Текст книги "Сталин и Мао. Два вождя"
Автор книги: Юрий Галенович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)
СТАЛИН, МАО ЦЗЭДУН И В. М. МОЛОТОВ
В декабре 1949 года Сталин послал Молотова к Мао Цзэдуну, чтобы побольше выведать о Мао Цзэдуне.
Это произошло в те дни, когда Мао Цзэдун (в трактовке авторов из КНР) находился практически без дела на даче Сталина.
Мао Цзэдун вышел в переднюю и приветствовал Молотова, осведомившись о его здоровье.
Молотов отвечал, что он приехал по поручению Сталина навестить Мао Цзэдуна. Он добавил, что в Москве очень холодно, и посоветовал Мао Цзэдуну беречь здоровье и хорошенько отдохнуть.
Мао Цзэдун передал Сталину благодарность за его заботу.
Затем он пригласил Молотова в гостиную, где и состоялся их разговор.
Молотов, проявив дипломатический такт, начал с того, что Мао Цзэдун приехал издалека, не посчитался с трудностями с той целью, чтобы углубить взаимопонимание и дружбу между партиями и государствами, СССР и КНР. Он подчеркнул, что и Сталин, и он сам очень тронуты этим поступком Мао Цзэдуна и весьма признательны ему за это. Если председатель Мао, продолжил Молотов, предполагает приступить к работе, то к нему просьба высказать свои соображения; причем не только он сам будет всемерно содействовать этому, но и товарищ Сталин тоже выразил желание лично взять на себя такого рода работу и приложить к этому свои силы, чтобы углубить таким образом дружбу народов СССР и КНР.
Мао Цзэдун, улыбаясь, ответил, что его принимают замечательно, окружили гостеприимством, проявляют по отношению к нему дружеские чувства. Он не испытывает никаких трудностей. Что же касается дел, которые надо будет сделать, то в прошлый раз он уже говорил об этом лично со Сталиным; лучше всего было бы дождаться приезда в Москву товарища Чжоу Эньлая и тогда заняться этими делами.
Конечно, Мао Цзэдун понимал, что Сталин через Молотова хотел бы выслушать его мнение о том, какие именно вопросы предлагает обсудить китайская сторона, иначе говоря, Сталин хотел услышать из уст Мао Цзэдуна просьбы относительно помощи и заключения договора, а также примыкающих к нему соглашений. Сталин предпочитал поставить Мао Цзэдуна в положение просителя, в зависимое положение. Мао Цзэдун не мог с этим согласиться. Во всяком случае, по форме он никак не желал допустить такого развития событий. Вот почему Мао Цзэдун не желал давать по этому поводу какие бы то ни было объяснения. Он исходил из того, что у советской стороны имелся опыт, и если уж она собиралась помочь КНР, то она и должна была сама первая выдвинуть свои предложения, что, по мнению Мао Цзэдуна, и могло бы послужить демонстрацией или проявлением, если хотите доказательством, как искренности отношения Сталина к Мао Цзэдуну и Китаю, так и их подлинно дружеских чувств; если же советская сторона не желает выдвигать предложения, не выдвигает их до сих пор и не выдвинет их и в дальнейшем, то это, по мнению Мао Цзэдуна, означало, что у нее нет искренности в отношении к КНР, а в такой ситуации, продолжал размышлять Мао Цзэдун, постановка вопроса нашей, то есть китайской, стороной делу не поможет, никакой пользы не принесет или поможет как мертвому припарки; более того, если дело обернется таким образом, то китайская сторона может очутиться в положении просителя, так сказать нищего, который молит о помощи. Мао Цзэдун не желал попадать в такое им самим в его собственном мозгу сконструированное положение, а потому он оставил без ответа этот вопрос Молотова, пропустил его снова мимо ушей.
Имея в голове все эти соображения, Мао Цзэдун предпочел доводить свои мысли до собеседника в своей обычной манере намеков и окружными путями. Он сказал, что Октябрьская революция (1917 года в России) принесла нам (китайцам) марксизм-ленинизм; вот это и была самая большая помощь Китаю.
