно сложилась воедино и перестала быть абстракцией.

  Я отпрянул в сторону. Ну их на хрен, такие инсталляции!

  – Кто это? – шепотом спросил я.

  – Ну как кто, – удивился Док, – не Горбунов же! Учитель Добросил это. Всё, что от него осталось. Он и сам себя не осознаёт, просто работает... ну, процессором, наверное, если брать компьютерные аналогии. А весь этот зал, стало быть, материнская плата. А вы, операторы, оперативка сменная.

  Насчёт «не осознаёт» у меня появились смутные подозрения. Кто-то ведь со мной общается в пространстве ментакля, уж не «процессор» ли.

  – Но почему он в таком виде?

  – Да сам дурак, – отмахнулся Док. – Когда братство захватывали, он себе горло перерезал. Я медициной не особо интересуюсь, но, думаю, и сейчас случай был бы критический. А уж тогда... Комарову его мозг был нужен – вот и совершили врачи маленький подвиг, трепанация, прямое кровоснабжение, колхозно всё исполнено, конечно, зато работает. А остальное с годами и менять уже бояться стали: ну, как сдохнет? Это же приговор всему Центру. А уж генералу – так хоть стреляйся, кем он тогда командовать будет, мной и батарейками?

  – Жесть, – честно признался я.

  Профессор меня не понял, но, наверное, догадался по интонации. Тяжело сидеть четверть века под замком, модные словечки уж точно знать не будешь.

  Я почему-то искренне пожалел их обоих: и полумёртвого Добросила, которого на этом свете держали только трубочки и электроды, и самого Васина. Недалеко он ушёл от своего подопечного, сути и смысла своей жизни. Разве что говорить умеет и пьёт как лошадь, но существование его почти так же бессмысленно.

  – Да, сурово, – откликнулся Док. – Он же сам эту схему и придумал: загоняешь людей-пищу в транс, вытягиваешь их силу на себя, подцепляешь группу братьев-апостолов для усиления, а сам творишь чудеса. Почти чудеса. Я в общем-то только технологически всё это оформил в меру сил и полученного образования. Получилось увеличение мощности в несколько тысяч раз, только... Только устал я.

   – А он? – я кивнул на окошко. – Он бы хотел так жить? Не для того, наверное, искал силу и могущество, чтобы в ведре вашем сидеть.

  – Да мне плевать, Кирилл, что он там хотел. Я для себя важнее. Короче, решено: если найдёшь отсюда дорожку, скажи. Я помогу, да я... и с тобой уйду. Такое вот деловое предложение.

  – Годно. Но что со всем этим будет? С мозгом, опять же?

  – Не переживай. Что надо, то и будет. Я уже давно продумал всю тему, оставшимся будет, чем заняться и без нас.

  Он как-то нехорошо улыбнулся, потирая набрякшие веки. Я решил не уточнять, и в самом деле не так это для меня важно. Бежать так бежать, с таким напарником всяко проще.

  Вот только метеорит этот... С ним-то что делать?

  Об этом и спросил. Васин и задумываться не стал, захлопнул наконец пугающее меня смотровое окошко с мозгом, закрыл защёлки, что-то подкрутил, потом обернулся ко мне:

  – Кирюха, да пошли они к чёрту, а? Прилетит – значит судьба такая. Ракет у всех стран до едрени фени, пусть сбивают как хотят. Или ещё что делают. Я не военный, несмотря на эти их погоны, что мне повесили, ты – тем более. Наше дело сторона.

  Тоже вариант. Тоже логика.

  – А как убежать, Док?

  – Думай. Я давно думаю, но не знаю – охраны почти сотня, камеры, двери их эти... У меня даже терминала нет, не доверяют. И вот ещё что...

  Но договорить он не успел: на пульте, перекрывая гул и щелчки генератора шума, затрещал зуммер. Васин вскинулся и рысцой метнулся к телефонной трубке, массивной, укреплённой рядом с клавиатурой. Поднял её и приложил к уху, согнувшись в привычном для себя полупоклоне:

  – Да, товарищ генерал-майор? Приехали? Вот и хорошо, вот и отлично! Не устали по дороге? Замечательно!

  Даже тон изменился: со мной разговаривал нормальный человек, уставший, понятное дело, от своей жизни, похмельный. Но нормальный. А по телефону с невидимым начальством общался типичный раб. Куда там офисному планктону, им до таких высот далеко. Или глубин – не знаю уж, как точнее сказать.

