Текст книги "Римаут. Ледяной ключ (СИ)"

Автор книги: Юрий Мори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Не дожидаясь остановки машины, с пассажирского сидения выпрыгнул давешний полицейский, Каневски. Сейчас у него в руках не было ни блокнота, ни ручки, зато он держал пистолет. Осеннее солнышко отсвечивало на блестящем стволе, размывало его, отчего оружие казалось мирным никелированным прибором с кухни. Но все равно выглядело внушительно. Водитель лихо затормозил возле машины Лири, заблокировав ее на всякий случай, и тоже выскочил наружу. И этот был вооружен.

Теперь специальный агент, удивленно смотревший на пару полицейских, оказался под прицелом сразу двух пистолетов.

– Ни с места! Руки за голову, – истошно заорал Каневски, явно старший по должности в этой парочке.

Лири медленно поднял руки и сцепил их на затылке в замок.

– Вы хоть права зачитайте, – сказал он. Голос был совершенно спокоен, и Агата им восхитилась. Хороший дядька, хороший. Хотя ничего не понятно, что у него за работа, но перед носатым не унижался. Да и в целом – никакой истерики. Молодец.

– Не Америка у нас, – пробурчал водитель. – В комиссариате зачитают.

Каневски, не убирая нацеленного оружия, свободной рукой расстегнул боковую молнию на форменной куртке и вытащил сложенный вчетверо листок. Потом резким движением, словно фокусник, дернул им вниз, держа за уголок. Листок расправился и, несмотря на заметные сгибы, и агент, и Агата увидели принтерную распечатку. Довольно близкий к истине был фоторобот господина Лири, узнать несложно.

– Ваш портрет составлен со слов сторожа стоянки, где убили Антона Реца, – сказал Каневски. Сейчас он довольно улыбался, отчего его лицо казалось совсем уж неприятным. Глазки почти заплыли, остался только шикарный нос над двумя рядами кривоватых желтых зубов.

– И? – так же спокойно уточнил Лири.

– Ордер на ваше задержание по подозрению в убийстве Реца в комиссариате. Извольте ехать с нами. Робин, надень ему наручники.

Водитель достал из кармана короткую пластиковую ленту с выемками и, зайдя сзади агента, велел опустить руки за спину. После этого ловко защелкнул приспособление на больших пальцах рук.

Агата слегка сощурилась – несмотря на солнечный день, жутко мешали сполохи красных и синих ламп мигалки на полицейской машине.

– Господа, вы делаете сейчас большую ошибку, – ровным голосом сказал Лири, но его никто не слушал. Водитель уже взял его за локоть и поволок к своей машине, а Каневски занимался тем, что прятал обратно фоторобот, все так же неприятно скалясь.

– Да черт вас побери, достаньте из моего кармана удостоверение! – слегка разозлился агент, но водитель молча открыл свободной рукой заднюю дверь патрульной машины. Открыл и собрался запихнуть туда задержанного привычным движением.

– Даже если вы канцлер Швейцарии и русский царь одновременно, нам плевать! – наконец-то снизошел до ответа Каневски. – Наше дело ловить убийц, а с вашими документами пусть разбирается комиссар. Ему по должности положено, да и зарплата больше моей.

Лири понял, что спорить бесполезно. Он обернулся к Агате и крикнул, уворачиваясь от водителя, пытавшегося впихнуть его на заднее сидение силой:

– Госпожа Фроман! Мы договорим немного позже, но на стоянке я видел убийцу – это огромная кукла. Робот, вооруженный мечами. Подумайте об этом до нашей следующей…

Водителю, которому на помощь пришел Каневски, наконец удалось засунуть задержанного агента в машину и захлопнуть за ним дверцу.

Агата стояла, потеряв всякое понимание происходящего. Он видел то же, что и Вик?! Что за черт, в самом-то деле? И эта кукла – убийца?

Не может быть…

– Похоже, это опасный маньяк, девочка, – сказал на прощание Каневски, уже садясь в машину. – К тебе не приставал? Очень повезло. Очень! Ступай-ка домой.

Агата дождалась, пока полицейские уедут, и подошла к машине Лири. Подняла опущенные стекла. Потом заперла двери с брелока сигнализации, который так и висел на ключах в замке зажигания все это время. Спрятала связку в карман.

