Текст книги "Сталин и Мао. Два вождя"

Автор книги: Юрий Галенович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

– Ах так? Неужели? – воскликнул мой просвещенный собеседник». [350]

Но вернемся к балету «Красный мак». Чэнь Бода и Ши Чжэ доложили обо всем увиденном Мао Цзэдуну, который полностью разделял их мнение о вредоносности идей этого спектакля.

Советская сторона тем не менее и в дальнейшем настойчиво предлагала Мао Цзэдуну посетить этот балетный спектакль в Большом театре. Мао Цзэдун не пожелал этого сделать.

В свое время в этой связи в Москве было довольно много разговоров.

Можно лишь отметить, что взаимное непонимание, в том числе и по вопросам, связанным с этим спектаклем, не исчезло. Балет «Красный мак» еще несколько лет сохранялся в репертуаре Большого театра. Его, правда, после посещения спектакля Чэнь Бода переименовали в балет «Красный цветок». [351]

В целом очевидно, что действительно у Сталина и Мао Цзэдуна было разное понимание многих вопросов; причем они упорно оставались при своем мнении, хотя в иных случаях шли на компромиссы.

Применительно к обстоятельствам, связанным с балетом «Красный мак», с точки зрения Сталина, речь шла о том, как подавать внутри СССР революционные события в Китае. Его устраивала версия, на основе которой и был сделан балет «Красный мак». Сталин, очевидно, считал, что балет играл исключительно позитивную роль в нашей стране, ибо только укреплял сочувствие к борьбе китайцев, укреплял мысль о нашем совместном с ними деле.

Мао Цзэдун не желал соглашаться с тем, чтобы в произведениях искусства в СССР китайцев изображали следующими за их советскими товарищами. Сталин же, как это вполне понятно, хотел, чтобы он и его силы играли главную роль везде, в том числе и в Китае; во всяком случае, чтобы именно такое представление воспитывалось у людей в СССР.

Столкновение мнений по этому вопросу было неизбежным следствием расхождений между Сталиным и Мао Цзэдуном по существу взаимоотношений наших двух стран.

СООТНОШЕНИЕ ВАЛЮТ И РЕАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР ОТНОШЕНИЙ

Сталин и Мао Цзэдун достигли в начале 1950 года согласия по ряду вопросов. Интересы обеих наций заставили их пойти на заключение договора и нескольких соглашений.

При этом в тех случаях, когда речь шла о совершенно конкретных материальных интересах сторон, приходить к согласию или даже к компромиссу оказывалось далеко не просто. Очевидно, конкретные исполнители действовали, руководствуясь общими принципиальными указаниями Сталина и Мао Цзэдуна, каждый из которых с недоверием относился к партнеру и ревностно отстаивал интересы своей нации, государства, партии.

Одним из таких конкретных, но весьма важных вопросов был вопрос о соотношении валют. У Сюцюань в этой связи писал: «На этот раз как только приступили к практическим вопросам, имеющим отношение к интересам обоих государств, переговоры сразу же стали не такими успешными и гармоничными. По целому ряду вопросов стали возникать разногласия и споры, и среди них наиболее важным оказался вопрос о валютах двух государств, а именно – как правильно определить соотношение между “жэньминь би” (“народной банкнотой” КНР. – Ю. Г.)и советским рублем. ...Советские деятели стремились, опираясь на свою силу, оказать на нас давление, курс своего рубля они определяли очень высоко, а курс нашего “жэньминь би” сравнительно низко. Мы по этому поводу представили свои соображения, не совпадающие с их мнением, но они упорно придерживались своей позиции, что вызвало споры между сторонами; и все те из нас, кто принимал участие в переговорах, отнюдь не испытывали радости. Однако, принимая во внимание обстановку того времени, действительно вести дело к ссоре представлялось не очень выгодным. В конце концов, после того, как мы обратились к внутригосударственным инстанциям за указаниями и получили их согласие, нам ничего не оставалось делать, как идти на уступки и компромиссы, и фактически соотношение валют двух государств было определено в условиях относительного неравноправия. В ходе этих споров мы в полной мере ощутили великодержавный шовинизм и национальный эгоизм, существующие в Советском Союзе, когда во имя интересов собственной страны они навязывают свою волю другим и не считаются с интересами других стран, пусть даже это будет братское государство, с которым они поддерживают отношения сердечной дружбы. Советский Союз впоследствии превратился в агрессивную, экспансионистскую сверхдержаву и на международной арене стал проводить гегемонизм, причем это не было случайным, поскольку первые признаки этого существовали еще в период Сталина. В начале 50-х годов, хотя в ходе усиленной пропаганды на все лады проповедовалась великая и нерушимая дружба между двумя странами – Китаем и Советским Союзом, в действительности уже возникли некоторые неприятные явления, которые закладывали семена разрыва отношений между двумя государствами». [352]

