Текст книги "Гипсовый трубач(все части в одном томе)"

Автор книги: Юрий Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 80 страниц) [доступный отрывок для чтения: 29 страниц]

Глава 30
Космическая плесень

Обед стал настоящим апофеозом Жарынина. Радостный Огуревич, поколебавшись, приказал в честь внезапного праздника выдать насельникам из поминальных запасов: кавалерам – по рюмке жуткой водки, дамам – по бокалу ркацители, еще не сделавшегося уксусом, но уже переставшего быть вином. Имоверов почти тотчас умчался в «Останкино» на запись новой передачи «Семейные тайны», по большому секрету сообщив всем, что сегодняшняя тема называется «Сантехника вызывали?» и посвящена спонтанным изменам скучающих домохозяек.

Телебригада задержалась на полчаса, подсняла перебивки и виды старческой повседневности, наскоро пообедала, причем бородатый оператор успел так напиться, что в микроавтобус его, недвижного, грузили вместе с камерой. Кожаная дама, садясь в машину, лепетала, что она буквально очарована «Ипокренином», спрашивала, нельзя ли на недельку заехать сюда отдохнуть и попить чудесной минеральной воды. Польщенный Огуревич, тоже успевший хорошенько принять из внутренних резервов, горячо ее приглашал, обещая кроме полноценного отдыха научить редакторшу усилием воли выращивать недостающие фрагменты организма. Он с упорной галантностью, опрометчиво не замечая бдительных взглядов Зинаиды Афанасьевны, предъявлял телевизионщице свою поросшую пухом лысину, чем неподдельно женщину заинтересовал. Как только бригада уехала, директор был немедленно уведен женой в семейный застенок до выяснения.

Во время обеда насельники толпами шли к Жарынину, чокались с ним, восхищались его красноречием, гордились. Даже сама Ласунская, одетая во что-то античное, издалека подняла бокал в честь Дмитрия Антоновича. Его выступления она, конечно, сидя, как обычно, в оранжерее, не слыхала, но об ораторской победе режиссера ей много и жарко рассказывали взволнованные одноприютники. Баловень успеха, вставая, кланялся, со сдержанным достоинством отвечал на восторженные общественные поздравления и лишь изредка посылал соавтору краткие ироничные взоры пресыщенного триумфатора. Ян Казимирович немного взревновал к славе соседа по столу и начал громко рассказывать, как после его фельетона «Подрезанные крылья Родины» чуть не посадили знаменитого авиаконструктора Скамейкина. Однако бывшего вершителя судеб, великого и ужасного Ивана Болта никто не слушал. Торжество, конечно, попытался испортить Жуков-Хаит. Появившись к концу обеда, он истерично заявил, что насельники напрасно ликуют: мировое еврейство, захватившее российское телевидение, никогда не допустит появления отснятого сюжета в эфире, и очень скоро, а именно в 22:15, все в этом смогут убедиться. Впрочем, на него снова зашикали и прогнали.

– Скорей бы уж перекоробился! – вздохнула Татьяна, выставляя тарелки с усиленными порциями макарон по-флотски.

Когда соавторы вернулись в номера, там ждала их, загадочно улыбаясь и вертя на пальце ключ, Валентина Никифоровна.

– А вам, Дмитрий Антонович, вышел «люкс»! – со значением сказала она, покосившись на Кокотова. – Аркадий Петрович сказал – можно переселяться.

– Валечка, ты мне поможешь устроиться? – спросил Жарынин сытым голосом.

– Конечно! – бестрепетно отозвалась она.

– Андрей Львович, – приказал триумфатор, – не расслабляйтесь, нам еще работать!

– Я сегодня что-то устал… – промямлил писатель.

– С чего бы это? – дернула плечом бухгалтерша.

– На том свете отдохнете! – хохотнул тиран.

