Текст книги "Сталин и Мао. Два вождя"

Автор книги: Юрий Галенович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

Мы еще предъявим счета империалистам по нескольким реестрам. Во-первых, они должны целиком и полностью отменить все свои привилегии в Китае. Во-вторых, вооруженные силы империализма, его полицейские силы должны покинуть Китай. Что же касается проживания на территории Китая выходцев из других стран, то мы будем решать этот вопрос в соответствии с общими правшами проживания иностранцев и с международными обычаями. Империалистические элементы никогда еще не считали китайцев за людей. Вот и придется их проучить; пусть они протрезвеют, пусть у них в голове прояснится.

Помимо этого Мао Цзэдун говорил в беседах с А. И. Микояном о вопросах национальной политики, аграрной реформы, политики по отношению к национальной буржуазии. Он также ознакомил А. И. Микояна с положением в Коммунистической партии Китая. При этом он особо остановился на том, какой политики придерживается наша партия в отношении тех своих функционеров, которые допустили ошибки. Он привел пример: такие деятели, как Ван Мин, Ли Лисань, несмотря на то что они допустили ошибки в вопросе о линии партии и несмотря на то что их деятельность нанесла огромный урон партии, избраны членами ЦК партии. Это произвело на А. И. Микояна глубокое впечатление. Когда А. И. Микоян присутствовал в 1956 году на восьмом съезде КПК, он специально отметил, что доложил Сталину об этом обстоятельстве, однако Сталин никак не отреагировал на это. [239]

Впоследствии в разговоре с Ши Чжэ А. И. Микоян рассказал о том, какое впечатление произвел на него Мао Цзэдун. А. И. Микоян считал, что Мао Цзэдун дальновиден, твердо проводит свой курс, он мудрый стратег; это незаурядный руководитель. А. И. Микоян имел также в Сибайпо беседы с Чжоу Эньлаем и Жэнь Биши.

Рано утром 7 февраля 1949 года А. И. Микоян в сопровождении Чжу Дэ и Жэнь Биши выехал в Шицзячжуан. Осмотрев город, он улетел на своем самолете. Поездка А. И. Микояна в Китай – это случай, когда Сталин впервые направил прямо в Китай члена Политбюро с той целью, чтобы разобраться в ситуации и непосредственно выслушать мнение Мао Цзэдуна. Это также первая личная встреча: встреча лицом к лицу важных руководителей двух партий – ВКП(б) и КПК. Все это сыграло важную роль в процессе знакомства Сталина с Мао Цзэдуном и революцией в Китае. Так оценивали в КПК – КНР визит А. И. Микояна в Китай в январе-феврале 1949 года. [240]

В литературе, изданной в КНР, особо выделяется следующий момент. В начале февраля 1949 года в дни пребывания А. И. Микояна в Сибайпо Мао Цзэдун однажды вечером нанес ему визит. На сей раз Мао Цзэдун высказал свои соображения по вопросу о независимости и суверенитете, самостоятельности в решениях.

При этом он, в частности, сказал:

И во время Войны сопротивления Японии, и во время Войны за освобождение страны наша партия на всех этапах проводила политический курс, для которого были характерны независимость, самостоятельность в принятии решений, суверенность, опора в ходе развития на собственные силы. Факты свидетельствуют о том, что этот наш политический курс является правильным, а шаги, которые мы предпринимали, были обоснованными, хотя мы и встретились с немалыми трудностями, и при продвижении вперед нам на пути встретятся еще большие ухабы и рытвины. Несмотря на все это, мы по-прежнему полны уверенности и твердой поступью идем вперед к намеченным нами целям. Мы не остановимся и не будем делать передышку до тех пор, пока не добьемся победы. У нашей партии есть и решимость, и уверенность в этом; в равной степени такая решимость и уверенность есть и у нашего народа. Тут мы абсолютно непоколебимы.

