Текст книги "По пути в бессмертие"

Автор книги: Юрий Нагибин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

Шаляпин. Что? Не помню. Ну, целовался.

Рахманинов. Тогда ты знаешь, что такое Россия.

Шаляпин. Так то Россия!.. А это?.. (Машет рукой.) Слушай, я у вас останусь. Поздно. Боюсь идти.

Наталья.Конечно, оставайся. Я тебе в кабинете постелю.

194. (Натурная съемка.) МОСКВА. ЗИМА. НОЧЬ.

У Большого театра горит костер. Возле него греются солдаты. Проезжает грузовик с матросами.

С ДВИЖЕНИЯ.

Грузовик едет по Большой Дмитровке.

195. (Натурная съемка.) МОСКВА. НОЧЬ.

Грузовик останавливается на углу Бульварного кольца. Матросы соскакивают на землю и расходятся по подъездам жилых домов. Один отряд из трех человек идет к подъезду дома, где живет Рахманинов. Воет пес на бульваре. Матрос кидает в него камнем.

196. (Натурная съемка.) МОСКВА. ПОДЪЕЗД ДОМА РАХМАНИНОВА. НОЧЬ.

У подъезда матросам преграждает путь начальник домового самоуправления, знакомый нам человек с бантом.

Человек с бантом. Стой! Предъявите ордер на обыск.

Бзура(старший отряда). А хрена не хочешь?

Матросы отшвыривают его. Заходят в подъезд.

197. (Съемка в помещении.) ЛЕСТНИЧНАЯ КЛЕТКА.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭПИЗОДА.

Один из матросов распахивает дверь женской гимназии, заглядывает туда.

Бзура. Чего там?

Матрос. Ни хрена – съехали.

198. (Съемка в помещении.) ЛЕСТНИЧНАЯ КЛЕТКА.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭПИЗОДА.

Матросы колотят кулаками в дверь рахманиновской квартиры. Дергают веревку колокольчика и обрывают. Из-за двери голос Натальи.

Наталья.Кто там?

Бзура. Открывай. Проверка.

Дверь открывается, матросы заходят в квартиру.

199. (Съемка в помещении.) КВАРТИРА. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭПИЗОДА.

Перед матросами – полуодетый Рахманинов и Наталья. Из своей комнаты выглядывает Марина и скрывается.

Бзура. Золото есть?

Рахманинов. Есть. В нужнике.

Бзура. Кто таков?

Рахманинов. Музыкант.

Бзура. Документы!

Рахманинов предъявляет заранее приготовленные паспорта: свой и Натальи. Появляется матрос по кличке Свищ с шандалом в руке. Он подталкивает сонного перепуганного Шаляпина.

Бзура. А это еще кто?

Свищ. На диване спал.

Бзура. Документы!

Рахманинов. Это наш друг. Он у нас заночевал…

Бзура. Тебя не спрашивают.

Шаляпин(вкрадчиво). Я певчий, товарищ матрос.

Свищ. Ты вроде на Шаляпина смахиваешь. Он у нас в лазарете выступал.

Бзура. Не говори мне за этого гада. Он перед царем на коленях пел. Попадись мне, зараз душу выну. (Замечает рояль.) Ну-ка, певчий, давай споем. (Рахманинову.) Ты, музыкант, сыграй нам «Амурские волны».

Рахманинов не трогается с места. Шаляпин умоляюще смотрит на него.

Наталья.Нехорошо, товарищ матрос. Детей разбудите.

Бзура. А мы тихесенько. Мы только стреляем громко. Тихесенько споем, тихесенько поиграем. Давай, музыкант, не раздражай революционную власть. Буржуям играл, сыграешь и нам.

Рахманинов садится к роялю.

Рахманинов. Вам в какой тональности?

Бзура.Чего?..

Рахманинов. Я имею в виду – повыше, пониже? Какой у вас голос – тенор или баритон?

Бзура. Ну, а ежели так… (Приладившись, начинает петь.)

 
Славный Амур свои воды несет…
 

Рахманинов кивает, начинает аккомпанировать. Бзура пихает Шаляпина в бок, подмаргивает. Шаляпин, спохватившись, вторит. Свищ и молчаливый матрос садятся на диван. Свищ с восторгом глядит на Бзуру. Ему еле сидится: Наталья сидит за столом, опустив глаза. Ее рука механически разглаживает складку на скатерти, неожиданно замирает. На руке кольцо с бриллиантом. Наталья, не поднимая головы, смотрит на матросов, потом незаметно поворачивает бриллиант вовнутрь ладони.

Бзура(Шаляпину). А ты и впрямь – певчий! Хорошо втору держишь. Не хуже самого Шаляпина! (Оборачивается к сидящим на диване.) Свищ, подбодри-ка нам белужки и балычка, примем по баночке и артистов угостим!..