Автор «Полыньи счастья», обиженный повелительным тоном режиссера, зашел в свой номер, упал на кровать и занемог в сердечном огорчении. Сначала он думал о предстоящем обследовании у Оклякшина, потом перечел записку Натальи Павловны, оборвавшей долгожданный чувственный росток, впервые после развода пробившийся в его душе. Росток, конечно, глупый, ненужный, ничем не оправданный, но тем не менее придававший пребыванию здесь, в «Ипокренине», некий тайно-нежный смысл. Мысли огорченного Андрея Львовича невольно потекли в прошлое, перед ним, дробясь и прихотливо, как у Дали, соединяясь, всплыли добытые женщины: детские поцелуи Валюшкиной, рыжий лисенок Таи, испуганные глаза Лены, внеземные ягодицы Лорины, предательский язык Вероники…

Чтобы отвлечься, Кокотов включил телевизор, который долго кряхтел, прежде чем посветлел экраном и показал картинку. Шел фильм из цикла «Занимательная уфология». Действительный член Академии Внеземных Контактов Суслопаров, топорща бороду и тараща безумные глаза, жутко увеличенные диоптриями, рассказывал о том, как на чердаке фабричной общаги нашли мумифицированного пришельца размером с выкидыш, получивший в научных кругах имя «Васенька». Андрей Львович вспомнил, что еще на заре своего литературного поприща, будучи женат на Елене, тоже набросал рассказик про инопланетян, вложив в него тайный протест против трудового насилия, лютовавшего в семье Обиходов. Потом он несколько раз переделывал текст, а в середине 90-х, расхрабрившись, послал окончательный вариант знаменитым фантастам братьям Срубацким и трепетно ждал отзыва…

Назывался рассказ «Космическая плесень». История вот какая: в Москве, в спальном районе Гулябино жили в блочном доме на одной лестничной клетке, в равноценных квартирах две простые русские семьи – Ивановы и Петровы. Все у них было одинаковое: в комнатах стояли неотличимые гарнитуры-стенки «Весна» и телевизоры «Рубин», на шестиметровых кухнях вибрировали облупившиеся холодильники «Бирюса», на балконах квасилась в бочонках капуста и торчали беговые лыжи «Старт». У подъезда ржавели две старинные «копейки», зеленая и красная. Окна выходили на обширный пустырь, а за пустырем неумолчно гудела и мелькала огнями Окружная дорога.

Жили обе семьи скромно – от зарплаты до зарплаты. И если, допустим, в декабре Ивановы занимали до получки у Петровых, то, скажем, в феврале, случалось наоборот. В каждой ячейке общества по удивительной симметричности судьбы росли близнецы – мальчик и девочка. Ходили они, как нарочно, в пятый класс одной школы. Понятно, что подъездная молва детей давно пересватала – оставалось только вырасти.

Однако на этом сходство заканчивалось. Жена Иванова Нюра, знатная мотальщица с сильным, требовательным телом и железным характером, за годы совместной жизни вымуштровала мужа Петю как солдата. Вернувшись с работы из автобусного парка, он тут же включался в домашнее производство: по первой команде выносил помойное ведро, выбивал во дворе ковер, переклеивал обои, чинил потекший кран, строил подсобный шкафчик или мастерил на балконе цветник… В недолгие часы досуга Петр Иванов любил полежать под своим «Жигулем». Мало того, близнецов Нюра с детства тоже приспособила к безропотной домашней пользе, и если они не хлопотали с матерью по хозяйству, то помогали отцу чинить автомобиль.

А вот Анюте Петровой, худосочной медсестре с синдромом вечной женской усталости, воспитать мужа Ваню в духе внутрисемейной пригодности не удалось. Придя домой от токарного станка, Иван определялся на тахту и превращался в лежачий памятник заслуженному отдыху: пил пиво, смотрел телевизор и, постепенно ужиная, отходил ко сну. А бедная Анюта, наломавшись в больнице, прибегала домой, кормила мужа и впрягалась в семейный воз: до ночи стряпала, штопала, обстирывала, обглаживала… Мало того, близнецы тоже росли полными бездельниками, шкодливыми и бесполезными. Подражая отцу, они не мыли посуду, не мели пол и не убирали за собой игрушки.

Когда становилось невмоготу, Анюта по-соседски закрадывалась к Нюре – поплакаться. Сидят, потягивают помаленьку черноплодную настойку. Мотальщица выпьет, разомлеет, начнет учить соседку, как следует тренировать у мужа трудовой рефлекс с помощью премиального допуска к женской телесности, потом окинет сочувственным взором Анютину худощавость, вздохнет и нальет бедняжке еще рюмочку – для утешения. У Петровых-то в доме крепкого спиртного не держали, так как хозяин был запойный и мог даже с пива улететь в недельное автономное свинство. Зато Иванов капли в рот не брал. Так они и жили…