В настоящее время революция в Китае одержала победу, и в этой связи есть очень многое в области опыта и уроков, что заслуживает обобщения.
Затем Мао Цзэдун начал рассуждать на тему об истории революции в Китае, о ходе борьбы внутри Компартии Китая.
Молотов слушал Мао Цзэдуна и поначалу даже кивал и время от времени произносил: «Да, да». Однако мало-помалу у него появилось отсутствующее выражение лица. Спустя некоторое время он уже только слушал с бесстрастным выражением лица и не задавал никаких вопросов.
Мао Цзэдун мог этому только удивляться. В его представлении Молотов был главным помощником Сталина в области внешней политики, в иностранных делах. Он занимался конкретными международными вопросами. С точки зрения Мао Цзэдуна, Молотов мало изучал вопросы революции в Китае, поэтому ему недоставало знаний по теории и философии международного коммунистического движения. Мао Цзэдун полагал, что Молотов не мог во всей полноте осознать смысл высказываний Мао Цзэдуна. Очевидно, что перед ним была поставлена иная задача, а именно попытаться получше узнать Мао Цзэдуна.
Действительно, сошлись два политических деятеля, каждый из которых был о себе очень высокого мнения и недооценивал, неверно оценивал собеседника. В глазах Молотова Мао Цзэдун был еще только начинающим марксистом государственным руководителем, в то время как он сам работал еще с Лениным, а затем со Сталиным, будучи вторым лицом в партии и государстве. Сталин поставил перед Молотовым две конкретные задачи: попытаться выяснить, во-первых, каковы запросы китайцев относительно подготовки договора, соглашений, объемов помощи и, во-вторых, что собой представляет Мао Цзэдун как личность, как политик.
Не получив ответа на первый вопрос, Молотов попытался хотя бы что-то узнать по второму вопросу. Молотов долго слушал Мао Цзэдуна, а затем как бы невпопад внезапно спросил: «А вы читали “Капитал” Маркса?» Мао Цзэдун откровенно сказал: «Нет, не читал». На лице Молотова выразилось изумление. [313] Очевидно, он не понял, что не все слова Мао Цзэдуна следует понимать буквально.
Впоследствии Молотов, вспоминая об этой беседе и отвечая на вопрос о том, как ему показался Мао Цзэдун, говорил: «Чаем поил. И разговаривал насчет того, что вот надо бы встретиться со Сталиным, когда удобнее... Сталин его не принимал несколько дней и попросил меня: “Поезжай к нему, посмотри, что за тип”. Жил он на даче Сталина, на Ближней.
Я поговорил с ним и сказал Сталину, что его стоит принять. Человек он умный, крестьянский вождь, такой китайский Пугачев. Конечно, до марксиста далековато – он мне признался, что “Капитал” Маркса не читал». [314]
СОВЕТСКО-КИТАЙСКИЙ ДОГОВОР О ДРУЖБЕ, СОЮЗЕ И ВЗАИМНОЙ ПОМОЩИ (1950)
У Сталина и Мао Цзэдуна имелись различные представления о том, каким был процесс согласования вопроса о советско-китайском договоре.
Сталин по прибытии Мао Цзэдуна в Москву предпочел предоставить ему инициативу, побудить его первым выдвинуть предложение о подписании договора и других документов по частным вопросам межгосударственных отношений. Конечно, Сталин исходил из того, что с появлением в континентальном Китае нового государства возникла необходимость установления и закрепления, в том числе и в форме межгосударственных договоров и соглашений, прочных добрососедских связей между Москвой и Пекином. Сталин последовательно, на протяжении всей второй четверти XX века, проводил курс на то, чтобы формально и официально наши две нации были связаны юридическими документами, которые, прежде всего, давали хотя бы видимость гарантии взаимного ненападения и, с другой стороны, предостерегали общих военных противников наших двух наций от нанесения удара по любому из двух партнеров без риска встретить объединенное сопротивление обоих союзных государств.