Свищ и молчаливый матрос достают из мешка закуску, бутылку, два грязных граненых стакана. Свищ, разлив спиртное по стаканам, подносит. Бзура и Шаляпин пьют. Бзура опрокинул одним махом стакан, наполнил его снова и протянул Рахманинову. Тот качает головой.

Рахманинов. Спасибо, мне нельзя!..

Шаляпин, Выпей, Сережа, это настоящий самогон, не денатурат!..

Бзура(Шаляпину). А ты с пониманием. Раздавим еще по одной и рванем «Лизавету».

Шаляпин. А я ее не знаю.

Бзура.Научу. (Выпивает и поет.)

 
Ах, Лизавета,
Мне странно это,
Но почему ты без корсета?
 

Молчаливый матрос, хватив со Свищем из горла, вдруг кидается на середину комнаты и отбивает матросскую чечетку, припевая надсадно.

Матрос.

 
Чики, чики,
Щикатурщики!..
 

Свищ в порыве восторга вытаскивает из кобуры вороненый маузер и стреляет в потолок. Шаляпин втягивает голову в плечи. Рахманинов и Наталья переглядываются. Вбегает Марина.

Марина. Совести у вас нет! Детишек хоть бы пожалели.

Бзура(восхищенно). Это что за кралечка? Тебя где прятали? За утайку народного достояния – к стенке! Ладно, мы сегодня добрые. Теперь, музыкант, сыграй вальсок «Дунайские волны».

Он подхватывает Марину и, сильно прижимая к себе, начинает кружить по комнате. Она тщетно пытается вырваться. Рахманинов мгновение медлит, затем во всю мощь начинает играть. Это гимн старой России «Боже, царя храни!». Бзура, не сразу уловивший мелодию, проходит еще круг-другой.

Шаляпин(Рахманинову). Ты с ума сошел? Нас всех прикончат!

Бзура(перестав вальсировать). Ты что играешь, контра? Братва, слышите царский гимн?

Наталья оцепенела за столом, побледнев. Рахманинов вкладывает всю свою мощь в музыку.

Свищ(стараясь перекричать). Я его зараз кончу.

200. (Съемка в помещении.) КОМНАТА РАХМАНИНОВЫХ. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭПИЗОДА.

Дверь распахивается от удара сапога. На пороге – Иван в кожанке, перепоясанный пулеметными лентами. Музыка прерывается. Рахманиновы и Шаляпин оторопело смотрят на вошедшего. Лицо Ивана изможденно, бровь перебита свежим шрамом.

Иван. Бзура, сволочь, опять за свое? Пропиваете революцию? Юнкерье в телефонной засело, а вы?..

Бзура.Не строчись, Седой. Мы тут контру нашли.

Марина, опомнившись, отталкивает Бзуру и кидается к Ивану.

Марина. Он меня хватал, Ваня. Всю грудь измял.

Бзура обалдело смотрит на Ивана и Марину. Иван трясущейся рукой тянет из кобуры револьвер.

Иван. Все, Бзура, отвонялся, падаль.

Бзура опрометью кидается вон, за ним оба матроса. Иван обводит взглядом присутствующих и словно не замечает Рахманинова и Шаляпина.

Иван. Здрасте, Наталья Александровна.

Наталья.Здравствуйте, Ваня. И спасибо тебе.

Марина. Откуда ты взялся?

Иван. Революция. Нынче здесь, а завтра там. Юнкеров перепластаем, приду.

Иван уходит. Марина следует за ним, проводить.

Рахманинов(устало). Вот все и решилось… Надо собираться.

Наталья и Шаляпин удивленно глядят на него.

201. (Съемка в помещении.) КВАРТИРА РАХМАНИНОВЫХ. ЗИМА. НОЧЬ.

Рахманинов, Наталья, девочки, одеты по-дорожному, прощаются с Мариной.

Наталья.Присядем на дорогу.

Все садятся. Взрослые пытаются скрыть свою печаль и тревогу, Ирина очень угрюма, по лицу Танечки катятся слезы. Наталья встает, все следуют ее примеру.

Наталья(с улыбкой через силу). Перед смертью не надышишься. Пошли.

Рахманинов берет чемоданы.

Марина(Наталье). Ни о чем не беспокойтесь. Все сохраню в лучшем виде.

Наталья.Деньги мы будем присылать. Но если у тебя возникнут затруднения, продавай все, не раздумывая.

Марина. Еще чего! Я-то не пропаду.

Наталья и девочки целуются с Мариной.

Марина. Барышни, милые, да не плачьте вы так!..

Рахманинов троекратно, с серьезным и печальным лицом, касается губами ее лица.