Давая общую оценку советско-китайским отношениям в начале 50-х годов, то есть в тот период, когда во главе своих партий и государств находились Сталин и Мао Цзэдун, У Сюцюань писал: «Наши отношения с Советским Союзом в то время были в целом равноправными и взаимовыгодными, но одновременно с этим если говорить о дружбе, то она не обходилась без противоречий, а если говорить о единении, то оно не обходилось без борьбы». [353]

И далее: «Вообще говоря, китайско-советские отношения в начале 50-х годов все еще были отношениями сплоченности и дружбы, однако уже тогда существовали факторы разногласий и разрыва». [354]

Вполне очевидно, что между Сталиным и Мао Цзэдуном имелись существенные расхождения во взглядах на двусторонние советско-китайские отношения.

С точки зрения Сталина, во взаимоотношениях двух коммунистических партий (ВКП(б) и КПК) и руководимых ими государств (СССР и КНР) следовало бы исходить из того, что эти отношения в обоих случаях с образованием КНР начинаются как бы с чистой страницы; при этом ни один из нынешних партнеров не несет ответственности за предыдущую историю двусторонних отношений, хотя извинения частного порядка и могут быть принесены. Далее, Сталин полагал, что если уж руководители материкового Китая провозгласили свое намерение идти по пути социализма, если уж Компартия Китая является правящей политической партией в стране, то у такого китайского государства не только не может быть никаких серьезных вопросов к СССР и его политике, касающихся прошлого и настоящего двусторонних отношений, но сама постановка такого рода вопросов должна рассматриваться как проявление классово чуждых коммунистам (Советского Союза, а также, следуя этой логике, и Китайской Народной Республики) взглядов.

В истории отношений двух наций в 1949 году возникла ситуация, в определенном смысле сходная с той, которая уже была в их отношениях после появления советской России в 1917 году. Тогда советская сторона (Ленин) тоже попыталась исходить из того, что отношения между советской Россией и китайским государством начинаются с новой страницы на том основании, что Советское государство не отвечает за политику прежней России и что существует такая общая надежная и прочная основа наших отношений, как классовая солидарность советских и китайских трудящихся.

У китайских партнеров взгляд на ситуацию был несколько иным. Они не стремились начинать писать историю отношений с чистой страницы, но всегда подчеркивали, что в истории двусторонних связей существуют нерешенные вопросы. Кроме того, Мао Цзэдун в 1949 году полагал, что Сталин намеренно не придает должного значения победе компартии в материковом Китае, а также тому факту, что эта победа достигнута главным образом благодаря собственным усилиям Китком-партии. Национальные и личные амбиции лидеров двух партий и стран приходили при этом в столкновение. Разногласий было довольно много. Они были следствием взаимного непонимания сторон.

Действительно существовали вопросы, которые остались от прошлого и которые нужно было либо решать, либо договориться о том, чтобы отложить их решение. Однако такого рода переговоры тогда не имели и не могли иметь места. Слишком разными были представления сторон: каждой о себе и о партнере.