Затем Мао Цзэдун в ходе этой беседы с А. И. Микояном перешел к изложению своих взглядов на дружбу, на отношения дружественного характера, проанализировав вопрос о настоящих и мнимых друзьях. Он сказал:

Мы полагаем, что чем ближе мы к победе в своем движении вперед в ходе Войны за освобождение страны, тем больше мы нуждаемся в друзьях. При этом я имею в виду настоящих друзей. Одновременно мы тем более нуждаемся в сочувствии и поддержке со стороны друзей. Существует различие между настоящими и фальшивыми друзьями. Настоящие друзья нам сочувствуют, поддерживают нас и помогают нам, проявляя при этом искренние чувства дружбы. Фальшивые друзья внешне дружественны, однако они либо кривят душой, либо действуют, имея дурные на-меренш, а добившись того, что люди попадаются на их обман, они злорадствуют и радуются чужой беде. Однако мы вполне способны проявлять бдительность в этом плане.

Согласно наблюдениям Ши Чжэ, который переводил эту беседу, А. И. Микоян сосредоточенно выслушал рассуждения Мао Цзэдуна, на его лице отразилось некое беспокойство, однако он сдержался, понимая, что у него нет возможности постичь всю глубину намеков Мао Цзэдуна, предназначенных для сведения Сталина. Поэтому А. И. Микоян никак не выразил своего отношения к тому, что сказал Мао Цзэдун, ограничившись тем, что, вероятно, по возвращении доложил обо всем услышанном Сталину.

Ши Чжэ подчеркивал, что, по сути дела, рассуждения Мао Цзэдуна представляли собой критику великодержавного шовинизма, который, по мнению Мао Цзэдуна, был присущ Сталину. [241]

Мао Цзэдун стремился даже в быту, используя его мелочи, давать понять, что он видел в действиях советской стороны, Сталина попытки унизить его, проявить великодержавный шовинизм, и давал резкий отпор в этих случаях.

Мао Цзэдун всегда подчеркивал, что для него всякие поползновения, направленные на то, чтобы внести в обыденную жизнь некие аристократические замашки, да особенно если это в его сознании связывалось с проявлением великодержавного шовинизма иностранцами, и прежде всего советскими (русскими), совершенно нетерпимы.

В 1949 году внимание Мао Цзэдуна привлекло то, что А. И. Микоян прибыл в Сибайпо в добротной, если не роскошной, шубе с большим меховым воротником и в дорогой меховой шапке (вероятно, знатоки Китая предупредили о том, что в этом путешествии следует беречься от простуды; с другой стороны, А. И. Микоян был одет так, как обычно одевалась верхушка в СССР). Мао Цзэдун также полагал, что самой своей походкой, жестами, всей манерой поведения А. И. Микоян намеренно демонстрировал свое высокое положение.

Мао Цзэдун сначала проявил необходимое внешнее уважение к посланцу Сталина. Однако затем, как свидетельствовал китайский очевидец, и внешний облик А. И. Микояна, и его повадки, представлявшиеся Мао Цзэдуну проявлением и высокомерия, и великодержавного шовинизма, вызвали у Мао Цзэдуна антипатию к А. И. Микояну. [242]

По случаю пребывания А. И. Микояна в Сибайпо в 1949 году Мао Цзэдун трижды устраивал в его честь приемы. В Сибайпо в условиях того времени еще не было возможности сделать эти банкеты роскошными. Повар, который готовил обед, особенно гордился тем, что к столу была подана свежая речная рыба, приготовленная в красном соусе (кстати, одно из любимых блюд Мао Цзэдуна). А. И. Микоян со своей стороны припас к столу много разнообразных консервов, водку и виноградные вина.

По утверждению сторонников Мао Цзэдуна в Китае, А. И. Микоян был не дурак выпить. Причем он пил не рюмочками, а большими фужерами или стаканами. Он брал такой стакан, наливал туда больше половины китайской водки «Фэньцзю» и выпивал этот стакан одним махом в несколько глотков. Мао Цзэдуна такое превосходство советского гостя над китайскими хозяевами удручало. Он не хотел уступать ни в чем, даже в этом. Сам Мао Цзэдун от алкоголя быстро краснел. Он пригубливал и не пил рюмку до конца. Чжу Дэ, Лю Шаоци, Жэнь Биши пили мало. Только Чжоу Эньлай был способен как-то помериться силами с А. И. Микояном. Но в несколько глотков выпить стакан ему было не под силу. Он тоже пил умеренно, подчеркивали авторы воспоминаний из КНР.

