Текст книги "Черное солнце"

Автор книги: Юрий Луговской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

18

Гульсум выспалась, привела себя в порядок. Она хорошо отдохнула. Приняла душ, умылась, надела любимые джинсы, нашла в холодильнике остатки сыра, масла, сделала бутерброд, сварила кофе. Завтракала механически, тупо глядя в окно. Под окном был рынок, где шла оживленная торговля. Торговки суетились, как в добрые старые времена, как будто не было никакой войны, никакого напряжения. Надо бы запастись продуктами, лениво подумала Гульсум.

Подошла к зеркалу. Грустные глаза, вид довольно бледный. Что она теперь будет делать? Опять к горлу подступил комок, ощутила знакомую боль в мышцах. Катрин говорила, что это последствия стресса, что со временем она их вытеснит активной деятельностью. Но какой активной деятельностью? Пока ей никто не звонит, не дает никаких заданий. Гульсум понимала, что расслабляться бесполезно, что все впереди. Да ей и не хотелось расслабляться, она боялась оставаться одна, ей нужно было дело, и ей это обещали, обещали, что она посвятит себя высокому делу мести. За ее родителей и брата погибнет много людей. Почему они должны радоваться жизни, когда Исмаил, мама и отец лежат в могиле? Они принадлежат к тому этносу, люди которого их убили, значит, будут убиты и они. От этих мыслей становилось немного легче, жизнь приобретала смысл.

Но пока тишина, и надо что-то делать, кроме того, что покупать продукты, готовить еду и спать. Марьям! Она же в Гудермесе. Как могла Гульсум об этом забыть? Ведь она и приехала в Гудермес, чтобы быть поближе к подруге. Это сегодня самый близкий ей человек. Телефона у Марьям не было, и Гульсум пошла к ней домой. Марьям жила неподалеку, через два квартала, в пятиэтажном доме на последнем этаже.

Когда она поднималась по лестнице, навстречу ей пробежал парень лет двадцати, чуть не сбив ее с ног. Гульсум оглянулась – скорее всего от Марьям. Она подошла к знакомой квартире. Отметила, что раньше, когда она взбиралась на пятый этаж, отдышаться удавалось далеко не сразу, а сейчас, после лагеря в пустыне, никакой одышки, никакой усталости.

Дверь в квартиру была полуоткрыта, и Гульсум не стала звонить, а тихонько открыла и вошла. Ее научили в лагере, что пока нет необходимости себя обнаруживать, этого делать не нужно. Гульсум прошла на кухню, сразу обратив внимание на странный запах, который доносился оттуда. На столе стояла грязная посуда, банки с какой-то бурой жидкостью. Гульсум понюхала. Неужели Марьям дошла до этого?

Гульсум прошла в комнату. Марьям лежала на диване в джинсах и свитере, хотя в квартире было очень тепло – солнце ярко светило в открытые окна. Марьям молча смотрела на Гульсум. Она даже не поздоровалась. Но Гульсум поняла, что у нее не было на это сил. Под глазами черные разводы, бледная как смерть, волосы спутаны, не мыла, как минимум, неделю.

– Ты приехала, – почти шепотом сказала она.

– Да, как видишь, – Гульсум пожала плечами. Но тут же подбежала к Марьям и присела на корточки. – Что с тобой, Марьямчик, милый?

Марьям пыталась сглотнуть слюну. Слюны не было, и она шепотом прохрипела:

– Принеси водички, умираю.

Гульсум рванулась на кухню, налила в кружку воды и вернулась в комнату. Марьям жадно выпила воду до дна.

– Ломка, – сказала она.

– Героин?

Марьям кивнула.

– Все болит?

Марьям опять кивнула.

– Что делать?

– Там, на кухне, все есть. Кольнешь, а?

Гульсум молча смотрела на подругу.

– Немножко, Гуль, а то умру.

– Хорошо.

Гульсум нашла на кухне одноразовый шприц, набрала жидкости из банки, взяла резиновый жгут. Вернулась к подруге, взяла ее руку, которую та покорно протянула, перетянула резиной и завязала. Нашла целую вену – а таких было немного, все истыканы – и ввела иглу. Марьям закрыла глаза.

– Я полежу немного, хорошо, пока не отпустит?