Другое дело, что в тактических целях Сталин в первых же беседах с Мао Цзэдуном сам не выступил в качестве инициатора заключения такого договора. Он не желал оказаться в роли просителя, полагая, что Мао Цзэдун должен признать свою определенную зависимость от него, Сталина, да и признавать Сталина и его государство в качестве главной силы на международной арене, благодаря позиции и помощи которой Мао Цзэдун, его партия смогли одержать победу во внутриполитической и вооруженной борьбе в Китае.
Когда же Мао Цзэдун показал, что прямо ставить вопрос о договоре он тоже не желает, то есть не хочет оказываться в личной беседе со Сталиным в роли просителя, Сталин на протяжении некоторого времени предпринимал усилия с тем, чтобы вынудить Мао Цзэдуна признать свое место относительно его, Сталина.
Мао Цзэдун прозрачно намекнул, что он предпочел бы на высшем уровне не начинать прямых переговоров о договоре. Сталин, напротив, будучи уверен в себе и в том, что в переговорах лицом к лицу с Мао Цзэдуном он сумеет настоять на решениях, которые представлялись ему необходимыми, добивался именно проведения встречи на высшем уровне для обсуждения всех вопросов, в том числе и для принятия принципиальных решений по вопросу о договоре. Поэтому Сталин, услышав предложение Мао Цзэдуна вызвать в Москву для ведения переговоров Чжоу Эньлая, дал резкий ответ, подчеркнув, что в конечном счете все вопросы могут быть решены только при личной встрече Сталина и Мао Цзэдуна.
В результате Сталин вынудил Мао Цзэдуна косвенно через посла КНР в СССР Ван Цзясяна первым поставить вопрос о заключении договора и соответствующих соглашений.
Советская сторона, то есть Сталин, немедленно дала положительный ответ. Таким образом, Сталин и Мао Цзэдун, конечно же, понимали, что главным итогом поездки Мао Цзэдуна в Москву должен явиться договор об основах отношений между СССР и КНР. Исходя из тактических соображений ни один из них прямо в личной беседе не захотел быть инициатором выдвижения предложения о заключении такого договора.
После обмена прямо и косвенно грубоватыми и нервными репликами Мао Цзэдун был вынужден, очевидно и позицией Сталина, и давлением на него изнутри своей же собственной страны, предпринять инициативные шаги и через посредника предложил подписать договор. Весьма характерно при этом, что Сталин и Мао Цзэдун использовали при этом не межпартийные каналы, а государственные учреждения, то есть Министерство иностранных дел СССР и посла КНР в СССР.
Вслед за этим Сталин согласился на приезд в Москву Чжоу Эньлая для участия в переговорах о договоре.
Правда, при этом он предпринял изощренный маневр, предложив, чтобы он сам и Мао Цзэдун поставили свои подписи под этим договором. Таким образом, Сталин снова показал, что он, во-первых, не только за подписание договора, но за подписание его на высшем уровне и, во-вторых, что так или иначе, но главные решения будут принимать только первые лица.
Мао Цзэдун формально опять-таки ушел от предложения Сталина, передоверив подписание договора с китайской стороны Чжоу Эньлаю. Тем самым Мао Цзэдун, во-первых, как бы отмежевался от прямого участия в составлении и подписании договора и, во-вторых, как бы принизил значение договора, ибо подписи первых руководителей, сами имена Сталина и Мао Цзэдуна, значили, конечно, гораздо больше, чем подписи министров иностранных дел.
Однако, по сути дела, Сталин настоял на проведении ряда личных встреч с Мао Цзэдуном, которые не были абсолютно равнозначны ведению переговоров по тексту договора, но в ходе которых определялись основные принципы, на которых базировались отношения сторон, да и договор.