А ведь прав господин агент, встретиться еще раз им точно придется.

5. Нешуточные хлопоты

Пару лет назад, когда Агате почти исполнилось тринадцать, она решила отправиться в путешествие. В старых книжках, которые теперь читают все реже и реже, лучшим способом было выдать себя за мальчишку и наняться юнгой на корабль. В книжках же не было паспортов с фотографиями, интернета, камер наблюдения на улицах и прочих сложностей. Постриги волосы покороче, смени одежду – и вперед, к пропитанному ромом боцману какой-нибудь шхуны. Он только рад будет бесплатной рабочей силе, ведь кому-то надо чистить картошку на камбузе и лазить по вантам до самых верхушек мачт.

Теперь все было не так. Вариант с кораблем Агата обдумала и забраковала. Самолеты? Тоже довольно забавно. Сегодня ты здесь, под скупым европейским солнцем, а через десять часов уже на пляже где-нибудь в Доминикане. Кстати, где это? Надо бы посмотреть в навигаторе, как доехать туда на поезде. А вот это интересно, насчет поездов… Но нет.

Причины были теми же, что и с остальным общественным транспортом – взрослые настороженно относились к путешествующим без присмотра девочкам. Хотя бы выгляди она старше – были бы шансы, а так… Первый же доброхот вызовет полицию. А она уже вовсю ищет потерянную Агату Фроман, рост метр пятьдесят один, глаза серые, волосы светлые, прическа каре. И родители, до того паниковавшие в ее поисках, немедленно примчатся за ней. Несмотря на обстоятельную записку, оставленную на кухне, о ветре странствий и прочих манящих вещах.

Путешествие решено было организовать недалеко. Для проверки собственных возможностей и выяснения, так уж ли хороша сама идея – посмотреть мир за пределами Глобурга. Всего на денек, с возвращением к вечеру. Виктору и в голову не придет волноваться, а отцу и матери отправлены тщательно продуманные сообщения о школьной экскурсии.

Ветер странствий первым делом привел Агату на автозаправку. Тормозить машины на трассе – дурной тон, так всегда говорила мама, да и приличные люди там не остановятся. А попасть в замкнутое пространство с каким-нибудь скучающим водителем фуры или, хуже того, маньяком – совсем лишнее. Попутчицей обязательно должна быть женщина, так спокойнее.

Агата стояла возле торгового павильона, не привлекая к себе внимания, и выжидала. Компания молодых ребят на внедорожнике – это, конечно, мимо. Пара пенсионеров – тоже. Несколько фургончиков с броскими логотипами фирм. Эти и из города-то не поедут. Одинокий мужчина на дорогом лимузине. Нет уж. Пусть катится по своим делам, усыпанным курсами акций и качелями валютных пар.

А вот это? Да, отличный вариант! Серебристый двухдверный автомобильчик. За рулем женщина – не юная девчонка с ветром в голове, с такой и ехать-то страшно, – но и не старушка. Эти бабульки такие зануды… На вид водитель чуть моложе мамы, значит немного за тридцать. Работник заправки в слегка испачканном сине-красном комбинезоне уже шел к машине, сама женщина открыла дверь и роется в сумочке в поисках карты или телефона для оплаты бензина. Окна приоткрыты, идеально!

Или… не стоит нарываться и лезть незаметно?

Агата подбежала к владелице машины и уже открыла было рот, чтобы изложить короткую историю о заболевшей бабушке и не-подвезете-ли-вы-меня-пожалуйста, но не успела сказать ни слова.

– Садись. Там сумка с ноутбуком, переложи ее назад, – даже не глядя на девочку, сказала хозяйка авто. Темные очки в пол-лица мешали рассмотреть ее подробно.

Агата кивнула и открыла мягко чмокнувшую навстречу ей дверь. Сумку она переправила назад, за сидения, поставила рюкзачок с водой и бутербродами под ноги и даже пристегнулась. Так всегда велел делать отец.

Женщина вернулась от кассы, села за руль и резко, но уверенно вывела автомобиль из тесного заправочного стойла, ограниченного колонками с торчащими шлангами.