– Конечно, Марьям. Я посижу с тобой.

– Спасибо, Гуль.

Марьям порозовела, открыла глаза, улыбнулась:

– Вот теперь хорошо. И сразу спать захотелось. Я не спала двое суток.

– Ну и поспи.

– А ты не обидишься?

– Не обижусь.

Гульсум взяла в шкафу верблюжье одеяло, которое было у Марьям с детства, накрыла ее и поцеловала в щеку.

– Спи.

Марьям закрыла глаза и задышала ровно и глубоко. Гульсум вышла на кухню, включила воду, перемыла всю посуду, расставила ее в сушилке, нашла пачку чая, заварила. Потом, взяв с тумбочки ключ, вышла, закрыла дверь и отправилась на рынок купить хлеба, сыра, фруктов. Когда она вернулась с двумя пакетами еды, Марьям спала. Гульсум решила приготовить обед. Суп будет из пакетика, на второе она пожарит мясо, сварит картошки, сделает салат из капусты и огурцов. Чай она уже заварила, их любимый, жасминовый.

Гульсум огляделась. Если бы не наркотики на кухне и не жалкий вид Марьям, можно было подумать, что в квартире живет не одинокая наркоманка, а вполне преуспевающий, ну, по крайней мере не бедный человек. Все было аккуратно, чисто, телевизор новой модели, стереосистема, ковры. В ванной приличная сантехника, тогда, перед лагерем, Гульсум не обратила на это внимания. Ну что ж, хотелось бы надеяться, что это только эпизод в жизни Марьям, думала Гульсум. Хотелось бы надеяться, но надежды было очень мало.

Когда мясо было готово, Гульсум услышала за спиной:

– Вот это аромат! Давно я не ела такой вкуснотищи! Дай я тебя обниму еще раз, Гуль-Гуль!

Они обнялись и поцеловались.

– Что случилось, Марьям? Что это? – Гульсум взглядом показала на шприцы.

Марьям махнула рукой.

– Не обращай внимания. Я не наркоманка. Так, хреново было, а Меджид предложил. Знаешь, как бывает плохо, тебе ли объяснять? Ну вот, я и согласилась. И сразу отпустило. Потом еще раз. Но теперь поняла – кончать надо с этим.

– Справишься?

– Справлюсь. Я сильная.

– Я знаю. А кто это – Меджид?

– Мой парень.

– Он был у тебя сегодня?

– Был. А ты откуда знаешь?

– Я с ним столкнулась на лестнице. Он чуть с ног меня не сбил.

– Да, он такой, все время спешит, – задумчиво сказала Марьям. И всей грудью вдохнула запах мяса. – Слушай, я больше не могу! Я быстренько помоюсь, и будем праздновать твой приезд. Все подробно расскажешь.

Марьям скрылась в ванной, а Гульсум крикнула из кухни:

– А куда твой Меджид все время спешит?

– Если бы я знала, он довольно скрытный. – Гульсум услышала шум воды. Марьям мыла голову. – Но знаешь, мне это и нравится, я поняла. Настоящий мужчина, самец. Немногословный, агрессивный.

– Что же он тебя к наркотикам приучает, этот самец?

– Ну, это было всего два раза, больше не будет. Он помочь хотел. Ладно, не бери в голову, я не наркоманка.

– Хотелось бы думать, – сама себе сказала Гульсум. Несмотря на свою тоску, которую ощущала физически, комок в горле, боль в мышцах, она ни разу не подумала о наркотиках. Сейчас даже удивилась этому. Но потом поняла. Все произошло так стремительно, что у нее даже не было времени об этом думать. А теперь после лагеря ей не хотелось впадать в новую депрессию, которая, она знала, неизбежно последует за приемом наркотиков. Пусть ей будет плохо, но так, что она сама сможет справиться с этим, а не химия будет вести ее по жизни.

Марьям вышла из ванной в зеленой футболке и белых трусиках, благоухающая французской туалетной водой и весенней свежестью. Она потрясла головой, и капли воды полетели на Гульсум. Если бы не синяки под глазами, она выглядела бы неплохо. Гульсум отметила, что она похудела, раньше Марьям была чуть полновата, а теперь стала очень сексуальна. У нее появилась талия, а чуть полноватые ноги и тяжелая грудь делали ее фигуру очень женственной.

