Текст книги "Черное солнце"

Автор книги: Юрий Луговской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Он решил полюбоваться местом, в которое попал. Кругом долина, виноградники, а вдалеке, в голубой дымке, Альпы. Они расположены полукругом. Гид говорила им, что Альпы окружают Пьемонт – регион, в котором они живут. Местечко, в котором стоял их дом, называлось Виверона. Почти Верона, как у Шекспира, подумал Саша. А дорога-то, дорога какая клевая в этой деревне, ничего себе сельская местность! Он решил еще покататься и поискать продуктовый магазин. Мини-маркет вскоре показался с удобной для него, правой стороны дороги.

Саша остановил машину, вышел и направился в магазинчик. Приятно удивленный обилием товаров, он купил на завтрак четыре больших йогурта, ветчину, сыр, хлеб, кофе, чай, сок, апельсины, бананы. Подумал и взял две банки пива и бутылку ликера «Бейлис» для девушек. Это был их любимый ликер. Стоил он, правда, здесь так же, как в Москве, но деньги на первое время Саша с собой взял, а скоро им начнут платить за выступления. Отсчитал сумму, улыбнулся кассирше. Погрузил в машину пакеты, сел и почувствовал, что голоден.

Через пять минут был рядом с домом. Пора будить девчонок. Он поднялся наверх, прошел по веранде, посмотрел в окна на девушек, которые и не думали просыпаться. Настя спала, разметавшись на кровати, она широко раскинула руки, в ночной рубашке. Аня завернулась под одеяло. Как ей не жарко в такое пекло? – удивился Саша. С утра уже 20 с лишним градусов!

Перед окном Марии Саша застыл, она лежала поверх одеяла совершенно голая, на животе, раскинув ноги и руки. Саша попробовал балконную дверь. Открыта! Он на цыпочках прошел в комнату Марии, быстро снял с себя все, что на нем было надето: кроссовки, носки, шорты, футболку, трусы и, аккуратно подвинув Машину руку, лег рядом с ней. Она открыла глаза, увидела его и улыбнулась. Он обнял девушку и поцеловал.

– Почему я сплю на одеяле, а не под одеялом? – сонно пробормотала она. – Я замерзла.

– Ну, так залезай под одеяло, а я тебя согрею.

– Нет, лучше согрей меня без одеяла, – сказала Маша.

– С удовольствием, – засмеялся Саша.

Здесь, в незнакомой сказочной стране, в новом симпатичном домике, заниматься любовью было особенно романтично. И хорошо, что первой у меня здесь оказалась Машка, пронеслось у Саши в голове, когда он целовал ее грудь и щекотал соски. Она самая темпераментная и в то же время самая нежная. Я еще ничего не сделал, а она так стонет, что одним только стоном может возбудить так, что забудешь все на свете. Настя – она слишком мягкая. Анька, наоборот, даже как-то слишком агрессивна, уж слишком Кармен. И только рыжая Машка – золотая середина. Клевая девочка, клевая. Странно, как он еще не влюбился в нее по уши? А может, уже влюбился?

С ней, с Машкой, лучше всех, это точно, особенно с утра.

Клуб, где они должны были работать, назывался «Макамбо». Обычный ночной клуб, таких теперь в Москве пруд пруди. Но от московских этот клуб отличался теплом и уютом, все здесь как-то было по-домашнему, безо всякого особого блеска, в то же время все было очень культурно и красиво. Синьор Ринато представил компанию директору клуба и перевел ему, что Саша и девушки – те самые артисты, которые будут показывать у него стрип-шоу на тему «Кармен». Хозяин в ответ слегка удивился. Кармен? Но у них не театр. Клиенты хотят только стриптиза. Это и есть стриптиз, только художественный, рассмеялся Ринато, он знает, что говорит, он видел их группу в Москве. Хозяин синьор Манчини понимающе кивал и все же решил настоять на своем. Хорошо, он согласен, пусть будет художественное стрип-шоу, но только не сразу. Клиенты не любят резко менять свою жизнь. Они любят то, к чему привыкли. Новинками их надо кормить постепенно, выдавать их небольшими порциями. Пусть сначала увидят просто обнаженных русских девушек. Зачем им загружать голову тематикой Мериме? Саша отметил, что хозяин провинциального ночного клуба знает, кто написал «Кармен». В нашем же, российском, даже самом дорогом клубе этим мог похвастаться далеко не каждый его учредитель.