Таким образом, в целом, с точки зрения Сталина, он решил главную задачу и привел дело к переговорам и подписанию договора, несмотря на ухищрения Мао Цзэдуна. Сталин пошел на ряд уступок Мао Цзэдуну (однако все они носили формальный и частный характер) в ходе продвижения к началу реальных переговоров по вопросу о договоре между СССР и КНР. Сталин полагал, что именно он был той стороной, которая последовательно выступала за закрепление двусторонних отношений и заключение договора.
Иное мнение было у Мао Цзэдуна. Он также полагал, что центральным пунктом в его беседах со Сталиным был вопрос о заключении советско-китайского договора о дружбе, союзе и взаимной помощи. С точки зрения Мао Цзэдуна, этот документ должен был стать проявлением на практике выдвинутой им формулы: «создать вещь, приятную на вкус и на взгляд». Мао Цзэдун принимал во внимание то, что к его встрече со Сталиным и к этому договору было тогда приковано всеобщее внимание во всем мире.
Однако Мао Цзэдун, толкуя позиции сторон перед началом переговоров о договоре, утверждал, что Сталин сначала не думал о заключении договора, однако после нескольких бесед с Мао Цзэдуном он не только согласился подписать договор, но и предложил, чтобы под ним «поставили свои подписи я и товарищ Мао Цзэдун». Мао Цзэдун не пожелал сам выходить в данном случае на авансцену и настоял на том, чтобы в Москву для ведения переговоров был вызван Чжоу Эньлай; советская сторона согласилась с мнением Мао Цзэдуна.
Уже после смерти Сталина и появления доклада Хрущева о Сталине на XX съезде КПСС Мао Цзэдун в беседе с послом СССР в КНР П. Ф. Юдиным высказал, в частности, свой взгляд на то, как проходили советско-китайские переговоры перед подписанием договора о дружбе, союзе и взаимной помощи 14 февраля 1950 года.
П. Ф. Юдин в записи беседы с Мао Цзэдуном отмечал следующее:
«Недоверие Сталина к КПК, продолжал далее Мао Цзэдун, проявилось и во время посещения Мао Цзэдуном Советского Союза. Одной из главных наших целей поездки в Москву было заключение китайско-советского договора о дружбе, союзе и взаимопомощи. Китайский народ спрашивал нас, будет ли подписан договор СССР с Новым Китаем, почему до сих пор продолжает юридически существовать договор с гоминьдановца-ми и т. д. Вопрос о договоре был чрезвычайно важным для нас моментом, который определял перспективы дальнейшего развития КНР.
На первой же беседе со Сталиным, сказал Мао Цзэдун, я внес предложение заключить договор по государственной линии, но Сталин уклонился от ответа. Во время второй беседы я вновь возвратился к этому вопросу, показав Сталину телеграмму ЦК КПК с подобной же просьбой о договоре. Я предложил для подписания договора вызвать в Москву Чжоу Эньлая, поскольку он является министром иностранных дел. Сталин воспользовался этим предложением в качестве предлога к отказу и сказал, что “так поступать неудобно, поскольку буржуазная печать будет кричать о том, что все китайское правительство находится в Москве”. Впоследствии Сталин уклонялся от всяких встреч со мной. С моей стороны была попытка дозвониться к нему на квартиру, но мне ответили, что Сталина нет дома, и рекомендовали встретиться с Микояном. Меня все это обидело, сказал Мао Цзэдун, и я решил ничего больше не предпринимать и отсиживаться на даче. Затем состоялся неприятный разговор с Ковалевым и Федоренко, которые предложили мне поехать в экскурсию по стране. Я резко отклонил это предложение и ответил, что предпочитаю “отсыпаться на даче”.