И вот однажды ночью Анюта, допоздна застиравшись в ванной, пошла прилечь перед глажкой на диван и увидела странный луч, блуждавший по темной комнате, чертя на стене фиолетовые загогулины. Сначала она подумала, что Иван по обыкновению уснул, не выключив телевизор. Но нет: экран был погашен, а свет шел с улицы. Испуганная медсестра попыталась растолкать мужа, но тот спал, как павший за Родину. Женщина осторожно вышла на балкон и обомлела: над пустырем зависла, опершись на три мощных световых столба, огромная летающая тарелка. В круглые иллюминаторы глазели зеленые инопланетяне. И вот что странно: Окружное шоссе, оживленное даже ночью, вдруг опустело, вымерло: ни огонька, ни звука, ни шороха…

Звездолет висел над землей, испуская фиолетовые лучи, шарившие окрест подобно щупальцам. Один луч забрался в квартиру к Петровым, второй – к Ивановым, которые всей проснувшейся семьей толпились на своем балконе, дружно удивляясь внеземному контакту. Петр, опершись на цветочный ящик, рассказывал пытливым детям о монизме Вселенной.

Но тут проснулись малолетние Петровы, заверещали и стали пулять в НЛО из рогатки: дочь подает камешки, а сын стреляет. Разбуженный криками, Иван тоже вышел на балкон, пивным взглядом оценил неопознанную невидаль и хмуро молвил:

– Хреновое у нас ПВО!

Будто услышав эти слова, звездолет завибрировал, тонкие лучи втянулись внутрь корабля, световые столбы заклубились, зеленые пришельцы в иллюминаторах прощально замахали лапками, и тарелка мгновенно исчезла, сжавшись в точку на небосводе. И вот что удивительно: Окружное шоссе сразу ожило: замелькали фары, загудели моторы…

Взволнованные очевидцы, стоя на балконах, долго обсуждали чудесное событие. Петра Иванова интересовало, на каком топливе летают инопланетяне, а Ивана Петрова – что пьют на других планетах. Потом сидели у телевизоров, ожидая экстренного выпуска новостей, но про космический корабль, севший на пустыре в районе Гулябино, не было ни слова. В газетах тоже не оказалось ничего интересного, кроме очередного замужества эстрадной пенсионерки. И что уж совсем странно: приподъездные старушки слыхом не слыхивали о ночном визите космических братьев. Посовещавшись, соседи решили, что стали жертвой групповой галлюцинации, навеянной выступлениями в эфире полунормальных экспертов по паранормальным явлениям.

Фантастическое событие стало забываться, но дней через десять в обеих квартирах на стенах, где шарили лучи, появилось по фиолетовому пятну, вроде как плесень от сырости. Пятна росли, густели и вскоре сделались похожи на ворсистые настенные коврики, еще встречающиеся в простодушных домах.

Конечно, Нюра тут же отмобилизовала мужа и близнецов на борьбу с неположенной нарослью. Они взялись за дело ответственно, чего только не испробовали: стиральные порошки, мыльные эмульсии, антисептики, антибиотики, пестициды. Упорный Иванов долбил, шкурил, скоблил – бесполезно: фиолетовое нечто вскоре снова появлялось как ни в чем не бывало. Травили серной и соляной кислотой, на некоторое время помогало, но затем пятно вновь расползалось по стене. Наконец продвинутый Петр смекнул подогнать из автобусного парка кислородные баллоны и выжег проблемное место автогеном, а заодно заварил детям сломанный велосипед. Плесень отступила. Сначала караулили: вдруг снова появится. Нет, извелась безвозвратно. Нюра, воспользовавшись трудовой распаленностью мужа, заставила его еще сделать ремонт в комнате.

Зато у Петровых все было как обычно: Иван лежал на диване и, потягивая пиво, смотрел по телевизору свою любимую передачу «Поле чудес», в которой усталый шут Якубович, закатывая от природы грустные глаза, предлагал гостям студии угадать неизвестное слово и заработать кругленькую сумму. Но участники капитал-шоу, прежде чем начать наобум называть буквы, зачем-то вперебой одаривали ведущего презентами: домашними вареньями, соленьями, печеньями, вязаными носками, варежками, кружевами, постельным бельем, самодельными музыкальными инструментами, самописными картинами, художественными поделками из глины, дерева, металла и прочих, самых неожиданных природных материалов, а также иными чудесами изобретательного провинциального досуга. Собственно, «Поле чудес» Иван смотрел только из-за этих приношений, а какое именно слово таилось в непроницаемых квадратиках, ему было, честно говоря, наплевать.