Будучи обеспокоен тем, что в способности выпить китайцы уступали А. И. Микояну, Мао Цзэдун постарался переключить внимание на то, что было подано к столу, настойчиво потчуя гостей: «Кушайте, кушайте. Отведайте вот рыбку из Хутохэ, из нашей речки!»

А. И. Микоян попробовал китайские яства и похвалил их: «Всем известно, что в Китае еда вкусна. Мы так приготовить не можем. Вот революция в Китае победила, теперь нам надо бы прислать людей в Китай учиться готовить по-китайски, чтобы разнообразить нашу кухню».

Тут Мао Цзэдун чрезвычайно обрадовался. Он был рад потому, что А. И. Микояну пришлось признать превосходство китайцев. Далее Мао Цзэдун положил А. И. Микояну кусочек рыбки, приготовленной в красном соусе, и, улыбаясь, сказал: «Мне думается, что есть две вещи, два великих вклада Китая в мировом масштабе: во-первых, это лекарства китайской медицины, а во-вторых, это блюда китайской кухни!»

Переводчик с советской стороны спросил: «Это свежая рыба?»

Только получив утвердительный ответ, А. И. Микоян попробовал эту рыбу.

Мао Цзэдун огорчился.

На этом, с нашей точки зрения, вроде бы совершенно незначительном примере видно, каким было отношение Мао Цзэдуна к Сталину, его посланцу, людям из СССР (России) и насколько разнились советские и китайские собеседники. В СССР никогда не придавали такого важного значения подобным мелочам жизни. В то же время в СССР не думали о том, что каждая деталь в умах Мао Цзэдуна и его сторонников рассматривалась прежде всего как часть политической борьбы против всех иностранцев, в данном случае против людей из СССР, из России.

Да, в нашей стране традиционно различают свежую и уснувшую, тем более мороженую, рыбу. В этом ничего особенного нет. В то же время вряд ли стоило обращать внимание именно на это во время обеда у Мао Цзэдуна. Здесь советская сторона допустила ляпсус. Хотя, впрочем, Мао Цзэдун все равно, при его настрое в отношении Сталина и СССР, России, нашел бы что-то иное, чтобы выразить свое недовольство гостями из СССР, из России. Они были виноваты уже тем, что прибыли из России.

Не исключено также, что переводчик был вынужден задать этот вопрос по просьбе А. И. Микояна или зная его привычки. Он должен был уверить А. И. Микояна в том, что на столе блюдо из живой рыбы, ибо только такую рыбу ел А. И. Микоян.

При нормальных отношениях с этим следовало считаться, не следовало воспринимать это как проявление некоего особого, приправленного великодержавным шовинизмом высокомерия и деланного аристократизма (так сказать, буржуазности), брезгливости. Однако Мао Цзэдун искал любую зацепку, чтобы убеждать себя и своих сторонников в том, что Сталину, советским, русским присуще национальное высокомерие по отношению к китайцам, а следовательно, Мао Цзэдун сознательно и последовательно на протяжении всей своей политической карьеры или ее большей части возбуждал в своих соотечественниках ненависть к русским как к нации.

Мао Цзэдун был весьма злопамятен, особенно в таких случаях.

В декабре 1949 года Мао Цзэдун прибыл в Москву. Давая указания приехавшему с ним (кстати сказать) его личному повару (в том, что касалось обслуживающего персонала, да и вообще обслуживания высоких руководителей, КПК – КНР не только не отличалась от КПСС – СССР, но и могла еще дать несколько очков вперед; Мао Цзэдун, на словах будучи скромнейшим из скромных, на деле пользовался, по сути дела, рабским трудом весьма многочисленной челяди и вел жизнь в таких роскошных условиях, какие, может быть, и не снились советским руководителям), Мао Цзэдун велел: «Вы должны готовить для меня только блюда из живой рыбы. Если же они (советские) пришлют уснувшую рыбу, швырните им ее назад!» [243]

Когда доставили рыбу к столу Мао Цзэдуна под присмотром полковника из советской охраны, повар, увидев, что рыба уснула, и, выполняя указание Мао Цзэдуна «швырнуть ее им обратно», отказался принимать эту рыбу.