Марина(из глубины души). Берегите себя, Сергей Васильевич!

Рахманиновхочет что-то сказать, спазм перехватывает ему горло, он молча машет рукой.

202. (Съемка в помещении.) ЛЕСТНИЧНАЯ КЛЕТКА. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭПИЗОДА.

Рахманинов спускается по лестнице. Марина смотрит на них сверху. Вначале она видит всех четверых, потом взгляд ее сосредотачивается на Рахманинове. Она видит его слегка сутулую спину, коротко стриженный затылок, большие уши. Лицо Марины освещается светом воспоминания – это счастливый до пронзительности момент.

203. (Съемка в помещении.) ДЕТСКАЯ В ДОМЕ САТИНЫХ. ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД.

Это та далекая пора, когда Рахманинова привезли больным. Наталья – над постелью лежащего в беспамятстве Рахманинова. Входит Марина.

Марина. Так и не проснулся?

Наталья.Раз-другой открыл глаза, но без света в них. (Встает.) Тебя сменит Соня.

Дверь притворяется за Натальей. Марина подходит к иконе, озаренной теплым светом лампадки, опускается на колени.

Марина. Господи, пошли исцеление Сергею Васильевичу!.. Господи, яви свою милость, прогони болезнь!..

Рахманинов громко стонет.

Марина(поднимается с колен, подходит к больному). Проснулись, Сергей Васильевич?

Рахманинов не отзывается, голова его перекатывается по подушке. Марина кладет ему руку на лоб.

Марина(певуче). Жалкий вы наш!

Рахманинов. Я слышу… (Голос звучит будто издалека.) Милая, ты пришла… Я так ждал тебя.

Его руки протягиваются к девушке, длинные худые пальцы цепко ухватывают шаль, спущенную с плеч.

Марина. Сергей Васильевич, миленький, да что с вами?

Рахманинов. Я знал, что ты придешь. Все ложь, все не нужно, есть ты и я.

С силой, неожиданной в больном человеке, он притягивает ее к себе. Глаза остаются закрытыми.

Марина(растерянно). Сергей Васильевич, это ж я, Марина… Это не она.

Рахманинов. Любимая… Пойди ко мне. Я так истосковался. Я больше не могу без тебя. Боже мой, как мне было плохо!..

Его руки смыкаются вокруг ее стана, и она оказывается на постели рядом с ним. Он целует ее самозабвенно, и она, едва ли сознавая, что делает, отвечает ему, гладит его влажные спутанные волосы.

204. (Съемка в помещении.) ДОМ РАХМАНИНОВЫХ. ЛЕСТНИЧНАЯ КЛЕТКА. НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ.

Марина смотрит сверху на Рахманинова, который уже достиг двери. Сейчас он скроется. Рахманинов поднимает голову. Их взгляды встречаются.

205. (Натурная съемка.) МОСКВА. ПЕРРОН НИКОЛАЕВСКОГО ВОКЗАЛА. ЗИМА. НОЧЬ.

Пустынная, едва освещенная платформа. Ночной экспресс. «Москва – Петроград». Рахманиновы идут вдоль состава. Близ вагона Рахманиновых нагоняет Соня: маленькая, словно усохшая.

Софья.Думала, не успею. Трамваи не ходят, на каждом шагу патрули. Ну, здравствуйте и прощайте. Бог даст, свидимся.

Она целует племянниц, обнимает сестру, но прощаются они всепонимающими глазами. Натальяи девочки садятся в поезд. Соня берет в обе руки голову Рахманинова и долго смотрит на него.

Софья. Прощай, Сережа… Радость моя, прощай, моя жизнь.

Рахманинов. Перестань. Что ты – как над покойником?

Софья.Господь с тобой! Живи вечно…

Звучит вокзальный колокол. Рахманинов становится на подножку. Поезд трогается. Соня идет за вагоном. Она видит приникшие к окошку родные лица. Девочки расплющили носы о стекло. Угрюм татарский лик Рахманинова. Поезд прибавляет ходу. Соня идет все быстрее и быстрее и останавливается у обрыва платформы.

206. (Съемка в помещении.) ВАГОН. ТО ЖЕ ВРЕМЯ.

Раздавив профиль о стекло, Рахманинов ловит все уменьшающуюся фигурку Сони.

207. (Натурная съемка.) МОСКВА. ЗИМА. ДЕНЬ.

Перед домом Рахманинова несут свою службу члены домовой самообороны: знакомый нам человек с бантом. Из кабины проходящего мимо дома грузовика соскакивает Иван. Идет к подъезду.

Человек с бантом. Вы к кому, товарищ?

Иван(смерив его взглядом). А тебе какое дело?