– Ты похудела, – сказала Гульсум. – И стала лучше, если бы не эти разводы под глазами. Марьям, кончай с этим!

Марьям опять обняла Гульсум и поцеловала:

– Вот только ты говоришь мне приятные вещи, больше никто. Хорошо я выгляжу?

– Супер.

– Я на диете сидела. На вынужденной, правда, денег не было совсем. Три дня только чай пила. Но зато видишь, какой результат. – Марьям покрутилась перед большим зеркалом в коридоре. Повернулась к нему спиной, оглянулась на себя, слегка спустила трусики. – Вот только попа у меня великовата. И ноги.

– Все в твоих силах. По-моему, похудеть – проблем нет. Но если будешь колоться, результат непредсказуем. И вообще загнешься.

– Да ладно, Гуль, хватит, я сама знаю. Пока тебя не было, такая тоска тут.

– Можно подумать, что раньше ты со мной часто общалась. Я же в Москве все время была.

– Да, но тогда как-то не так было. Сейчас все девки как с ума посходили. Многие, кого я знаю, в шахидки собираются. Да, кстати, а ты не собираешься? Ты же в лагере была. Ну-ка рассказывай, чему учили?

– Нет, в шахидки я не собираюсь. Но что надо – сделаю. У них там – общины, куда твоих девушек приглашают. Мне рассказала девушка русская одна. Она тоже в лагере была. Там, кстати, им мужа находят, чтобы дарил им сексуальные радости. Так они и говорят. И наркотиками, кстати, потчуют. Причем смеси самые неожиданные. В общем, зомбируют. Твой Меджид – откуда он?

– Да не знаю я. Он недавно появился. Как-то все само собой произошло, в баре познакомились.

Гульсум разложила еду по тарелкам.

– Слушай, а мне ведь нельзя столько. Я такая стройная, только похудела, – Марьям опустила руки на живот.

– От мяса не толстеют, картошки много не бери, салат ешь, и все будет нормально.

Подруги поели, попили чай. Гульсум рассказала немного о лагере, не вдаваясь в подробности. Марьям слушала, открыв рот, и заявила, что тоже хочет в такой лагерь. Гульсум сказала, чтобы она выкинула это из головы, что это ей совсем не нужно. Впервые за последний месяц Гульсум чувствовала себя по-настоящему хорошо. Переключившись сначала на помощь подруге, а потом на ее дела, она на время забыла о своей тоске. Они сидели на кухне и говорили о всякой ерунде, о том, как Марьям похудела, о том, как стало скучно жить в Гудермесе, что произошло с лучшими их девушками – они стали замкнутыми, необщительными. С Марьям вообще не хотят общаться, считая ее женщиной легкого поведения. Подруги ни разу не коснулись тяжелых воспоминаний о семье Гульсум. Когда решили обсудить свои дальнейшие профессиональные планы – надо было начинать чем-то заниматься, – в кармане Гульсум заверещал спутниковый телефон.

– Ого, знаешь, сколько он стоит?

– Знаю, – кивнула Гульсум, а в трубку серьезно сказала: – Слушаю.

– Это Борис. Встречаемся завтра, у рынка. В 10 утра.

– Хорошо, – сказала Гульсум.

– Все, жду, – и Гульсум услышала гудки.

Марьям смотрела на подругу и ни о чем не спрашивала. Она понимала, что после лагеря у Гульсум будет спецзадание, и не решалась говорить на эту тему. Они распрощались, договорившись встретиться в ближайшие дни. Гульсум, как только освободится, зайдет сама. Гульсум взяла с Марьям слово, что та больше никогда не будет колоться. Марьям с улыбкой сказала:

– Честное пионерское!

19

Дима работал в госпитале почти месяц. Гибель Федорыча выбила его из привычного графика только на один день, предаваться отчаянию ему было некогда, хотя иногда очень хотелось. Работа шла беспрерывно. За всю жизнь он не сделал столько операций, сколько сделал за месяц в Чечне. Теперь он действительно, как и предупреждал его предшественник, стал специалистом на все руки. Он не боялся никаких операций. Принимать роды теперь было для него передышкой между сложными операциями.

