Текст книги "Искатель. 1977. Выпуск №6"

Автор книги: Юрий Тупицын

Соавторы: Николай Поночевский,Рудольфе Валеро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Когда Сергею было пятнадцать лет, он впервые надел на плечи короб и начал так полюбившуюся ему жизнь разносчика нелегальной литературы под видом безобидного торговца мелким товаром.

Иногда и ночью он тихо напевал свою «Коробушку», которую так любили слушать в станицах и хуторах и благодаря которой торговля у него всегда шла успешно.

 
Знает только ночь глубокая,
Как поладили они…
 

…А они впервые поладили в ржаном овине, что стоял среди прочих таких же на земельном наделе ее отца и брата. Однажды ночью на сеновале она любовалась вот такими же яркими звездами и недоумевала: зачем бог создал их такое множество? Тогда он полушутя, полусерьезно рассказал ей о строении солнечной системы.

– Будет врать-то, Сережка! – не поверила она. – Где ж бог тогда там живет и куда души покойников деваются?

– А их по планетам расселяют, – не задумываясь, ответил он. – Военных на Марс отправляют, купцов – на Меркурий, крестьян на Сатурн, моряков да рыбаков – на Нептун. Сам бог живет на Луне, чтоб Землю получше видеть. Все святые, угодники и ангелы-адъютанты около него отираются.

Она не приняла шутки, спросила о том, что ее в тот момент волновало:

– А куда ж мы попадем? Ты купец, а я казачка. Выходит, мне на Марсу, а тебе на Меку… Меркурий?!

– Нет… мы влюбленные, а все влюбленные попадают на Венеру, звезду любви.

– Правда? – с неподдельной искренностью обрадовалась она.

…Когда же это было? Ах да! Летом шестнадцатого года… А осенью мы виделись последний раз…

Волох отчетливо помнил ту встречу. Его уже давно разыскивали жандармы. Знали, что он непременно придет в Воронежскую, и ждали, чтобы схватить, проверяя каждую подводу из Екатеринодара, ощупывая взглядом мало-мальски похожих на него людей. Подъезжая тогда на попутной подводе к церкви, где стояли жандармы, он почуял неладное, бросился бежать к реке через огороды. Сам того не замечая, вскочил в их сад и носом к носу столкнулся с ней. Как она обрадовалась встрече! Но его мысли были заняты другим, он не в состоянии был думать ни о чем, кроме своего спасения. Она целовала его, не стесняясь застывшей неподалеку с лопатой в руке матери, скорбно смотревшей на них, что-то говорила, прикладывая его руку к своему животу. А он… Он не слышал ни единого слова. Бросил у ее ног мешавший бежать короб и удрал…

– Стоп! – тихо скомандовал комиссар, осаживая коня и подняв вверх руку.

Все остановились, спешились. Ночь уходила, и хотя до рассвета оставалось около часа, стало заметно светлее. Метрах в ста от места остановки можно было различить густые заросли кустарника.

– Там, – Волох махнул рукой в сторону, – небольшая балка и родничок. Для лошадей место удобное. До станицы километров десять. Идите прямо, но не напоритесь на конный дозор… Впрочем, тебя, Горбунов, учить не надо. Ну а я – туда, – он кивнул налево. – Пока! Топайте…

Илья и Федька быстро стреножили коней и, не говоря ни слова, скрылись в балке.

– Тебе все ясно? – спросил Волох бородача.

– Так точно, товарищ комиссар!

– Тише… Жди нас два дня. Не придем – уезжай…

Сергей взвалил на плечи короб и неторопливо пошел навстречу занимавшемуся рассвету…

До станицы оставалось версты две, когда Волох увидел двоих вооруженных всадников. Они стояли в тени тополей у обочины дороги и спокойно дожидались пешехода. Один из них, молодой безусый паренек без рубахи, в синих бриджах, сидел в седле на тонконогом терском жеребце, небрежно закинув на луку седла правую ногу; на лоснящейся от пота груди его перекрещивались тонкие ремни шашки и кобуры нагана, поперек седла, под ногой, виднелась новенькая французская винтовка. Другой был уже стар, кряжист и не позволял себе поблажек: одет полностью, под ним пегая невысокая кобыла («в бою на ней хорошо», – отметил Сергей) стояла спокойно, вооружен как молодой, лишь винтовка старая. Он внимательно разглядывал приближающегося коробейника.