Человек с бантом. Да никакого. Сторожи, не сторожи – один черт. У жены шубу сперли, а сегодня самовар. Сами охраняльщики и крадут. Так что заходи, дорогой товарищ комиссар, грабь награбленное.

Он поправляет свой красный бант и спокойно продолжает неторопливый дозорный путь. Иван оторопело глядит на странного часового и заходит в подъезд.

208. (Съемка в помещении.) КВАРТИРА РАХМАНИНОВЫХ.

Дверной колокольчик беспрерывно дергается, звенит. Марина отпирает дверь. На пороге Иван.

Марина. Сказился? Или по нужде невтерпеж?

Иван. Пусть чувствуют, кто пришел.

Он хочет обнять Марину, та отстраняется.

Марина. Зря старался. Я одна.

Иван. А куда же они подевались?

Марина. На гастроли уехали. В Швецию.

Иван.К буржуям?.. Бежали, значит. Как крысы с тонущего корабля. Только наш корабль не тонет. Нет, это ихний ко дну пошел.

Марина. Ладно врать-то. Не на сходке.

Иван. Опять ты за них заступаешься?

Марина. Поехал человек с концертами. Что ему тут с голоду помирать?

Иван. Как народ, так и он… Чем он лучше?

Они проходят на кухню.

209. (Съемка в помещении.) КУХНЯ. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭПИЗОДА.

Марина. Он – Рахманинов… Таких, как мы, – тринадцать на дюжину, а таких, как он…

Иван(с хохотом)… И одного нет!

Марина(сердито). Выматывай! А то дежурных позову.

Иван. Энтих, что ли? (Кивает на окно.) Валяй. Они у меня живо назад в мамку запросятся.

Марина. Ох, грубило!.. (Марина качает головой.) Ладно, герой, жрать хочешь?

Иван улыбается, скидывает свою потертую кожанку, садится верхом на стул и начинает сворачивать козью ножку.

Иван. Люблю тебя очень… Тоскую. Всю жизнь по тебе тоскую. А все из-за этих… Заели они твой век.

Марина. Опять за свое!.. Не в них дело, а во мне. Картошек сварить?

Иван. И поджарить можно. Я сальца принес. (Он достает из кармана кусочек сальца в газетной бумажке и хлебную пайку.) Давай старое не поминать. Теперь ты вольная птица. Так что собирайся и – айда.

Марина(собирая на стол). Это куда же?

Иван. Домой. В Ивановку. Посылают на родину, революцию доделывать.

Марина.А я-то при чем?

Иван. Хорошее дело – при чем! Жена должна быть при муже. Завтра окрутимся и на вокзал.

Марина(со вздохом). Никуда не поеду. Мое место здесь.

Иван. Чего тебе тут делать? Мышей сторожить?

Марина. Не мышей, а имущество. Только отвернись, мигом все растащат. Как я тогда моим в глаза посмотрю?

Иван(с бешенством). «Твои»! Значит, я не твой… (Он подавляет приступ ярости, в голосе его звучит бессильная нежность.) Может, хватит, Мариша? Ну, служила людям – ладно, но нельзя же барахлу служить. Нельзя жизнь жертвовать из-за ложек-поварешек. Неужто я тебе дешевле, чем их шмотки?

Марина. Не в шмотках дело. В доме. Сбегу я – нету ихнего гнезда. Должен быть дом, чтобы люди вернулись.

Иван. О себе хоть немножко подумай, обо мне… Стареем мы! Да и не вернутся они!

Марина(страстно). Вернутся! А как вернутся – Богом тебе клянусь, как вернутся – к тебе, где бы ты ни был, приеду!

Ивандолго смотрит на Марину, отворачивается, – маленькая слеза выкатывается из его покалеченного глаза.

Иван.Господи! Что за баба! К такой не достучишься! Ладно! Поеду!

Иван встает.

Марина. Я постирушку затеяла. Давай грязное белье, и самого тебя помою. Чистым ужинать сядешь.

210. (Съемка в помещении.) МОСКВА. ПАВЕЛЕЦКИЙ ВОКЗАЛ. ЗИМА. УТРО.

Перрон. Поезд, уходящий в глубь России, совсем не похож на экспресс «Москва – Петроград», сохранивший свой щеголеватый дореволюционный вид. Этот состав сцеплен из дачных вагонов, теплушек, почтовых пульманов, открытых платформ – и все забито до отказа. И на ступенях висят гроздьями, и на крышах распластались. К поезду приближаются Иван и Марина, с трудом проталкиваясь сквозь толпу мешочников, размундиренных солдат, баб с голодными детьми и прочего сорванного с мест люда. Подходят к поезду.

Иван(неловко тыкается головой в плечо Марины). Прощевай.