Чеченцы его обожали. Доктор Дмитрий прославился на всю Чечню. Со всей округи ему несли подарки – иногда и в денежном эквиваленте. Дима пытался отказываться, но ему намекнули, что отказ, когда тебе от всего сердца дарят подарок, на Востоке воспринимается как большая обида. За пределы госпиталя он выходил в любое время, только старался этого не делать ночью, его узнавали издалека и приветливо обращались, иногда советуясь и не по врачебным делам. Дима побывал в гостях во многих чеченских семьях, хотя удостоиться приглашения русскому человеку в чеченский дом было совсем не просто. Он понимал горе чеченцев и вместе с ними возмущался абсурдности ситуации, абсурдности войны. Он видел, что местные мирные жители, как и русские, не хотели этой войны, и думал о том, почему она все-таки идет.

Однажды он был в гостях у старейшин. И впервые услышал античеченскую точку зрения от представителя старинного тэйпа.

– На этой земле теперь никогда не будет ничего хорошего, – сказал старейшина.

– Почему? – удивился Дима.

– Потому что эта земля проклята, – спокойно ответил старик.

– Проклята кем? – не унимался Дима. Он знал, что, если не задавать вопросов, они распространяться сами не будут – таков менталитет.

– Проклята, потому что, когда Сталин решил выселить нас, мы сдались без борьбы. Вот поэтому чеченская земля проклята Аллахом. Она один раз была предана.

– Но вы ничего не могли сделать против сталинской мощной машины.

– Мы могли погибнуть. Погибнуть на своей земле. А не садиться послушно в поезда, как скот, которого понукают. И тогда бы ничего страшного сейчас здесь не происходило. Да, мы бы погибли, но наши дети, наши внуки остались бы на своей земле. Даже если бы нас всех перебили, все равно сейчас здесь была бы совсем другая жизнь. Мы сами виноваты, народ сам отвечает за свою землю. Ее нельзя отдавать никому.

Дима не был согласен с такой радикальной точкой зрения. Как бы народ здесь жил, если бы Сталин его истребил? А Сталин наверняка, не моргнув глазом, пошел бы на это. У народа тоже есть чувство самосохранения. Но возражать старейшине Дима не стал. Он знал, что это бесполезно, тот своего мнения не переменит. Дима допил свой чай, откланялся, сказав, что ему пора на работу. Старейшина тут же сделал знак дочери, она скрылась за дверью, и через минуту появился молодой человек лет семнадцати.

– Мой внук Саид доставит тебя до места.

На дворе стояла старая «шестерка».

– Да мне тут идти два шага, – пытался возразить Дима.

– Не обижайте, доктор, – просиял юноша. – Я с удовольствием довезу вас.

Только лишние проблемы создают, подумал Дима, наверняка на посту их остановят. Он не ошибся. На первом же посту их остановил солдат и потребовал у водителя документы. Он подозрительно долго смотрел на Саида, и Диме пришлось выйти.

– Это свои, Сережа, – Дима знал всех солдат на всех постах по именам. – Я был у них в гостях, а теперь меня транспортируют в госпиталь.

– Хорошо. – Солдат протянул водителю документы. – Дмитрий Андреевич, я бы посоветовал вам быть поосторожнее и не садиться в чеченские машины. Мало ли что? Слышали, они похитили представителя «Врачей без границ»?

– Слышал, – вздохнул Дима. – Но это другие.

– Что те, что другие…

– Ладно, Сереж, заглядывай.

– Спасибо, – улыбнулся солдат. – Пока больше не беспокоит.

– Ну и слава богу. – Дима вырезал Сергею грыжу, и с тех пор они стали друзьями. Он иногда заходил в госпиталь попить чаю. Дома Сергей был почти Димин сосед – он жил в Люберцах.

Дима вернулся в госпиталь. Он даже не обратил внимания на черный джип, который стоял у входа в операционный модуль. В операционной горел свет. Таня своего главврача не встречала. Значит, шла серьезная операция, и он должен был подключиться немедленно. Он сразу же прошел в операционную. И посмотрел на оперируемого.

Понятно, ранение брюшной полости. Но что уж тут такого серьезного? И почему посторонние в операционной? И вдруг ощутил за спиной дуло автомата.