Послали за переводчиком, и тогда выяснилось, что Мао Цзэдуну нужна только живая рыба. Недоразумение мгновенно уладили. Тут же доставили взамен уснувшей живую рыбу. Обо всем этом мгновенно доложили и Мао Цзэдуну, и Сталину.

Мао Цзэдун полагал, что таким образом он добился того, что с ним стали считаться в Москве люди и на высшем, и на низовом уровне. В 1957 году перед приездом Мао Цзэдуна в Москву Н. С. Хрущев, давая указания о том, как принимать китайского гостя, в частности, говорил: «С Мао Цзэдуном дело иметь не просто. Он уснувшую рыбу не ест». [244]

Если сопоставить оценки, которые давала визиту А. И. Микояна в Китай советская и китайская сторона, то становится вполне очевидно, что существовало значительное недопонимание между ними. Они лишь нащупывали некоторые точки соприкосновения. У них были различные представления и о себе, и о партнере. Существовали объективные обстоятельства и интересы, которые заставляли обе стороны делать шаги навстречу друг другу, но существовали и весьма значительные расхождения между позициями руководителей ВКП(б) – СССР и КПК.

Визит А. И. Микояна в Китай был важной составной частью процесса подготовки к личной встрече Сталина и Мао Цзэдуна.

СТАЛИН

И ПОСЛАНЕЦ МАО ЦЗЭДУНА ЛЮ ШАОЦИ

Существует выдвинутая в КПК—КНР версия, согласно которой Сталин в 1949 году никак не хотел, чтобы войска Мао Цзэдуна переправлялись через реку Янцзы. При этом можно себе представить, что обуянный своей подозрительностью и патологической или генетической ненавистью к России (СССР) Мао Цзэдун мог рассуждать и таким образом: Сталин одновременно и ненавидел Китай, и боялся его, поэтому Сталина устраивал Китай, разделенный, подобно Германии, Корее или Вьетнаму, на два государства: на «Северное царство» Мао Цзэдуна и «Южное царство» Чан Кайши; Сталин исходил из того, что при таких обстоятельствах границы СССР были бы защищены более успешно, вдоль границ Советского Союза на востоке был бы создан защитный пояс из зависящих от Москвы стран; китайцы были бы заняты своими проблемами, а ему (Сталину) было бы легче иметь дела одновременно, но порознь с двумя китайскими государствами, с каждым из двух китайских лидеров, то есть и с Мао Цзэдуном, и с Чан Кайши; при этом и тот и другой оказался бы в трудном положении и нуждался бы в поддержке Сталина.

Мао Цзэдун действительно был иррационален и опасно агрессивен в своих размышлениях, стратегических и тактических планах и даже, частично, практических действиях, когда дело касалось, в частности, России (СССР). В одной из бесед 11 апреля 1957 года Мао Цзэдун вспоминал: «Вплоть до 1949 года, то есть вплоть до того момента, когда мы должны были уже вот-вот форсировать реку Янцзы, находился кое-кто, ставивший преграды на этом пути; говорили, что этот некто считал, что ну ни в коем случае нельзя переправляться через Янцзы, ибо форсирование реки Янцзы, дескать, непременно приведет к тому, что США введут в бой свою армию, а в результате в Китае может создаться ситуация, при которой будут одновременно существовать два царства, две династии: “Северная династия и Южная династия”. Однако мы этого некто не стали слушать, не стали ему повиноваться. Мы форсировали реку Янцзы, а США так и не решились пустить в ход свою армию; в результате в Китае так и не возникла ситуация одновременного существования “Северной и Южной династий”. А вот если бы мы послушались его, вот тогда действительно могли бы появиться “Северная династия” и “Южная династия”». [245]