Нет, литературной тематикой им пока не надо дурить голову, мягко убеждал синьор Манчини. Они и так будут счастливы, что к ним приехали русские стриптизерки, счастливы до безумия, это он точно знает, русские, хоть бывают у нас и нечасто, сегодня очень популярны, так вот, достаточно просто стриптиза. А молодой синьор будет любоваться своими красотками – он улыбнулся каждой девушке в отдельности, они ответили слегка растерянными улыбками. Безусловно, ужин в клубе за счет заведения, включая любое спиртное. И 200 евро за вечер.

Ну что ж, первое легкое разочарование, подумал Саша, глядя на чуть загрустивших девушек. Ехали в Милан, попали в итальянскую деревню. Думали поразить их всех своим новым шоу, а им сказали: раздевайтесь и достаточно, Саша – он вообще тут не нужен. На танцующих мужчин жители окружающих деревень смотреть не желают.

– С одной стороны – да, вы можете расстраиваться, предаваться депрессии, но, по-моему, это глупо. – Саша решил развеселить девчонок. В конце концов все было не так уж и плохо. В работе им не отказали. А все блага оставались при них.

– Вот тебе и Италия, вот тебе и Кармен, – грустно затянула Аня.

– Ты что, Анют, целый год репетировала это шоу, а у тебя не принял его худсовет? – Саша начинал злиться. Тоже мне королева балета. – Да мы его за два часа сбацали! Все, между прочим, очень справедливо получается. Это пока еще халтура, сырец, а не шоу, пусть этот итальянец об этом не знает. Мы-то знаем. Сама знаешь, что без работы, без долгой, кропотливой, неспешной работы над номером ничего путного не выходит. Вот и хорошо, что этот Манчини не хочет. К тому же, ты обратила внимание, он сказал – пока? Мужички должны привыкнуть. А потом развернемся. За это время как раз усовершенствуем танец. Что, разве я не прав? – Саша посмотрел в глаза Маше, потом Насте, ища у них поддержки.

– Да все правильно, прекрати, Анька! – сказала Настя. – Все нормально. Двести евро за вечер – поди плохо, у нас, если помнишь, ты пятьдесят баксов получала. Плюс кормят и поят. А живем мы как? Как королевы. В горах, на природе. Да что тебе еще надо? Перестань!

– Да она давно перестала, – Маша подошла к Ане, обняла и поцеловала ее. Та улыбнулась.

– Да ладно, я что? Я ничего, лишь бы всем было хорошо. Нам хорошо? – она улыбнулась своей очаровательной улыбкой и потрясла черными волосами. Так она делала, когда у нее было очень хорошее настроение.

– Нам – супер! – сказала Настя и подняла бокал. – Давайте выпьем за нашего единственного мужчину.

Все радостно чокнулись. Саша скромно заулыбался.

– Ну, пока – единственного. Это, наверное, ненадолго.

– Перестань, Шурик, ни один итальяшка с тобой не сравнится, – сказала Настя. Александр посмотрел в глаза Марии, она подмигнула: да, Настя права, ты наш единственный и неповторимый.

– Ну что ж, ловлю на слове, – засмеялся Саша, – особенно не увлекайтесь, – он постучал по бокалу пальцем, – завтра мы работаем.

– А сегодня, что будем делать сегодня? – спросила Аня.

– Сегодня нас приглашают на экскурсию по ночному Турину. По злачным заведениям, – сообщил Саша программу.

– Да много ли тут злачных заведений? Турин – городок-то маленький, – сказала Настя и прикурила от протянутой Сашей зажигалки.

– Не скажи. Тут может быть все что угодно, и, кстати, когда будем одни, вести себя надо очень аккуратно. Италия… – задумчиво произнес Саша, глядя на двух крупных мужчин за соседним столиком, не сводящих глаз с девушек, особенно с Насти.