– День добрый, станичники! – поприветствовал их Волох, не замедляя шага.

– Добрый… – отозвался старший, не сводя с него изучающего взгляда.

Молодой равнодушно скользнул взглядом по коробу, прилипшей к телу залатанной холщовой рубахе, паре висевших на бечевке через шею лаптей, засученным до колен штанам и запыленным ногам незнакомца.

– Стой! – негромко скомандовал он, видя, что коробейник и не думает останавливаться. – Куда прешь мимо поста? Подойди…

Волох послушно подошел и стал перед лошадиными мордами.

– Куда идешь? – начал допрашивать молодо».

– В станицу.

– За каким хреном она тебе нужна?

– Да так… – путник пожал плечами. – Отдохнуть малость, товар на хлебушек сменять…

– Что в коробе-то несешь?

– Да так… Сатин, ситчик…

– Постой, – перебил его старший. Он наклонился в седле и, сверля взглядом короб, спросил Волоха: – Ты откедова идешь?

– С Невинки… А что?

Казак резко выпрямился.

– С Невинки, говоришь… Прошка, останешься здесь, а я этого к атаманше сведу.

– На што он тебе сдался! – лениво ответил Прошка. – Небось и сам дойдет…

– Тебе сказано – знать надобно!

– Ну валяй! Тебе с горы видней…

Шевельнув поводьями, старший выехал на дорогу.

– Пошли, коробошник…

– Пошли, – покорно отозвался Волох.

Илья с Федькой умудрились проскользнуть в сотне шагов от степного дозора. Разомлевшие казаки валялись в траве, о чем-то негромко переговаривались. Неподалеку от них понуро стояли кони, лениво помахивая куцыми хвостами.

Горбунов ящерицей скользил в траве, увлекая за собой Федьку, который только дивился неутомимости разведчика, стараясь подражать его гибким, вкрадчивым движениям. Но «бегать» на брюхе было не так-то просто. Когда казачьи лошади исчезли за крохотным курганчиком, он схватил Илью за ногу.

– Погоди, давай передохнем маленько…

– Терпи, казак, – командиром будешь! – подбодрил его Горбунов, не оборачиваясь. – Видишь, впереди два стога? Там загон для скота. Там передохнешь до вечера… Подбери язык, уж недалече…

Федька согласно мотнул головой. Однако до загона добирались почти целый час тем же способом, и он окончательно выбился из сил, пока они заползли в тень одного из стогов. Илья внимательно осмотрелся, но ничего подозрительного не заметил.

Федька, тяжело дыша, блаженно вытянулся на спине.

– Так как, денщик, теперь пойдешь в разведку? – насмешливо окликнул его Илья.

– Пойду, – сердито ответил ординарец. – А ты не больно зубоскаль-то… Насобачился на брюхе лазить и радуешься!

– А ты ничего. Язык ниже брюха вывалил, а брыкаешься…

Федька закрыл рот. Помолчали, наслаждаясь покоем.

– Илья, а где комиссар?

– В станицу придем – узнаем.

– А здесь долго будем?

– Я ж сказал: до вечера… Что, спать хочешь?

– Хочу! – с вызовом бросил Федька.

– Спи, – спокойно ответил разведчик.

Федька больше ничего не спрашивал. Через минуту он уже мирно посапывал, намаявшись после бессонной ночи.

– Помощничек… – с завистью пробурчал Илья, покосившись на напарника.

Ему-то спать было нельзя, а впереди была еще одна бессонная ночь…

Утопающая в зелени садов и стройных тополей станица казалась вымершей. Все живое попряталось в тень. У околицы повстречалась группа конных казаков, видимо, отправлявшихся сменять дозорных. Проехали мимо молча, окидывая Волоха равнодушными взглядами, сдержанно покивали в знак приветствия его конвоиру. Тот так же молча кивал в ответ. Повстречалась неведомо куда бежавшая с высунутым языком собака. У одного дома барахтались в пыли куры. Длинноногий белый петух сонно присматривал за ними, стоя в стороне, как урядник в казарме.

«К дождю», – отметил про себя Сергей, покосившись на кур.

Впереди показалась церковь. Они подходили к майдану, когда впереди послышался дробный перестук множества копыт, и навстречу им из-за деревьев вынырнули всадники, человек пять.

Конвоир тронул коробейника за плечо:

– Стой!