В 1949 году Сталин намеренно преувеличивал тезис о дружбе между СССР и КНР, а Мао Цзэдун намеренно преувеличивал тезис о противоречиях и борьбе между ними. Что же касается противоречий, то они существовали и объективно, и в миропредставлениях и обеих партий, и обоих народов, и обоих государств, и обоих лидеров. Однако объективно существовавшие противоречия можно было разрешить либо договориться о том, чтобы отложить их решение на исторически длительный срок. К сожалению, дело было, прежде всего, в том, что неразрешимый характер носили субъективные и временные противоречия, то есть противоречия между Сталиным и Мао Цзэдуном, между их взглядами и миропредставлениями. Значительную часть таких противоречий составляли претензии на руководящее положение, на власть; другая их часть представляла отражение в мышлении каждого из лидеров интересов обеих стран и народов, обеих партий. Здесь зачастую имело место сочетание объективно существовавших вопросов и ошибочных мнений, искусственно создававшихся обоими лидерами проблем.

Предстояли годы урегулирования позиций обеих сторон. Путь к этому был непростым. На этом пути постоянно возникали те или иные трудности.

СИНЬЦЗЯНСКАЯ НЕФТЬ

С одной стороны, в первые годы существования КНР отношения между СССР и КНР были широкими и тесными. По подсчетам У Сюцюаня, в первой половине 50-х годов КНР заключила с Советским Союзом и странами Восточной Европы свыше 110 различных соглашений, в то время как со всеми остальными государствами не более двух-трех десятков соглашений.

С другой стороны, по словам того же У Сюцюаня, «именно в то время, однако, у нас с Советским Союзом не по всем вопросам всегда существовало такое полное единодушие, неизбежно наряду с этим возникали определенные разногласия. Так, например, в китайско-советской акционерной нефтяной компании в Синьцзяне Советский Союз в одностороннем порядке выступил с требованием расширить границы районов, где велась разведка нефтяных месторождений. В соответствии с соглашением капиталовложения в участки нефтяных месторождений производит наша страна, поэтому, если расширить границы нефтяных месторождений, это будет равнозначно тому, чтобы наша страна увеличила свои капиталовложения в них, а СССР соответствующим образом также должен был бы дополнительно поставить оборудование для нефтяных промыслов. Мы вместе с товарищем Ван Чжэнем, ответственным за работу в Синьцзяне, поставили этот вопрос перед послом СССР, но они тем не менее не собирались увеличивать поставки оборудования, а стремились всего лишь к тому, чтобы мы в одностороннем порядке расширили границы нефтяных месторождений. Мы, само собой разумеется, не могли пойти на это и вели дела, твердо придерживаясь принципов соглашения». [355]

Эта ситуация представляется типичным примером того, как действовали исполнители, исходя из принципиальных позиций, определенных для них Сталиным и Мао Цзэдуном.

В СССР исходили из широкого научного взгляда на этот вопрос и стремились, начав нефтеразведку в Синьцзяне, осуществить ее во всей полноте, добиться максимального охвата площадей потенциальных нефтяных районов и тем самым полностью решить задачи нефтеразведки в интересах, прежде всего, китайской стороны. Из этого и исходили в своих предложениях советские геологи.

Оказывалось, однако, что обе стороны были стеснены в средствах и не выделяли их на расширение соответствующих работ.

Советские геологи не предъявляли в этой связи никаких, тем более политических, претензий китайской стороне.

Китайские же чиновники, исходя из духа отношения Мао Цзэдуна к СССР, поднимали такого рода вопросы на уровень политических обобщений, подчеркивая тезис о наличии разногласий и о том, что советская сторона хотела якобы ущемить материально китайскую сторону.

КИНОФИЛЬМ «ПУТЕШЕСТВЕННИК ПРЖЕВАЛЬСКИЙ»

В первые годы после образования КНР в Китае демонстрировалось много советских кинофильмов. Китайские кинокартины также шли в Советском Союзе.

Стороны предоставляли друг другу для широкого показа практически почти все свои фильмы. На практике не возникало никаких вопросов, то есть все, что предлагала одна из сторон, другая сторона брала и показывала у себя.

Однако и тут имело место одно исключение. Оно носило сугубо политический характер, который придала ему китайская сторона.

