Текст книги "Время Лохов (СИ)"

Автор книги: Юрий Безрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Мать, конечно, меня жалеет, потому что сильно любит. Жалеет больше о том, что я остался один, а не потому, что от меня ушла Лида.

Мама никогда не считала Лиду моей второй половиной. “Вы совершенно разные, – как-то обмолвилась она. – Тебе будет с ней трудно”. Сказала один раз, больше не повторялась, во всём и всегда предоставляя мне право выбора. Я был ей за это благодарен.

Третьего вечером позвонил Литвин, мой бывший одногруппник. Поначалу Литвин работал на том же заводе, что и я, от мастера дошел до зам. начальника цеха. А год назад неожиданно уволился и каким-то образом оказался в частной фирме по сбыту угля. Не прошло и года, как он приобрел четырехкомнатную квартиру, приоделся, перестал смахивать на загнанную лошадь. Тут же резко выпятились его старые, отошедшие на второй план от неустроенной жизни неприглядные черты характера: чванство, барство, манерность. Я и в институте из-за этого не стал близко с ним сходиться. Так, общались как земляки, погодки и одногруппники. Первый курс вообще стягивает земляков вместе, но потом всяк ищет себе друга по уму, по нраву, по сердцу, по интересам. Ни в одной из этих сфер точек соприкосновения с Литвиным я не нашел, поэтому продолжал и дальше общаться с ним и в институте и после как с добрым приятелем.

Так получилось, что в городе оказались еще два наших одногруппника: Мишка Сигаев и Валерка Карпюк, и им Серега телефонировал, так, мол, и так, фирма перебралась в Донецк, меня забирают с собой. По этому поводу, собственно, и вечеринка.

– На следующий день, часов в пять вечера приходите к моим родителям на Космонавтов, посидим, попьем коньячку, распишем по старой памяти “пулю”…

Отказаться неудобно. Ну, хочется человеку уйти красиво, блеснуть, так сказать, своей удачей: завидуйте, мол, хлопцы, какой я птахой становлюсь: высокого полета! Но это его личное дело. “Мы и сами не святые, – думал я, – и тоже, наверное, так бы выпендрились, да вот никто нас к себе не зовет…”

– Хорошо, – сказал я Литвину, – приду. Какой там номер дома?

– Седьмой.

– Найду. Спасибо, что позвонил, – чисто из вежливости поблагодарил я его: к людям, я считал, иногда надо относиться со снисхождением.

Чуть позже позвонил и Сигаев.

– Зайдешь ко мне по дороге? – спросил.

– Без проблем, – сказал я: все равно попутно.

Район, где жили родители Литвина, нам был совсем не известен: тут располагалась масса частных домов, теряющихся в полумраке проулков и закоулков, но Литвин немного нас сориентировал: от санстанции по дороге вниз, миновать две улицы, на третьей повернуть направо и снова вниз, потом налево первый поворот. Он-то как раз и упирается в калитку двора его родителей. Номер приколочен на заборе. Семерка – вгляделись я и Сигаев поближе. Значит, здесь. Звонок рядом. Хорошо, хоть не пришлось тарабанить.

Сигаев позвонил. Вскоре в тамбурке зажегся свет, и после характерного лязга дверного замка дверь дома отворилась и в отворе показалась знакомая дынеобразная голова Литвина.

– Сережка, это мы! – закричал Сигаев через калитку, не зная, заперта она или нет.

– Там открыто, – крикнул Литвин в ответ, но Сигаев, опасаясь быть укушенным, переспросил, нет ли у него собаки, и убедившись, что собака надежно затворена, открыл, наконец, калитку, и мы с ним прошли во двор. Пожав руки, Литвин пропустил нас вперед.

– Валера уже здесь, – сказал он, закрывая за нами дверь.

– А предки? – спросил я, потому что совсем не знал их.

– Они в гостях, но раньше одиннадцати не вернутся, не волнуйтесь: они все понимают и сами не захотели нам мешать.

Мы с Сигаевым переступили через высокий порог прихожей и стали раздеваться.

Из смежной комнаты выглянул Карпюк.

– Салют! – бросил.