Волох остановился, чувствуя, как бешено застучало в груди, как непрошеное волнение стиснуло горло: он увидел несущуюся впереди всадницу на сером в яблоках скакуне.

Гордо запрокинута голова, прикрытая серой каракулевой папахой, в которую она запрятала густые черные волосы. На белом, не тронутом загаром лице четко выделялись черные нахмуренные брови. Зеленый френч, перетянутый на тонкой талии офицерским ремнем, казалось, готов был лопнуть на высокой груди. Серые бриджи мягко обтягивали бедра и стройные ноги, на которых красовались хромовые сапожки с вытяжками и высокими каблуками. На ремне висела кобура с пистолетом, а на тонком, перекинутом через плечо ремешке, украшенном серебряными бляшками, легкая шашка. Во всем облике всадницы было так много очарования и властности, что ею можно было только любоваться и подчиняться ей, не раздумывая.

Атаманша, заметив на безлюдной улице казака и задержанного, натянула поводья. Небрежным взглядом она окинула оборванца, стоящего с низко опущенной головой, перевела вопросительный взгляд на конвоира. Однако что-то заставило ее вновь взглянуть на незнакомца.

– Откуда? – властно спросила она.

Волох молчал, не поднимая головы. За него ответил казак.

– Сказывал, с Невинки, а я гляжу, короб вроде знакомый… Не твой ли?

– Мой! С другим не спутаешь.

Конвоир больно ухватил коробейника за плечо.

– Ага! Знать, ты с Лабинской топаешь… Красный шпион!

Не отвечая, Волох усталым жестом стянул с головы кубанку, обтер ею пот с лица и в упор глянул в лицо атаманше.

Грозно нахмуренные брови вздрогнули, растерянно поползли вверх. Выражение презрительного внимания в ее глазах вдруг сменилось выражением радостного удивления, и все лицо ее беспомощно затрепетало.

– Ты?

Он снова не ответил.

Застеснявшись вспыхнувшего на щеках румянца, она выпустила поводья, прикрыла лицо руками. Казаки с любопытством разглядывали коробейника.

Атаманша быстро справилась с собой, отвела руки от лица с таким видом, будто это был жест человека, стремившегося скинуть усталость, вызванную тяжким бременем забот. Еще раз быстро глянула на Сергея и негромко распорядилась:

– Щербатый, езжайте без меня.

Заросший до бровей подвыпивший верзила, облаченный в поношенную белую черкеску, махнул остальным спутникам рукой и дал коню шпоры.

Атаманша проводила их взглядом.

– Ты, Карпыч, тоже возвращайся, – бросила она конвоиру. – Сама доведу… Не бойся, уж теперь он от меня не убежит…

Казак намека не понял, но с готовностью подтвердил:

– От тебя не убежишь…

Она не удержалась от грустной улыбки, вызванной не столько льстивым замечанием, сколь далеким теперь воспоминанием.

– Пошли, – кивнула она Волоху.

Он нахлобучил на голову кубанку и, не поднимая взгляда, зашагал рядом с серым кабардинцем, чувствуя на себе жгучий взгляд черных глаз всадницы. Молча миновали улицу, вышли на майдан, свернули во двор поповского дома, находившегося прямо напротив церкви. Пока им открывали ворота, Сергей успел заметить свесившуюся над перилами колокольни чубатую голову и тупое рыло «максима».

Двое дюжих казаков, дремавших в тени крыльца на соломенных подстилках, подняли головы.

– Чего-йт ты так рано вернулась? – спросил один из них.

– Не твое дело! – резко одернула его атаманша, легко соска кивая с седла. – Принимай лошадь, да побыстрее! Это тебе не у Деникина.

Казак подхватил брошенные ему поводья, подозрительно покосился на усталого коробейника.

– Купца привела? Аль тряпок тебе мало?…

Она выразительно положила руку на кобуру.

– Ступай…

Сонная физиономия бывшего деникинца исказилась от страха.

– Ну вот… Спросить уж нельзя, – пробормотал казак, поспешно отводя коня.

На веранду выбежала кругленькая попадья.

– Ах, Марусенька! Свет ты наш ясный! Уже вернулась…

Атаманша легко взбежала по лестнице. Остановилась перед попадьей.

– Распорядись, матушка, с обедом. Да баню приготовь побыстрей.

– Все будет, милая, как ты прикажешь. – Кинув любопытный взгляд на Волоха, она проворно скатилась по ступеням.