Агата снова открыла рот, чтобы хоть что-то сказать, но хозяйка машины, не отрывая взгляда от дороги, произнесла:

– Не трудись. Тебя зовут Агата, тебе двенадцать, никакой бабушки в пределах тысячи миль нет. И – да! Это твое первое путешествие. С которым тебе повезло. Или не повезло, жизнь покажет.

Они мягко затормозили перед светофором. Дальше – только рельсы железной дороги и близкий выезд из Глобурга.

– Меня зовут Мадлен, – трогаясь на зеленый сигнал, добавила женщина. – А теперь спрашивай.

Агата потрясенно крутила головой, думая, не стоит ли выпрыгнуть на ходу, чтобы оказаться подальше от странной попутчицы, но решила остаться. Они уже на трассе, и скорость явно великовата для прыжков за борт.

– А почему – миль? – наконец спросила она.

– Привычка, – пожала плечами Мадлен. – Я довольно долго жила в Соединенном королевстве. Да и не только там.

Так Агата и познакомилась с наставницей. Странно, почему она вспомнила тот давний эпизод именно сейчас, сворачивая на свою узкую улочку? Кто его знает, память вообще штука причудливая. Не прикажешь ей, что помнить, а о чем забыть.

Вот еще чудеса – калитка во двор была прикрыта, а входная дверь в дом – нараспашку. Мама обычно строго следила за этим, ведь бросать вход открытым – приглашать воров. Она всегда так говорила, что, в общем, было верно. Незапертая входная дверь в их старой квартирке действительно смотрелась бы довольно дико. Воров не воров, но кого-нибудь точно заманило бы на такой лакомый кусок.

Агата зашла в холл. Нет, точно что-то не так… Дверка в подвал тоже приоткрыта, из шкатулки, поставленной мамой в прихожей, с запасными ключами и прочей мелочью, все высыпано на столик. Беспорядок вроде бы мелкий, но все детали, складываясь вместе, начали беспокоить.

– Мама! – крикнула Агата в тишину дома. – Ви-и-к!

Брат-то точно должен быть дома после ночных потрясений. Но никто не отозвался. Девушка побежала на кухню: да, и здесь кто-то копался, явно не свой. Ничего не сломано и не перевернуто, но все эти брошенные незакрытыми ящики, вытащенная зачем-то коробка с еще не разложенной посудой… Точно, воры. Но очень странные – что можно было искать в их крайне небогатом имуществе?

На втором этаже та же картина. На первый взгляд, не сломано и не украдено ничего, но рылись, это заметно. В ее комнате вещи лежали не на своих местах, та же укулеле вместо своего законного места на тумбочке возле кровати очутилась теперь на широком подоконнике. Для инструмента вредно, кстати: прямой солнечный свет же…

В родительской спальне из шкафа достали и высыпали на пол вещи из любимого чемодана папы. Сам чемодан бросили в углу, не закрыв, отчего он стал похож сейчас на зевающего бегемота.

– Какого же… – Агате захотелось выругаться. От души, и именно теми словами, за которые на улице штрафовала полиция. Однако она сдержалась, обдумывая на ходу последнее пришедшее в голову слово.

Полиция! Вот кого надо было срочно вызвать. В том, что кто-то залез в дом, ничего странного, пусть ищут. Это вам не ночные видения старшего братца, сплошная суровая реальность. Но сначала надо бы позвонить родителям и понять, куда делся Вик.

Первым, бросив все на работе, приехал Павел. Он успокоил Агату, которая не очень-то и волновалась: все живы и здоровы, просто неожиданно обнаружить, что в твой дом кто-то влез, но опасного же ничего не произошло.

Мама, как оказалось, уехала на такси с Виктором в Адлерауге – до соседнего городка всего-то сорок километров, но там и кинотеатр, и кафе в изобилии, да и магазины… Мамина страсть к шопингу даже в отсутствие денег победила даже ее страсть к порядку. Они отбыли почти сразу, как Агата ушла в школу, значит, дом стоял без присмотра полдня.

