Текст книги "Место (СИ)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Боль, однако, словно бы сбила нарастающую волну паники, вернув ему способность к критическому мышлению. Этот густой лес вокруг не мог вырасти за несколько десятилетий. Это вековые деревья, люди столько не живут! Да, но, возможно, действие радиации…

Внезапно Евгений рассмеялся. Это был смех, близкий к истерике, но в нем звучало облегчение. Какой же он идиот! Все это время опровержение его безумной гипотезы было в буквальном смысле у него в руках! Работающий мобильник! Даже в выключенном состоянии никакой аккумулятор не протянет тридцать лет!

Да и вообще. Если бы трамвай и все, что внутри, разом постарело на десятилетия – это было бы заметно. Но салон и кабина выглядят такими же, какими они были, когда Евгений садился. Он снова посветил экранчиком вокруг себя, провел пальцем по пульту – никакого толстого слоя пыли и грязи…

Что-то – возможно, интуиция – заставило его оторваться от созерцания собственного пальца и резко поднять голову. Как раз вовремя, чтобы увидеть, что на путях впереди кто-то стоит.

И это точно не был лось.

До него оставались считанные метры, но все же Евгений успел разглядеть двуногую сутулую фигуру не менее чем трехметрового роста, жирную, белесо-голую, практически бесформенную. Лицо – если это можно было назвать лицом – свисало с вросшей в плечи лысой головы оплывшими толстыми складками. Дракин не успел рассмотреть, есть ли у этой твари глаза. Во всяком случае, она тупо стояла на рельсах, не делая никаких попыток уклониться от несущегося прямо на нее трамвая.

Затем последовал удар.

Евгения швырнуло вперед, он рефлекторно вытянул руки, выронив мобильник. Раздался совершенно тошнотворный звук, в котором слились вязкое чавканье, липкое плюханье, жирный захлебывающийся всхлип, мокрый хруст и глухой треск рвущейся плотной, но гнилой ткани. Наверное, что-то подобное можно услышать, если с размаху ударить чугунной чушкой по раздутой туше слона, уже много дней разлагающейся под палящим солнцем саванны.

Когда Дракин, морщась от тупой боли – его все же изрядно приложило об пульт – снова поднял голову, обзора вперед больше не было. Стекло покрылось трещинами, но главное – оно было заляпано снаружи какой-то гадостью. Багровой, как убедился Евгений, поднеся к стеклу мобильник (к счастью, все еще работавший). Кровь… да, надо полагать, это кровь, возможно, с примесью чего-то еще… в нескольких местах на стекло налипли какие-то комочки…

Трамвай меж тем продолжал мчаться вперед.

Евгению вдруг резко расхотелось пользоваться тормозом, даже если бы тот и работал. Останавливаться и выбираться в лес, где бродят подобные твари – тем более ночью… Нет уж. Пока трамвай продолжает катиться, он в нем почти как в танке. Хотя, очевидно, следующего такого удара стекло не выдержит – но только стекло, а сам многотонный вагон даже не сильно потерял в скорости, размазав монстра. Однако в кабине делать больше нечего. Лучше вернуться в хвост, в случае любого столкновения там безопаснее всего. Бросив еще один взгляд на мертвеца, после удара вновь занявшего свое прежнее положение – головой на пульт – юноша выбрался из кабины.

Что же это было за чудовище?! Евгений зажмурился, пытаясь восстановить в памяти мерзкую картину, которую наблюдал в течение какой-то секунды; затем с отвращением тряхнул головой. Не нужно быть биологом, чтобы поклясться – на Земле ничего подобного не водится. И, кстати, тот «лось»… он был существом совершенно другой породы, но тоже едва ли включенной в человеческие справочники.

Тогда что же – это другая планета? И он прилетел сюда на трамвае?! Чтобы обнаружить в инопланетном лесу рельсы с идеально подходящей земным трамваям колеей? Самый бездарный из авторов комиксов не додумался бы до такой ахинеи!