Марина. Я приеду к тебе. Помни, Ваня! И пиши! (Целует его в заросшую шею.) Вот, карточку свою старую нашла. Возьми, если хочешь.

Иван берет маленькую любительскую фотографию молодой, улыбающейся взахлеб Марины, всхлипывает и прячет лицо у нее на груди. Иван отрывается от Марины, кидается к теплушке и швыряет на крышу свой сидор. Несколько рук тянутся к нему, помогают взобраться наверх. На крыше товарного вагона отправляется рядовой революции строить новую жизнь в тамбовской деревне. Начинается музыка симфонической поэмы «Колокола». Хор и оркестр. Могучая мелодия.

211. (Съемка в помещении.) ПОЕЗД. ЗИМА. УТРО.

Всплески хорового пения и колокольного звона слышит сейчас Рахманинов, который стоит в поездном коридоре у окна и неотрывно смотрит на проносящуюся мимо Россию. Пустые зимние поля с темным окоемом леса… Замерзшая река с водяной мельницей в хрустальной наледи… Потонувшая в снегу деревенька с церковью и колокольней… Железнодорожная станция с пляшущими под гармонь пьяными солдатами… Окраина городка и унылая похоронная процессия со старым согбенным батюшкой… Хор и оркестр звучат трагически скорбно. Дети, катающиеся на салазках с ледяной горы… Сквозной березняк с цепочками зверьевых следов на опушке… Все, такое родное и близкое, уходит под музыку «Колоколов»… уходит Россия…

Часть вторая

212. (Натурная съемка.) СТОКГОЛЬМ. 1917 ГОД. ЗИМА. РАННЕЕ УТРО.

Идет густой липкий снег. К подъезду отеля «Густав» подъезжает извозчичий экипаж. Кучер помогает высадиться Рахманиновым, потом отстегивает увязанный на козлах багаж.

213. (Съемка в помещении.) ВЕСТИБЮЛЬ ОТЕЛЯ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Сквозь высокие окна слабо пробивается зимнее утро. В глубине огромного пустынного вестибюля догорают свечи рождественской елки. Унылый горбун метет по полированному полу обрывки серпантина и блестки конфетти. Рахманиновы растерянно оглядываются по сторонам. Таня не может оторвать глаз от елки.

Таня.Мама, смотри, елка!

Из-за двери за конторкой, натягивая фрак, появляется заспанный портье. Ирина плюхается в глубокое кресло и открывает журнал мод. Рахманинов раскланивается с портье, получает анкеты для заполнения. Таня с любопытством крадется по холлу. Между колонн, спинкой к холлу, стоит кожаный диван; из-за спинки торчат ноги в лакированных туфлях лежащего на нем человека. Таня замирает. Вдруг завертелись зеркальные двери, и шумная компания вваливается в вестибюль – мужчины во фраках, женщины в мехах и декольтированных платьях. Все – в блестящих колпаках или золоченых бумажных коронах, румяные, веселые шведы, присыпанные серебристой снежной пылью, с бокалами в руках. Хлопает пробка, и шипучее шампанское на ходу разливается по бокалам. На мгновение становится шумно и весело. Провожаемая взглядами русской семьи, компания погружается в лифт, и радостный гам потихоньку удаляется, поднимаясь к верхним этажам. Снова становится тихо… Рахманиновы заполняют анкеты.

Ирина.Что, уже Рождество?

Наталья.Это в Европе. Наше Рождество на две недели позже… Забавно, в России все позже, чем в Европе, кроме революции: здесь мы – первые.

Рахманинов(заполняя анкету). Нет, дорогая, тут мы отстали на 200 лет… Забыла Робеспьера?

С улицы появляются люди в белых халатах с носилками. Подходят к дивану, неторопливо делают что-то с лежащим на нем человеком. Его ноги в лакированных ботинках трясутся.

КАМЕРА НА ТАНЮ.

Округлившимися глазами она следит за странным поведением конечностей скрытого от ее взгляда человека.

214. (Съемка в помещении.) ЛИФТ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Рахманиновы в роскошном, отделанном красным деревом лифте. Величественный вахтер поворачивает пусковую ручку. Медленно, чуть покачиваясь, лифт ползет вверх.

Наталья.Роскошный лифт! Похожий на этот, по-моему, у нас в «Астории», в Петербурге.

Рахманинов(бормочет под нос). В этом отеле наших денег хватит на пять дней…

Наталья.Надо искать квартиру завтра же.

Таня вдруг сморщила гримасу и завыла сиплым басом.

Наталья.Что с тобой?

Таня.Хочу к Марине-е…

Наталья.Мы все хотим, перестань.

Лифт останавливается.

215. (Съемка в помещении.) НОМЕР ОТЕЛЯ. РАННЕЕ УТРО.