Разумеется, Павел вызвал полицию, заранее сморщившись от необходимости общаться с этим противным Каневски. Он попадал в яблочко: приехал именно надоедливый носатый полицейский в сопровождении двух младших чинов – недавно виденного Агатой водителя, арестовавшего Лири, и незнакомого эксперта, тощего, как палка, господина в массивных очках с чемоданчиком в руке.

Пока эксперт и водитель осматривали дом, ища отпечатки пальцев или любые другие следы преступников, Каневски привычно расположился на кухне и записывал показания.

– Скажите, господин инспектор…

– Господин старший инспектор, – поправил Агату полицейский. – Что ты хотела, девочка?

Ее немного бесило это «девочка», но деваться было некуда: отец как раз вышел из кухни, что-то объясняя тощему эксперту, а говорить при нем не хотелось.

– А вот этот господин, которого вы арестовали недавно… Его посадят в тюрьму?

– Если виноват – непременно посадят, – довольно ответил Каневски. – А ты с ним хорошо знакома?

– Первый раз сегодня видела! – честно ответила девушка, но дальше пришлось вдохновенно врать:

– Он у меня дорогу спросить вышел. К ратуше. А так я и не знаю, кто он такой.

– Возможно, он – опасный убийца, – сказал полицейский, записывая ее слова. – А почему он тебе про какую-то куклу говорил, кстати?

Старший инспектор поднял взгляд от бумаг и пристально посмотрел в глаза Агате. Вот влипла! Сама же разговор затеяла…

– Понятия не имею, – сделав глуповатое лицо, отвечает она. – Может быть, спутал с кем? Он точно мне что-то говорил?

– Какая-то семья кретинов, – почти шепотом произнес Каневски, вроде как сам себе, но Агата его прекрасно слышала. – Сын припадочный, отец законченный психопат, как таких в банк только берут? Девочка и вовсе дурочка. Остается мама, гм… Да, мама. Ехали бы вы все отсюда…

Девушке захотелось поспорить, но она прекрасно понимала, что ее провоцируют. Сейчас она в запале скажет что-нибудь не то, а потом объясняйся с родителями. Нет уж. Она сделала вид, что ничего не слышала.

– Раз я ничего не видела, я пойду? – улыбаясь как можно глупее, спросила она. – После школы надо хоть в душ зайти…

Каневски, не отрываясь от записей, махнул рукой: иди, мол. Толку с тебя все равно никакого. На кухню очень удачно зашел водитель, что-то доложить начальству, так что уйти удалось незаметно. Что и к лучшему. Непонятно почему, но носатый сыщик Агате активно не нравился. Вроде бы делает человек свое дело, но какой-то он был неприятный. Опять же арестовал симпатичного, хоть и подозрительно санитарного агента неизвестно за что.

Пока Агата переодевалась после школы и принимала душ в старомодной, но просторной ванной, вернулись перепуганные мать с братом. Успокоившийся было Павел вновь начал нервничать: у Виктора неведомые воры порвали какой-то сверхважный провод от компьютера к телевизору, а Мария ищет и не может найти документы.

Сумасшедший дом какой-то, подумала Агата. Она только слышала суету в коридоре, но участвовать решительно отказывалась. Если украли – то украли, что так нервничать? А проводов у Вика завались – торговать можно. Подключит свою аппаратуру старым каким-нибудь, невелика беда.

Каневски ходил по всему дому, заглядывая в самые непредсказуемые места. Даже на чердак залазил, откуда вернулся злым и грязным: и так вечно мятый мундир в пыли и неведомо откуда взявшемся мелу. Мария бросилась помочь отчистить куртку, но инспектор решительно отказался. Он вообще вел себя с женщиной подчеркнуто уважительно, словно чего-то опасался.

Всего этого Агата не видела – до отбытия полицейских она сидела у себя в комнате и подбирала аккорды для песни Ланы Дель Рей – тягучей, заунывной, как раз под стать ее настроению в последние дни. Новости ей рассказал Вик уже за ужином. Если бы не его немного нервное веселье и показ в лицах отбывших восвояси экспертов, было бы совсем тошно. Мама по восьмому кругу вытирала посуду и вилки, прежде чем подать на стол, словно боялась оставленной неведомыми взломщиками заразы. Павел ел, одновременно читая в телефоне какие-то банковские сводки – по экрану пляшут графики, столбцы цифр и прочая неинтересная детям чепуха. Понятное дело, что это часть работы, но при этом отец напряженно молчал.