– Зойка, где ты?! – через минуту кричала она у дома для прислуги.

Атаманша обожгла Волоха взглядом, вошла в открытую дверь. Он покорно последовал за ней в коридор, куда выходило несколько дверей. Она остановилась подле одной, пропустила его вперед. Зайдя следом, закрыла дверь на крючок, вновь окинула жгучим, недобрым взглядом.

– Сымай короб!

Снял. Повернулся на минуту к ней спиной, чтоб поставить короб к стене. Не успел разогнуться, как на плечи обрушились сильные удары плетью.

– Вот тебе! Вот, – дрожащим от слез голосом вскрикивала она, нанося удары. И вдруг выронила плеть, запрокинула руки ему на плечи. Серая папаха свалилась на пол, из-под нее волной выскользнули густые черные волосы, рассыпались по спине и плечам.

– Сережка!.. Сережка ты мой…

Волох растерянно гладил ее волосы, плечи, спину.

– За что ж ты плетью?

– А за что ты бросил меня тогда… беременную…

Он вздрогнул, поднял ее мокрое от слез лицо и неожиданно для себя начал осыпать его поцелуями.

– Прости, прости меня! Ведь я не знал…

Она доверчиво и счастливо улыбнулась сквозь слезы, как улыбалась ему в дни давних встреч.

– Я же сказала тебе, а ты убежал…

– За мной гнались… – И стыдливо добавил: – Да и перетрусил…

Она благодарно взглянула ему в глаза, понимая, что значит для мужчины такое признание.

– Знаю… А после ты мог прийти?

– Her, – грустно ответил он, – меня забрали в армию.

– И это знаю… Потом мне сказали, что ты убит…

– Кто? – с изумлением спросил Сергей.

– Наши станичники, что с фронта вернулись. Я тогда чуть не удавилась с горя…

– А как же ты здесь очутилась? – тихо спросил он о главном, что его сейчас волновало больше всего.

В ответ она горько всхлипнула.

Он поцеловал ее заплаканные глаза и подумал: «Никому я тебя не отдам… Лучше сам убью…» И почувствовал, как дрогнули руки, сжимавшие это красивое лицо.

В дверь осторожно постучали.

– Отопри, – шепнула она и, подобрав с пола папаху и плеть, убежала в другую комнату.

Волох открыл дверь.

Теребя передник, у порога стояла симпатичная девушка лет семнадцати-восемнадцати с пушистой русой косой. Потупив глаза, она, по-сибирски окая, произнесла:

– Матушка послала узнать, когда обед подать прикажете.

– Пусть несет, – отозвалась из комнаты атаманша.

– Хорошо… – Девушка несмело глянула в лицо Сергея и убежала.

Комната, в которой скрылась атаманша, была спальней с широкой деревянной кроватью, на которой возвышалась пышная перина с горкой разнокалиберных подушек. Сама атаманша стояла перед задернутым занавеской окном и рассеянно перебирала пуговицы френча.

– Лена, – тихо позвал он.

Она беззащитно вздрогнула, безвольно опустила руки и снова шумно по-детски всхлипнула. Он бережно обнял ее за плечи.

– Ты что?

– Давно меня так никто не называл… Отвыкла от своего имени. – Резко повернулась, в упор глянула в глаза. – Ты меня случайно нашел?

Он отрицательно покачал головой.

– А как?

– Когда мне рассказали о Марусе-атаманше, я подумал, что ее лицо по описанию похоже на твое. Окончательно поверил, когда увидел свой короб и узнал, что он был у тебя.

Счастливая улыбка вновь озарила ее лицо. Она была настолько захвачена счастливой встречей, что совершенно не обратила внимания на его ответ. Он тоже не заметил, как проговорился. А может, сделал это умышленно…

– Как хорошо, что я не успела захватить его из Лабинской…

– Хорошо, – согласился он.

– Ты есть сильно хочешь?

– Да.

– Ой, Сережка, знал бы ты, как мне хочется самой для тебя обед сготовить!

Он промолчал, не зная, как увязать это простое желание любящей женщины с необычностью обстановки: предводительница банды и комиссар Красной Армии, и эта идиллическая сценка с приготовлением обеда…

– Давай хоть на сегодня забудем обо всем? – предложила она.

– О чем?

– О войне и обо всем другом, кроме себя.

Волох печально улыбнулся.