Экскурсия по Турину была интересной, но довольно утомительной. Синьор Ринато заводил их в различные ночные заведения, знакомил со своими друзьями-хозяевами. С каждым из них они выпивали. Саша отметил, что итальянцы, как и все остальные иностранцы, пьют значительно меньше русских, и никто не заставляет пить до дна. Но пригубить с каждым надо было обязательно. Вино же было настолько вкусным, что просто пригубить его ни Саша, ни девушки не могли. Они еще не привыкли, что вино у них в ежедневном рационе, и поэтому пили его в эту ночь, как и в предыдущую, не думая о том, сколько процентов чистого спирта в количестве выпитого ими волшебного напитка. В конце экскурсии в одном из стриптиз-клубов они пили кофейный ликер, потом вишневый, потом популярный в России во времена перестройки «Амаретто».

Вкус миндаля еще оставался во рту, когда они наконец вернулись к себе в Виверону. Войдя в коттедж, сразу же распрощались до утра и условились, что на этот раз завтрак будут готовить девушки. Теперь их очередь подавать кофе в постель.

На этом, усталые, разошлись по своим комнатам. Саша принял душ и, покурив на веранде, улегся в постель. Через десять минут его разбудили горячие губы, которые ласкали его грудь, соски, сначала один, потом другой, потом целовали его в живот, потом ниже. Усталость сняло как рукой, он возбудился очень сильно. Саша протянул руку и погладил девушку по голове. Волосы жесткие, длинные, слегка вьются. Они приятно щекочут его живот. Анька. Надо же, а утром, когда он был с Машкой, он думал, что теперь будет спать только с ней. Но вот пришла Кармен, и лучше ее в постели нет никого. Ее темперамент, ее резкие порывистые движения, ее стоны, даже не стоны, а крики – все это возбуждало, волновало. Машка с Настей наверняка слышали, как она кричит, весело подумал Саша, перевернув Кармен на спину и обняв ее ноги своими ногами – в такой позе оргазм переживался гораздо острее, хоть и наступал чуть раньше обычного. Но брюнетка была давно готова, и они вместе под ее крики и его рычание испытали чувственный восторг и, улетев в страну вечного кайфа и наслаждения, ослабли, раскинувшись на кровати. Аня положила голову ему на грудь, и они тут же заснули.

Он проснулся оттого, что Аня встала и пошла к окну. Она обернулась, увидела, что он смотрит на нее, подошла к кровати, наклонилась. Они поцеловались, и она направилась к балконной двери. Пожалуй, у Аньки из всех трех фигура самая красивая, подумал Саша, глядя на ее длинные ноги. Дверью в этом доме, похоже, пользоваться никто не собирается, да и зачем, когда есть общий балкон? Он помахал девушке рукой, встал с кровати, прошел в ванную, ополоснулся под душем, стараясь не мочить голову, вытерся и с разбега бросился на кровать. Надо же, за два дня ни разу не вспомнил ни о Москве, ни о братьях, ни о родителях. Завтра обязательно позвоню, подумал он и сразу заснул.

17

Павел спустился в метро «Кропоткинская». Он возвращался из института имени Сербского. Наблюдение за людьми, которые подозревались в терроризме, только укрепило его основные мысли по поводу фанатизма. Ему особенно повезло, что удалось понаблюдать, как Евгений Сосновский, его однокурсник, который и сделал ему пропуск в этот закрытый институт, работал с женщиной, подозреваемой в подготовке террористического акта. Лет тридцати на вид, красивая и умная чеченка, она вела себя как настоящая убежденная фанатичка. Жесткий блеск глаз. Резкие отрывистые фразы, полное отсутствие реакции на юмор, при этом видно, что юмор она вполне понимает, нежелание участвовать в любых дискуссиях, не реагирует, если ее слегка задеть, подшутить над ней.

Павел не заметил, как доехал до «Бабушкинской», он даже не помнил, как сделал пересадку на «Чистых прудах» – настолько его мысли были погружены в тему. Его толкали, ему делали замечания. Он не реагировал, он думал о следующей главе, которую начнет сразу же, как только придет домой.