В литературе, изданной в КНР, также утверждалось, что этим «некто» был Сталин, который якобы имел такого рода мысли, причем замыслы Сталина проявлялись во внешнеполитических действиях СССР. Ссылались на то, что в момент подготовки НОАК к переправе через реку Янцзы, когда правительство Китайской Республики в панике готовилось к передислокации из Нанкина на Тайвань, Москва продолжала «показывать», что она «не желает искренне поддерживать народно-освободительное движение, находившееся под руководством Мао Цзэдуна и КПК», а хотела бы «явно или тайно различными методами защищать господство гоминьдановского правительства». Эти тенденции Сталина и советского правительства «проявились в нескольких фактах»:

Во-первых, в январе 1949 года, когда временным президентом Китайской Республики был Ли Цзунжэнь, посольство СССР в Китайской Республике выработало с Ли Цзунжэнем проект двустороннего соглашения, стремясь тем самым продемонстрировать, что Советский Союз желает «по-настоящему сотрудничать» с Китайской Республикой, при том условии, что это государство в будущем при любых ситуациях будет занимать нейтральную позицию и устранять воздействие США на ход событий в Китае. Это соглашение оказалось невозможно подписать только по той причине, что правительство США сочло «нелогичным», чтобы в одно и то же время Ли Цзунжэнь просил о помощи США и вел с Москвой переговоры об устранении влияния США в Китае. Рассуждая на эту тему, автор из КНР подчеркивал, что, с его точки зрения, фактом остается то, что в последний момент, когда НОАК уже свергала гоминьдановское правительство, Москва стремилась «по-настоящему сотрудничать» с гоминьдановским правительством.

Во-вторых, версия автора из КНР содержала утверждение о том, что накануне освобождения Нанкина в апреле 1949 года в отличие от всех остальных дипломатических представителей посол СССР Н. В. Рощин оказался единственным членом дип-корпуса, который сопровождал правительство Китайской Республики при его переезде из Нанкина в Гуанчжоу.

Далее говорилось, что, когда руководимая КПК НОАК вошла в Нанкин, советского посольства уже не было в Нанкине. На самом же деле, согласно свидетельству тогдашних работников советского посольства, часть его сотрудников оставалась в Нанкине в эти дни, причем они тут же вступили в контакт с руководителями частей НОАК; посол Н. В. Рощин действительно с другими советскими дипломатами выехал вместе с правительством Китайской Республики, при котором он был аккредитован, в Гуанчжоу.

По мнению автора из КНР, такое поведение посла СССР говорило о подлинном и, что само собой подразумевалось, очевидно негативном отношении СССР к народной освободительной войне, которая велась под руководством Компартии Китая.

Зная о реальном, хотя и скрытом тогда, по крайней мере формально, от внешнего мира взаимодействии Сталина и Мао Цзэдуна, о чем свидетельствовали, по крайней мере, документы, связанные с визитом А. И. Микояна в Китай в начале 1949 года, никак нельзя согласиться как с вышеуказанными утверждениями автора цитируемой работы, так и с намеками, содержавшимися в вышеприведенных словах Мао Цзэдуна. На самом деле на протяжении всего довольно продолжительного времени перед образованием КНР шла напряженная практическая работа, в ходе которой Сталин оказывал Мао Цзэдуну всестороннюю реальную поддержку и помощь, хотя при обсуждении ряда проблем стороны занимали самостоятельные и отличавшиеся одна от другой позиции.