Я сошел с ума, спокойно и буднично подумал Евгений. Правильно мама говорила, что я слишком много работаю и совсем не отдыхаю… На самом деле нет ни леса, ни чудовищ, ни трамвая, а я просто лежу сейчас в палате с мягкими стенами.

И хотя он всегда считал, что нет ничего ценнее разума, сейчас эта мысль показалась ему менее страшной, чем то, что творилось вокруг.

Увы, убедительной она не выглядела. Насколько представлял себе Дракин, галлюцинации сумасшедших все же вписываются в реальность, а не подменяют ее целиком – и к тому же не бывают столь всеобъемлющими. Обычно они максимум зрительно-слуховые, об них нельзя удариться, да еще так, чтобы до сих пор чувствовать тупую боль от ушиба. Евгений пощупал ребра сквозь рубашку. Наверняка уже есть синяк.

Самовнушение. Как у этих, со стигматами… Ну да, да. Все может быть. Но если предположить, что его подсознание может внушить ему синяк от удара о пульт – при встрече с чудовищем оно может внушить и что-нибудь похуже. Так что, в любом случае, лучше исходить из того, что все происходящее реально, каким бы бредом это ни казалось.

Евгений сел на свое прежнее место в хвосте и решил соорудить ремень безопасности. Он расстегнул пояс, вытащил его из брюк, пропустил позади спинки сиденья и снова застегнул перед грудью – длины как раз хватило, чтобы воткнуть штырек в последнюю дырку. «Будем надеяться, в случае нового рывка это не сломает мне ребра…»

За окном проносился все тот же бесконечный лес. Время от времени под колесами что-то с хрустом ломалось (Евгений больше не был уверен, что это ветки), что-то чиркало по стеклам или по крыше, но новых серьезных столкновений пока не было. Несколько раз трамвай выкатывался на ровные участки или небольшие подъемы, но его инерции всякий раз хватало, чтобы преодолеть их и вновь начать разгоняться под уклон. «Все вниз и вниз, – думал Евгений. – Что же это за яма такая?» Тоскливое чувство, всколыхнувшееся при этой мысли, подтвердило интуитивную догадку: трамвай скатывался не с возвышенности на равнину, а наоборот – на дно некой гигантской ямы.

Ямы, откуда нельзя выбраться назад.

Может быть, все-таки стоило попытаться затормозить, или даже выпрыгнуть на ходу, в самом начале? Хотя – что это за «начало»… кто его знает, сколько прошло времени, прежде чем он проснулся. Сейчас, по крайней мере, сна у него не было ни в одном глазу. Так или иначе, самое глупое – это метаться от одной стратегии к другой. Раз уж он решил доехать до конца этой дороги – надо ехать. Может быть, там нет никакого выхода (если отсюда вообще есть выход, шепнул тоскливый голосок внутри) – но ведь он не знает этого наверняка? В любом случае, здесь ехать явно безопаснее, чем идти – по крайней мере, пока не рассветет.

Если здесь вообще когда-нибудь светает.

Евгений посмотрел на часы. Надо же, уже почти три. Но ведь он выставил их от фонаря, на самом деле сейчас может быть гораздо больше… Родители наверняка уже с ума сходят. Они знают, что он иногда ночует на кафедре, но в таких случаях он все-таки звонит; бывало, что он сам не замечал, как засыпал в кресле – тогда мама, не дождавшись известий, звонила ему сама и, конечно, выговаривала, что нельзя так работать и что он когда-нибудь доведет их с отцом до инфаркта. Что творится дома сейчас, когда телефон кафедры не отвечает? Мать, возможно, уже даже отыскала как-нибудь телефон охраны и выяснила, что аспирант Дракин давным-давно сдал ключи и ушел домой… А милиция начнет его искать не раньше чем через трое суток. Да и чем это ему поможет!

А может, время здесь все же течет не так, как в нормальном мире? Может, когда он найдет дорогу домой (не когда, а если, сказал ехидный голос), окажется, что там прошли считанные минуты?