Специфика женского фанатизма кроется в женской психологии. Женщины живут интуицией. Они гораздо лучше ориентируются в запахах, имеют более тонкий музыкальный слух и вдвое чаще подвержены депрессии. Однако пациентами психиатрических клиник вдвое чаще становятся мужчины. Женский алкоголизм практически не поддается лечению (главным образом потому, что фермент, отвечающий за вывод алкоголя из организма, у них менее активен). Женщинам легче даются иностранные языки, они задают вдвое больше вопросов, чем мужчины, и в пять раз чаще употребляют слова «вероятно» и «возможно». Женщины легче переносят стресс, так как их организм выделяет меньше адреналина и менее подвержен скачкам артериального давления. Если чуть-чуть сгладить углы, получится портрет идеального разведчика.

Для мужчины сверхценная идея становится жизнеполагающей скорее по рациональным механизмам (убежденности в ее правоте, логически подтвержденной). Для женщины очевидны чувства гнева, протеста, патриотизма, национальной гордости, материнства и т. д. Эти чувства порождают слепую месть, религиозный фанатизм, экстремизм и пр. Если мужчину можно со временем логически переубедить, заставить задуматься о верности идеи, то с женщиной дело обстоит гораздо сложнее – с одной стороны, странная логика или ее отсутствие, с другой – очень сильный, вязкий, некоррегируемый аффект на всех психических уровнях. Аффект, со временем приобретающий характер рефлекса, вытравить который невозможно. И здесь психоанализ бессилен. Фанатизм «не лечится» ни одним из известных психологии способов. Воздействие силой, унижением может только обострить чувство фанатизма у женщины. Поэтому надо воздействовать на аффект еще более сильным аффектом.

Вот одна из главных идей моей работы, подумал Павел, какое счастье, что я до этого додумался!

Клин надо вышибать клином. Скажем, на животном уровне чувство материнства может перевернуть мировоззрение женщины (в случае рождения ребенка маниакальный аффект смягчается, в случае смерти – усиливается). Сильная влюбленность женщины может довести даже самый стойкий аффект до уровня нейтрального. Вот только шанс на влюбленность у фанатично настроенной личности крайне низок (из-за подавления либидо более сильным чувством агрессии). Однако на свете ничего невозможного нет.

Фромм говорил, что в психике каждого человека заложены две тенденции: любовь к жизни и любовь к смерти. Когда человек утрачивает интерес к жизни, торжествует интерес к смерти. У фанатиков он достигает очень высокого уровня. Американский психолог X. Точ писал о людях, которые выбирают любовь к смерти, а значит – насилие: «Для этих персон широкий набор ситуаций интерпретируется как оправдывающий агрессивные реакции. Склонные к насилию люди не просто поддерживают насилие как доктрину или философию, но пытаются рассматривать мир в насильственных терминах и реагировать на него соответственно».

Женщины среди категории этих людей составляют немалую долю, а как показывают последние события, они являются неотъемлемыми персонажами террористических актов. Женщины прежде всего образованные, это подчеркивал еще Д. Шварц, более склонны к активному отчуждению и готовы приветствовать насильственные изменения. В немалой степени это связано с их повышенной эмоциональностью, их склонностью к экзальтации, аффектам. В Исполкоме Народной воли из 29 человек 9 были женщины («а тот Перовской не дал всласть поспать…»). В левоэкстремистской «Красной армии Японии», отличавшейся особой жестокостью, было немало женщин. В руководстве немецкой «Р.А.Ф.» – Фракции Красной Армии – женщины тоже играли влиятельную роль (Гудрун Энслин, Ульрика Майнхоф).

Гудрун Энслин отреагировала на убийство одним из полицейских студента-теолога в 1967 году во время разгона студенческой демонстрации в Западном Берлине следующим образом. Она кричала: «Это фашистское государство, готовое убить всех нас, это поколение Освенцима, с которым словесные споры бесполезны». Спустя некоторое время она подожгла универсам во Франкфурте-на-Майне, а немного позже стала одним из организаторов и вдохновителем «группы Баадера-Майнхоф».