Спустя некоторое время, продолжал Мао Цзэдун, мне вручили проект моего интервью для печати, который был подписан Сталиным. В этом документе сообщалось, что в Москве идут переговоры о заключении советско-китайского договора. Это уже был значительный шаг вперед. Возможно, что в изменении позиции Сталина, сказал Мао Цзэдун, нам помогли индусы и англичане, которые в январе 1950 г. признали КНР. Вслед за этим начались переговоры, в которых принимали участие Маленков, Молотов, Микоян, Булганин, Каганович, Берия. Во время переговоров по инициативе Сталина предпринималась попытка получить КЧЖД в единоличное владение Советского Союза. Впоследствии, однако, было принято решение о совместной эксплуатации КЧЖД, кроме того КНР предоставляла СССР военно-морскую базу в Порт-Артуре, в Китае открывались четыре смешанных общества. По инициативе Сталина, сказал Мао Цзэдун, Маньчжурия и Синьцзян практически превращались в сферы влияния СССР». [315]
Представляется, что эти высказывания Мао Цзэдуна были предназначены, прежде всего, для Хрущева, с которым Мао Цзэдун в то время имел дело. Мао Цзэдун рисовал ход событий перед подписанием договора 1950 года таким образом, чтобы получить основания впоследствии поднимать целый ряд проблем в переговорах с Хрущевым. Вместе с тем высказывания Мао Цзэдуна представляли собой смесь действительно имевших место фактов, а также их вольной интерпретации, вплоть до полного искажения того, что тогда происходило в действительности. Во всяком случае, мы считали необходимым привести здесь эти высказывания Мао Цзэдуна с той целью, чтобы дать читателю возможность лучше представить себе Мао Цзэдуна как политического деятеля, с которым приходилось иметь дело Сталину и другим руководителям нашей страны.
Немедленно после того, как Чжоу Эньлай прибыл в Москву 20 января 1950 года, стороны начали переговоры. Они проходили в Кремле. Обе стороны старались создавать дружественную обстановку и атмосферу. При первой встрече речь шла об основных принципах и главном содержании договора.
Первым на этом заседании слово взял Мао Цзэдун. Он начал с анализа международной обстановки и заявил, что в новой ситуации отношения дружбы и сотрудничества между двумя государствами, КНР и СССР, должны быть закреплены в форме договора. Далее он указал на то, что японский империализм принес величайшие беды Востоку, Азии и особенно нации Китая. Он также в серьезной степени угрожал безопасности СССР на Востоке. Поэтому содержание договора должно быть направлено на усиление сотрудничества обоих государств в сфере политики, экономики, в военной области, в сфере культуры и внешних сношений. Договор должен предусматривать меры, ставящие заслон на пути как возрождения японского империализма, так и новой агрессии Японии в сговоре с другими странами.
Сталин серьезно слушал Мао Цзэдуна, куря свою трубку. Когда Мао Цзэдун закончил свое выступление, Сталин тут же с ним согласился и конкретно высказался и по ряду вопросов: о договоре о мире и дружбе, о КЧЖД, о Порт-Артуре, о Дальнем, о внешней торговле, о соглашении по внешней торговле, о предоставлении займа, о сотрудничестве в области воздушного сообщения.
Мао Цзэдун предложил объединить в одном соглашении три вопроса: о КЧЖД, о Порт-Артуре и о Дальнем.
Сталин согласился с этим предложением и сказал: «Советско-китайский договор должен быть новым договором. Что же касается Ялтинского соглашения, то его можно не принимать во внимание. При решении вопроса о Порт-Артуре можно было бы избрать одно из двух: либо возвратить его в установленные ограниченные сроки, имея в виду то, что Советский Союз выведет оттуда свои войска после того, как будет заключен мирный договор с Японией; либо можно сейчас вывести войска, однако формально временно не изменять прежний договор».
Мао Цзэдун согласился с первым предложением Сталина, то есть с тем, чтобы советские войска были выведены после подписания мирного договора с Японией.
Далее Сталин отметил, что вопрос о Дальнем – это внутреннее дело Китая и что «Китай может сам решать этот вопрос».