  – Так точно! Да, да, через три минуты, он как раз у меня. На пике – восемь единиц, чудо, а не оператор, слава Господу! Виноват, не бывает, вырвалось. Есть, явиться! Слушаюсь.

  Он аккуратно положил трубку на рычаг, одёрнул свою хламиду и позвал за собой, уже рыся к двери:

  – Комаров приехал! Всё, думай насчёт разговора, но молчи, сейчас не до того. Пошли, пошли, шевелись, генерал ждать не любит!

  Кабинет командира Центра немного пугал своей величиной. Наверное, это намертво въевшаяся и передаваемая из поколения в поколение начальников привычка – у кого нора больше, тот и главнее, иначе уж и не знаю.

  С размерами норы генерал-майора Комарова – он именно так и представился, никакой фамильярности с именем-отчеством и быть не могло, – всё было в полном порядке. Квадратов восемьдесят, длинная ковровая дорожка от входа к столу совещаний, стоящему перпендикулярно столешнице владений самого генерала. Ряды стульев. Шкафы вдоль стен, портреты действующего президента и, кажется, Дзержинского. Впрочем, в последнем я не уверен, это мог быть и какой-нибудь испанский гранд, лицо идеально подходило под образ.

  Ну и как ведётся, монитор на столе, а телевизоров на стенах целых два.

  – К делу, к делу! – торопил генерал, седой, лет за шестьдесят мужик с неулыбчивым лицом, словно вытесанным из дерева. Такие доверие, конечно, внушают, но лучше на расстоянии. – Садитесь поближе. Давай, Физик, рассказывай.

  В нормальной военной форме человек, кстати говоря, не в комбинезоне их этом сером с зелёным: шевроны, погоны, планка наград на груди. Начальник.

  Всё в кабинете было величественно и всерьёз, одна только деталь сбивала с толку: запах самого дешёвого растворимого кофе. Из тех, что добавляют в пакетики «три в одном», стыдливо разбавляя сахаром и соевым белком.

  Я принюхался. Вроде, как и незаметно, но генерал – высокий, массивный, похожий на ожившую статую русского богатыря – умудрился обратить внимание и улыбнулся.

   – Кофе не предлагаю. Пью самый дешёвый не из-за денег, а по привычке. Знаю, нынче заелись все, латте-мате, а я вот люблю. Бразильский растворимый, «Пеле» называется.

  Ну, хотя бы не самогон стаканами, играя медведю на балалайке; это я стерплю. Если глаза прикрыть, кажется, что сидишь в кафе где-нибудь на автовокзале в Пересрачинске, сейчас подойдёт рейсовый автобус и унесёт в своём тёплом нутре отсюда навсегда.

  – Фёдор, Горбунов звонил полчаса назад. Нашли пятерых кандидатов, сейчас всех везут сюда. Готовь тестовые комнаты, погоняй своего карлика, а то расслабился. Ну и Лену заодно, не всё ж её в спальне пользовать. Мобильные тест-машинки – но они кривые у нас, доработай аппаратуру, кстати, – показывают около четырёх-четырёх с половиной единиц у этих новичков. Ничего выдающегося, но в поддержку нашей новой звезды экрана пойдут.

  Васин судорожно записывал что-то в блокноте, кивал, не поднимая головы. Генерал уставился на меня: взгляд напомнил мне сон, зрачки начальника ничем не уступали звёздам, такие же ледяные и неживые.

  – Восемь единиц на пике, значит? Добро... Есть шансы на выполнение приказа министра.

  – В нормальном режиме – семь с четвертью, – подсказал Док, так и не отрываясь от блокнота. – Тренировка требуется, а у нас операторов нехватка.

  – Сказал же: везут! Глухой, что ли? И это: шашни ваши с Горбуновым по поводу денег в сторонку пока отложите, дело выгодное, но, короче... нам результат нужен. Ре-зуль-тат!

  Просто обязан кулаком по столу пристукнуть. Образ обязывает. Ага, я угадал, без всякого применения способностей – давненько меня не накрывало. Видимо, ментакль гасит все собственные интенции операторов. С другой стороны, Антон вон тренировался со свечой, удивительно.

  – А почему моё предвидение будущего не срабатывает? – зачем-то спросил я вслух.

  Генерал и поднявший наконец-то голову профессор посмотрели на меня с сомнением.

  – Забудь, – медленно ответил Док. – Ты уже всё, раб лампы. А нам нужен мощный разрушитель, так уж вышло. Все зачатки старых талантов можешь в унитаз смыть.