Невесело. У каждого члена семьи, хоть и по своим соображениям, создалось впечатление, что они зря переехали в этот странный городок. Как ни сложно с работой в Глобурге, кажется, стоило остаться там.

– А потом он вылез из подвала и начал чихать! – заливался смехом Вик. – Аллергия, говорит, на сырость. Остальные туда и не полезли, сам Каневски не пустил. Я, говорит, один посмотрю, у меня нюх! А сам в соплях по пояс.

– Виктор! – строго сказала мать. – Нельзя говорить такие слова за столом, это портит аппетит окружающим.

– Какие слова, мам? Аллергия? – Теперь рассмеялась еще и Агата, а Мария укоризненно смотрела на них, стоя с полотенцем в руке.

На улице начался мелкий дождь. Бродившие поодиночке последние дни облака наконец-то объединились и решили немного напоить землю. По окнам кухни стучала редкая дробь, полоски воды стекали вниз. От дождя и так не праздничная атмосфера ужина стала и вовсе унылой.

– Кстати, а что искали, если ничего не сперли? – спросил Виктор.

Отец поднял взгляд от своих цифр и графиков и наградил его тяжелым взглядом. Но промолчал, видимо, тоже задумавшись.

– А вопрос-то неглупый, – в кои веки поддержала брата вечная спорщица. – Богатств у нас никаких, это же очевидно. Но почему-то залезли…

– Решили, что раз купили дом – а здесь слухи быстрее молнии разлетаются, то есть чем поживиться и внутри, – вздохнула мать. – Ладно, доедайте. Сегодня очередь мыть посуду чья, Виктора? Вот и хорошо. Мне еще нам всем белье перестилать. Брезгую спать, когда кто-то ковырялся в постели.

– Полиция сказала – ведется расследование. О результатах нам сообщат, – веско добавил Павел и вновь ушел с головой в работу.

В комнате Агата попыталась доиграть песню, но настроения уже не было. Еще этот занудный дождь за окном, придется теперь как-то терпеть до утра, хоть и сложно: убаюкивал этот ритмичный стук капель, усыплял.

Она потянулась к телефону и набрала в мессенджере:

«К нам влезли воры. Ничего не взяли. Я не понимаю, что происходит».

Ответ пришел не сразу – видимо, наставница была занята. В комнату заходила Мария, перестилала обещанное белье, потом зачем-то вытерла пыль и расправила занавески на окне. Пятнадцать лет борьбы – с закрытым шторами окном спать или нараспашку – продолжались. После ухода матери Агата привычно раздвинула шторы обратно. Окно – оно же взгляд человека наружу, зачем всегда держать веки сомкнутыми?

«Это не воры. Не об этом беспокойся».

Агата стерла сообщения и задумалась. Значит, придется сделать, как она и собиралась. Сидеть и сторожить покой близких.

Не воры… Тогда дело становится еще более странным. Кого-то притягивал сам дом? Но почему было бы не залезть сюда при прежнем хозяине? А ведь может быть, что и залазили, просто он не стал об этом говорить. Глупо же, продавая дом, прибавлять: а еще ко мне любят забираться странные воры! Ничего не берут, но удивляют от души.

Агата тихо рассмеялась и вновь потянулась к любимой гитарке. Кажется, настроение вернулось. Да и заняться больше решительно нечем, не уроки же учить? Как новичок в школе, она имела почти законную возможность повалять дурака первые несколько дней. Здесь, в отличие от Глобурга, было принято давать домашние задания, но спешить с их выполнением не стоило. Обойдутся как-нибудь без доказательств ненавистных теорем по геометрии.

Виктор включил у себя музыку – видимо, закончил с посудой. Слышно еле-еле, только бухающие басы забивают стук дождя.

Написать наставнице еще раз? Нет, это бесполезно. Все придется соображать самой, не зря же она здесь. Или зря?

Струны тревожно звенели под пальцами, становясь музыкой. Вот и отлично. До утра долгие часы, очень долгие, нужно было заполнить их красотой и спокойствием, раз уж так все загадочно.