– Салют!

Мы с ним тоже обменялись рукопожатиями. С Карпюком я первые два курса жил в одной комнате, вместе мы съели не один пуд соли. Бывало, и боролись, и дулись один на одного по пустякам, но никогда не рвали отношений. И до сих пор, хотя Карпюк и стал каким-то маленьким начальничком одной из городских коммунальных служб, всегда при встрече радовался мне как старому доброму другу. По-человечески, искренне, без лицемерия, не отворачиваясь на улице. Иногда Карпюк, когда мог, в рамках своих полномочий выручал. Мы разговорились. Не виделись, наверное, с полгода. За разговорами перебрались за стол. Коньячок, водочка, сухая колбаска, зеленые огурцы и помидоры, бутерброды со сливочным маслом и красной икрой. Литвин, видно, решил попрощаться с нами по-барски – Бог ему судья. Нам-то чего, обывателям: дай только повод встретиться, выпить да поговорить, вспомнить сладкие денечки юности…

Рюмашка язык развязывает быстро, мы пошли бередить прошлое, чудачества свои да чудаков знакомых перебирать. Много разного в памяти отпечаталось, запечатлелось и смешного, и грустного.

Все со мной согласились, что теперь совсем другие требования, теперь и медалисты с трудом в институт могут пробиться, их отсеивают, как хотят, почти всё на взятках держится.

– Да сейчас скажи кому, что я три раза в сессию математику пересдавал – не поверят! – воскликнул Карпюк. – А были феномены, как, скажем, Выжегов, которые и по пять раз кряду за хвостовками бегали.

– Давайте и за их здоровье выпьем, – предложил Литвин.

Чокнулись, выпили, стали закусывать. Сигаев поинтересовался, как Литвину удалось выбраться в Донецк. Надо сказать, все мы в разные годы мечтали вырваться отсюда, кто в Харьков, кто в Киев, но после внезапно накатившей перестройки планы многих из нас рухнули: неожиданно резко выросли цены на обмен, подорожала жизнь, обесценились деньги, окончательно развалился Союз…

Литвин ухмыльнулся:

– Учиться надо, – и снова поднял рюмку. – Давайте лучше выпьем за будущее, – сказал, как бы оставляя за собой право на тайну.

От неприкрытого снобизма Литвина меня покоробило: кого он из себя изображает? Ведь и дураку понятно, что Литвин ничуть не лучше их, ему просто подфартило. Сейчас. Завтра фортуна может повернуться к нему другим местом. Стоит ли кичиться по этому поводу и строить из себя баловня судьбы?

Но Литвин, видно, думал иначе и считал нас, своих приятелей, если не неудачниками, то уж невезучими точно.

– Выпьем за то, чтобы и вам когда-нибудь так же повезло, – быстро проговорил он, пока не все еще опрокинули рюмки.

Когда тебе желают хорошего, отвечать нужно тем же. Тост поддержали все и выпили.

– Может, “пулю” распишем как раньше? – предложил Литвин.

– Почему нет, – все согласились с ним.

– Только не на деньги, – бросил Сигаев. – На деньги я всегда пролетаю.

– Я тоже не при деньгах, – поддержал его Карпюк.

– Как пожелаете, – сказал Литвин, выуживая из комода заранее приготовленную колоду. – “Ленинградку”, до двадцати. На вечер должно хватить.

Уселись вокруг небольшого журнального столика. Обговаривать условия игры не стали: мы всегда играли по одним и тем же правилам. Карты раскинул Карпюк.

– Шесть виней, – тут же объявил Литвин, сидящий по левую руку от Карпюка.

– Пас, – сказал Сигаев.

– Шесть бубей, – я решил побороться за прикуп. Четыре у меня были, червовый туз с маленькой, туз треф.

– Пожалуй, объявлю семерную, – Литвин пошел дальше.

– Играй, – не стал я больше торговаться, не уверенный в удаче. Литвин раскрыл прикуп. Интуиция меня не подвела: карта в прикупе была не моей ни в масти, ни в ранге (знал бы прикуп, жил бы в Сочи). А вот за висты я был готов потягаться, тем более Сигаев и тут пасовал.