  Поскольку генерал его лица не видел, Васин хитро подмигнул мне: не печалься, мол, отыгрываем свои роли, покуда зритель вооружён и при погонах. А там поглядим, кто чей раб.

  – Хорошо сформулировал! – похвалил его начальник. – Грамотно. А тебе, парень, надо делом заниматься, а не всякой хренью голову забивать. Сегодня что по плану, Федя?

  – Одиночная тренировка, товарищ генерал-майор! – подскочил Док. Только что честь не отдал, с него бы сталось. – На территории России.

  – Выполняйте. Да, с американцами нехорошо вышло, благо они хоть не знают, кто куролесил. – Генерал достал из ящика стола папку, открыл, поискал что-то и бросил её перед нами. Развернуть пришлось Доку, не царское это дело, видимо, по-человечески документы демонстрировать подчинённым.

  Цветная распечатка с новостного сайта, вчерашнее число. Я с английским не то, чтобы не дружил, понимал и говорил кое-как, поэтому пояснений не требовалось: гробы, накрытые американскими флагами, стоящие с каменными лицами бойцы в чёрной форме по обе стороны, трибуна поодаль с белым орлом. Печальная церемония.

  – На базе ВВС США «Белый ягуар», – медленно переводил вслух Васин, – в результате несчастного случая погиб экипаж экспериментального гиперзвукового бомбардировщика «икс-сто тринадцать». Шестеро военных и инженер-исследователь комитета начальников штабов отдали свои жизни за отечество в ходе испытания новейшей системы ракетного ускорителя...

  – Достаточно, – бросил генерал. – Тоже брешут как сивые мерины. Экипаж... Там такой же центр, типа нашего, могу фуражку съесть, если ошибаюсь.

  «Но как же они без живого мозга?! – подумал я. – А впрочем... Почему я решил, что у них не было своего такого же Добросила. Редкость, но штатовцы бы нашли».

  – Папку верни, Фёдор. Короче, ясно вам, с кем там, в небе, подружились ненароком? Вот то-то и оно. А Немезидис приближается, сволочь, уже размеры в тайне держать не получается. Нашим-то мы мозги забили, что ничего страшного, а англоязычная сеть волком воет, убежища скупают, уже сектанты какие-то полезли изо всех щелей. Судный день, во как!

  Похоже, что так – не стал бы товарищ большой начальник, допущенный к государственным тайнам, настолько заметно по пустякам нервничать.

  – Когда расчётное время? – тихо уточнил Док, возвращая папку.

  – Дня три-четыре. У него ещё и траектория странная, наши пока рассчитать точно не могут. Гравитационные флуктуации, умно выражаясь. Но по сведениям невероятного противника – то же самое. Максимум четыре с половиной дня. Приблизительное место падения интересно: восточное побережье США или севернее, в Канаде. Они там не зря на ушах стоят, от Нью-Йорка одни воспоминания останутся при любом раскладе. И вот ведь печаль – нас при всём желании не обвинить, камушек-то из дальнего космоса.

  Экран одного из телевизоров засветился без всяких посторонних команд. Генерал запнулся, сдёрнул с вешалки рядом со столом фуражку, которую обещал съесть в случае чего, и надел.

  – Всё, свободны.

  Уже уходя из кабинета – а Док особо не торопился, любопытно же причаститься серьёзных тайн! – мы услышали пару слов. Но нам хватило.

  – Селекторное, – бормотала усталая женщина. – Сверхважно, совершенно секретно. Выступление президента России.

  Знакомый нам уже больше пары десятков лет глуховатый негромкий голос произнёс:

  – Добрый день. По данным системы раннего обнаружения, Северная Корея запустила ракету «Булл бох судзя» или «Огненный мститель» по цели номер один. Ядерный заряд взорван вблизи Земли, астероид Немезидис по нашим наблюдениям не пострадал, но изменил курс. Расчётное место падения пока уточняется. Но главное не в этом. Расчётный срок падения скорее всего снижен до критических двух с половиной-трёх суток...

  На этих словах нам всё-таки пришлось закрыть за собой дверь. Генерал, судя по всему, не обратил на это ни малейшего внимания. Я его прекрасно понимал.

  В коридоре негромко завывала сирена, послышался топот бегущих. Военные же, у них одна реакция на сложности – команда «в ружьё!». Чтобы не расслаблялись. А, посмотрев на генерала, я понял, что уж он точно не даст этого сделать. Суровый дядя.