– Обо всем не забудешь… А ты мне еще ничего не рассказала.

– Что ж тебе рассказать, о чем?

– Хотя бы что тебя заставило стать во главе… Стать атаманом.

– Месть, – коротко ответила она. Суровые складки вновь четко обозначились в уголках рта. Сияющие счастьем глаза потемнели.

– Кому и за что ты мстишь? – устало спросил он.

– Красным! За тебя, за себя, за… – Ее лицо вновь горестно сжалось. – Потом… После… Я все тебе расскажу…

Опять послышался вкрадчивый стук в дверь.

– Обед несут…

Через порог чинно переступила попадья. За ней с огромным подносом в руках вошла та же русокосая девушка.

– Зойка, ставь кушанье! – скомандовала попадья, указывая девушке на стол своим коротеньким пухлым пальцем. И тут же униженно согнулась перед вошедшей атаманшей. – Вот, извольте, пожалуйста, Марусенька. Кушать принесла, как было сказано… Может, еще чего изволите?

– Спасибо, – вяло отозвалась атаманша. – Можешь идти… Только баню не забудь.

– Что вы! Как можно… Зойка, останешься прислуживать!

Попадья, пятясь, вышла из комнаты. Тихо прикрыла дверь.

Девушка проворно освобождала поднос.

– Ты откуда будешь? – спросил Сергей и тут же ожегся о ревнивый взгляд атаманши.

– Мы из Сибири, – тихо ответила девушка. – Весной всей семьей переехали. Голод у нас…

– Попадья тебе родственница?

– Какая там родственница! – раздраженно вмешалась в раз говор Лена. – Батрачит на нее, вот и все родство! Аль сам на куркулей не гнул спину?

– Матушка очень добра… – пролепетала девушка.

– Знаю я эту доброту! – резко, но не повышая голоса, оборвала ее Лена. – Пока лошадь работает, к ней добры, а как вытянет ноги – шкуру сдерут и – на обед собакам… Можешь идти! Без тебя мимо рта ложку не пронесем.

– Хорошо, – покорно ответила девушка.

Попадья стояла за дверью и подслушивала. Когда девушка вышла, она ласково погладила ее по русым волосам.

– Поди погуляй, Зоюшка. Я сама уберу.

И хотя девушка знала, что немытая посуда все равно будет лежать до ее прихода, она обрадовалась возможности провести вечер с подружками.

В сумерках Илья и Федька со всеми предосторожностями пробрались к окраине станицы. За три года службы в разведке Горбунов научился подбирать удобные места в самых различных населенных пунктах. Полазив в нескольких садах и огородах, он обратил внимание на сильно запущенный огород, который, как он помнил, принадлежал бездетной семье Карагодиных. «Видать, Петр не вернулся с фронта», – подумал он. Вспомнил про баню в саду. Дал знать напарнику, чтобы подождал, пробрался во двор.

Дом и сарай оказались давно сгоревшими. От всего хозяйства осталась лишь полуразобранная печная труба да внутренний плетень, отгораживавший когда-то двор от сада и огорода. В саду сиротливо стояла покосившаяся баня. Илья долго присматривался к ней: не забрался ли кто?

– Карр! Карр! – подал он условный сигнал.

Быстро нырнули в небольшой предбанник с глиняным полом. И только тут разогнули спины. Илья неосторожно потянул к себе чуть приоткрытые двери. Громко заскрипели старые петли. Оба вздрогнули, замерли, тревожно прислушиваясь к тишине. Дверь открывать больше не рискнули, протиснулись в образовавшуюся щель, осмотрелись.

Когда-то здесь была жилая времянка, переделанная потом в баню, о чем говорила большая русская печь с низкой топкой. У печи был разобран верх, и поставлен большой железный котел с клепаными стыками. К котлу можно было залезть только по гнилым полатям, тянувшимся от печи до стены у двери. Вдоль стены напротив стояла такая же гнилая широкая скамья. Над ней – небольшое окошко с выбитой рамой. Светились гнилушки, неприятно пахло плесенью. Духота.

– А котел целый! – чуть слышным шепотом удивился Федька, осторожно забравшись на полати.

– Видать, худой, – предположил Илья. – Слазь, а то загремишь…

Федька слез.

– Здесь и будем отсиживаться?

– Я – нет, а ты сиди, покуда не приду.

