Текст книги "Римаут. Ледяной ключ (СИ)"

Автор книги: Юрий Мори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

11. Третья ночь

Павел нервничал. Сам бы не мог такое представить раньше, но прямо сейчас сидел за кухонным столом – и злился на всех. Исключая, наверное, только Агату: она-то тоже была здесь и даже пыталась накормить его ужином. Виктор сказал, что ему опять нездоровится – заперся вон у себя в комнате, даже в приставку не играет. Просто сидел на кровати, подтянув к себе не используемые давным-давно гантели, и смотрел вокруг бешеными глазами. Мария пребывала в полусне – то ли спит, то ли нет, даже непонятно.

Управляющий после возвращения в банк раз пять заходил в кабинет Павла с пустяковым вопросами. И каждый раз внимательно смотрел в глаза, словно собираясь спросить что-то важное. Но так ни что и не решился.

Господин Фроман злился даже на покойного комиссара – неужели тот не мог споткнуться (или от чего он там умер?) – в другом месте. Не во дворе его, Павла, дома? При мыслях о Каневски Павла передернуло, как от удара током. Какой же мерзкий тип!

Странно это все… Ведь он, Фроман, всегда был веселым уравновешенным человеком. Даже самые сложные времена в поисках работы он пережил спокойно, с уверенностью в будущем. А сейчас – какие-то три дня в этом городке – все стало не так. С ног на голову все встало. Постоянное напряжение, злость, беспричинный страх словно пронзали его сотнями тонких неприятных иголок. Дикие истории про призраков, которые, якобы пугали его домашних. Нелепые обвинения в причастности к убийству. А сегодня – еще и эта мутная история с деньгами, которых никто так и нашел. Плюс смерть комиссара. Бред…

– Чай и печенье?

– Да, дочь. Спасибо…

Агата налила две чашки и поставила одну перед отцом. Насыпала печенье из пакета в тарелку, даже разложила его в виде какой-то многоугольной звезды.

– Папа, может нам уехать отсюда, а? Вот прямо сейчас – сесть всем на машину и укатить куда подальше.

Вот как? Оказывается, не он один об этом думает. Агата всегда казалась ему ребенком, совсем еще несмышленышем, а он просто не заметил, как она выросла. Почти выросла – пятнадцать лет, конечно, не совсем взросление, но уже совсем близко.

– Куда, дочь? И как там жить? Все деньги на дом потрачены, еще и занять пришлось. Да и работа здесь теперь. Если уволиться – МаниКэн мне такую рекомендацию накатает, что только собачьей няней возьмут потом работать. И то с опаской: не украду ли ошейник их питомца.

Агата молчала. Над чашками с горячим чаем висели облачка пара, как над собирающимся рвануть вулканом.

– Ты сама веришь, что в доме призрак?

Девушка собралась было рассказать, что в доме еще и труп бывшей хозяйки лежит в подвале, но не решилась. Лири обещал завтра решить эту проблему без полиции, а главное – не сообщая родителям. Уж лучше так. Отцу и без того плохо.

– Я что-то видела, – тихо ответила она. – Не я же на маму накинулась…

– Гм… Да. Тоже верно.

Павел отпил чай и застыл, глядя в темное окно. Нет, там ничего интересного, просто он очень устал. Надо выспаться и все будет хорошо. Завтра все будет по-другому, а сейчас – в постель.

У Агаты в телефоне прозвенел колокольчик. Уведомление. Девушка схватила трубку, прочитала, начала писать что-то в ответ. Да, совсем взрослая, у нее своя жизнь.

– Я спать пойду, дочка… – Она кивнула, не отрываясь от телефона. Павел тяжело встал и вышел из кухни. Вот уже слышен скрип лестницы под его медленными шагами.

«Ты нашла тело Лизы?».

«Да. И кукла с ней. У нее в руке».

«Ясно. Сегодня будет сложная ночь. Попробуй справиться».

«С чем???».