В Советском Союзе в последние годы жизни Сталина была выпущена на экран целая обойма кинофильмов об известных русских ученых, деятелях искусства и т. д. В том числе появился цветной художественный фильм о знаменитом русском географе, путешественнике по Центральной Азии и Дальнему Востоку Николае Михайловиче Пржевальском (1839-1888). Кинофильм так и назывался – «Путешественник Пржевальский». Для своего времени он был относительно заметным явлением. Вполне естественно, что фильм был предложен к прокату в КНР. Советская сторона даже полагала, что этот фильм может послужить делу укрепления и развития дружбы между народами Советского Союза и КНР, так как в нем участвовали в качестве действующих лиц представители обоих народов.

Н. М. Пржевальский был прежде всего и главным образом ученым, одним из самых знаменитых путешественников XIX века, когда еще существовали белые пятна на нашей планете.

Н. М. Пржевальский получил возможность осуществлять свои экспедиции благодаря тому, что он состоял на службе в русской армии, в ее Генеральном штабе. При его финансовой поддержке он и отправлялся в путешествия; перед ним же, а также перед Русским географическим обществом он отчитывался по возвращении. В каждой из экспедиций Н. М. Пржевальского участвовали от 4 до 21 человека; в том числе лишь сам начальник экспедиции и один-два его помощника были среди них образованными людьми; остальные были казаками или проводниками. Научные результаты этих путешествий совершенно ясно свидетельствовали о том, что Н. М. Пржевальский проводил изыскания совершенно открытого научного характера, обогащал мировую науку, в том числе и науку Китая, данными о тех районах земного шара, куда до него не ступала нога ни одного из ученых. Н. М. Пржевальский всегда имел самые добрые отношения со всеми местными жителями во время своих экспедиций. Его научные заслуги ценились столь высоко, что в Петербурге ему был поставлен памятник на добровольные пожертвования членов Русского географического общества.

Реакция представителей КПК – КНР на предложение демонстрировать в континентальном Китае кинофильм «Путешественник Пржевальский» была неожиданной для советской стороны.

Очевидно, все случившееся в этой связи было следствием отношения Мао Цзэдуна к Сталину, Советскому Союзу, России. Отражая настроения Мао Цзэдуна, чиновники его партийно-государственного аппарата проявляли особую подозрительность, бдительность и настороженность, когда речь шла о советско-китайских, русско-китайских отношениях, когда в произведениях советской литературы или искусства каким-либо образом затрагивался Китай.

Нельзя исключать и того, что, получив для просмотра копию кинофильма «Путешественник Пржевальский», ее показали Мао Цзэдуну.

Представляется допустимым и еще одно предположение. Известно, что в КПК очень тщательно собирали и изучали любые крохи информации о руководителях других, важных, с точки зрения Мао Цзэдуна, стран, и прежде всего о Сталине и иных руководителях ВКП(б) – СССР.

Вполне возможно, что пекинским советологам была известна легенда о том, что Н. М. Пржевальский – это родной отец Сталина. Кстати сказать, внешнее сходство Н. М. Пржевальского и Сталина поразительно. Эксперты могли доложить Мао Цзэдуну и об этой версии.

Как бы там ни было, а в ответ на рядовое, с точки зрения советской стороны, предложение демонстрировать в КНР кинофильм «Путешественник Пржевальский» последовала далеко не обычная реакция, а вернее даже сказать, дипломатический или политико-дипломатический демарш со стороны Пекина.

Вот как характеризовал события высокопоставленный чиновник МИД КНР У Сюцюань: «...Советский Союз рекомендовал нам для демонстрации свой кинофильм под названием “Путешественник Пржевальский”, содержание которого сводилось к показу истории некого русского “путешественника”, совершившего “экспедицию” в Китай. Мы предварительно просмотрели этот кинофильм и обнаружили, что в данной картине народ нашей страны изображается в состоянии крайней бедности, темноты и невежества, чиновники маньчжурско-цинского правительства в кинофильме тем более выглядели подобострастными уродинами перед лицом русских, которые в отношении китайцев совершали некие “благотворительные” акции, делали мелкие подачки, одаривали их небольшими порциями жидкой каши и т. д. и т. п., то есть они в полной мере использовали приемы империалистов. Мы считали, что это по сути дела кинофильм, который открыто поддерживал экспансионистов царской эпохи и оскорблял народ нашей страны, поэтому было решено не принимать эту кинокартину. Руководство поручило мне вместе с товарищем Чжоу Яном (одним из руководителей пропагандистского аппарата ЦК КПК. – Ю. Г.)встретиться с послом СССР Рощиным и заявить ему, что, по нашему мнению, эта кинокартина может вредно отразиться на чувствах китайского народа, оказаться неблагоприятной для дружбы и сплоченности народов Китая и Советского Союза. Мы поставили их в известность о том, что правительство нашей страны не согласно импортировать эту кинокартину. Рощин выслушал нас, но ничего не сказал. Это... свидетельствует о том, что между Китаем и СССР в период дружбы имелись противоречия и велась борьба». [356]