– Тут как в крысоловке. И не выберешься…

– В окно выскочишь! Я дверь в предбаннике прикрою – услышишь… Наган держи наготове. И вот еще тебе… – Илья на ощупь сунул ему ручную бомбу. – С этой штуковиной как нибудь отмахнешься… Смотри только, не спи! Чуть что – лезь в печь, а то удерешь – ищи потом тебя…

Федька обиженно засопел.

– Ну, ну, не серчай! – примирительно сказал разведчик. – Я ухожу.

Федька остался один в плотной тьме. Глянул в окно на небо, но близко растущие вишни скрыли его своей листвой. Он огорченно вздохнул, осторожно присел на краешек скамьи, предварительно проверив ее прочность рукой. С полчаса просидел неподвижно, вертя в руках оставленную Ильей бомбу и разглядывая светящиеся гнилушки на полатях.

Резкий звук медленно открываемой двери заставил его вздрогнуть и настороженно вскочить на ноги.

Из предбанника послышались осторожные шаги и девичий испуганный шепот:

– Страшна-а… Фрось, зажигай скорей свечу.

Он выхватил из кармана наган и, мгновение поколебавшись, нырнул в печь. Под руками и коленями слабо прохрустела сажа, но было достаточно высоко, чтоб проползти на четвереньках. Пробравшись к дымоходу, просунул туда ноги, повернулся лицом к горловине печи и замер.

Слабый свет тоненькой свечи, какими обычно торгуют в церкви, осветил красноватым светом покрытую белым налетом плесени стену, вернее, видимый Федьке кусок ее и часть оконного проема. Босые ноги тихо прошлепали по глине пола.

– Ставь свечу сюда, – раздался приглушенный голос.

Федька определил, что свечу устанавливают на полати. Три тени топких девичьих фигурок запрыгали в такт колебанию язычка пламени на стене. Это его успокоило.

– Ой, девчонки! Окно-то открытое… – зашептала одна тень, указывая рукой на окно.

– И правда, – отозвалась другая. – Надо завесить.

– Чем?

Девушка, заметившая открытое окно, шагнула к стене. Он увидел толстую русую косу, спадавшую на грудь, нежный профиль и вздернутый носик. Она посмотрела в окно. Ничего не увидев, отрешенно вздохнула и решительно прошептала:

– Ладно! Юбкой завешу. Тут и гвозди есть…

Прикрыв лицо кубанкой, чтоб не выдать себя дыханием, Федька с неподдельным любопытством наблюдал за девушкой. Успел отметить, что она странно для местных жителей окала. «Видать, из переселенцев», – подумал он.

Девушка проворно сняла верхнюю юбку, оставшись в нижней, завесила окно. К ней приблизились две чернявые подружки.

– Ой, Зойка, – прыснула одна из них, – вот бы кто увидел!

– Сказали б, что с парнем… – пошутила другая.

– Пускай говорят! Я к Марусе пойду и тогда поговорю им, – бесшабашно проокала Зойка. – А вы чего дверь не закрыли!

И сама на цыпочках скользнула мимо печи. Протяжно и жалобно скрипнули петли. Две оставшиеся подружки испуганно сжались, широко раскрыв глаза.

– Ух, как скрипит! – шепнула Зойка, подходя к подругам.

Заглянула внутрь печи:

– Ничего не видать.

Все трое осторожно присели на скамью, прямо напротив печи. Слабый свет свечки неясно заиграл на лицах, и, хотя рассмотреть их толком было невозможно, Федька отметил, что Зойка, пожалуй, самая симпатичная, хоть и собирается вступить в банду Maруси.

– Начнем, девчонки? – тряхнула головой Зойка.

– Ты сначала толком скажи, как надо… А уж потом…

Зойка склонилась к ним. Федька навострил уши так, что самому показалось, будто они стоят, как у собаки.

– У нас девчонки так делали…

– Это в Сибири? – прервал ее уточняющий шепот.

– Ну да. Где же еще!.. Подымают юбку и задом лезут в печь… Если тронет лохматой рукой – за богатого выйдешь…

– Это за зад тронет? – снова уточнила та же девушка.

– Ну да! А ты думала… А коль голой рукой коснется – знать, за бедного замуж выйдешь.

– Страшно, – вздохнула одна, вглядываясь прямо в Федьку расширенными от страха и любопытства зрачками.

Другая вдруг прыснула, прикрыв рот рукой.

– Ты чего, Кать?