Все женщины-террористки – люди неустойчивые, неустроенные, неблагополучные. Они выросли в семьях, где нет одного из родителей, либо они стали сиротами. Активистка «Народной воли» Софья Перовская ушла из дома в юности после разрыва матери с отцом. Ульрика Майнхоф была дочерью известного искусствоведа, но рано осиротела, и ее воспитывала ближайшая подруга матери, известная педагог и пацифистка, одинокая женщина феминистских убеждений.

Любовь к смерти, которую, по Фромму, выбирают женщины-террористки вкупе с их ущербностью, неустроенностью или событием, которое вызывает аффект смещения от интереса к жизни к интересу к смерти, и рождают женщин-камикадзе.

Павел задумался. Феномен камикадзе… Неплохо бы его немного раскрыть. Первое, что приходило в голову, это был подвиг Гастелло. Да, наш летчик, Герой Советского Союза Николай Гастелло и стал первым камикадзе. В 1941 году он направил горящий самолет на колонну немецких танков. Подхватили его инициативу во время Второй мировой войны японские летчики. Их самолеты строились специально для этой цели. Они были оснащены взрывчатками. Камикадзе успешно топили корабли Американского военного флота. Так термин стал применяться вскоре ко всем террористам-смертникам.

Чтобы стать успешным камикадзе, террорист в первую очередь должен преодолеть страх смерти, присущий человеку изначально. Как это сделать? Тут на помощь террористу приходят либо идеи (например, религиозная), либо эмоциональное состояние (экстаз, кураж), либо чувства (например, ненависть, связанная с местью за убитых родителей или возлюбленного).

Для нашего времени характерен исламский терроризм. Исламский камикадзе испытывает целый комплекс состояний. Движение «Хамаз» учит своих последователей: «Аллах велик, и ты – острие его меча. Смерть за Аллаха – дорога в рай.» А что ожидает их в раю, за что они приносят такие жертвы?

Оказывается, есть за что. В раю – роскошная еда и напитки вкуснее самого дивного шербета, как говорил старик Хоттабыч, и, что самое интересное, мужнину ожидают в раю ровно 70 девственниц, с которыми он получит невиданные сексуальные наслаждения. Вот почему некоторых террористов находят с обвязанными членами – тряпка вокруг полового органа закреплена проволокой. Это камикадзе делает для того, чтобы во время теракта он от перевозбуждения не потерял сперму, а сохранил ее для семидесяти прекрасных девственниц в раю. Так что все довольно расчетливо, все далеко не бескорыстно, смерть становится платой за гарем и яства.

А женщины? Их что, тоже ждут семьдесят мужчин? Да и надо ли столько одной мусульманке? Нет, ни про каких мужчин «Хамаз» не говорит. Выходит, о женщинах не так заботятся на небесах, как о представителях сильного пола. Даже в раю они, похоже, будут трудиться. Почему же тогда они идут на смерть? Не всегда для того, чтобы оказаться в раю. Они не так рациональны, как мужчины. Инстинкт смерти, по Фрейду и Фромму, становится их главной заповедью, когда нет любви к жизни. Сверхидея заполняет собой всю жизнь, сублимирует отсутствие любви и материнства и открывает дорогу к теракту. Он становится главным смыслом жизни, а что будет потом – это не так важно. Тем более что потом, и образованные женщины это понимают, у них скорее всего ничего не будет. Террористический акт становится ярким фактом их жизни, ярким событием, верхушкой жизненного айсберга. А чтобы на этот айсберг было легче влезть и еще какое-то, пусть самое ничтожное время на нем постоять, подводится идеологическая, религиозная, эмоциональная база.

Павел посмотрел на часы. Странно – давно пора прийти Олигарху. Что-то на него не похоже, обычно он пунктуален. В ответ на его мысли раздался телефонный звонок. Неужели не сможет? Вот это будет приятный подарок судьбы. Павлу сегодня как никогда не хотелось копаться в больном подсознании Сергея.