При обсуждении вопроса о КЧЖД китайская сторона, исходя из недостатка у нее опыта хозяйственного управления, а также представляя дело таким образом, что она, готовясь к переговорам, с самого начала не имела в виду изменять такую форму, как совместное хозяйственное управление советской и китайской сторонами этой железной дорогой, поставила вопрос только о сокращении сроков такого управления, а также предложила изменить пропорцию, в которой определялась принадлежность капитала. К моменту переговоров каждая из сторон владела 50 процентами имущества КЧЖД. Китайская сторона предложила, чтобы это соотношение было изменено на 51:49 в пользу китайской стороны. Она также выступила за то, чтобы начальником управления КЧЖД был китаец.
Советская сторона согласилась сократить сроки совместного управления дорогой, но не согласилась на изменение пропорций при распределении капитала. Она настаивала на том, чтобы имущество принадлежало сторонам в равных долях, то есть делилось в пропорции 50:50. Советская сторона также внесла предложение о том, чтобы представители обеих сторон поочередно находились на постах начальника и заместителя начальника управления КЧЖД.
Тут Сталин поставил вопрос о том, чтобы гражданам третьих государств не разрешалось проживать на северо-востоке Китая, в Восточном Китае, в Синьцзяне.
Сталин исходил из того, что после Второй мировой войны США проявляли интерес к Китаю. Для Сталина вопрос о проникновении американцев в Северо-Восточный Китай представлялся наиболее болезненным.
В 1945 году во время переговоров Сталина с представителями правительства Китайской Республики Сун Цзывэнем и Цзян Цзинго Сталин уже выдвигал предложение о том, чтобы не допускать американцев в Северо-Восточный Китай, причем выдвинул это в качестве главного условия предоставления помощи правительству Китайской Республики.
При согласовании СССР и КНР договора о дружбе и союзе Сталин снова поставил этот вопрос. Мао Цзэдун твердо настаивал на том, что КПК никогда не была настроена «проамерикански»; она никогда не позволяла американцам появляться на территории Северо-Восточного Китая, поэтому такая постановка вопроса Сталиным была воспринята китайской стороной как бесцеремонная и оскорбительная. У Мао Цзэдуна она вызвала неприязнь. На участников переговоров сразу же повеяло холодом.
Чжоу Эньлай поставил контрвопросы: «Что имеется в виду под термином “граждане третьих стран”? В Северо-Восточном Китае проживает очень много корейцев; относятся ли они к категории граждан третьих стран? И тем более я уж и не говорю о монголах».
Сталин не сразу нашел ответ. Он стал раскуривать трубку, но никак не мог зажечь спичку. Трижды она не загоралась у него.
Сидевший рядом с ним Мао Цзэдун улыбнулся. Он зажег спичку, дал Сталину прикурить и лишь затем с юмором сказал: «Товарищ Сталин, Новый Китай и Старый Китай – это совсем разные вещи! Мы давным-давно выгнали американский империализм из Северо-Восточного Китая! А что до тех так называемых “граждан”, которые кормились за счет агрессии против Китая, то о них и говорить нечего; они давно уже сбежали, поэтому нет и никакого вопроса об их проживании там».
Сталин раскурил трубку и, снимая неловкость, улыбнулся: «Я не хотел бы вмешиваться во внутренние дела Китая. Ставя этот вопрос, мы имели в виду воспрепятствовать деятельности людей из империалистических стран, США, Японии, Англии, при их проникновении в Северо-Восточный Китай. В настоящее время китайские товарищи решили этот вопрос, и это, конечно же, хорошо».
Здесь столкнулись мнения Сталина и Мао Цзэдуна. Каждый из партнеров полагал, что он настоял на своем. Мао Цзэдун добился того, что в договорные документы соответствующие положения включены не были. Сталин мог предвидеть это. Ведь то же самое произошло и в 1945 году в результате переговоров с делегацией правительства Китайской Республики в Москве. В то же время для Сталина самым важным было довести до Мао Цзэдуна свою главную мысль. Он никак не мог согласиться с тем, чтобы Мао Цзэдун или любой другой его китайский партнер вступил в какие бы то ни было отношения с США, предусматривающие ущемление национальных интересов нашей страны. Сталин высказался достаточно ясно, и Мао Цзэдун понял его позицию. Он должен был уразуметь, что сможет получать выгоды от сотрудничества с СССР только до тех пор, пока не вступит в союзные отношения с США или в такие отношения, которые будут сочтены в Москве угрожающими интересам нашей страны.