  – В аппаратную его, – приказал охраннику Док. – Я сейчас подойду. Кирилл, передай Какису, отрабатываем цель тридцать. И пусть снимет все ограничения, ты пойдёшь без дополнительных операторов, нужна вся мощность.

  Я ничего не понял, но кивнул. Вся так вся.

  Нам, татарам, всё равно, что водка, что пулемёт – лишь бы с ног валило.

  И гора была пониже, чем так и не тронутая нами Уитни, и погода похуже – в этой точке Кавказа поливал дождь. Вершины соседних каменных исполинов были затянуты туманом, не рассмотреть.

  – Как там, в реальном мире? – спросил голос. Странно, только сейчас и проснулся, обычно же встречал меня почти сразу после входа в ментакль.

  – Астероид ждём... Добросил, – ответил я. – Или ты о себе? Мозг наружу, ничего нового.

  Он вздохнул и замолчал. Тишина длилась долго, я успел мысленно обогнуть всю гору, присмотреться: никаких ощущений власти над этой каменной штуковиной у меня сейчас не было. Очень не хватало незримого присутствия остальных операторов. Очень. Так, на верхушку у меня сил, наверное, хватит, если представить себе гигантский молот, которым я бью сбоку вот здесь и вот здесь, а потом сразу сверху, круша всё в пыль.

  А дальше? Дальше непонятно. Сил маловато.

  – Я себя со стороны так и не видел. Догадываюсь, конечно, но не видел. Последние воспоминания, что пытаюсь горло себе перерезать, живым не даться. А потом как вспышки: машина, трясёт, врач какой-то, белый халат снизу грязный, а брюки торчат форменные. Операционная – словно солнце из кусочков зажглось, глаза слепит. Голоса. Звон металлический. И всё на этом. С тех пор только здесь живу, встречаю вас, дурачков, провожаю. Больше года никто не продержался, вам мозги выжигает. Я с остальными даже и не разговариваю, смысла нет.

  О, как! О мозгах мне добрый доктор Васин решил не говорить? Ясненько.

  Далеко внизу я увидел цепочку людей. То ли охотники, то ли контрабандисты какие – иди пойми. С ружьями почти все, кроме совсем юного паренька – но и у того кинжал на поясе. Все с мешками, притороченными к сёдлам приземистых косматых лошадок, которых вели в поводу, все куда-то спешат.

  Я внезапно понял, что это первые люди, которых я смог рассмотреть в подробностях, никакой серой дымки, ничего. Вот, значит, о чём речь шла про снятие ограничений. Я мысленно упал с высоты, пронёсся над ними невидимым ветром, застыл. Они разговаривали короткими отрывистыми фразами, напрочь мне не понятными, только мат иногда угадывался, хоть и слегка искажённый. Да лошадь одна заржала, негромко и недолго. Скорее, всхрапнула, так правильнее сказать.

  – Люди тебя не увидят и не услышат. Не пытайся разговаривать, только силы потратишь.

  – Я и не собирался.

  Вернулся наверх, снова облетел гору по кругу. Потом представил себя молотобойцем, эдаким супергероем из комиксов или кино, и ударил невидимым молотом по вершине сбоку, как и собирался сразу. Для обломков скалы я был совершенно прозрачен, они пролетали сквозь меня, падали где-то внизу с грохотом, свистел ветер. Странное всё-таки место, это пространство Васина, непонятное: то есть звуки, то глухая тишина. И от чего зависит наличие или отсутствие, я не понимал. Почему-то сейчас это было важно, это отвлекало от совершенно непризрачной боли в руках, отдачи огромного молота.

  Вершину скалы я раздолбал в пыль, превратил острый двурогий пик в ровную площадку – хоть вертолёты сажай. Люди внизу не пострадали, насколько я видел, но побежали, волоча за узду ржущих в ужасе лошадей с тюками на сёдлах, спасаясь на всякий случай от взбесившейся горы, разнесённой внезапно на куски почти на четверть от верхушки.

  – Смешной ты, – вдруг сказал Добросил.

  – Почему вдруг? – не сказать, чтобы я задыхался, в этом пространстве такое и невозможно, но упадок сил ощутил.

  – Метеорит ваш – он же огромный? Побольше будет этой горки?

  – Ну да... Наверное.

  – Так ты с ним ничего не сделаешь, только сгоришь сам. Отступись.

  – А люди?

  – Что – люди? Много ты от них хорошего видел, скажешь? Пусть сами за себя думают.