Наталья распаковывает чемоданы. Усталым движением достает фрак Рахманинова, встряхивает и вешает его в шкаф. За фраком следуют брюки-дипломат, потом белый жилет. Все очень бережно пристраивается в шкафу. Ирина с тем же отрешенным видом листает журнал мод. Таня забилась в бархатное кресло. За стеной смех и возгласы – веселая компания еще не угомонилась. Рахманинов у окна курит, задумчиво глядя на заснеженные крыши Стокгольма в начинающем проясняться утре.

Наталья.Будем чай пить или еще поспим?

Никто не реагирует. После паузы.

Рахманинов. Мы не могли поступить иначе; все, что заработано за 20 лет, вложено в имение. Имение потеряно… навсегда…

Наталья.Я не могу забыть этот вой собаки в заколоченной соседской квартире.

Рахманинов. Музыка в России тоже умерла.

Наталья.Здесь ты сможешь работать. И мы с тобой.

Рахманинов. Да, да… работать.

Словно очнувшись, он направляется к бюро, достает из большого портфеля бумаги, письма, раскладывает на столе ручки и письменные принадлежности.

Рахманинов. Работать… До концертов в Копенгагене мы дотянем. Там я получу… четыреста, нет, шестьсот долларов. Альтшуллер предлагает большое турне по Америке – 25 концертов.

Наталья продолжает распаковывать чемоданы.

Наталья.Тебе пижаму вынуть?

Рахманинов(сосредоточен). Надо будет послать телеграмму в Америку, что меньше, чем за шестьсот долларов за концерт я выступать не буду! (Вытаскивает из портфеля книгу.) Что это?

ДЕТАЛЬ.

Старинное издание «Русская кулинария».

Наталья(смеясь). Это моя! Бедные вы мои! Я ведь готовить совсем не умею!

Рахманинов. Значит, 25 концертов по 600… еще проездные…

Таня залезает в чемодан и вытаскивает плюшевого медвежонка.

Таня.Мой старый мишка. Откуда он взялся?

Наталья.Марина сунула.

Таня целует медвежонка, нюхает его.

Таня.Пахнет нашей комнатой.

Она вдруг садится на ковер посреди комнаты, утыкается лицом в медвежонка и рыдает громко и жалобно.

Таня.Хочу домо-о-ой! Хочу тетю Соню…

Натальясадится к девочке, гладит ее по голове.

Таня. Хочу Марину-у-у!..

Глаза Ирины наполняются слезами.

Ирина.Перестань плакать. Мы все несчастны!

Но Таня не унимается. Ирина не сдерживает теперь своих слез, присаживается к матери, утыкается ей лицом в плечо. Рахманинов старается не отвлекаться.

Рахманинов. Значит, 25 по 600… 15 000 и еще 52 000…

Таня не унимается.

Наталья.Девочка моя, мы обязательно вернемся домой, обязательно.

Таня.Когда?

Наталья.Скоро. Вот все образуется, и ты опять вернешься в гимназию и будешь есть свои любимые баранки с маком… Скоро.

Таня. Когда?.. Папа, когда?

Рахманинов(не поднимая головы). Не знаю, Тусенька…

Губы Рахманинова трясутся, он старается не расплакаться.

Рахманинов. Сколько стоит сейчас проезд из Европы в Америку? Надо бы получить хотя бы за один конец…

За стеной взрыв хохота. Заиграло расстроенное пианино, и хор запел детскую рождественскую песенку по-шведски. Наталья обняла своих девочек и раскачивается, словно хочет убаюкать их, а сама горестно смотрит на мужа.

Рахманинов(крепясь). Надо обязательно требовать купе первого класса и чтобы один и тот же настройщик сопровождал нас…

Наталья.Тебе надо поспать.

Рахманинов. Пусть оплачивают секретаря, говорящего по-русски…

Он вдруг осекается, смотрит на свою семью. Его жена, девочки сидят посреди комнаты и с доверчивой надеждой смотрят на него.

Рахманинов. Дорогие мои, как мне вас утешить?

Таня.Мы утешены тем, что все так любим друг друга.

Рахманинов. Деточка моя, я никогда не забуду твоих слов.

Он поднимается из-за бюро и присаживается на ковер, простирая свои длинные руки, как бы защищая своих дорогих и единственных. В коридоре раздается топот, дверь распахивается, и двое румяных детей – мальчик и девочка, – лопоча что-то по-шведски, врываются в комнату. Они застывают в недоумении, глядя на странную группу взрослых и детей, обнявшихся на полу. В раскрытую дверь номера, шурша юбкой, вбегает гувернантка. Она извиняется по-шведски и уводит оборачивающихся в недоумении детей. А русская семья так и продолжает сидеть, обнявшись – голова к голове, раскачиваясь из стороны в сторону. Музыка за стеной продолжает звучать радостно и безмятежно.