Последний вопрос наставнице остался без ответа. Агате иногда хотелось разбить телефон – надоела эта таинственность! Утомила. Ведь можно же сразу рассказать, чего ждать и чего бояться – но нет. Только так.

Впрочем, это – правила игры с самого начала, с той встречи с Мадлен на заправке. Или ты учишься, или живешь своей жизнью. Обычной. Пустой, где люди копят деньги, ходят по магазинам, работают в банках и допрашивают подозреваемых. Не видя и не слыша того, что их окружает. Не веря в это.

Она привычно стерла переписку.

Кто цель этой ночи, кто? Она сама? Отец? Мать или брат – снова? Знать бы точно, за кого бояться и чего именно ждать. А раз это неизвестно – за всех. И всего. Агата встала и пошла в комнату брата. По крайней мере он будет под присмотром. По дороге она зашла в холл и положила в карман отцовские ключи от машины. На всякий случай. Чтобы потом не искать.

Вик уже спал. Как был – сидя на кровати, зажав в руках по гантели, из-под одеяла торчали ноги в кроссовках с пятнами подвального песка. Сам ведь чувствует, что никакого толка, но все же с оружием. Защитник…

Агата тихонько погасила верхний свет, оставив только ночник на тумбочке. Села прямо на одну из сумок с одеждой, которую брат так и не разобрал после приезда, и стала ждать. Мысленно попыталась вызвать внутри то самое ощущение окна, через которое сюда дует поток силы. Ее ветер. Ни на что иное надеяться не приходилось.

Все попытки были безуспешны. Она – это просто она, та самая девочка… девушка, которая и была всегда. Только росла с годами. Никакой силы, никаких ощущений. Тишина, ветер выл где-то за старинными стенами, и все. А, там же во дворе прятался специальный агент! Может, отнести ему термос с горячим чаем?

Агата взяла телефон, но вдруг поняла, что не знает номера Лири. И свой ему так и не сказала. Смешно, но вместо звонка придется идти. Где он там, интересно? Наверное, в сарае с инструментами покойного кукольника, больше-то и негде. Не за отцовской же машиной и не в пустой собачьей будке. Туда агент и не влезет, исключено.

Она пробралась на кухню и поискала мамин термос – китайский, со смешными цветами жасмина и райской птицей. На секунду замерла, вспоминая, как еще до школы первой ступени пыталась рисовать эту картинку в альбоме. Высунув от усердия язык, лучшими маркерами Вика, за что получила от него по шее, втайне от родителей.

А отец тогда похвалил ее рисунок…

Просто чай или с сахаром? А, ладно – не возвращаться же! Агата сыплет в термос немного заварки, добавляет пяток кусочков темного тростникового сахара и доверху заливает кипятком. Нормально. Иначе он там за ночь околеет, а им еще в кино идти.

Если выживут, конечно.

Во дворе действительно было холодно. Ветер свистел в ветках деревьев, завывал на разные лады, будто ему тоже страшно. Лири на самом деле прятался в сарайчике, несложно было угадать. Перед ним непонятный прибор, ноутбук не ноутбук, но что-то вроде. Только с антенной и приделанной сбоку коробкой. Пока Агата открывала дверцу сарая, скрипя петлями, агент захлопнул свое устройство. Вряд ли девушку обрадовало бы, что на десятке квадратов, расчертивших экран, прямая трансляция из комнат ее дома. Мало кому понравится, что за ним наблюдают, пусть даже из лучших побуждений.

– Чай? – улыбнулся Лири. – Горячий чай? Вы – добрая фея, милая барышня! Здесь и правда очень холодно.

В сарае было не только холодно, но и довольно темно. Конечно, есть лампочка под потолком, но, сидя в засаде, зажигать ее станет только полный дурак. Поэтому все освещение – небольшой фонарик с каким-то хитрым фильтром, стоявший под столом. Вблизи – красноватое зарево, а с пары метров даже не понятно, что это светильник, а не отблеск из окна.

– Я вовсе не фея! – притворно обидевшись, проворчала Агата, но похвала ей была приятна. – Пейте, Бонд. Взболтайте, но не смешивайте.