– Вперед, доктор, за работу, – услышал он сзади голос с кавказским акцентом. – Только теперь он увидел, в каких условиях Самвел и медсестра оперировали. Охранник стоял, держа руки за головой, рядом с ним чеченец лет тридцати держал его на мушке и в то же время старался следить за операцией.

Страха не было. Дима давно устал бояться. Самое большое, что он мог потерять на этой работе и на этой земле, – это свою жизнь. Но после того, что произошло с Федорычем, когда он увидел его останки, он не очень-то и держался за жизнь. Он не был религиозным человеком, но там, куда он попадет после смерти, будет легче, это несомненно, есть там что-нибудь или нет. Поэтому он спокойно взял скальпель. Переглянулся с Самвелом и приступил к операции.

Он понял, что оперировали они боевика, которого привезли такие же, как этот с автоматом, проникли незаметно в госпиталь, парализовали охрану. Когда операция была закончена, Дима сказал:

– Ему нужен покой. Он должен оставаться под наблюдением врача. По крайней мере дня три.

– Значит, ты поедешь с нами, – сказал один из боевиков.

– Это исключено, – помотал головой Дима. – У меня тут больные, беспрерывные операции. Вы можете спокойно его оставить, мы за ним присмотрим, и ему ничего не будет.

– Не рассказывай сказки. Сам знаешь, что это невозможно. Пошли.

Дима стоял не двигаясь.

– Мы знаем тебя, доктор, хорошо знаем. Тебя уважает весь наш народ. Ни один волос не упадет с твоей головы. Мы даем слово. Твои коллеги могут не волноваться, – он посмотрел на Самвела и Таню. – Ты погостишь у нас ровно три дня или сколько понадобится, чтобы вылечить нашего командира, и мы доставим тебя обратно. Никакого выкупа, мы не бандиты, мы воины. Иначе мы положим здесь всех, оставив в живых только тебя, а тебя все равно заберем, жизнь мы тебе сохраним, учитывая, что ты сделал для нашего народа, но всех остальных убьем. Ты хочешь этого?

– Нет, я этого не хочу, – спокойно сказал Дима.

– Значит, едем?

– Значит, едем, – кивнул головой Дима и посмотрел на Таню.

– Дмитрий Андреевич… – Таня смотрела на него, из глаз текли слезы. Она хотела что-то сказать, но волнение не позволило ей.

– Не волнуйся, девушка, ничего с твоим доктором не будет. Мы тоже его любим. Он спас нашего командира. Будет доставлен в целости и сохранности.

И чеченец сделал знак боевику, который держал на мушке охранника.

– Теперь внимание. Если мы увидим хоть одно движение, которое нам не понравится, мы начнем стрелять, сразу же, хоть нам и не хочется этого делать в больнице. Ясно?

Все молчали.

– Ясно? – еще раз повторил вопрос боевик.

– Да, конечно, – вздохнул Дима и обвел взглядом Самвела, Таню и охранника. Его взгляд выразительно требовал: делайте, как он говорит.

– Ясно, – сказал Самвел. Таня с охранником кивнули.

– Вот и хорошо. Возьмите командира на носилки. – Он показал автоматом на Самвела и охранника. Самвел взял носилки, которые были заранее приготовлены по требованию боевика, и взглядом пригласил охранника помочь ему. Они аккуратно переложили раненого чеченца на носилки и понесли к выходу. Их сопровождали Таня, два боевика и Дима.

Стемнело. Командира погрузили в джип на заднее сиденье.

– Пока мы будем отъезжать, я буду держать вашего доктора на мушке. Если за нами последует погоня, вы его больше не увидите, он будет лечить только наших раненых, – сказал боевик, продолжая держать на мушке всех троих: Таню, охранника и Самвела. И передайте своему командованию, чтобы не суетилось. Чтобы не искали нас и не устраивали никаких облав. Я сказал: скоро вернем, значит, так и будет. Все. Садись, доктор, назад, рядом с командиром.

Дима залез в машину. Проверил, удобно ли расположен раненый.

– Все нормально? Болей нет? – спросил он.

– Нет, все хорошо, спасибо, доктор.

Когда они выезжали с территории, Дима с удивлением отметил, что охраны не было. Странно, что он даже не подумал о причине ее отсутствия, когда возвращался, и только сейчас понял.

Рядом с Димой сел чеченец, который следил за охранником. Он достал из кармана черную повязку.