Вслед за тем стороны перешли к вопросу о работе в КНР советских специалистов. С точки зрения Сталина, соглашаясь направить в КНР советских специалистов, он тем самым предлагал Мао Цзэдуну такую помощь, которая была бесценна, особенно в условиях того времени, учитывая то, что это были лучшие специалисты в разных областях, которые были в то время необычайно нужны в самом СССР, так как он далеко еще не оправился от ран Великой Отечественной войны.
Мао Цзэдун трактовал вопрос, во всяком случае для себя и для своих сторонников, иначе. Он видел в этом акте прежде всего вынужденное обстоятельствами приглашение в КНР иностранцев в качестве технических экспертов. Мао Цзэдун стремился всячески затушевать или принизить значение того факта, что Китай находился на более низкой ступени развития во многих областях экономики и относительно передовой опыт наших специалистов действительно помогал КНР выходить из отсталости и разрухи. С точки зрения Мао Цзэдуна, это была, прежде всего, временная мера. Кроме того, он полагал, что, вообще говоря, КНР могла бы приглашать любых иностранцев. То, что это оказались люди из СССР, было, в представлении Мао Цзэдуна, обусловлено только сложившимися временно неблагоприятными для КНР условиями. При этом Мао Цзэдун не делал акцента и даже старался вовсе не придавать значения тому, что знания, опыт этих специалистов представляли величайшую ценность. Он также никогда не принимал во внимание, что Сталин и его страна, идя на этот шаг, отрывали часть своих лучших специалистов от работы внутри СССР, от себя, замедляя темпы восстановления собственной страны после страшных разрушений Великой Отечественной войны.
Мао Цзэдун и его сторонники трактовали ситуацию таким образом, что КНР, находясь в самом начале своего пути, была намерена пригласить много советских специалистов, которые могли помочь китайцам развернуть строительство в целом ряде областей.
Мао Цзэдун был заинтересован в приезде этих специалистов, он не мог обойтись без них. Однако он хотел, чтобы эта акция не укрепляла и в СССР, и в КНР мнение о том, что Советский Союз оказывает помощь КНР, находится в положении дающего, то есть того, кто дает, причем дает бесценные вещи.
Столкновение разного видения этого вопроса Сталиным и Мао Цзэдуном нашло свое выражение при обсуждении вопроса о том, будут ли иметь право китайские власти, в том числе суды, рассматривать дела и выносить приговоры в тех случаях, когда советские специалисты совершат какие-либо, возможно противоправные, действия на территории КНР. При обсуждении этого вопроса Сталин выдвинул условия, которые Мао Цзэдун счел кабальными: советские специалисты должны были пользоваться привилегиями, особыми правами; иначе говоря, если кто-либо из них совершил бы в Китае ошибку, китайская сторона не могла решать такого рода вопросы, а специалиста следовало передавать советской стороне для проведения расследования и решения вопроса.
Признавая, что позиция Сталина при этом не была лишена оснований, китайская сторона тем не менее представляла внутри КПК и КНР свое согласие с предложением Сталина не только просто как вынужденное определенными, в том числе и приемлемыми даже с точки зрения Пекина, обстоятельствами (речь шла о сохранении духа и атмосферы дружбы между двумя партиями, руководствовавшимися одной классовой идеологией, а при таких обстоятельствах представлялось неважным, классовый суд какой страны или коммунистическая партия какой страны разберется и накажет вероятного правонарушителя), но как позицию Сталина, недостойную руководителя социалистического государства, ибо он при этом, с точки зрения Пекина, подражал примеру, который показывали при оказании помощи зарубежным государствам империалистические страны; с точки зрения Мао Цзэдуна и его коллег, это не только шло вразрез с принципами пролетарского интернационализма, но и являлось проявлением тенденции к великодержавному шовинизму. При этом в Пекине даже вспоминали о том, что Сталин инородец, который оказывался, как это в свое время отмечал Ленин, большим поборником русского шовинизма, чем чистокровный русак. В Пекине позицию Сталина толковали следующим образом: Сталин поступил таким образом с той целью, чтобы русский человек видел, что он, Сталин, заботится о его интересах, хотя, по сути дела, все получалось наоборот.