После подтверждения Литвиным объявленной игры, я лег “всветлую”, разложил перед собой свой ряд и ряд Сигаева и сразу же заметил уязвимые места противника. Первые четыре взятки он возьмет безболезненно, а дальше вынужден будет отдать ход и попытаться сыграть на третью даму. Но меня не проведешь, я тертый калач, не взять Литвину задуманных взяток, и хорошо, если он уйдет без одной, может случиться, и без двух.

“Не всегда вам, оказывается, фартит, уважаемый Сергей Сергеевич, – упивался я проигрышем Литвина. – Может, эта игра опустит вас на грешную землю?”

Первая запись Литвину в гору. Раздали заново. Серьезной карты ни у кого не оказалось, разыграли пасы. На следующей раздаче Карпюк сыграл шестерную, но дальше карта повалила то Литвину, то мне, и вскоре игра четверых превратилась в игру двоих. Литвин проигрывать не любил, стал злиться. Я, наоборот, словно подпитывался злостью соперника. Игра превращалась в кошмар. Литвин стал себя плохо контролировать, Я воспользовался этим и снова сорвал его игру. В конце концов я взял верх, дошел до двадцати и “закрыл” почти всех. Сегодня был мой триумфальный день.

– Хочу выпить, – поднялся со своего стула Литвин, пока Карпюк подсчитывал результаты игры. – Пошлите уже за стол, здесь и так все ясно.

Добирались домой вместе. Убрали только со стола, чтобы родители Литвина не так колотились. Поземка немного стихла. Тихая морозная ночь неторопливо сковывала город.

Первым отделился Карпюк, затем с оставшимися попрощался Сигаев, мы с Литвиным приблизились к его пятиэтажке.

– Когда уезжаешь? – спросил я. Пора было расставаться.

– Завтра здесь есть еще дела, но семья уже перебралась. Фирма купила мне в Донецке двухкомнатную квартиру.

Дорогого стоит. Неужели Литвин для кого-то такой ценный фрукт?

Я кисло улыбнулся и неожиданно (даже для себя) спросил:

– А мне там из работы ничего не подыщешь?

Сказал и сразу осекся: в кого я превращаюсь? Неужели на самом деле я готов унизиться? Со стороны я и выгляжу, наверное, как последняя дворняга. Хорошо, хоть луна светит мне в спину, скрывая лицо в полутьме.

– Дима, ну что ты такое просишь? – несколько растянуто произнес Литвин (луна на секунду ехидно блеснула на его тонких самодовольных губах). – Сам подумай: кому сейчас нужны инженеры? Наступает эпоха менеджеров, грамотных управленцев. Фабрики и заводы никому больше не будут нужны, все можно будет просто купить, а вкладывать в производство – себе в убыток.

“И вправду, – подумал я, – никому инженеры теперь не нужны”.

– К тому же, брат, работать менеджером – башку нужно иметь.

“Конечно, – согласился я с ним в уме, – и не простую, а золотую. По ходу, как у тебя”.

– Ладно, – протянул я Литвину руку для пожатия. – Удачи тебе! Увидимся как-нибудь.

Литвин сухо ответил на мое рукопожатие, и мы расстались. Мне бормашиной ввинтилось в мозг последнее брезгливое Литвина: “Да кому сейчас нужны инженеры?” – “Конечно, никому, – подумал я с тоской. – К сожалению, больше никому”.

Я в который раз пожалел о том, что не выдержал и с надеждой на будущее унизился перед Литвиным. Но эмоции эмоциями, а вывод один: как ни крути, а работу искать придется – нужда свои законы пишет.

8

Когда я переступил порог своей квартиры, мой телефон нервно разрывался. Я снял трубку и услышал недовольный голос Лидии:

– Где ты ходишь? Я звоню, звоню; звоню, звоню…

– Я был у Литвина, немного посидели.

– А, ну-ну. Да, я хочу сказать тебе, что завтра загляну, заберу кой-какие вещи.

Я нисколько не удивился новости.

– У тебя что, нет ключей?

– Есть, я просто хотела тебя предупредить, чтобы ты был в курсе.