Лири улыбнулся, в полутьме видно, как блестят его зубы.

– Не ворчите! Я всю ночь на страже. Пока все спокойно?

– Я бы позвала на помощь, если бы что-то случилось. Но по тем двум ночам вывод такой – не усните под утро. Если что и будет, то часа в три-четыре.

Девушка ушла. Специальный агент пожал плечами: пятнадцать лет, рановато для флирта. Но барышня прелестная, не отнять…

Он налил чай в открученную крышку термоса и поставил ее на стол. Спохватился, открыл сложный прибор и увидел на одной из камер, как Агата идет обратно, в комнату брата. Молодец, девчонка! Им бы вообще лучше всем четверым собраться, но родителям, конечно, не объяснишь. Ладно, хотя бы так.

Время тянулось медленно, как резиновое. Цифры в углу экрана не спешили меняться, будто заставляя поторопить их. Но ничего не выходило. Заснуть Лири не боялся, от принятого заранее энергетика бодрости тела – хоть отбавляй. С силой духа после крайне странной смерти комиссара было гораздо хуже: а что если в дом заявится это туманное нечто? И как он поможет – начнет стрелять? Ах да, у него и оружия-то с собой нет. Да и что толку с его табельной «беретты» против мутного призрака, сворачивающего шеи.

А Павлу Фроману снилась погоня. Самая настоящая, как в кино. Он убегал по темной аллее – видимо, какой-то парк, тусклые фонари по обочинам, дальше в стороны лес, а под ногами хрустел гравий. Не видно ни преследователя, ни цели бега – просто гнетущее ощущение, что смерть следует по пятам. И есть, есть еще небольшой шанс удрать, но сил оставалось все меньше. К тому же сколько ни беги – вокруг ничего не менялось. Одиноко и страшно. Он сейчас вовсе не взрослый человек, отец двух детей, а загнанный в темный парк подросток.

Бежать, только бежать!

Он заснул в кресле, чтобы не тревожить разметавшуюся по постели жену, и теперь ему было неудобно. Голова свешивалась вперед, на грудь, а руки, спокойно лежавшие на подлокотниках, упали вниз, будто пытаясь дотянуться до чего-то на полу. Неприятная поза, но во сне ее не сменить.

Он видел впереди дом. Сперва нечетко, в блестящем водяными каплями воздухе – да, здесь идет дождь, противный и мелкий, – а потом уже яснее и яснее. Это был его новый дом. Тот, что он купил в этом странном городе. Тот самый, в котором заснул: Павел понимал, что спит, и в то же время этот бег, эта погоня – тоже были реальны. Но в нормальном мире он бы сейчас продирался через кусты, растущие напротив ворот, по незастроенной домами стороне улицы, а тут – чистая, засыпанная гравием аллея.

Странно. И – страшно. То, что гналось за ним по пятам, все ближе, оно настигало. Павел обернулся на бегу, но по-прежнему ничего не увидел позади. Только странное тепло, что-то греющее воздух далеко впереди себя, испаряющее мелкую водяную взвесь.

Дом был все ближе. Он такой же, как в реальности – и другой. Первые два этажа и двор не отличить от того места, где он сейчас спит, а вот выше… Да-да, выше тоже есть этажи! Их много, их немыслимое количество, уходящих вверх, пронзающих низкие дождевые облака.

Что же он такое, этот его новый дом?!

Павел на бегу задрал голову, зачем-то считая этажи. Десятки, многие десятки, и это – только видимая с земли часть. У дома появились пристройки по краям, выступавшие в стороны соседских участков. Стены из приятно-песочного стали темного, будто закопченного веками цвета. Над навесом входа вырос выступ, похожий на мощный балкон с низким ограждением. Водосточные трубы стали толще и позеленели, словно тоже прибавили в возрасте сотню-другую лет. Ничего не понятно… Где это все? Зачем?