«Ну вот, – подумал Федька, – теперь всех знаю: белая – Зойка, рядом с ней – Фроська, а эта Катька».

– Да, вспомнила, – продолжая давиться смехом, ответила Катя. – Мне мамка рассказывала, будто городские барышни под юбками короткие штаны носють…

– Это зачем же? – удивилась Фрося.

– Про то не сказывала… Видать, для формы, чтоб от станичных баб отличаться, как казаки от пехоты.

Федька засунул в рот край кубанки и судорожно затряс плечами, крепясь изо всех сил, чтоб не расхохотаться в голос.

– До гроба не надену! – категорично заявила Фрося. – Я казачка! А ты, Зойка?…

– У нас тоже не носят… Вот если Маруся возьмет к себе – мужицкие надену… Ну, кто первый?

Первой быть никто не хотел. Зойка вынула из волос гребешок, спрятала за спину.

– В какой руке? – обратилась она к Фросе.

– В этой…

– Угадала. Кать, тебе…

Катя тяжело вздохнула.

– Ты не бойсь, – подбодрила ее Зойка, – мы ж тоже полезем.

Катя нетвердыми шагами приблизилась к печи, испуганно посмотрела внутрь. Быстро перекрестилась и опять заглянула, словно пыталась заранее определить, что ее ждет там…

Федька сжался в комок, когда девушка поползла на него.

– Подол… Подол подними, – страшным голосом зашептала Зойка. Они с Фросей стояли уже по бокам печи и с жадным любопытством наблюдали за подругой.

Она поспешно закинула подол юбки на спину. Федька при всем желании ничего не увидел. Инстинктивно он протянул вперед руку с кубанкой. Девушка робко надвигалась на него. Коснулась кубанки, замерла, не разобрав, к чему прикоснулась. Он для убедительности повертел кубанкой.

Обратно девушка вылетела пулей. Отскочила к стенке. Не отрывая испуганного взгляда от печи, оправила подол и обессиленно опустилась на скамью, чувствуя, что ноги ее не держат.

– Ну что? – почти разом спросили подружки.

Катя откинулась к стенке и со счастливой улыбкой ответила:

– Лохматый…

– Везет тебе! – позавидовала Фрося.

Зойка нетерпеливо подтолкнула ее.

– Давай ты…

Федьке пришлось опять подарить «богатого». Но прыткая Фрося так радостно боднула ногами, что плеснула в лицо «благодетеля» сажей. Нестерпимо защекотало в носу. Он вновь уткнулся в кубанку.

– Ну что? – раздалось опять.

– Тоже богатый! – бойко прихвастнула Фрося.

Счастливые и довольные «богачки» уселись рядом и выжидающе смотрели на подругу, не определившую свою судьбу. Та тяжело вздохнула, словно предчувствуя неладное.

– Видать, мне бедный достанется…

«Богачки» ответили торжественным молчанием. Они и не желали, чтоб попова батрачка уравнялась с ними.

Стоя возле подруг, Зойка бесстыдно подняла подол нижней юбки. Слабый свет свечи заиграл на ее белых стройных ногах.

В носу назойливо щекотали пылинки сажи: оторвешь от носа кубанку и выдашь себя. А девушка уже совсем близко надвинулась на него. В отчаянии он вытянул вперед правую руку. Рука коснулась чего-то голого, и тут – силен дьявол соблазна! – Федька забыл обо всем, сжал пальцы. И будто огнем его опалило, аж дыханье зашлось.

Девушка беспомощно замерла.

– Г-г-голый, – заикаясь, передала она подругам.

Те сочувственно вздохнули.

Робким движением девушка попыталась освободиться. Федька же безнадежно крутил носом в кубанке и, забывшись, не разжимал пальцев.

– Ты чего так долго? Вылазь, – зашептала в печь Катя.

– О-о-он… не пущает, – отозвалась Зойка заплетающимся языком, чувствуя, что силы вот-вот оставят ее.

– Чхи! А-а-апчхи! – сначала глухо, а потом звонко донеслось из печи.

В голос взвизгнув, Фрося и Катя сломя голову кинулись вон из бани. Коротко и громко мяукнули ржавые петли. Ворвавшийся поток свежего воздуха всколыхнул крохотный язычок пламени свечи и затушил его. Воцарился плотный мрак.