Или столетия…

Трамвай снова начал замедлять ход. Кажется, на сей раз ровный участок был длиннее предыдущих. Неужели все-таки конец пути? Пейзаж за окнами меж тем принципиально не менялся, и светлее тоже не становилось. С другой стороны, если вагон катится просто под действием силы тяжести, ниоткуда не следует, что там, где он остановится, будет что-то типа станции. Если здесь ходит, или по крайней мере когда-то ходил, и другой транспорт, с работающим двигателем…

Ну а даже, предположим, он найдет станцию. И она окажется в том же состоянии, что и рельсы – давным-давно заброшенная, заросшая травой. Что дальше? От станции наверняка ведет какая-нибудь дорога. Даже если она тоже заброшена и заросла, ее, очевидно, еще можно различить среди окружающего леса… Ну, допустим. И вот эта бывшая дорога, вся в кустарниках и молодых деревцах, тянется через дремучий лес на сотню километров. Ну и что толку? Тоска и страх липким холодом разливались по животу. Скорее бы это кончилось, хоть как-нибудь…

Впрочем, похоже, кончается. Трамвай ползет все медленнее и медленнее. Тук-тук… тук… тук… На этот раз – все-таки приехали? Евгений взялся за ремень, готовясь расстегнуть его.

Баммм!

Его бросило вперед – впрочем, не очень сильно, скорость и впрямь была уже маленькой. Но все же ремень больно впился в ребра, уже пострадавшие при предыдущем столкновении. Однако на сей раз это не было что-то живое. Судя по звуку, это был удар металла о металл; следом сразу послышался шорох сыплющихся осколков теперь уже выбитого стекла, а затем – некий тоскливый скрип где-то впереди. Но сам трамвай встал, как вкопанный.

Евгений еще около минуты сидел, не двигаясь и вслушиваясь в наступившую тишину. В салоне стало прохладнее. Теперь, когда лобовое стекло вылетело и вагон наполнялся загадочными запахами ночного леса, трамвай уже не казался «танком», где можно в безопасности отсидеться до рассвета. Хотя стекла, разумеется, и прежде не были надежной защитой… Юноша вновь вдел ремень в джинсы и поднялся. Во всяком случае, надо посмотреть, во что же такое он врезался.

Его скверные подозрения подтвердились. Подойдя к кабине, он разглядел впереди другой трамвай, столь же темный и безмолвный. Его заднее стекло тоже осыпалось после удара, но слабого света от экрана мобильного не хватало, чтобы заглянуть в сплошную черноту салона. Зато Евгений рассмотрел кое-что другое. Это был трамвай другой конструкции – красно-желтый, еще советского образца, кажется, их делали в тогда еще единой Чехословакии… Кое-где они ходят до сих пор, сердито напомнил себе Евгений. Да, конечно – вот только этот, похоже, нигде не ходит уже давно…

Юноша снова пролез в кабину, неприязненно покосившись на труп. Теперь, протянув руку, он мог дотронуться до трамвая впереди. Осязание подтвердило то, что в такой темноте едва могло различить зрение – облупившаяся краска крошилась под пальцами, многолетняя пыль и грязь покрывали заднюю стенку…

Спокойно, в очередной раз сказал себе Дракин. Ну, допустим, этот трамвай попал сюда много лет назад. И так здесь и остался. Однако это ничего не говорит о судьбе его пассажиров…

Но если им удалось отсюда выбраться – почему такая странная история осталась неизвестной?

А может, и не осталась, возразил себе Евгений. Мало ли, что пишут в желтых газетенках? Похищения пришельцами, общение с духами… проваливающиеся в заколдованный лес трамваи… какой вменяемый человек воспримет это всерьез? А если это и впрямь было еще в советские времена, так и тем более. Небось, упрятали их в психушку, и все на этом кончилось. Или они сами смекнули, что о подобных приключениях лучше не болтать. А сам трамвай, наверное, как-нибудь списали задним числом. Ибо те, кто должен был разбираться с его исчезновением, тоже были вменяемыми людьми и в психушку не хотели. Или дело на всякий случай засекретил КГБ, и так оно, нераскрытое, и хранится где-нибудь до сих пор в пыли архивных папок…

Ну ладно. А ему-то что сейчас делать? Так и сидеть посреди этого жуткого ночного леса в обществе мертвеца, дожидаясь неизвестно чего? Или кого… Звук столкновения, кстати, получился довольно громкий, особенно в ночной тишине. И как знать – не принято ли здесь в таких случаях встречать гостей… еще до того, как рассветет… Не лучше ли все-таки вылезти наружу и осмотреться?