– Извините, доктор, но я должен завязать вам глаза, – сказал боевик.

Дима кивнул. Он не сопротивлялся. Все их действия были логичными. Оставить своего командира они не могли – он тут же стал бы достоянием нашей армии. Дорогу от врача они должны были скрыть, чтобы он потом не рассказал о ней, о том, где находится лагерь боевиков. Все логично. Значит, точно его не убьют. Но что будет дальше? Легкая тревога, не больше, тревога неизвестности. Больше ни о чем Дима не беспокоился. Самое страшное, что может быть, – наша армия пойдет его отбивать (во что, впрочем, верилось с трудом), и в перестрелке он погибнет. Умереть от рук российских солдат ему не хотелось, тем более что один раз он уже с трудом избежал такой смерти.

Боевики о чем-то переговаривались по рации на чеченском языке, но Дима услышал слово «доктор» и понял, что речь шла и о нем тоже. Командир лежал неподалеку от него. Один раз, когда он пошатнулся от резкого виража машины, командир положил руку ему на колено и похлопал. После такого жеста, конечно, расстрелять его не могли. Свой среди чужих, подумал Дима, как бы ему не стать теперь чужим среди своих после этого странного плена.

Дима чувствовал, что машина поднимается высоко в горы. Понятно, в лагерь. Интересно, обратно я пешком пойду или тоже на такси доставят? Как там Самвел без меня справляться будет, с тревогой подумал Дима. Такой поток больных. Вся надежда, что продержат недолго.

«Газик» остановился.

– Выходи, доктор, – услышал Дима. – Повязку можешь снять.

Дима снял черную повязку, вылез из джипа. Было совсем темно. Можно глаза было и не завязывать, все равно бы не понял, куда едем, подумал Дима.

Он был высоко в горах, на плато. Здесь прохладней, чем внизу, воздух холодный, чистый, бодрит. Шалаш, похожий на домик пастуха. В нем горит огонь, наверное, свеча или керосиновая лампа. Неподалеку две брезентовые, довольно большие палатки. В такой может жить человек десять, отметил Дима. Из домика на сигнал джипа выбежали двое мужчин – один среднего возраста, рыжий, но как и все остальные с усами и бородой, другой совсем молодой – и подбежали к машине. На Диму никакого внимания не обратили. За командиром, понял доктор. На носилках вынесли своего вожака. Отнесли в шалаш. Те, что были в машине, скрылись в домике. Джип сразу куда-то уехал, в нем, кроме водителя, никого не было. Потом молодой вышел и позвал Диму: заходи.

Письменный стол, какие были в советские времена в школах, стул. На столе спутниковый телефон и рация. Те двое, что были в машине, и рыжий сидели на полу, на ковре. Жестом рыжий – он здесь после командира старший, понял Дима, – пригласил его сесть рядом. Командир лежал немного в стороне на постели из шкур.

– Где Джамиля? Пусть принесет поесть нам чего-нибудь и водки, люди же с дороги, – сказал рыжий боевик, обращаясь к молодому чеченцу. Тот кивнул и вышел из домика, а через пять минут вернулся с женщиной средних лет, похожей на коренную чеченку, которая несла в руках две сумки.

Она аккуратно разложила на полу скатерть с восточным рисунком, какой бывает на коврах, и вместе с парнем стала вынимать из сумки куски шашлыка, лаваш, лук, зелень. Мясо аккуратно разложила на салфетки по количеству присутствующих, достала полиэтиленовые стаканчики и две бутылки водки. Свое дело она сделала, привстала и робко отошла в сторону, предоставив бутылки открывать мужчинам. Парень быстро отвинтил крышки и налил водку в стаканы.

Рыжий посмотрел на Диму и перевел взгляд на командира: ему можно налить? Дима отрицательно покачал головой. Рыжий кивнул, поднял стакан и протянул его Диме.

– Командир, пьем за твое выздоровление, – сказал рыжий, когда все подняли стаканы. – Доктор говорит, тебе нельзя.

– Вы лучше за доктора выпейте, он меня спас, он, – прохрипел командир, который возлежал неподалеку.

– Сначала за тебя, потом за него, – сказал рыжий и обвел всех взглядом.