Глухо охнув, Зойка плюхнулась в глубокий обморок. Несколько минут Федька сидел неподвижно, надеясь, что девушка быстро придет в себя и убежит. Но она лежала неподвижно. Вот-вот могли вернуться опомнившиеся горе-гадалки с кем-нибудь из мужиков. Он опасливо перелез через девушку и облегченно перевел дух – слава богу! – не очухалась, а то б визг подняла… Хотел уйти, но чувство вины заставило его подумать и о девушке. Бережно вытянул ее из печи и, держа на руках, беспомощно повертел головой по сторонам. Проверил ногой прочность скамьи, осторожно положил на нее девушку. Попытался в темноте заглянуть ей в лицо, ничего не увидел, лишь ощутил на щеке слабое дыхание. И не удержался от соблазна, нашел ее пухлые губы и неумело поцеловал.

Зойка глубоко вздохнула и, Федька инстинктивно почувствовал это, открыла глаза. Тут же испуганно вскочила на ноги.

– Не бойся, – как мог мягче прошептал он, опасаясь нового обморока. – Я тебе ничего не сделаю.

Она охнула опять, но чувств не лишилась. Прижалась к стене, беспомощно вглядываясь в темноту.

– Кто ты? – вымученно выдавила она из себя. – Леший?

– Не, я Федька.

– Какой Федька?

– Да ты меня не знаешь, я не тутошний.

– Пусти меня.

– А я и не держу… Ты только никому не сказывай, ладно?

– Не скажу, – безразлично пообещала она. Вытянув вперед руку, двинулась к двери, но тут нечаянно наткнулась на рукоятку нагана за поясом Федьки. Поспешно отдернула руку, остановилась и спросила:

– Ты красный?

– Скажу да – к Маруське побежишь, скажу нет – не поверишь… Думай что хочешь, только прошу тебя, никому обо мне не сказывай… Я тебя не тронул, хоть и мог бы, так и ты не выдавай меня…

– В печи ты сидел? – как-то робко спросила она.

– Да понимаешь, так получилось… – замялся он. – Ты где живешь?

– Зачем это тебе? – удивилась Зойка, не ожидавшая подобного вопроса.

– Да так… Может, сватать приду.

Она немного помолчала в замешательстве.

– Еще в лицо не видел, а уже сватать собираешься… Может, я кривая, хромая, горбатая…

– Вот и спрашиваю, чтоб увидеть опосля.

– Я у попа батрачу… Только я за красного не пойду.

– Это почему?

– Они всех поразорили, пограбили… Сколько народу из-за них полегло…

В голосе девушки не было убежденности, чувствовалось, что повторяла чужие слова. Федька этого не уловил и искренне возмутился, забыв, что окончательно выдает себя.

– Кто тебе набрехал такое! Это царь да белые гады войну начали, а на нас сваливают! А ты… ты тож под их дудку?…

Снаружи послышался шум: шло несколько человек. Федька запнулся на невысказанной фразе, замер, прислушался, выхватил наган. Звонко щелкнул предохранитель. Подошедшие нерешительно остановились у бани.

– Эй! Кто там есть? – спросил сиплый голос подвыпившего мужчины.

– Лезь в печь! – шепнула Зойка.

Но Федька подскочил к окну.

В тот же миг все ночное пространство за окном осветила яркая вспышка молнии. Мощный раскат грома потряс землю.

Девушка увидела при вспышке молнии взлохмаченную Федькину голову и плечи в проеме окна. Поняв его намерение, шепнула:

– Не бойсь, не выдам!

После секундного замешательства Федька отскочил от окна, обхватил Зойку за плечи и крепко поцеловал. Она не сопротивлялась, не отталкивала.

Вновь вспыхнула молния и громыхнуло. Федька исчез в окне. Зойка торопливо накинула юбку, заметив в предбаннике свет керосинового фонаря, поспешно шагнула ближе к двери.

В баню вошли отец и брат Кати. Следом обе подружки. В руках Кати фонарь, пламя которого судорожно металось из стороны в сторону. Отец отобрал у нее фонарь, закинул винтовку за плечо, посветил в лицо Зойке.

– Ты одна?

– Одна…

Он посветил в печь и накинулся на подруг.

– Тьфу! Балаболки! Описались с перепугу, а тут ходи из-за вас по грозе… Марш по домам!

Девушки не заставили повторять, живо выскочили из бани под проливной дождь. За ними, ругаясь, выбрались мужчины.