В пользу последнего имелось и еще одно соображение: Дракин хотел взглянуть на небо. Когда он выходил из института, оно было совершенно ясным, а здесь, вдали от городского смога и света, звезды должны быть видны особенно хорошо. Деревья, правда, мешают – но непосредственно над дорогой их нет. А по звездам Евгений, пожалуй, смог бы приблизительно определить свое местоположение не только на Земле, но и в соседних звездных системах. Там, где рисунок созвездий искажен, но еще узнаваем – и по этим искажениям как раз можно прикинуть смещение относительно Солнца…

Вылезать через разбитое лобовое стекло Евгений не стал – таким образом он попал бы разве что в передний трамвай, а этого ему делать не хотелось, по крайней мере, пока. Так что он вернулся к передней двери и навалился на нее, пытаясь открыть. Это оказалось несложно – давление воздуха не удерживало ее, и дверь поехала в сторону.

Евгений спрыгнул на землю, оказавшись по колено в густой траве, полностью скрывавшей рельсы. Затем повернулся по ходу движения, вытягивая руку с мобильником – и тут же поежился, не то от холода, не то от страха.

Трамвай, в который он врезался, был не один. Целая череда мертвых вагонов, чернея глазницами выбитых окон, уходила вперед. И едва ли все их стекла вылетели при столкновениях… во всяком случае, в том трамвае, на котором приехал он, боковые окна были целы. Пока целы.

Почему-то эти застывшие посреди ночного леса трамваи с беспомощно вытянутыми вверх, где не было никакого провода, токосъемниками производили впечатление едва ли не большей инфернальной жути, чем бродящие где-то во мраке чащи чудовища. Евгений посветил на нос своего трамвая, убеждаясь в том, в чем и так уже не сомневался: весь нос был густо заляпан кровью, еще не до конца засохшей, с какими-то прилипшими ошметками. Внизу тонкие тягучие капли падали в траву. В тот же миг юноша понял, что различает и запах, идущий от этой гадости – густой, тяжелый и какой-то тухлый, несмотря на то, что кровь была свежей.

Евгения передернуло; он почувствовал, как тошнота подступает к горлу, и поспешно отвернулся. Затем двинулся вдоль вагонов.

Двери в первом из них – том, с которым столкнулся дракинский – были открыты, но Евгений не стал забираться внутрь. Он лишь, светя своим импровизированным фонариком, удостоверился в том, что понял еще в кабине: этот трамвай простоял здесь уже много лет. Чешуйки краски загибались и топорщились вдоль всего борта, колеса покрывала ржавчина. Изнутри тянуло сырым запахом коррозии и гниющих сидений.

Следующий – или предыдущий, смотря как считать – трамвай был той же чешской конструкции, но, кажется, еще старше. Выставленная в разбитом окне табличка с названиями остановок была такой грязной, что буквы едва читались, особенно при таком освещении. Все же Евгений разобрал названия улиц; маршрут был ему знаком, а вот названия – не все. Причина была очевидной – это были советские названия, отмененные еще в начале девяностых… Здесь открыта была только передняя дверь… точнее, нет, не открыта. Ее просто не было. Похоже, кто-то выломал ее целиком. Снаружи или изнутри? Сейчас это было уже трудно определить – но сил ломавшему в любом случае было не занимать…

Этот трамвай упирался носом в вагон с сильно скругленными углами – такие Евгений видел только в старых фильмах, они бороздили улицы в шестидесятых. Когда-то он был, кажется, красно-желтым, но теперь от краски на ржавом боку остались лишь отдельные островки. Все двери, как ни странно, были закрыты, хотя и перекосились от времени и коррозии. Возможно, те, кто был внутри, выбрались через окна – но Евгений не был в этом уверен и не очень хотел туда заглядывать.