216. (Натурная съемка.) ПАЛУБА ПАРОХОДА. 1918 ГОД. ВЕСНА. ДЕНЬ.

Гладь залива, чистое небо, синяя вода, белые барашки, чайки. Грузный, медленный пароход-паром. Рахманинов на корме с дочерьми. Девочки кидают кусочки булки, и чайки на лету подхватывают их.

Рахманинов(дочерям). Вот видите, не успели из Швеции выехать, а вот уже и Дания.

На горизонте показывается низкая полоска земли. Закутавшись в плед, Наталья сидит в шезлонге и пишет письмо. Звучит ее голос.

Голос Натальи. Дорогие мои. Пользуясь тем, что качка улеглась, пишу вам с борта парохода «Стокгольм – Копенгаген». Мы так скучаем, так беспокоимся о вас! О нашей жизни в двух словах: здесь все другое, все замечательно и все ужасно. Трудно с квартирой. Сереже надо очень много упражняться, а никто не хочет пускать музыканта. С детьми пускают охотно, с собаками – менее охотно, а с музыкой – ни в какую. Мы уже сменили три отеля и четыре квартиры. Девочки все еще не начали учиться.

217. (Съемка в помещении.) КОПЕНГАГЕН. КАФЕ. ДЕНЬ.

За столиком кафе сидит Наталья и пишет письмо. На столике кофейник, молочник, чашка, пирожное с кремом.

Голос Натальи. Мы уже в Копенгагене. У Сережи тут три концерта. Он совсем загонял себя. Вы же знаете, какой он максималист. Не встает из-за рояля по восемь часов в день и все недоволен собой…

218. (Съемка в помещении.) МОСКВА. КВАРТИРА САТИНЫХ. ВЕСНА 1918 ГОДА. ВЕЧЕР.

Сатины за столом, слушают письмо Натальи, которое вслух читает Соня. Мы не видели стариков Сатиных с ивановских дней. Они очень сдали: постарели и обхудали. Как на всех бедных, некормленых, а потому мерзнущих людях, на них надето много тряпья. В отличие от них Соня к своему обычному стародевическому туалету: черная юбка, белая кофта и шнурованные ботинки до колен – добавила лишь старый ватник. Перед каждым стакан травяного чая, в хлебнице тонко нарезанный хлеб из отрубей и жмыха, в вазочке – какая-то маслянистая масса.

Соня(читает письмо). «…А я считаю, что он достиг предела технического совершенства. И не я одна, но ведь Сережу не переубедишь. Сейчас я сижу в кафе – короткая остановка на пути к новым поискам жилья…»

Варвара Аркадьевна. Представляю себе, как достается Наташе! Эти бесконечные переезды!..

Соня. Сереже достается не меньше.

Сатин.Бедные детки!.. (Жене.) Варенька, сделай мне еще бутербродик с вазелином.

Соня. Возьмите мой, папа. Я не трогала.

Сатин(забирая бутерброд). Тебе надо лучше питаться, девочка. Ты совсем отощала.

С аппетитом ест бутерброд, запивая какой-то зеленой жидкостью из стакана тонкого стекла в массивном серебряном подстаканнике. Входит Марина. На ней – грубая кондукторская шинель. Она распахивает полы: изнутри к шинели пришиты большие крючки, на которых висят грязноватые мешочки. В одном оказалась мороженая картошка, в другом – серая мука, в третьем – морковь, в четвертом – ребра конины.

Варвара Аркадьевна. Кормилица ты наша! Откуда такое богатство?

Марина. В Лихоборах была. Добрые люди место указали. В овраге, в кустах дали, на виду нельзя – убьют.

Варвара Аркадьевна. И много взяли?

Марина. По-божески: платье шерстяное и браслетку. Денег теперь вовсе не берут. Все золото спрашивают.

Соня. Мы письмо Наташино читаем.

Марина. Ох, наконец-то! Как они там?

Соня(читая письмо). Собираются уезжать в Америку.

Варвара Аркадьевна.Это опасно! Немецкие подводные лодки, мины! Как легкомысленно со стороны Сережи подвергаться такому риску.

Сатин.Бог милостив! Мариночка, отрежь мне кусочек сальной свечки, у меня остался сухарик.

Соня(тихо). Теперь они будут еще дальше.

219. (Натурная съемка.) США. НЬЮ-ЙОРК. ВИД ИЗ ОКНА. ДЕНЬ.

Статуя Свободы, постепенно выступающая из утреннего тумана. Частокол небоскребов Манхэттена.