– Здравствуйте, Павел. Это Сергей Кудрявцев.

– Здравствуйте, Сергей.

– Извините, что не предупредил раньше, у меня не было такой возможности, когда я расскажу вам, вы поймете почему. Знаете, я не смогу сегодня прийти на сеанс, я не в Москве. Но ваши предписания стараюсь выполнять.

– Если есть минута, скажите, какие предписания и как вы их поняли.

– Да могу рассказать, тем более что сейчас отдыхаю, лечу в самолете.

– В самолете можно пользоваться мобильной связью? – удивился Павел.

– Здесь все можно… Ну ладно, я что хотел сказать. Мне тут предложили поразвлечься. Одна фирма устраивает экстремальные развлечения для богатых. Так вот, я три дня провел на Ярославском вокзале.

– В качестве кого? – Павел догадывался, о чем говорит бизнесмен.

– В качестве бомжа, – сказал Сергей, ожидая, какая последует реакция психолога. Но, не услышав в ответ возгласов восхищения, он продолжил: – Меня переодели в лохмотья и посадили в бомжовый гадюшник на вокзале. И все, и бросили. Таково было условие контракта, который у них, кстати, недешево стоит, гораздо дороже, чем консультации у вас.

Шурик прав, с такими надо повышать цену, так только уважать больше будут, подумал Павел. Сергей рассказывал взахлеб:

– По условию контракта они должны были забрать меня только через три дня и не оказывать никакой помощи. А там, у бомжей, свои законы, и довольно жесткие. Вокзал – место «престижное», там живут самые сильные. А я еще новичок к тому же. Вот и началась борьба за выживание. Этот опыт дал мне больше, чем участие в разборках с бандитами. И он, поверьте, был не менее трудным.

– Ну, и чем все закончилось? Надеюсь, удачно?

– Да все в порядке, в нужное время за мной приехали. Но сейчас я вот думаю, может, я потому таким смелым и наглым был, что знал, что это не навсегда? Вы как думаете?

– Думаю, что нет. То, что человек делает в данный момент времени, – это всего лишь то, что он способен сделать именно в этот момент времени. Вы были способны, значит, поступили бы так и при других, еще более сложных обстоятельствах. Так что все в порядке. Другой вопрос – зачем вы это делали? Вы его себе задавали, Сергей?

– Задавал. Еще как задавал. Все за тем же. Все то же, о чем вы говорили. Апатия и желание ее разбить острыми ощущениями.

– Но мы же говорили с вами о том, что это наркотик, который требует все новых и новых, и еще больших, чем раньше, доз.

– Да, я все это понимаю, Павел. Но вы слишком многого от меня хотите сразу. Теперь, по крайней мере употребляя этот наркотик, я сознаю, что делаю. Сразу вот так взять и отказаться от него, после того как много лет употреблял, я не могу.

– А чего вы боитесь? Что изменится, если вы откажетесь?

– Как – что изменится? Как и с обычными наркотиками – начнется жуткая ломка.

– Вы ее боитесь?

– Боюсь.

– Но она все равно будет, рано и поздно пережить ее придется.

– Я понимаю. Но сначала я все-таки должен дойти до предела. Я еще не все испытал. Вот когда меня уже ничего не будет забирать, тогда я и начну завязывать.

– Тогда будет еще сложнее.

– Почему?

– Вы окажетесь в более запущенной стадии. И лечение станет более болезненным.

– Вы так думаете, Павел?

– Я знаю.

– Понятно. И все же после тех дней на вокзале мне так легко дышать. Я ведь был там на грани жизни и смерти. Ходил по лезвию ножа.

– А сейчас куда вы летите, если, конечно, это не профессиональная тайна?

– Да какие там тайны, нет. У меня есть кое-какие дела в Сибири, но вначале тоже – небольшой аттракцион. Мне обещали устроить по пути в Новосибирск ЧП. Клялись и божились, что будет очень опасно, все будет совершенно непредсказуемо.

– Будьте осторожны, Сергей.

– Спасибо.

– С парашютом прыгать умеете?