Пять месяцев спустя после визита в Китай А. И. Микояна, то есть в июле 1949 года, Мао Цзэдун поручил Лю Шаоци возглавить делегацию, которая была направлена в СССР. Специально давая свои разъяснения в связи с вышеупомянутыми фактами, Сталин говорил в то время в беседе с Лю Шаоци, что посол СССР в Китайской Республике Н. В. Рощин последовал за гоминьдановским правительством в Гуанчжоу потому, что «мы хотели наблюдать за обстановкой в Гоминьдане». С точки зрения упомянутого автора из КНР, это было разъяснение, которое можно охарактеризовать известным выражением: «На воре и шапка горит». Разъяснение было неубедительным. Ведь в то время НОАК имела явное преимущество, Гоминьдан разваливался, не мог оказывать сопротивления, «мирные переговоры» завершились крахом. «Да разве была хотя бы минимальная необходимость того, чтобы в ситуации того времени направлять посла “следить” за обстановкой в Гоминьдане в Гуанчжоу?»—задавал риторический вопрос автор из КНР. Он не желал принимать во внимание твердое и обоснованное намерение Сталина не дать в руки ни США, ни партии Гоминьдан Китая, Китайской Республики никаких формальных поводов для обвинения Советского Союза во вмешательстве во внутреннюю борьбу в Китае. Более того, такое поведение Сталина способствовало укреплению тезиса Мао Цзэдуна о том, что всех своих побед КПК добилась в опоре на собственные силы, без помощи из-за рубежа. Сталин, фактически всемерно содействуя Мао Цзэдуну и КПК в их борьбе против Чан Кайши, в то же время был согласен оставить суть дела, подлинный характер взаимоотношений и помощи со стороны ВКП(б) и СССР Мао Цзэдуну и КПК в тайне от всего мира, включая даже народы СССР и Китая.

Наконец, автор из КНР считал, что к вышеуказанному можно присовокупить «еще один убедительный факт», а именно то обстоятельство, что вплоть до мая 1949 года, то есть вплоть до того момента, когда Гоминьдан потерпел уже полное поражение на материке, СССР все еще вел с правительством Чан Кайши переговоры по торгово-экономическим вопросам, касавшимся Синьцзяна.

Однако, принимая во внимание и ту роль, которую и советы Сталина, и действенная реальная помощь со стороны СССР в переброске частей НОАК в Синьцзян на самолетах ВВС СССР сыграли в овладении Мао Цзэдуном Синьцзяном, никак нельзя считать объективными и доказательными такого рода рассуждения. Все они направлены лишь на то, чтобы, извращая факты, любой ценой создавать у читателей в КНР впечатление о том, что Сталин всегда, и особенно в 1949 году, был противником победы Мао Цзэдуна, его армии и партии во внутренней войне в Китае. Такие утверждения направлены на то, чтобы как можно глубже разобщать Россию и Китай, народы наших двух стран.

Тем не менее автор из КНР подводил следующий итог этих своих рассуждений: все эти факты со всей ясностью показывают отношение Сталина и правительства СССР к Мао Цзэдуну и руководству Компартии Китая, а также их отношение к чанкай-шистскому Гоминьдану. Поэтому-то Мао Цзэдун и говорил, что «в 1949 году и в 1950 году, на протяжении этих двух лет», Сталин и Советский Союз «оказывали на нас очень сильное давление». [246]

Именно в этом ключе толковался в КПК – КНР и визит в 1949 году делегации во главе с Лю Шаоци в СССР. При этом акцент делался на том, что поездка делегации Лю Шаоци была главным образом предназначена для того, чтобы подготовить личную встречу Сталина и Мао Цзэдуна.

Конечно, вопрос о личной встрече Сталина и Мао Цзэдуна назревал. Обе стороны нуждались в том, чтобы готовиться к такой встрече и готовить ее. И все же отношения между Сталиным и Мао Цзэдуном, между ВКП(б) и КПК в то время носили характер такого активного и многостороннего взаимодействия и союзнических связей, что главным тогда было решение многочисленных практических вопросов, которые возникали как в процессе завершения вооруженной борьбы против сил Чан Кайши на континенте Китая, так и особенно в связи с необходимостью восстановить экономику Китая, оказать ему помощь по целому ряду направлений. То, что два лидера, две партии, два государства (СССР и КНР) естественным образом оказывались в роли союзников, было очевидно и бесспорно для большинства всех тех, кто активно участвовал в огромной работе по практическому сотрудничеству и оказанию помощи Китаю (КНР) со стороны России (СССР). Только в воспаленном мозгу Мао Цзэдуна вся ситуация рисовалась иначе. Даже Сталин был, в об-щем-то, настроен не столь подозрительно, как Мао Цзэдун, в тот момент. Конечно, настрой Мао Цзэдуна накладывал тогда и со временем стал накладывать все больший отпечаток на характер взаимоотношений, делая их фактически отношениями товарищей или союзников поневоле, отношениями союзников-сопер-ников. Что же касается Сталина, то, столкнувшись, теперь уже в практике двусторонних межгосударственных отношений, с подозрительностью Мао Цзэдуна (в которую тот и играл намеренно, очевидно, полагая, что это еще один рычаг давления на Сталина и отстаивания своей независимости), он предпринимал целый ряд действий, которые, без учета указанного обстоятельства, выглядели просто неразумными или явно направленными во вред национальным интересам своей страны; Сталин стремился делать все возможное и невозможное, чтобы рассеивать подозрения Мао Цзэдуна, демонстрировать разумным людям в Китае, что такого рода подозрения относительно нашей страны лишены оснований. Подчеркнем также лишний раз, что отношения Сталина и Мао Цзэдуна всегда были окрашены взаимной подозрительностью и недоверием.