Думается, что на том этапе состояния государства и общества в КНР, особенно учитывая националистические и антирусские настроения Мао Цзэдуна, а также принимая во внимание то, что речь шла всего о нескольких годах работы советских специалистов в Китае, Сталин имел больше оснований для того, чтобы настаивать на таком решении этого вопроса (ведь благодаря этому действительно обеспечивались интересы советских людей, работавших в Китае в качестве советников, а угроза для них в тогдашней КНР существовала; подход к вопросу Сталина представляется меньшим злом, чем подход к этому же вопросу Мао Цзэдуна), чем Мао Цзэдун на том, чтобы возражать против такой постановки вопроса. Тем более что время показало, что именно Мао Цзэдун и его последователи постоянно стремились и стремятся к тому, чтобы китайцы, граждане КНР, не были подсудны властям других стран даже тогда, когда они находятся на их территории; особенно упорно Пекин настаивает на этом принципе, когда речь идет о преступлениях его граждан на территории России.
Китайская сторона также полагала, что стремление Сталина защищать интересы своей страны в ущерб уважению интересов КНР проявилось также при подготовке соглашений об учреждении двух смешанных советско-китайских акционерных обществ (по нефти и по цветным металлам) в Синьцзяне, а также в вопросе об обмене консульствами между двумя государствами.
В ходе переговоров обсуждались также вопросы: о передаче китайской стороне большого количества оружия, хранившегося в районе границы в Синьцзяне; об открытии консульств СССР в Северо-Восточном Китае и консульств КНР во Владивостоке, Чите и Хабаровске; о советских гражданах и вообще о россиянах, проживавших в Китае.
С конца прошлого, девятнадцатого, века в Маньчжурии в связи со строительством железных дорог и по другим причинам обосновывались люди из России, которые внесли значительный
23– 1897 вклад в развитие этого региона, постепенно создавая вместе с китайцами район передового развития, по крайней мере части экономики Китая; при благоприятном развитии событий Маньчжурия могла бы стать большим Сянганом (Гонконгом) при одном весьма существенном различии, а именно в условиях, когда северо-восток Китая находился бы под властью только правительства Китая.
Кроме того, вследствие событий 1917 года в России в Северо-Восточный Китай, то есть в Маньчжурию, бежало довольно много людей из России. Россияне в Маньчжурии создали много промышленных и торговых предприятий. В 1949 году СССР принял решение конфисковать все эти предприятия и в едином порядке включить их в компанию «Чурин». Во время переговоров состоялась дискуссия принципиального характера по всем этим вопросам, после чего они были переданы для конкретного изучения и подготовки проекта решения рабочим группам. Руководителем рабочей группы китайской стороны был Ли Фучунь.
Что касается вопросов, касавшихся Синьцзяна, то Мао Цзэдун принял решение впоследствии направить в Москву руководителя Синьцзяна для подписания этих соглашений. Так Мао Цзэдун попытался еще раз принизить уровень такого рода соглашений, еще раз выразить таким образом свое несогласие в принципе с такой формой отношений между двумя государствами. Сталин не согласился с этим. В конечном счете соглашения, очевидно, принимая во внимание, что эти соглашения носили не региональный, а межгосударственный, межправительственный характер, были подписаны 27 марта в Москве министром иностранных дел СССР А. Я. Вышинским и чрезвычайным и полномочным послом КНР в СССР Ван Цзясяном (Мао Цзэдун все-таки добился того, чтобы эти документы подписывал не министр иностранных дел КНР Чжоу Эньлай).