В спину его бил горячий воздух, как из тепловой пушки, которые любят ставить в холодных странах на входе в помещения. Ему сразу вспомнилась Норвегия, тот лыжный курорт, где они с Марией побывали после свадьбы. Еще вдвоем, ни Вика, ни Агаты…

Струя настолько мощная, что Павел словно получил дополнительное ускорение, толчок от неведомого существа. Словно тот и гнался за ним и стремился избавиться сразу. Не упасть бы на этой волне горячего воздуха, несущего человека к приоткрытым воротам. Главное, успеть добежать. И спрятаться. Или же – это не так уж важно?

Что-то негромко прозвенело, звук был похож на задетые рукой китайские колокольчики над входом. Давление в спину стало ураганным, Павел больше не бежал, его подняло над дорожкой, выше фонарей, на уровень верхушек деревьев. Он летел. От него сейчас ничего не зависело – впереди стена второго этажа, окно их с Марией спальни.

Никакого удара, ничего, Павла будто процедила сквозь стену неведомая сила, опаляя своим огненным дыханием. Смяла, втискивая в кресло и разворачивая вместе с ним лицом к себе.

В этот момент Павел и проснулся, резко вскидывая голову, стараясь освободиться от кошмара. Но из последнего ничего не вышло: перед ним стоял пылающий человек. Черты его лица и тела были смазаны, растерты пламенем в неясный силуэт, нестерпимая обжигающая волна шла от него непрерывно. Павел почувствовал, что у него самого начало обгорать лицо, вскинутые на защиту руки, трещат волосы на голове.

– Кто ты? Зачем?! Уходи! – закричал он.

Человек молча придвинулся вплотную к Павлу, схватил руками – двумя гудящими от жара пылающими трубами – за плечи и приподнял из кресла. Воздух бурлил от огня, наполнялся нестерпимой вонью горящей кожи, ткани, чем-то жутким.

– Где ключ? – выдохнул ему в лицо, кажется, сам огонь. У человека не могло быть настолько страшного, пронизанного мукой, но одновременно повелевающего голоса. – Где ключ от этажей дома?

– У меня… Ничего… Кто ты?.. – прошептал Павел.

– Смерть! – ответ прозвучал приговором. Пылающий человек обнял его, прижал к себе. Мгновенно вспыхнула одежда, само тело воском начало плавиться в жутких объятиях. Павел уже не мог кричать – раскаленный воздух давно сжег его горло, испарил глаза. Оба силуэта слились в один, факелом стоявший посреди спальни.

Сожженный неведомым гостем человек уже не видел ничего: ни как падает с постели его жена, закрывая глаза руками, истошно крича что-то и стараясь отползти в сторону, укрыться, спрятаться хоть где-нибудь от этого зрелища. Ни как в спальню вбежала Агата, заслоняясь рукой от нестерпимого жара. Виктор не рискнул зайти, он стоял в дверях и кричал. Только что спавший мирным сном дом переполнен болью, огнем и звуками. От всего этого может лопнуть голова, что и происходит с останками Павла – череп с сухим треском взорвался, из него поднялись клубы пламени и черного сального дыма, как от горящей бочки бензина.

Вы когда-нибудь видели снег? Не те смешные снежинки, что иной раз кружатся над Римаутом под Рождество, делая праздник по-настоящему зимним, а настоящие, никогда не тающие льдины, занесенные белыми сугробами поля, промерзшие насквозь горы?

Вряд ли. А я вот видел. И не просто видел – я жил среди всего этого холодного несчастья долгие годы. Почему-то в этом городке меня считали моряком, это не так. Я работал за полярным кругом, было дело, но никак не был связан с морем. Если кому-то интересно, я был охотником. Там, в Канаде, все по-другому – и траппер до сих пор фигура уважаемая и хорошо оплачиваемая, если конечно действовать в рамках лицензий и разрешений от департамента.

Я слишком много пил? Вот с этим и спорить не стану. Алкоголь прямо-таки создан для меня, а я – для него. Но повторять этот путь не то, что не советую, предостерегаю. Будь это дорогущий американский бурбон или самодельная брага в старом алюминиевом баке – смысл-то один. Вас это разрушит. Сперва начнет обкусывать по краям, как намокший кубик сахара, потом вгрызется глубже, а затем хрустнет вами, сожрет, как и ни было.