Изредка, открывая новую бутылку пива, лежачий токарь бросал взор на пятно, которое разрослось по стене и заворсилось, будто плед. Анюта сначала пыталась отмыть стену самостоятельно, потом попросила помощи у детей, но куда там: близнецы только прицельно плевали в космическую плесень. Тогда бедняжка слезно обратилась за помощью к мужу. «Ага, вот сейчас все брошу и займусь!» – ответил тот, повернулся к стене и уснул.

Так прошел месяц. Непотревоженное нечто охватило уже всю стену и стало похоже на декоративный гобелен. Более того: ворсинки зашевелились, как живые. Меняя цвета от розового до фиолетового, они давали изображение созвездий, планет, задумчивых насекомых, диковинных агрегатов, чертежей и значков вроде иероглифов.

Петров, хватив для храбрости пол-литра под огурчик, позвонил в передачу «Верю – не верю!» и рассказал об удивительной плесени. Но его подняли на смех в прямом эфире. Иван выругался, осерчал и запил, а когда вернулся в объективную реальность, жена сказала, что к ним уже неделю ходят какие-то странные люди, но она через дверь им отвечает, мол, в доме не прибрано, имея в виду, конечно, запойную неприглядность мужа.

– Пустить?

– Пусти, – разрешил он, страдая похмельным безволием.

Вскоре появились два юрких америкоса, говоривших по-русски с одесским акцентом. Они представились сотрудниками некоммерческого фонда «Космос для всех», изучили кудлатую плесень, перемигнулись и предложили выкупить у Перовых квартиру по самой высокой рыночной цене. Анюта обмерла от счастья: в соседнем подъезде продавалась такая же «двушка», но гораздо дешевле. Значит, можно будет переехать, избавившись от настенной гадости, да еще на оставшиеся деньги сделать ремонт и обновить мебель. Но Иван, не покидая лежбища, ответил, что жилплощадь родительская, отец получил ее от завода «Красный фрезер», простояв в очереди пятнадцать лет, а отчий кров не продается. Одесские америкосы загрустили и неохотно откланялись.

На следующий день к Петровым приехали два других американца, говоривших по-русски с сильным гарвардским акцентом. Они отрекомендовались представителями НАСА, тщательно осмотрели плесень, как раз выкинувшую россыпь иероглифов, и пообещали за квартиру сначала двойную, а потом тройную цену. Анюта заликовала, прикинув, что можно будет переехать в трехкомнатную квартиру, продававшуюся на пятом этаже, сделать ремонт, поменять мебель и прикупить дачку в ближнем Подмосковье. Но Иван, которому загадочные картины, возникавшие от шевеления ворсинок, стали доставлять эстетическое удовольствие, ответил, что родное гнездо не отдаст и за сто миллионов, имея в виду, конечно, рублевый эквивалент. Деньги тогда были легкомысленные, лотерейной расцветки и со многими нулями – 10 000, 20 000, 50 000. Послы недоброй воли смутились и вышли вон. Анюта взвыла от фрустрации, но потом, вспомнив советы Нюры, вымылась шампунем «Одалиска», надела единственный пеньюар и всю ночь, по-девичьи шаля, уговаривала мужа уступить квартиру американцам за тройную цену.

Утром чуть свет раздался звонок, и в дверь вошел сухощавый наголо обритый янки с военной выправкой, застегнутой в дорогой штатский костюм. Он вообще не говорил по-русски, но с ним была переводчица, похожая на строгую учительницу английского языка. Как и положено джентльмену, гость сказал: «How do you do?», спросил, всегда ли в Москве такая дерьмовая погода, и объявил, что Пентагон готов немедленно купить у них квартиру за сто миллионов баксов. Иван посмотрел на него с удивлением. Он-то вчера брякнул про сто миллионов фигурально, даже поэтически – примерно в том смысле, в каком поют за праздничным столом про «златые горы и реки полные вина». Но питомцы деловитой протестантской этики поняли буквально, причем им даже в голову не пришло, что речь идет о рублях, ибо другой валюты, кроме долларов, они просто не знают.

– Сто миллионов зелени, говоришь? – повторил невозмутимый токарь, поскреб волосатую грудь и задумался, сколько же раз надо выиграть у Якубовича в «Поле чудес», чтобы сгрести такую сумму.