Вернемся, однако, к поездке делегации во главе с Лю Шаоци в Советский Союз летом 1949 года.

В начале мая 1949 года Мао Цзэдун принял решение направить в Москву с секретной миссией делегацию во главе с Лю Шаоци. В состав делегации были включены будущий посол КНР в СССР Ван Цзясян, руководитель Северо-Восточного Китая Гао Ган, а также Дэн Лицюнь, Гэ Баоцюань и другие. Первоначально Мао Цзэдун полагал, что задача этой группы должна была состоять в подготовке его поездки в СССР. Однако затем, под давлением реальной жизни, миссии был придан самостоятельный характер. Слишком много возникло серьезных вопросов, которые требовали огромной работы и согласования их обеими сторонами. Конечно, попутно перед делегацией Лю Шаоци стояла и задача готовить будущую поездку Мао Цзэдуна в СССР.

Мао Цзэдун поручил Лю Шаоци быть его посланцем, доверил Лю Шаоци от имени Мао Цзэдуна вести переговоры со Сталиным и ЦК ВКП(б), согласовывать и решать важные вопросы. Выбор Мао Цзэдуном для этих целей именно Лю Шаоци был далеко не случайным.

Дело в том, что к тому времени Лю Шаоци утвердился в роли фактического первого заместителя Мао Цзэдуна или фактически второго человека в КПК. Таким образом, формально Мао Цзэдун сохранял лицо. Внешне это могло восприниматься так, что в напряженный момент перед образованием КНР, когда Мао Цзэдуну было трудно вырваться из Китая и посетить Москву, он направил туда в качестве своего представителя самую высокую после себя фигуру в своей партии.