6. Кофе и страхи

– Люблю кофе, – сказала наставница.

Они с Агатой сидели за уличным столиком крошечного кафе. За низкой деревянной оградой, похожей на поручни корабля, текло, сталкивалось и расходилось по своим делам человеческое море. Бесконечные туристы, обожающие Глобург за древние дворцы и современные небоскребы, торопливые студенты местной академии, мужчины и женщины шли, бежали, говорили по телефону, щелкали вспышками фотоаппаратов. Им не было числа, они сливались в один многоголовый поток там, за оградой.

А здесь был островок спокойствия. Мадлен аккуратно отщипнула предпоследний кусочек пирожного блестящей ложечкой и положила в рот. Агата наблюдала за ней, слушала, только изредка отвлекаясь на людей за символической границей.

– Люблю… – повторила наставница. – Его вкус чем-то похож на ощущение силы. Ты потом поймешь, я надеюсь.

– У меня получится? – спросила Агата.

Их встречи продолжались уже год, но выглядели довольно странно для обучения… Обучения чему, кстати говоря? Девушка бы затруднилась назвать это определенно. Кафе, картинные галереи, библиотеки – и почему-то старые кладбища, потом снова музей и после него – прогулки за городом. Пешком, без какой-то очевидной цели.

– А у тебя уже получилось, – безмятежно улыбаясь, сказала Мадлен и отпила глоток черного как ночь кофе. – Когда ты почувствуешь силу, то будешь уже готова.

– Но к чему… готова? Вы же ничего не говорите, а я не знаю, как получаются ваши «маленькие чудеса»…

Этими словами наставница называла разные странные события, время от времени происходившие с ними. То шустрый паренек на скутере, в огромном, не по размеру шлеме, явно охотившийся за сумочками зазевавшихся женщин, пролетит мимо, остановится и сам сдастся крайне изумленному полицейскому. То из галереи Рецци они с Мадлен выйдут прямо на набережную через неприметную дверку (Агата потом искала ее больше часа и не нашла), хотя от музея до моря добрых пять километров. Были еще десятки подобных случаев, ничем и никак не объяснимые.

А прогулки! Узкая сельская дорожка, где, казалось бы, не встретить никого интереснее везущего урожай помидор в город крестьянина, вдруг делала петлю и приводила к неведомому замку. Одни развалины, конечно, но по ним настолько интересно бродить, рассматривая осколки колонн и сохранившиеся почти нетронутыми атриумы.

– В мире есть множество вещей, неизвестных людям. Большинству людей, – сразу поправилась Мадлен. – О них ходят только легенды. Сказки. Книги и фильмы, где все довольно… искажено, скажу мягко. При этом эти вещи есть. Пойдем!

Агата давно допила свой кофе и нисколько не удивилась: эта импульсивность была в характере наставницы.

– В мире есть сила, намного превосходящая гравитацию, электричество, и даже ядерное оружие, – неторопливо рассказывала Мадлен, пока они спускались по длинной лестнице, шедшей от старинного центра города вниз, к набережной. Морем здесь уже пахло вовсю. – Редкие люди одарены настолько, чтобы получить к ней доступ. Они, такие как мы, всегда были и всегда будут. Но приходится скрывать свой дар, иначе его тут же приспособит под свои цели власть.

– Но у нас же демократия, – растерянно сказала Агата. – Свобода. Нельзя заставить кого-то просто потому…

– Можно, моя дорогая. Название власти и кому она принадлежит, не имеют значения. Нас ловят и заставляют таскать им каштаны из огня. Поэтому люди силы скрытны.

– Но вы же можете дать отпор?

– Мы… Привыкай говорить – мы. Можем… Но у нас есть ограничения – они связаны с тем, что мы люди, со всеми недостатками. Усталостью. Доверчивостью. Тягой к обществу. Любовью и ненавистью. Старостью, наконец. Были попытки поставить власть себе на службу, были… Королевы, владевшие силой. Жены и подруги властителей. Но все провалилось. Мы, сестры, по-прежнему всего лишь клуб женщин, имеющих некоторые способности. И не более.