Еще трамвай… и еще… и еще… этот, кажется, из эпохи сороковых, а этот, с открытыми площадками – вообще тридцатые… или даже двадцатые? Прямо музей под открытым небом – если бы не неподобающее состояние экспонатов. Нет, не музей и не выставка, конечно… но и не свалка.

Кладбище.

Говорят, есть места, куда животные сами приходят умирать. А это – место, куда приезжают умирать старые трамваи? Может быть, у машин существует свой загробный мир?

«Что за чушь лезет в голову!» – сердито пробормотал Евгений и вздрогнул – до того странным показался в ночной тишине звук его собственного голоса.

Самый последний трамвай стоял чуть отдельно от остальных, откатившись на пару метров – в соответствии с законами физики, импульс от удара в хвост ряда передался самому первому его элементу. Должно быть, это его несмазанные колеса издали такой жалобный скрип. Удивительно, что эти четыре колеса вообще смогли повернуться – трамвай был совсем древний, наверное, еще царских времен. Ржавчина и гниль практически съели его, оставив один остов; крыша давно провалилась, и в нанесенной внутрь земле проросли кусты, высовывая ветви в окна.

Дальше ничего не было – ни станции, хотя бы даже заброшенной, ни вообще каких-либо построек или машин, ни знаков, как-то отличающих это место. Только заросшие рельсы, уходящие дальше в лес. Очевидно, это было просто место, до которого трамваи докатывались своим ходом благодаря здешнему рельефу, а не какая-то искусственно созданная площадка.

Но кто-то ведь и зачем-то проложил эти рельсы?

Евгений с сомнением посмотрел во тьму, куда уходил путь, затем вспомнил о своем намерении изучить звездное небо. Он поднял голову, но никаких звезд не увидел. Вверху не было вообще ничего – только сплошная непроглядная чернота.

В городе такого неба не бывает никогда – если оно затянуто тучами, то их видно. Но это потому, что их подсвечивают снизу городские огни. Здесь же, вдали от всяких источников света…

Впрочем, какой-то свет – не считая того, что от мобильника – здесь все-таки был. Очень-очень слабый, но был. Раз уж Евгений мог различить во тьме силуэты деревьев и трамваев. Но с того момента, как он проснулся в темном и пустом вагоне, светлее определенно не стало. Хотя по времени на востоке (где здесь восток?) уже должны быть заметны признаки грядущего рассвета. Если, конечно, считать, что это место недалеко от Москвы – во что верилось все меньше…

Что же все-таки делать? Идти дальше по путям, рискуя встретиться с… (от одной мысли об этом пробирала дрожь), или все-таки забраться обратно в трамвай и ждать конца ночи? Ждать неведомо сколько, сидя рядом с мертвецом… Евгений тут же сердито напомнил себе, что он не какой-нибудь суеверный дикарь. Мертвец – это просто мясо и кости, и ничего кроме. Да, вот именно – мясо. Что, если запах падали, для человеческого носа пока еще не различимый, привлечет каких-нибудь обитателей ночной чащи?

Евгению вспомнились трамваи с выломанными и с закрытыми дверями. Вполне вероятно, что их пассажиры решили отсиживаться внутри. И не похоже, что это им помогло…

Во всяком случае, помощи извне здесь ждать точно не приходится. Он еще раз посмотрел на экранчик мобильного. Сигнала, разумеется, по-прежнему не было. Уже одно это доказывает, что никакое это не Подмосковье – впрочем, бродящие здесь твари куда убедительней отсутствия сотовых ретрансляторов…

Можно, кстати, оттащить покойника в лес… но от этой мысли Евгения передернуло. Нет, если надо, он, разумеется, преодолеет страх и брезгливость… но ведь он не уверен, что это в самом деле не опасно? Мертвец, конечно, не оживет и не вопьется в него зубами, а вот те, кто бродят в лесу… И потом, что делать с той кровищей и ошметками, что остались от раздавленного монстра? Они привлекут охотников до свежатинки еще скорее, чем злосчастный вагоновожатый…

А что, если спрятаться в одном из старых трамваев? Уже давно обследованных местными… любителями вкусного… и интереса для них не представляющих. Впрочем, если они ищут добычу по запаху, как и положено животным…

Только кто сказал, что они – животные? И что их интерес к попадающим сюда – чисто гастрономический? Все может оказаться еще хуже… и намного хуже.