– Да, у меня более пятисот прыжков. Когда перестало щекотать нервы, бросил. Но я надеюсь, что они придумают что-то более экстремальное, чем катапультирование с парашютом. Хотя подо мной тайга.

– Понятно.

– Ну ладно, не буду вас больше загружать. Вернусь – расскажу. Назначаем, как обычно, на вторник?

– Как обычно.

– До свидания, Павел. Благодаря общению с вами я начал более осмысленно жить. Иногда я чувствую, что жизнь интересна, и вовсе не в такие моменты, как сейчас, когда предстоит приключение. Сейчас как раз – пустота.

– Всего доброго, Сергей. Берегите себя.

– Всего доброго. – Кудрявцев нажал на кнопку отбоя. Павел положил трубку.

Неожиданно освободился вечер. Но садиться писать больше не хотелось. С женским фанатизмом он почти расправился, во всяком случае, основные тезисы этого раздела определились. Осталось более детально коснуться некоторых его проявлений. Но интересно, проявления женского фанатизма разве случаются только у террористок? А в обычной жизни их разве нет? Если встречаются у шахидок, значит, должны проявляться в той или иной степени у всех женщин. Будем наблюдать. Сегодня для этого вечер благоприятный – Катька обещала прийти, потому что ей надо было с ним поговорить. Павел догадывался, о чем будет разговор. Если она сказала «поговорить», ничего хорошего не жди – скорее всего собралась в который раз выяснять отношения.

Катя хотела как можно скорее выйти замуж. Она так иногда и говорила: «Остро хочется замуж». Павел смеялся. Но ее можно было понять, и он понимал. Ей исполнилось 33 года, и она наверняка считает, что если не выйдет замуж за Павла, то уже может не выйти ни за кого никогда.

Они жили два года гражданским браком. Что изменится от того, что они распишутся? – часто говорил он ей. Хотя прекрасно знал, что изменится многое. Человек состоит из мелочей и условностей. Из ритуалов. Свадьба, штамп в паспорте, кольца – как раз и есть те самые ритуалы и мелочи, из которых складывается жизнь. Одно дело гражданский брак, другое – мы муж и жена. Да, это больше для окружающих. Но ведь и живем мы в мире социальном, где условности – порой самое главное. Павел все это прекрасно понимал. Он любил Катю, и в принципе пойти в загс не составляло для него такого уж большого труда.

И все же он с этим не спешил. Он всего три года как развелся со своей первой женой и наслаждался полной независимостью. Ему нравилось приходить домой и не звонить перед этим, вставать с постели, когда ему хочется, а не когда детям нужно идти в школу, никому ничего не объяснять.

Как хорошо проснуться одному

в своем уютном холостяцком флэте

и знать, что ты не должен никому

давать отчеты, никому на свете.

Как хорошо с приятелем вдвоем

Сидеть и пить простой шотландский виски

И, улыбаясь, вспоминать о том,

Что с этой дамой вы когда-то были близки… —

с удовольствием напевал он песню Вертинского, которая стала его девизом.

Когда было настроение, они по несколько дней жили с Катей. Когда утомляли друг друга, легко расставались хоть на неделю. Катя к этому относилась по крайней мере внешне спокойно. А как она еще могла относиться? Что она еще могла сказать?

А если они поженятся? Как ни посмотри, прав у нее станет больше. Он впустит ее окончательно в свою жизнь, на свою территорию – и физическую, и в какой-то степени душевную. Нет, к этому он пока не готов.

Зато она готова. И, кажется, переходит в наступление. Возможно, сегодня она пустит в бой свою тяжелую артиллерию. Или жениться, или расходиться, совсем. Скажет, что надоела эта неопределенность, тягомотина.