Мадлен повернула голову, и ее спутница на долю мгновения оторопела: прекрасное лицо наставницы словно покрылось мелкими трещинками, кракелюрами, как старинная картина. Они проступили из кожи и спрятались, сделав Мадлен вдруг похожей на полотно вековой давности.

– Испугалась? – наставница вздохнула. – Вот и об этом я тоже говорю. Мы не в состоянии контролировать постоянно даже самих себя. Женщины…

– Погодите! А мужчины?! Все эти маги и колдуны в книжках и кино? Гэндальф серо-буро-малиновый?

Мадлен шла молча. Ступени под ногами, стертые миллионами ног до вмятин, будто сами собой ложились под подошвы ее туфелек.

– У них свои тайны… – наконец сказала она. – Не лезь пока туда. Тебе надо получить свой приз, раз уж есть возможность.

– Куда мы идем? – сменила тему Агата. Она чувствовала перепады настроения наставницы и, хотя та никогда не ругалась, не хотела ее раздражать.

– Сегодня я покажу еще одно проявление силы. Тебе будет полезно. Только – ничего не бойся. Это самое важное, быть сильной – и значит быть смелой.

Они вышли на берег моря. Многолюдная набережная, переполненная туристами, велосипедами, колыхающимися от ветра навесами палаток, запахами, звуками, скейтами, музыкой и вспышками телефонов.

– Здесь шумновато, – заметила Мадлен. – Зато рядом море, это мне помогает. Сейчас ты окажешься в немного другом месте. Там придется делать выбор – только свой. Не бойся…

– Если сложить двести тридцать один и шесть миллионов четыреста две тысячи…

– Перестань! Это скучно, Вик! – Агата старательно водит пальцем по экрану телефона, на нем бегут и лопаются цветные шарики. – До школы еще три недели, успеет надоесть.

– Да не будет школы…

– А, ну да! Но все равно с телефоном играть интереснее, чем эти твои цифры. И это… Говорят, старшеклассники уроки вести будут.

– Им не до того, ты что! – Виктор отвлекается от своей математики и поднимает голову. Маленькие глазки смотрят внимательно. Он с детства такой: серьезный, немного упертый и всегда готовый спорить. – Всех старше шестнадцати направили на системы жиз-не-о-бес-пе-че-ни-я!

Он поднимает вверх палец и раздувается от важности. Слово сложное, хоть по слогам произнес, а правильно.

Виктору здесь и сейчас пятнадцать без месяца, значит ей самой – двенадцать. Она младше, но, на ее взгляд, умнее. По крайней мере, сама она так считает.

Агата пожимает плечами, не отрываясь от экрана:

– За своими взрослыми ухаживать некому, а они дурью маются…

– А как за ними ухаживать? Лежат и лежат, – тихо отвечает Вик.

Неделя после эпидемии прошла быстро. Да и непонятно, что это было – болезнь или применение какого-то оружия? Интернет и связь не работают, электричество, хоть и с перебоями, но есть – остается играть в шарики, если успеваешь зарядить трубку. Родители сейчас лежат на своей кровати в спальне, Марию дети дотащили с кухни сами, а вот с отцом пришлось повозиться, звать соседского мальчишку. Повезло, что отец вообще был дома, не задержался допоздна на работе, как бывало не раз. Втроем доволокли, и – туда же, на кровать.

Главное, что все они живы. Дышат. Что-то вроде глубокого обморока. Виктор сказал умное слово «летаргия». Откуда-то из своих любимых игрушек с монстрами узнал, не иначе. Может, и летаргия. Обежав одноклассниц, Агате удалось выяснить, что так везде. Взрослые просто полегли, где пришлось. Хорошо, все было поздним вечером, почти все дома. На улицах попадались машины, уткнувшиеся в стены, столбы, иногда заехавшие в витрину магазина или впритык с чьим-то подъездом. Тоже понятно: кто был за рулем, там и остался.

Все старше восемнадцати лет превратились в бессмысленные, сопящие во сне куклы.

Джорджио из второго блока сказал, что за городом разбился самолет. Вроде как, кто-то видел, другим рассказал, а они уже ему. Но точно никто ничего не знает. Вот и старшеклассники эти, которых якобы кто-то куда-то направил – просто бред или правда? Неизвестно.