Забавная кличка – Маркас. Конечно, с рождения меня звали не так, это уже после всего, что случилось там, на севере, я сделал ее фамилией. Настоящая вам, да и Интерполу ни к чему. Сложно осудить и так мертвого человека, я знаю, но привычка прятаться и менять страны осталась даже здесь, за порогом.

Джонни был моим другом. У нас мало друзей – месяцы в одиночестве, когда рядом только ружье и рюкзак, не способствуют отношениям с людьми. Я и не женился поэтому. Сперва копил деньги, надеясь вернуться в родную Португалию с пачками купюр величиной в небоскреб, потом привык к своей жизни. И своему одиночеству.

Так вот, Джонни… Иногда мы шли вдвоем и мыли золотишко. Разумеется, не ставя в известность канцелярию премьер-министра и лично Ее Величество. Тихо работали на себя, благо здесь таким одиночкам, как мы работы на несколько тысяч лет вперед. Не Клондайк, но речки попадаются крайне любопытные. А в них песок. А в песке – да, оно… Проклятый металл. И в тот раз мы пошли вместе, и надо же такому случиться: богатейшее место. Лоток с ситом, по колено в воду – и мой, пока не поймешь, что ног ты не чувствуешь, а спина отказывается разгибаться.

Отдохнул, хлебнул из горлышка подкрепляющего, и дальше.

Джонни нашел самородок. Само по себе не редкость, хотя в речном песке они маленькие. Но он нашел большой. На меня как затмение накатило – стою я на берегу, а он повернулся, поднял этот блестящий комок над головой и орет. А ведь и так пара килограммов уже была намыта, даже пополам – приличные деньги. Особенно для таких бродяг как мы.

Надоел он мне за два месяца. Совсем надоел, как моя жизнь.

Я выстрелил. Медведи же вокруг, заряженное ружье – это как в нынешние времена телефон в кармане – без него себя голым чувствуешь. Выстрелил и попал Джонни в голову, три десятка шагов, чего там было попадать. Разнес его орущую башку в клочья, как в кино показывают. Крупный калибр, само собой, не шутки же.

А на меня тогда Дублон кинулся, собака Джонни. Я ствол вниз и его – туда же. К собачьим богам по частям. Мерзкая шавка, и хозяина-то не слушал, а уж меня и подавно. Я до того к псинам спокойно относился, а после возненавидел. Вот и сюда приехал, занялся вопросом. Слишком их много бегало, а у меня времени свободного – круглые сутки. Но Уми – это не я украл. Вот тут поклеп чистой воды, не было у меня такой возможности, очень уж следил за ним сосед-придурок. Надо же – кукольник! Тьфу.

Золото досталось мне одному, а звали меня по документам с тех пор и до смерти Маркасом. Фамилия как фамилия, даже на мою родную чем-то издалека похожа.

С тех пор и бегал по всему миру, боялся, прятался и много пил. Слишком много, если меня смог подловить этот… хозяин. Раньше я бы ему голову свернул быстрее, чем он чирикнет, а тут вот не успел. Всегда боялся умереть в снегу, никому не нужный, или от медвежьих когтей – ну, какая жизнь, такие и страхи. А помер с пробитой башкой, облитый бензином в собственном доме в этих спокойных краях. Бывает.

После смерти я стал сам для себя проклятьем. Я же все время горю, все время, и не могу сгореть до конца. Призрак вечной муки, хозяин так и говорит. И смеется – противно так, был бы живым, я б ему зубы в глотку засунул. Но пока он главный, у меня шансов нет. И не боюсь я ничего, вон даже из могилы выбрался самостоятельно, хоть и по приказу хозяина. Не понятно только, на кой черт, я и так мог бы являться куда он скажет. И жечь, жечь все вокруг, чтоб вам бесы пятки в аду грызли!