Как должен вести себя он, Павел? Ему необходимо настроить себя так, чтобы ничто не выдавало его эмоциональности. Конечно, она нужна ему, и он не хочет, даже мысли не допускает о том, чтобы расстаться с ней. Он не представляет сейчас свою жизнь без нее. Но она об этом знать не должна. Пусть она думает, что он проживет и без нее. Ну, если не хорошо, то по крайней мере как-нибудь проживет, справится. «С женщинами надо крепко сидеть на себе», – говорил Ницше. То же и Шопенгауэр, он советовал давать женщинам понять, что легко можешь обойтись и без них. Когда они это чувствуют, они начинают мужчину любить и от него зависеть. Одним словом, надо быть внутренне совершенно свободным. И если не получается внутренне, демонстрировать это хотя бы внешне. Он психолог, в его арсенале куча различных имиджевых техник, методик, и уж он постарается. «Семейная жизнь – не место для искренности, а поле для дипломатии», – сказал Оскар Уайльд. Сам при этом, правда, был гомосексуалистом и в семейной жизни несчастливым, но мысль от этого не становится менее ценной.

Ну, где там она? Уже восемь. Павел закурил «Кэптэн Блек», взял с полки книжку по медитации, нервно затушил сигарету. Когда же все-таки он бросит, разве это совместимо – дзенские медитации и курение? Он подошел к окну, сделал три глубоких вдоха и выдоха, лег на диван, закрыл глаза и стал представлять себе разговор с Катей, конструируя свою позицию.

Его медитацию прервал звонок в дверь. Когда он открывал ей, он чувствовал себя уверенным, спокойным, на все сто процентов готовым к неприятному разговору. Но к его легкому разочарованию, это он критически за собой заметил (готовился-то к бою, к ссоре, а получилась сплошная любовь), Катя пришла веселая, даже слегка возбужденная. Она сказала, что это на нее действует весна, приготовила вкусный ужин, они сели за стол, обсуждая роман, который она переводит. После ужина Катя сказала, что они должны обязательно посмотреть новый фильм Ларса фон Триера. Кассету она купила, включила видик, и Павел, погрузившись в психологические коллизии провинциального датского городка, забыл и о своей медитации, и о разговоре, к которому он готовился. Оказалось, что никто и не собирается его с ним вести, о том, что хотела «поговорить», Катя, казалось, забыла. После просмотра они зажгли ароматическую палочку, поставили диск Тома Уэйтса и стали пить жасминовый чай. Секс в эту ночь отличался особой нежностью, и когда они заснули в объятиях друг друга, обоим снились чувственные сны. Они просыпались и вновь занимались любовью.

Утром Кате в издательство спешить было не нужно, и опять с утра они долго обнимались, и их движения были более энергичными, чем ночью. Потом еще около часа они спали, потом встала сначала Катя и прошла в ванную. Когда она вышла, под душ пошел Павел и слышал, как Катя мелет кофе и жарит яичницу. Катя была в махровом халате Павла, он вышел из ванной в трусах. Подошел к Кате сзади, тут же развязал пояс халата и обнял ее.

– Яичница сгорит, давай поедим, – сказала она, преодолев в себе желание сбросить халат и тут же, на кухне, отдаться своему мужчине.

Павел в данный момент больше хотел Катю, чем яичницу, но он решил подавить одно желание ради исполнения другого, пусть и не такого сильного (хотя от яичницы исходил волшебный аромат), но социально в данный момент более приемлемого. Хотя кто знает, что было более приемлемо в этой ситуации – Катя-то тоже больше хотела опять заняться сексом и готова ради этого была пожертвовать немедленным завтраком. Но любовники решили, что секс от них никуда не убежит, а яичница может сгореть, и это серьезно. Они сели за стол.

Как только с яичницей было покончено, а кофе разлит по чашкам, раздался междугородный звонок. Саша звонил из Италии и сообщал, что у него все в порядке и что он живет в раю. Павел пожелал ему дальнейшего райского ощущения жизни, вкратце рассказал о том, что происходит в Москве, что нового дома (все в порядке, отсутствие новостей – тоже хорошая новость), что Димка звонил из Гудермеса, он жив и здоров. Когда Павел повесил трубку, он подумал о Димке. Если Шурик в раю, то их младший брат Дима скорее всего на одном из кругов ада. Где же пребывает Павел? Наверное, в чистилище. Что ж, не самое плохое место. Главное – чувствовать себя не посторонним, а хозяином.