Вечерами страшно: под окнами ездят машины, из них гремит музыка. Когда по одной, когда и три-четыре подряд. Говорят, бандиты ездят. Кто их знает, опять же…

– Агатка, а что дальше будет? Ну что?

Сестра откладывает телефон в сторону. Как же он надоел уже! Раньше с ним хоть мама возилась, а теперь все на ней. На младшей, кстати говоря. Вик иногда заходит в родительскую спальню и обнимает маму, плачет. Один раз так и заснул, у нее под боком. Утешить его нечем: если никто не знает, то уж ей, Агате, откуда?

Может, напугать его как следует, отвяжется?

– Мне Эмма из девятого класса рассказала, что дальше будет. Я ее в магазине встретила, когда за соком ходила.

Молоко в холодильниках скисло, так все и едят печенье, запивают соком и колой. Взрослые отделы с выпивкой стоят почти нетронутые, редко где бутылок не хватает, а обычную еду растаскивают. Кто постарше – варят что-то, а мелкота, вроде них, живет на вредной ерунде.

– И что Эмма? – жадно смотрит на нее Вик.

Агата чувствует прилив фантазии. Что-что, сейчас сочинит на ходу, мало не покажется.

– Она сказала, это заговор. По всей Земле так: взрослых отключили, а нами, детьми, скоро займутся. Ты же видишь – свет иногда дают? Вода в кране есть, хоть и напор слабый. Это чтобы мы не умерли. А скоро они появятся и тогда…

– Инопланетяне, да? – Вик чешет затылок, вид у брата уморительно серьезный и сосредоточенный.

– Нет! – Она быстро перебирает варианты. – Не они. Это – колдуны. Злые волшебники, набравшиеся немыслимой силы. Они долго-долго прятались, целые века, а теперь решили напасть.

– А почему – сейчас?

– У них новое заклинание появилось. – Сестра понижает голос до шепота. – Паутени называется. Его придумал гениальный колдун, один из самых сильных. Это как паутина, но из теней, размером на всю планету. Как платок на глобус накинуть – представляешь?

Вик зачарованно кивает. Совсем глупый, что ли?

– Взрослые немного поспят. Недели две, кто-то и меньше, а потом встанут уже слугами волшебников. А нас, детей, они уже сами заставят слушаться.

– Неделя уже прошла… – детским голосом пищит Виктор. Лицо у него бледное, только на щеках выступили от волнения пятна.

– Ну вот. Значит дней пять еще потерпеть. Или семь. А потом новая жизнь начнется. Правда, придется служить этим всяким этим, но это не страшно. Они люди все древние, мудрые, плохого не скажут. Наоборот, теперь ни оружия не будет, ни войн, круто же!

– А если я не хочу никому служить? – упрямо спрашивает Вик. – Тогда что?

– Тогда тебя съедят, братец! – нарочно противным голосом говорит Агата и начинает смеяться. Гадко и громко, словно каркает. – Они хватают и жрут тех, кто против.

– Замолчи! Замолчи! – вскакивает он и пытается закрыть ей рот рукой. Сестра отбивается, сперва в шутку, потом начинает бить его изо всех сил. Вик, кажется, сходит с ума – он кидается на нее, неумело, но больно тыкая кулаками. Куда попадет.

Агата выбегает из комнаты, прихватив телефон, и запирает дверь снаружи. Дом старый, не только высоченные потолки и их шестой этаж на уровне обычного десятого, но и двери мощные, деревянные, с замками. Вот она ключ и поворачивает, посмеиваясь над глухими ударами с другой стороны.

Далеко внизу, под окнами, раздаются ухающие звуки, ритм, созданный скрежетом. Нравится же кому-то такое слушать!

Сзади раздается тихий шорох, едва слышный сквозь музыку снизу. Агата поворачивается на звук, и телефон выпадает у нее из руки. В дверном проеме, ведущем на кухню, стоит странный мужчина. Волосы седые, клочьями, борода до пуза. Наряжен в черную до пола мантию с откинутым на спину капюшоном. Обут почему-то в железные сапоги – она такие только в музее видела, в разделе рыцарских доспехов. В четвертом классе на экскурсии.