Однако дело было не только и не столько в этом. Ведь Мао Цзэдун мог, например, направить в Москву для бесед со Сталиным Чжоу Эньлая, который был, безусловно, самым преданным сторонником Мао Цзэдуна. Однако Чжоу Эньлай был известен Сталину как «тень Мао Цзэдуна», причем «тень», которая по поручению Мао Цзэдуна предпринимала маневры для установления контактов с администрацией США накануне образования КНР. Мао Цзэдун знал, что Сталин не будет доверять Чжоу Энь-лаю, но он может проявить некое доверие к Лю Шаоци. Мао Цзэдун хотел направить в Москву того из руководителей ЦК КПК, который сумел бы внушить Сталину определенное доверие к себе. Фигура Лю Шаоци в этом свете представала как нельзя более подходящей. Лю Шаоци полагал, что ВКП(б) и КПК должны связывать прочные товарищеские отношения, а будущую КНР и СССР должны были связывать союзнические отношения. Для Лю Шаоци не существовало колебаний в вопросе о том, в каком лагере должна была находиться КНР после своего создания. Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай предпочли бы сохранять дистанцию от всех мировых сил, не склоняться ни в одну из сторон, во всяком случае не быть ближе к СССР, чем к США. Однако, с одной стороны, в Вашингтоне не восприняли и не приняли игру Мао Цзэдуна, не поверили ему и не были готовы вступать с ним в некие хотя бы формально нормальные дипломатические (или скрытые) отношения. С другой стороны, внутри КПК, да и в самом Китае, в то время большинство людей, имевших отношение к активной политической жизни, были довольно твердо настроены в пользу развития особых дружественных и союзнических отношений с традиционным уже в XX веке союзником – Советским Союзом. Мао Цзэдун был вынужден считаться с реалиями Китая и мировой арены, стараться сохранить лицо, объявить, что он – сторонник того, чтобы стоять на одной стороне с СССР, склоняться в сторону СССР. («Склоняться в одну сторону», то есть в сторону СССР, – формула, по сути дела, выдававшая подлинные настроения Мао Цзэдуна; из этой формулы следовало, что для Мао Цзэдуна любое «склонение» или отклонение от золотой середины, от своего эгоцентризма, в том числе и в сторону СССР, являлось только вынужденным и временным.) Исходя из всех этих причин, Мао Цзэдун сам даже, очевидно, несколько опасался ехать тогда в Москву. Ему было понятно, что Сталин мог знать о его маневрах и заигрывании с Вашингтоном. Поэтому Мао Цзэдун предпочел отправить в Москву Лю Шаоци, чтобы показать Сталину лидера той фракции или, вернее, той части руководителей КПК, которая действительно, исходя из рациональной оценки обстановки, полагала, что в интересах Китая, КНР, КПК вступить в тесные товарищеские, дружественные, союзнические отношения с СССР и с ВКП(б). Направляя Лю Шаоци в Москву, Мао Цзэдун подавал Сталину сигнал о том, что, несмотря на горечь от определенного характера отношений в прошлом, отныне открывается перспектива выгодных для обеих сторон, для обоих государств и обеих партий двусторонних отношений. Согласно замыслу Мао Цзэдуна, поездка Лю Шаоци должна была в какой-то степени развеять у Сталина подозрения в отношении самого Мао Цзэдуна и расчистить путь для его приезда в Москву.

Визит делегации Лю Шаоци в СССР был важным, имел глубокий смысл. Он состоялся накануне образования КНР. Это был большой внешнеполитический шаг, а не только поездка делегации по партийной линии. По сути дела, это была поездка первой партийно-правительственной делегации КПК на высоком уровне. Если же учесть то обстоятельство, что с советской стороны в переговорах участвовал Сталин, а с китайской стороны Лю Шаоци выступал от имени Мао Цзэдуна, представляя Мао Цзэдуна, то эту поездку следует видеть и как первую советско-китайскую встречу на высшем уровне, состоявшуюся в СССР. Лю Шаоци был первым высокопоставленным руководителем КПК, который посетил СССР уже не в качестве представителя одной из компартий, входивших в Коминтерн, а в качестве одного из главных лидеров самостоятельной и независимой политической партии, которая победила в ходе вооруженной борьбы в своей стране и готовилась создать новое государство, в котором должна была занять место правящей партии. Иначе говоря, в лице Лю Шаоци Сталин впервые увидел перед собой китайского партнера из числа руководителей Компартии Китая, победившей на китайском континенте и представлявшей, по сути дела, и сильнейшую в мире после ВКП(б) коммунистическую партию, и крупнейшее в мире среди социалистических стран после СССР государство. Сталину и Лю Шаоци, как посланцу и представителю Мао Цзэдуна, предстояло решать не только важные проблемы двусторонних партийных и государственных отношений, но и рассматривать мировые проблемы, особенно касавшиеся ситуации на Дальнем Востоке.

Сталин и Мао Цзэдун, несмотря на всю их взаимную подозрительность и настороженность, придавали важнейшее значение отношениям друг с другом. Поэтому Сталин с такой осторожностью и вниманием отнесся к приезду Лю Шаоци в Москву. Мао Цзэдун еще в сентябре 1948 года, выступая на заседании Политбюро ЦК КПК, говорил: «Что касается окончания подготовки к переходу от новой демократии к социализму, то в этом деле Советский Союз действительно оказывает нам помощь и прежде всего это находит свое выражение в содействии развитию нашей экономики». [247]