29—1897

Итак, в КПК – КНР Н. М. Пржевальского сочли русским военным шпионом, действовавшим на китайской территории, выполнявшим экспансионистские планы и пренебрежительно относившимся к китайцам. В Пекине на самом высоком уровне, на уровне правительства КНР, иначе говоря, вполне вероятно, на уровне Мао Цзэдуна, рассматривали и отношение к Н. М. Пржевальскому в СССР, и создание фильма о нем как оскорбление национального достоинства китайцев, как антикитайскую акцию, как проявление великорусского шовинизма и экспансионизма, как доказательство того, что и Сталин продолжал поддерживать экспансионистские настроения в СССР в отношении китайских земель.

Казалось бы, что это – мелкий эпизод, который заслуживает только улыбки и забвения. Однако все дело в том, что позиция пекинских чиновников в данном случае отражала мнение Мао Цзэдуна, показывала, что враждебность по отношению даже к лучшим представителям русского народа, русской науки, общавшимся с китайцами в ходе своих научных изысканий, причем в довольно отдаленном уже прошлом, в крови у Мао Цзэдуна; все это свидетельствовало о том, что иррациональное восприятие России как вечного и главного врага Китая являлось у Мао Цзэдуна настолько сильным, что это могло со временем проявиться в самых невероятных на первый взгляд политических и военных шагах с его стороны. Патологическая ненависть к Сталину, к России затмевала глаза и разум Мао Цзэдуна.

СТАЛИН, МАО ЦЗЭДУН ИН. С. ХРУЩЕВ

Н. С. Хрущев во времена Сталина был одним из членов советского руководства. Сталин поручал тогда Н. С. Хрущеву решение некоторых вопросов внутренней, но не внешней политики. Таким образом, Н. С. Хрущев имел возможность наблюдать довольно близко некоторые эпизоды, характеризовавшие практическое поведение Сталина при решении вопросов в отношениях с Мао Цзэдуном, с КПК – КНР.

В своих воспоминаниях Н. С. Хрущев оставил описания некоторых подробностей китайской политики Сталина. В то же время необходимо, очевидно, принимать во внимание то, что практически к проведению политики в отношении Китая Сталин привлекал в большей степени В. М. Молотова, А. И. Микояна и в меньшей степени Н. А. Булганина, но не других членов Политбюро, в том числе и не Н. С. Хрущева.

И все же у Н. С. Хрущева сложилось свое представление о взаимоотношениях Сталина и Мао Цзэдуна. Оно имело определенное значение в связи с тем, что Н. С. Хрущев стал преемником Сталина на посту первого лица в КПСС – СССР.

Хрущев вспоминал, в частности, что во время ночных застолий у Сталина в присутствии узкого круга своих ближайших соратников Сталин постоянно возвращался к такому вопросу: «Что же за человек такой, в конце-то концов, этот Мао Цзэдун? Мне о нем ничего не известно. Он никогда не бывал в Советском Союзе». По свидетельству Хрущева, Сталин подозревал, что Мао

Цзэдун занимает узкокрестьянские позиции, что он боится рабочих, пренебрегает рабочим движением и изолированно создает базы для Красной армии. Хрущев полагал, что «Сталин всегда был очень недоволен Мао Цзэдуном. Он наклеил ему ярлык; дал ему определение с точки зрения ортодоксального марксиста. Сталин часто называл Мао Цзэдуна “(не настоящим, а) маргариновым марксистом”». [357]