О том, чтобы отказываться, Дима даже не думал: Восток – дело тонкое. Мусульмане, а пьют, подумал он. Рыжий хитро смотрел на него, улыбаясь в усы.

– Знаешь, о чем ты подумал? – спросил он. – Я понял. Ты думаешь, доктор, как же вы пьете, если Коран запрещает мусульманам. Я угадал?

– Честно говоря, угадали, – удивился Дима.

– И что ты думаешь по этому поводу? – спросил чеченец, показывая Диме на салфетку с его порцией шашлыка.

– Не знаю, – Дима, не раздумывая, взял рукой кусок мяса, вилок тут не было.

– В Коране говорится только о вине. О водке там не сказано ни слова. Поэтому мы пьем водку, как вы, русские. Хотя вы пьете все, что горит. – Он посмотрел на сидящего рядом с ним чеченца и поднял руку: – Продолжать не надо, Ахмед. – Мужчины засмеялись. Все, кроме Димы.

– Что с командиром, доктор?

Дима спокойно прожевал мясо, он видел, что боевики с нетерпением ждут, когда же он начнет говорить, но он решил вести себя с достоинством. И только когда проглотил, сказал:

– Касательное ранение брюшной полости, внутренние органы не задеты, только мышцы брюшной стенки. – Он увидел, что боевики, слушая его, совершают большие мыслительные усилия, и решил не загружать их терминологией: бесполезно, да и зачем? – Потерял много крови, но теперь все позади, пулю мы вытащили. Теперь он нуждается в наблюдении, три – пять дней. Надо следить, чтобы не развилось воспаление, менять повязки, и все.

– Доктор, мы вас очень просим остаться на это критическое время и вылечить его. Вы согласны?

Дима пожал плечами.

– Я могу возразить?

– Не можете.

– Так что же вы спрашиваете?

Рыжий промолчал.

– Мы много слышали о вас. О вас ходят легенды. Вы лечите независимо от политики, от того, кто перед вами. И у вас золотые руки.

– Клятва Гиппократа, – пожал плечами Дима, – так поступают все врачи.

– К сожалению, не все. Далеко не все, – вздохнул чеченец. – Попадаются и такие, кто сразу сдает. Вот тебе и клятва. Таких, как вы, единицы. Мы отблагодарим вас, когда вы все сделаете.

– Вот этого не надо, – улыбнулся Дима, – как я объясню вашу такую благодарность своему начальству? Деньги я не возьму.

– Как хотите, – нахмурился рыжий. Дима отметил, что он постепенно перешел на вы. – Но без благодарности вы не уедете. Это Кавказ. Пусть она не будет выражена в материальных предметах, в деньгах, но то, что вы сделали, вам очень пригодится в жизни, мы ценим добро.

– Хорошо, договорились, – кивнул Дима.

– Тогда давайте выпьем за вас, чтобы у вас все получилось.

– А если я откажусь?

– Вы не пьющий? Или не хотите пить с нами? – поднял брови рыжий. Говорил только он, видно, у них строгая иерархия. Командир дремал, да если бы и бодрствовал, вряд ли бы стал философствовать. Дима посмотрел на раненого. Рыжий тоже перевел на него глаза. Потом на Диму.

– Все в порядке, он спит, это хорошо, – сказал врач.

– Вы не ответили мне, – рыжий поднял стакан и протянул его Диме. Тот взял.

– Да нет, пьющий я, конечно. Только не в таких количествах и не во время работы.

– А сейчас вам нужно работать? – улыбнулся боевик.

Дима внимательно посмотрел на командира.

– Пока нет, – вздохнул он.

– Ну тогда давайте выпьем и поедим. А потом идите отдыхать. Вам постелили в палатке.

– Я периодически должен буду заходить сюда, – сказал Дима.

– Конечно, обязательно, очень хорошо. Ваше здоровье!

Они чокнулись и выпили. Шашлык был холодным и очень вкусным. Баранина, подумал Дима, свинину они не едят. Хотя кто их разберет, вон как они со спиртным хитро разобрались. В Коране про водку нет, значит, можно. Лицемеры.