Тем не менее Дракин повернулся и зашагал обратно вдоль колонны мертвых трамваев. Интуиция заставляла предпочесть хотя бы и ненадежное укрытие открытому пространству. Та же интуиция гнала его мимо остовов самых старых вагонов, выглядевших чересчур ржавыми и ветхими. Затем он все же поднялся на площадку трамвая, подобные которому видел разве что в послевоенной кинохронике. Евгений протиснулся в треугольную тьму – передняя дверь косо висела, не то полуоторванная, не то просто отвалившаяся от времени – и сделал несколько шагов по салону, светя своим мобильником.

Ничего интересного там не было. Все та же грязь, гниль и ржавчина. От обивки сидений практически ничего не осталось, с их трубчатых железных костей свисали какие-то сырые ошметки, словно гнилые клочья парусов «Летучего голландца». Но настоящих костей, которые в глубине души боялся обнаружить Евгений, здесь не оказалось.

Ладно, подумал юноша, здесь даже сесть некуда. Он уже сделал движение, чтобы повернуться и пойти к двери – как вдруг за его спиной что-то оглушительно взорвалось, разлетаясь на сотни звенящих осколков.

Евгений резко пригнулся, хотя разум, сработавший, как обычно, позже инстинкта, подсказал ему, что уворачиваться поздно, и его уже должно было изрешетить. Все же еще несколько секунд, парализованный страхом, он простоял в нелепой раскоряченной позе. Затем – боли не было, новых звуков тоже – медленно и осторожно обернулся.

Вагон был по-прежнему пуст. Тем не менее, грохнуло явно внутри, буквально в каком-нибудь метре. Евгений присел, светя на пол, и облегченно усмехнулся. То, что его обостренный страхом слух принял за взрыв, оказалось всего лишь звуком, с которым упала на пол билетная касса. Ее корпус раскололся, и медяки разлетелись по вагону. Евгений поднял из грязи тускло-ржавый кружок. Цифры едва читались на изъеденной коррозией монете. 3 копейки, 1961 год… да, кажется, проезд в трамвае тогда столько и стоил…

Любопытно – ни тогда, ни позже никто не польстился на это богатство. А ведь, по советским меркам, здесь не так уж и мало – должно быть, полная выручка за смену… наверное, это тоже был последний ночной рейс… Помешала социалистическая сознательность – или куда более мрачные причины?

Ладно, сказал себе Евгений. Надо выбираться, пока здесь еще что-нибудь не рухнуло. Например, крыша прямо на голову.

Он дошел до чешского трамвая с выломанной дверью. Поколебавшись и зачем-то оглянувшись по сторонам, поднялся по ступенькам. И сразу чуть не споткнулся о дверь, лежавшую на полу салона, одним концом на противоположном от входа переднем сиденье. Она была изрядно погнута, и теперь уже не оставалось сомнений, что кто-то – или что-то – высадило ее могучим ударом снаружи. Из-за деформации «гармошка» сложилась не полностью, застыв наподобие полуоткрытой книги, но все же внутреннюю сторону было видно – и Евгений различил там какой-то крестообразный знак. Он поднес мобильник ближе. Ну да, это был крест, грубо намалеванный чем-то бурым (ЧЕМ?) возле сгиба «гармошки». А возможно, и часть более сложного рисунка, концы которого остались на выбитых стеклах (осколки как раз хрустели под дракинскими сандалиями, и он подумал, не повредит ли подметки). Неужели пассажиры трамвая пытались защититься от… того, что ждало снаружи, рисуя на дверях (и окнах?) подобные знаки? В эпоху советского-то всеобщего атеизма… Впрочем, им это, похоже, не помогло.