Его самоуглубленность вызвала нервное нетерпение гостей. Американец побагровел и стал что-то сердито молотить переводчице, та кивнула и строго сказала:

– Соглашайтесь! Это хорошая цена. Больше не дадут – Конгресс не утвердит. Но генерал Мак-Даун может еще от себя лично добавить пятьсот долларов…

– Мы согласны-ы-ы!.. – истошным голосом закричала Анюта и бухнулась мужу в ноги.

– Забирай… – нехотя махнул он рукой.

Переводчица, оказавшаяся к тому же нотариусом, выложила на стол заготовленный договор купли-продажи. Иван осмотрел контракт со всех сторон, проверил даже на просвет, а потом велел жене вызвать в качестве понятых соседей, которые недавно взяли в банке кредит и в бумагах соображали. Пришли Ивановы в полном составе, глянули купчую, поняли, о чем речь, и ороговели. А Петров, уже занеся над договором любезно подсунутый «монблан», вдруг покачал головой и спросил:

– Деньги с собой?

– Наличные в вашей квартире просто не поместятся, – объяснила переводчица. – Мы перечислим на счет.

– У нас нет счета! – всхлипнула Анюта.

– Мы немедленно вам откроем и выдадим золотую карточку. В каком банке предпочитаете?

– Лучше в офшоре, – потребовал токарь.

Иван не знал значения слова «офшоры» (в «Поле чудес» оно ему ни разу не попадалось), но он часто слышал по телевизору, что умнейшие люди России хранят деньги именно там.

– Of course! – уважительно кивнул генерал.

– Дядя, а можно малёк кэшом? – нагло попросили двойняшки Петровы.

– Please, children! – Мак-Даун протянул им пять новеньких стодолларовых купюр.

Задумчивый правообладатель снова занес «монблан» над договором и снова помедлил:

– Обмыть-то принес?

– Obmyth? – генерал вопросительно посмотрела на переводчицу.

– Maybe, house warming? – пожала плечами она.

– No problems! – рявкнул Мак-Даун и проставился бутылкой полувекового скотча.

– Как они только хлещут эту олифу? – удивился Иван, когда счастливые покупатели удалились.

– Гады! – буркнул Петр, налил себе полный стакан и впервые в жизни запил.

А сильная женщина Нюра между тем плакала у окна, неотрывно глядя на пустырь, где приземлялась тарелка. Близнецы тщетно успокаивали мать, обещая хорошо учиться.

…Прошло время, но раны не залечило. Каждое утро Ивановы придирчиво изучают стену, орошают выжженный бетон витаминами роста и удобрениями, надеются: вдруг вернется упущенное счастье. Нет, плесень не возвращается. Выходя из подъезда, они хмуро избегают насмешливых соседских взглядов и стараются не смотреть на новенькую секцию, аккуратно вставленную на место петровской «двушки», сплавленной в США на танкере «Леди Годива».

Когда президента Ельцина в Давосе спросили, почему русские сами не воспользовались уникальным посланием инопланетной цивилизации, уступив этот исторический шанс Америке, он ответил, что в России для этого еще недостаточно общечеловеческих ценностей, а публичные места не оборудованы пандусами для инвалидов. Да и вообще, не важно, кто первым законтачит с братьями по разуму, главное, чтобы это были порядочные земляне. Ему долго хлопали, потом объявили Человеком Столетия и взяли в Мировое правительство с совещательным голосом.

А Петровы живут теперь в своем замке на Майорке, Иван неделями лежит на диване, когда-то принадлежавшем Сулейману Великолепному, пьет монастырское пиво, которое ему на самолете доставляют из Зальцбурга, и смотрит телевизор во всю стену. Иногда они всей семьей выходят в море на авианосной яхте «Гулябино». Светская молва давно сосватала подросших близнецов с испанскими инфантами.

…Однако братья Срубацкие, издававшие журнал «Это – фантастика!», сурово отклонили «Космическую плесень». В редакционном заключении они корили автора за романтизацию пресловутого русского «авось», принесшего «этой стране», в отличие от сказочного Иванушки-дурачка, неисчислимые беды. Кокотов был уличен также в злобном антиамериканизме, за которым, как правило, скрывается неполноценная зависть к дивным успехам заокеанской сверхдержавы. Впрочем, братья посоветовали Андрею Львовичу не отчаиваться и поискать себя на путях общечеловеческой прозы. А он и не собирался отчаиваться из-за мелкой литературной неудачи. Подумаешь! Так себе, полбеды. Настоящая беда грянула позже, когда он связался с фондом Сэроса.