С трапезой вскоре было покончено. Третий стакан водки Дима наотрез пить отказался, и заставлять его никто не стал. Он подошел к командиру, поставил ему градусник и вернулся к «столу». Джамиля налила ему зеленого чая, он попил, опять подсел к командиру – все с уважением наблюдали за его действиями, – вытащил градусник, посмотрел. Увидел несколько глаз, обращенных на него.

– Немного повышенная, 37 и 5, но так и должно быть, ничего страшного. Возможно, подержится еще и завтра, послезавтра должна прийти в норму.

Мужчины кивнули.

– Еще чаю? – наконец подал голос тот, кто сидел с Димой в машине и завязывал ему глаза.

– Нет, спасибо, я все. Где можно прилечь?

– Пойдемте, я провожу вас, – встал молодой.

Он повел Диму к палатке. В ней располагались четыре ложа из овечьих шкур. На одной из них была постелена чистая простыня, на ней лежали подушка в белой наволочке и одеяло. Молодой подвел Диму к этой «кровати», она находилась у стенки палатки.

– Отдыхайте, доктор.

– Спасибо. Как тебя зовут?

– Рустам.

– Спасибо, Рустам.

– Отдыхайте.

Рустам вышел, а Дима наконец-то снял халат, рубашку, кроссовки, джинсы, носки и в трусах и майке лег на простыню, которая своей приятной прохладой мгновенно расслабила его напряженное, усталое за день тело. Несмотря на то что находился в плену у боевиков, он не чувствовал ни страха, ни опасности, а поскольку страдал хроническим недосыпанием, только положил голову на подушку и закрыл глаза, как сразу уснул.

Но спал неспокойно. Рано утром он услышал, как приехала машина. Наверное, все тот же джип, подумал врач. Он слышал, как боевики что-то горячо обсуждали на своем языке, слышал слово «доктор», потом вдруг – женский голос безо всякого кавказского акцента, это была явно не Джамиля. Мужчины говорили с женщиной по-русски, при этом старались говорить тише, и Дима не понял, о чем. Но это его не очень-то волновало, он настолько устал, что хотел только отдыхать. Сплю при ярком солнечном свете, подумал он, как в Крыму, хотя здесь совсем не курорт. Ладно, хрен с ними, в кои-то веки хоть посплю. Пока не высплюсь, чеченца смотреть не пойду. Ничего с ним не случится. Рана пустяковая.

Он проснулся, осмотрелся – в палатке никого. Оделся, вышел. С гор открывался великолепный вид. Облака висели совсем невысоко. Он разглядывал горы, ущелья и вспоминал, как был на Крите и ходил там по горам. Здесь горы более живописные, вот только здесь не погуляешь. Сразу пристрелят.

Он обратил внимание на подвешенный у домика умывальник. Подошел к нему, ополоснул лицо водой, увидел рядом лежащее мыло, на гвоздике полотенце, вымыл руки. Надо же, даже зубная паста и щетка в пакетике, новая. Какая забота, это наверняка для меня? а если и не для меня, наплевать, все равно почищу.

Он почистил зубы, отошел в лес завершить утренний туалет, а когда выходил, у умывальника стояла блондинка с распущенными густыми волосами, в джинсах, военной гимнастерке. Стройная, красивая. Вот кто говорил ночью, понял Дима. Девушка умылась и посмотрела на него:

– Здравствуйте, доктор, – кивнула она с улыбкой.

– Здравствуйте, – сказал Дима и пошел к ней. Но она вытерла лицо и тут же прошла во вторую палатку.

Снайпер, что ли, пронеслось у Димы в голове, и он вспомнил о «белых колготках». Фигура точеная, на поясе кобура. Блондинка, русская. Или украинка. Снайперша, кто же еще.

Дима вернулся в палатку, взял саквояж с инструментами и бинтами. Постучал в дверь домика.

– Входите, доктор!

Дима толкнул дверь и увидел рыжего, который сидел на ковре и беседовал о чем-то с командиром. Джамиля вынесла таз с водой – она помогала командиру умываться.

– Садитесь сюда, доктор, вам так будет удобно? – рыжий освободил место возле командира.

– Да, все хорошо. Давайте поменяем повязку.

Дима поменял повязку, померил температуру – нормальная.

– Пока все, еще поменяю два раза сегодня, – сказал он. – Как вы себя чувствуете?

– Нормально, доктор, хорошо, – сказал командир. – Садитесь, кушайте.