  Никогда я не был паладином справедливости и титаном духа, честно признаюсь, но такая позиция меня покоробила. Как сговорились все: профессор, Горбунов, мозг этот говорящий – наплюй на всех, Кирилл, сам выруливай. Я бы ещё неделю назад так же рассудил, да вот беда: посмотрев на полный зал людей-пищи, что-то решил важное. Что-то понял.

  Разумеется, мы все проживём отпущенное, мелькнём искоркой по небу, кто ярче, кто тусклее, да и по уютным могилкам. Это и не обсуждается. Но как и зачем умереть, тоже, оказывается, важная штука.

  А я раньше не понимал. Если тебе досталась сила: своя, чужая, ворованная, на время присвоенная, глупо её на набивание карманов тратить, с собой за край не утащишь. Лучше уж что-то хорошее сделать. Только как, если и правда на невысокую горку сил не хватило?

  – Возвращаться тебе пора. Если здесь сознание потеряешь от слабости, брат Фёдор там, наверху, тебе ничем не поможет. У него таких коматозников пятеро уже на руках.

  – А почему – наверху? – удивился я. Впрочем, да, уже совсем слабо. Перед глазами плыли клочья тумана – от горы или от слабости, уже не понимал. – Реальный мир наверху, а мы сейчас в аду, что ли?

  Добросил хмыкнул и отмолчался. А меня относило от горы, волокло обратно в Центр, словно дюжий полицейский подхватил за шиворот и тащит, не обращая внимания на протесты и боль.

  Внизу мелькали города и дороги, реки и зелёные по летней поре леса. Я внезапно подумал, что вся эта имитация движения – она же для новичков. Раз уж мы в пространстве мысли, куда проще сразу представить, где нужно оказаться. Ни к чему этот симулятор полёта, который мне раз за разом показывает ментакль.

  А потом я очутился над дачным посёлком. Недалеко от Центра. Если судить человеческими мерками, всего-то километрах в сорока. Говорить не о чем, совсем рядом. Но что я здесь забыл было совершенно непонятно до последнего мгновения, когда я – то, что я считал собой в этом непонятном состоянии – сделал вираж над одной из крыш и проник внутрь домика.

  – Там нам помогут, – говорил кряжистый цыган, наклонившись над широким столом. При каждом слове он едва заметно кивал, отчего золотая серьга в ухе покачивалась, отражала солнечный свет и рассыпала его зайчиками по комнате.

  Перед ним сидела Нани. Я смотрел на неё и звал, но напрасно: слабость только усилилась, перед моими глазами кружили чёрные точки, но для неё я был невидим. И не слышим, что ещё хуже.

  Откуда она вообще взялась здесь, неужели... Координаты! Я же нарисовал из останков памятника схему, она разгадала её и пошла за мной!

  – То есть, не только дед участвует?

  – Не только. Есть ещё заинтересованные люди, но об этом не буду. Раз вы в девок по вызову играть не намерены, попробуем так. С грузовыми машинами. Тоже стрёмно, но раз дедушка твой взялся помочь, что-нибудь да получится.

  Я жадно запоминал подробности, дату, время, маршрут. Воистину, раз уж судьба шла навстречу в образе любимой девушки – стоило ей помочь. Им обеим.

  – Ещё бы кто изнутри внимание отвлёк – было бы идеально... – вздохнула Нани.

  А я всё думал, что тебе подарить, моя прелестная блогерка! Так вот он, подарок. Всё будет, жаль, что прямой связи нет, но я постараюсь подгадать со временем. Надо только держаться, не потерять последние силы, потому что иначе...

  ...я открыл глаза. Шлем Какис с меня уже стащил, а сейчас деловито отцеплял присоски датчиков.

  – Молодец! Спутниковые снимки я уже видел, оперативно переслали. Над горой поработал отменно.

  Генерал заглянул мне в лицо, небрежно оттолкнув Семёна.

  – Выглядишь плоховато, но это мы поправим. Федя, распорядись!

  13. Игры без разума

  Генерал вызвал меня позже и уже одного: видимо, присутствие Дока сейчас не требовалось. Вели меня двое охранников – никакого практического смысла в этом не было, скорее из-за объявленного усиления режима, о котором дважды сообщали из динамиков. Зачем о нём говорить «приглашённым лицам» – Бог весть. Наверное, демонстрировали нам доверие и воспитывали сопричастность. Так считает родная власть во все времена, что именно это у неё хорошо получается. Не стану говорить о реальном положении вещей, думаю, вы и так всё понимаете.