Перешагнув через покореженную дверь, Евгений двинулся дальше по салону – и тут же рефлекторно остановился, испуганный уродливым переплетением изломанных теней. Выставил вперед экранчик, словно защищаясь. В слабом свете шевельнулись, словно щупальца, гнутые, покореженные, наполовину сорванные с кронштейнов и торчащие теперь отдельными кусками поручни. Это какая же нужна сила, чтобы проделать такое со стальной трубой… Евгений почувствовал, что его зубы начали выбивать дробь – и отнюдь не только из-за ночного холода. Он сжал челюсти и велел себе успокоиться. Что бы здесь ни случилось, это произошло много лет назад… но кто сказал, что с тех пор тут что-то изменилось к лучшему?

Во всяком случае, та тварь, которую его трамвай размозжил в кашу совсем недавно, точно такого не говорила.

Пригибаясь, чтобы не пораниться о торчащие обломки поручней, Евгений сделал еще несколько шагов вперед. Призрачный свет экранчика озарял спинки сидений, разодранные чем-то вроде тупых ножей. Лохмотья кожезаменителя и слипшиеся комки поролона во многих местах были заляпаны бурым все того же оттенка… и Дракин с ужасом догадывался, чем именно. На левой стене, под нижним краем окон, юноша различил неряшливые буквы того же цвета. «НЫХ». Что еще за «Ных»? А может быть, это вообще не русские, а латинские буквы – H-B-L–X? Понятнее не становится (аббревиатура?), да и откуда в советском трамвае… Тут до Евгения дошло, что он видит лишь хвост надписи, которая, очевидно, тянулась по стене в промежутках между сиденьями.

Ему пришлось пройти до конца салона, чтобы прочитать ее целиком. «Господи боже милосердный помилуй нас грешных» – было написано (кровью! – у Евгения уже не осталось сомнений) во всю длину советского трамвая.

Похоже, пассажиры пытались держать здесь оборону. Только ли молитвами и крестами, или и мерами посерьезнее? В любом случае, продержались они, кажется, недолго…

В следующий миг Евгений наступил на что-то мягкое, расползающееся и, судя по звуку, липко-сырое.

В ужасе и отвращении он отпрянул назад, тут же пребольно ударившись головой о сломанный поручень. Шепотом выругался, затем опустил мобильник экранчиком вниз. Полуразложившееся тело младенца… нет, скорее какого-то изувеченного голого карлика… да нет же! Всего-навсего плюшевый мишка. Когда-то розовый, а теперь мокрый и грязный…

Плюшевый мишка со вспоротым животом и выдранными глазами. На месте них в голове игрушки зияли две черные рваные ямы.

Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу… Все равно его не брошу, потому что он хороший… Здесь, похоже, все произошло наоборот. Почему-то это зрелище произвело на юношу едва ли не более тяжкое впечатление, чем покрытые коркой засохшей крови сиденья. Если в вагон ворвались неведомые плотоядные твари из леса, прискорбная участь пассажиров понятна. Но кому понадобилось терзать неживую игрушку?

Надо уходить отсюда, окончательно понял Евгений. Трамваи – не убежище. Лес, конечно, тоже не убежище, но там хотя бы есть, куда бежать…

Он почувствовал, как что-то теплое потекло по шее. Потрогал все еще саднящий затылок, посмотрел на пальцы. Хреново – он не просто ударился, а поранился о ржавый грязный металл. Черт его знает, что проникло в его кровь, и нечем обработать рану… но главное – теперь запах его крови могут учуять…

Евгений попытался оторвать лоскут от подола рубашки, чтобы перевязать рану. Ткань оказалась неожиданно прочной и рваться не хотела. Впрочем, он решил эту проблему, задрав подол выше головы и надорвав его о все тот же острый край. Лечить подобное подобным… Однако оторванная по кругу нижняя часть рубашки оказалась слишком мала для перевязки. Евгений слишком поздно сообразил, что голову надо туго обмотать несколько раз, а на это длины лоскута явно не хватало. Что ж, тогда хотя бы промакивать рану, пока не перестанет течь… И, кстати, в кармане джинсов есть еще платок…