Вот и сейчас этого пижона спалить мне только за счастье. Мне он никто, и звать его никак. А приказ штука такая, захочешь не исполнить, не выйдет. Волшебство что какое? Так я в него не верю. Я вообще никогда ни во что не верил, кроме самого себя, да и сейчас не собираюсь начинать.

Как полыхает-то славно! Обнять его покрепче и чувствовать, как мой вечный костерок получил свежие дрова. Вот и отлично.

Оттолкнув Вика, в комнату влетел агент Лири, но и у него не было никаких шансов помочь догорающему мертвецу в объятиях совсем уж жуткого существа. Агата тащила мать за руку, прочь отсюда, куда угодно прочь. Лири бросился на помощь, толкнул Виктора, лишь бы тот не мешался. Вдвоем с девушкой специальный агент вытащили из спальни Марию. Все четверо побежали вниз, не рассуждая, что делать дальше. Просто в ужасе.

Агата сунула Лири ключи от отцовской машины, и тот немного пришел в себя – все-таки ясная задача лучше паники и ужаса.

– Быстрее отсюда! Быстрее! – крикнула девушка. Мать она тащила почти на руках, раскрутившийся бинт цеплялся за все, и Агата решительно содрала его с материной головы. Открылись ожог и проплешина на когда-то красивой прическе, но уж на это точно плевать. Виктор бежал последним, ничего не понимая, кроме жуткой смерти отца, действуя как автомат: дернули за руку – стой, толкнули – беги.

Во дворе темно, но Лири открыл машину на ощупь, затолкнул на заднее сидение Марию и ее сына. Агата прыгнула вперед и они, едва не снеся медленно открывающиеся с пульта ворота, со скрипом покрышек выехали на улицу.

В окне спальни за их спинами гасло пламя. Никакого пожара, даже стоявшее рядом со смертельным факелом кресло не сгорело. Осталось только темное пятно на досках пола. И сжавшийся, торчащий обгоревшими костями труп Павла Фромана, скалящийся в никуда вечным оскалом улыбки.

Машина неслась по спящим улочкам Римаута. За несколько дней Лири более-менее разобрался, где здесь что, поэтому сейчас маршрут был ясен.

– В Адлерауге? – спросил он у Агаты. Единственного человека из всех оставшихся Фроманов, не пребывающего в шоке.

– Да хотя бы так… Куда угодно, только подальше отсюда.

– Понимаю, что не время, – лихо закладывая вираж на узкой средневековой улочке, ведущей мимо ратуши, спросил Лири, – но вы узнали этот горящий призрак?

Агата молча смотрела вперед, на прыгавшие в лучах фар аккуратные домики, ограды, силуэт фонтана слева. Городок спал, что и неудивительно в три часа ночи.

– А я рассмотрел лицо и узнал, – продолжил агент. – По фотографии. Это был Маркас, на могилу которого вы с подругой ходили вчера.

– Значит, в запасе остался Уми… – непонятно ответила Агата. Лири не пытался выяснить, что она имела в виду. Если еще и барышня сбрендит, будет совсем плохо.

Машина притормозила на крутом повороте, а потом вновь резко набрала скорость. До выезда из Римаута всего пара улиц, они справились!

– Остается Уми, – повторила Агата. – Или они все появятся вместе.

Она повернула голову к Лири, тот мельком кинул на нее взгляд и поежился: казалось, что лицо девушки превратилось в двухцветную маску, разделенную посередине вертикальной чертой. Левая половина черная, даже глаз мерцает как-то тускло, словно осколок агата, а правая – светлая. Нормальная. Человеческая.

Да нет, чепуха, просто показалось от испуга, пережитого в доме. Лири вновь смотрел только на дорогу. Вот указатель на железнодорожную станцию, сейчас проскочить мимо кладбища, миновать переезд – и свободны. Если не от мыслей и воспоминаний, то уж от городка – точно. Лири давил на педаль газа, плюнув на правила дорожного движения.

Быстрее, главное – быстрее. И подальше.