220. (Съемка в помещении.) ОТЕЛЬ В НЬЮ-ЙОРКЕ. ВИД ИЗ ОКНА. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Величественный вид панорамы Нью-Йорка с 24-го этажа.

Голос Тани. Ты только посмотри, Ира! Посмотри налево.

Голос Ирины. А ты посмотри вниз!

Таня забралась на подоконник. Ирина стоит рядом. Обе прижались лбом к толстому оконному стеклу. Рядом в кресле вяжет чулок уютная старушка, чем-то удивительно напоминающая Феону. Ее облик – весь из России прошлого века: на голове темный платок, на плечах – потертая, но опрятная кацавейка.

Таня.Няня, ну поди сюда, посмотри!

Няня(не отрываясь от вязания). И не проси, голубушка, не пойду.

Таня.Ты посмотри, какие машинки маленькие внизу!

Няня.Во-во, как букашки какие! Нет, голубушка! У меня от ентой высоты дух отнимает!

Ирина.Вы, няня, давно в Америке?

Няня.Седьмой месяц, Ирина Сергеевна. Я ведь у енерала Хлыстова тридцать лет. Богатые были. Дом в Москве. Имение под Орлом. Дача в Крыму. Куда они – туда и я. Ну, енерала-то в Крыму убили. Мы с матушкой енеральшей на пароходе от красных спаслись. Сначала к ентим, к туркам. А потом сюда, в Америку, с енеральшей-то, Натальей Степановной. Качает. А енеральша возьми и умри в дороге. На пароходе – духота, тесно, ну натерпелась я! И не похоронить ее.

221. (Съемка в помещении.) САЛОН НОМЕРА В ОТЕЛЕ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Рахманинов открывает дверь. На пороге – улыбающееся румяное лицо – это менеджер Фолли.

Фолли.Господин Рахманинов, добро пожаловать на американскую землю. Я Чарлз Фолли. Младший партнер концертного бюро мистера Эллиса.

Рахманинов пропускает Фолли в салон, куда из соседней комнаты входит нарядная Наталья. Дверь второй спальни открывается, и на пороге появляются любопытные девочки.

Рахманинов. Наташа – мистер Фолли из бюро Эллиса. А это – мои дочери, Ирина и Татьяна.

Фолли, прижимая к груди соломенное канотье, раскланивается.

Фолли.Очень рад. Мистер Эллис ждет вас в Чайной комнате. Вы предпочитаете, чтобы он поднялся?

Рахманинов вопросительно смотрит на жену.

Наталья.Мы спустимся вниз.

222. (Съемка в помещении.) КОРИДОР В ОТЕЛЕ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Фолли сопровождает Рахманинова с женой.

Фолли.По всем вопросам вы можете обращаться ко мне. Наше агентство сделает все возможное, чтобы выполнить ваши пожелания.

Рахманинов(улыбаясь). Вы – наш ангел-хранитель.

Фолли.Репетиция в «Карнеги-холле» завтра в двенадцать. В четверг мы уезжаем в Филадельфию. Я вас буду сопровождать. Стоковский ждет нас в пятницу.

223. (Съемка в помещении.) ЛИФТ В ОТЕЛЕ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Фолли(продолжая). Весь Нью-Йорк только и говорит о вашем приезде. Билеты все проданы.

Рахманинов. Прекрасно.

Фолли(скромно). Мы позаботились о том, чтобы реклама была первого класса. Вся пресса уже здесь, ждет вас.

Рахманинов(настороженно). Ждет? Где?

Фолли. Внизу, в лобби.

Рахманинов. Мне рекомендовали ваше агентство, потому что оно не стремится к дешевой рекламе.

Фолли. Но вы ведь звезда, знаменитость!

Рахманинов. Я ненавижу рекламу.

Фолли(растерянно). Вы ведь не первый раз в Америке, господин Рахманинов.

Рахманинов. Да, не первый. Именно поэтому я ненавижу шумиху. И прошу вас в следующий раз избавить меня от нее.

Фолли. Без рекламы нельзя сделать бизнеса.

Рахманинов(помолчав, смотрит на жену). Бизнес…

224. (Съемка в помещении.) ВЕСТИБЮЛЬ ОТЕЛЯ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Не успевает Рахманинов выйти из лифта, как его окружает толпа корреспондентов и фотографов и обрушивается шквал вопросов. Слепящие магниевые вспышки наполняют вестибюль сизыми облачками.

Первый корреспондент. Маэстро, вам понравилась Америка?

Второй корреспондент. Что вы думаете об американцах?

Третий корреспондент. Мистер Рахманинов, как к вам относятся большевики?

Рахманинов растерянно оглядывается по сторонам, протискиваясь вслед за Фолли сквозь толпу.

Фолли.О'кей, ребята! У маэстро нет времени.