Через некоторое время он отбросил от себя сначала один, потом второй липкий комок, но кровь все никак не останавливалась. Хоть пиши ею очередную надпись на стене… Пришлось пожертвовать и воротником рубашки. Плохо – ему и так было отнюдь не жарко и хотелось, напротив, запахнуться поплотнее… Так, ну, вроде бы, больше не сочится. Пора уходить, он, наверное, торчит здесь уже целый час. Но нужно хоть какое-то оружие. Вот из этого самого обломка поручня с острым краем выйдет что-то вроде копья, если суметь отломать его окончательно.

После нескольких минут яростных усилий, рывков и раскачиваний Дракину все же удалось вытащить из кронштейна погнутый зазубренный кусок металлической трубы длиной около семидесяти сантиметров. Ни надежным, ни удобным оружие не выглядело. Рукоятку бы какую-нибудь… но из чего ее сделать, да так, чтоб держалась? Ладно, надо идти. Тем более, аккумулятора мобильника хватит еще ненадолго…

Уже выбираясь из вагона, Евгений сообразил, что как раз в этом трамвае целых касс не осталось. Или тогда уже ввели талоны и компостеры? Нет, вот как раз металлическая рама, к которой крепилась касса, а самой ее нет. Неужели тварям из леса понадобилась советская мелочь? Или кто-то из пассажиров все же остался в живых – и сохранил рассудок настолько, чтобы думать о деньгах? А может быть, наоборот, настолько спятил…

Юноша спрыгнул в траву. Вокруг была все та же тьма без малейшей надежды на рассвет. И во тьме еле слышно шелестел лес.

Он все-таки решил идти вперед. Дорога назад, хотя бы до того места, где он проснулся – это много километров, и преимущественно в гору. Возможно, он проделает этот путь, но потом. Такая экспедиция требует более тщательной подготовки. С другой стороны, насколько тянутся рельсы вперед и какой там рельеф – и не только рельеф – конечно, неизвестно, зато есть надежда, что там отыщется если не выход, то хотя бы что-то, проясняющее ситуацию… а повернуть обратно, в конце концов, никогда не поздно.

Евгений миновал самый древний из трамваев (был ли это вообще настоящий трамвай – или еще только конка?) и вышел на пути. Пространство между рельсами заросло такой же высокой травой, что и вокруг, но сами рельсы все же просматривались двумя темными колеями в этих зарослях. Колеями, уходящими в лесной мрак… Что ж, по крайней мере, они указывают дорогу, и можно выключить мобильник – поберечь остатки заряда. Да и кто знает, кого может привлечь его огонек…

Дракин попытался перехватить поудобнее свое кривое копье и зашагал вперед, испуганно прислушиваясь. Ему не нравилось, как шуршит трава под ногами: слишком громко. В этом мрачном ночном лесу, простираюшемся невесть насколько во все стороны, было бы жутко даже без всяких чудовищ – а ведь они где-то здесь бродят… рыщут в поисках добычи… Подумать только – еще несколько часов назад он был подающим надежды аспирантом-астрофизиком, сидел за компьютером, и самой большой его проблемой было некоторое расхождение между его моделью и данными наблюдений переменных звезд, опубликованными в прошлом месяце американцами – данными, которые, впрочем, еще вполне могли оказаться артефактом, на что он эгоистически надеялся… И вот теперь он угодил в какую-то потустороннюю жуть и, словно дикарь, крадется неведомо куда с самодельным копьем через непонятную, необъяснимую, грозящую неведомыми опасностями черную чащу…

Потустороннюю, да. Что, если он УЖЕ умер, и трамвай с мертвецом-вагоновожатым доставил его прямиком в ад – или куда там положено? Чем трамвай хуже хароновой лодки? И то, и другое – транспортные средства, придуманные людьми… но, возможно, используемые не только ими…