– Хорошо, теперь я в курсе, – сказал я с раздражением и положил трубку.

Она хотела сообщить мне, что завтра заберет вещи? Она еще не все забрала? Ерунда! Уколоть захотелось. Бабы без этого не могут, у них это в крови: даже не желая, уколет.

Снова раздался телефонный звонок.

– Ты почему бросаешь трубку?

– Я не бросаю. Сорвалось, наверное, – не стал заводиться я дальше.

– Так я приду?

– Приходи, куда тебя денешь?

– Да, и еще: я подала на развод, уведомление в суд придет тебе по почте. До завтра.

Теперь трубку положила она. Все-таки уколола. Если бы я не выпил, скорее всего, разболелось бы сердце. А так бьется лишь сильнее обычного. Мое верное измученное сердце…

Я подумал: “Почему я так спокойно отнесся к уходу Лиды? После нас хоть потоп или – прошла любовь, завяли помидоры? С другой стороны, вернись она, встретил бы я ее как прежде? Унижаться бы точно не стал: не в моем характере”.

Она подала в суд! И что? Развод… Но мы и так в последнее время жили, как в разводе, разве что только делили общую постель, да иногда ели за одним столом по привычке. А так, уже ни общих интересов, ни общих мыслей. И друзья врозь. Она не хотела встречаться с моими друзьями, а мне что было делать среди ее подруг? Для них я почему-то всегда был ее придатком, а то еще хуже: шифоньером в комнате или креслом в гостиной. Так что развод для меня был ничуть не страшнее похода в магазин за хлебом – чем она хотела напугать?

Без всяких терзаний по поводу развода, я спокойно переключился на другие мысли: мне тут же пришло в голову, что повышению Литвина вероятнее всего поспособствовал Сахно. Он, якобы, (со слов Литвина) дал понять вышестоящему руководству Литвина, что хочет забрать его к себе в Харьков, в свою фирму, чем добавил тому своеобразного веса. Но суть не в этом. Сахно создал в перестройку свою фирму, накопив первоначальный капитал спекуляцией на продаже машин. Вдвоем с товарищем они пригоняли из Польши и Германии авто на рынок, сплавляли по-быстрому и ехали обратно за очередной партией. Впрочем, тогда многие так раскручивались, тогда только подобным образом и можно было развернуться быстро: налоговая система еще не была отлажена, налоговой полиции как таковой не существовало, страны СНГ строгими границами не разделились, таможенники представляли собой вялый немногочисленный контингент, мелькавший только в аэропортах и на границах с дальним зарубежьем, но и тех при желании можно было купить с потрохами.

Добавилось у Сахно капитала, когда он выгодно женился на дочке одного из директоров харьковского районного рынка. Утроенный таким образом капитал и “крыша” тестя стали основой будущей фирмы. (Впрочем, сам Сахно всегда открещивался от этого, утверждая, что тесть тут совершенно ни при чем, и только он сам, благодаря своим незаурядным способностям смог всего добиться. Но говорить можно, что угодно, я знал, что некоторые из моих знакомых, даже имея приличный капитал, так и не смогли пробиться на харьковские рынки без поддержки и связей. И еще Сахно уверял, что в период своего становления в качестве бизнесмена он вообще с тестем чуть ли не порвал. Но это его слова.) Тогда же Сахно взял к себе в фирму двух наших одногруппников-харковчан, до сих пор работающих у него на разных должностях. Может, поехать к нему и самому напроситься в батраки? – вспыхнуло у меня. По крайней мере, на первых порах не придется думать о выживании.

Я набрал номер Сахно. Тот был дома. Я рассказал ему, как мы проводили в Донецк Литвина, отменно провели вечер: как в старые добрые студенческие времена с сочным преферансом и густым коньячком.

– Ты, кстати, завтра не будешь случайно у себя в офисе, я по делам еду в Харьков, мог бы к тебе заглянуть, – соврал я. Я понимал, что поездка обойдется мне в копеечку, но надежды не оставлял, может – чем черт не шутит – потом все окупится?

Сахно сказал, что завтра будет на месте (заглядывай, если получится, заодно встретишься с нашими), объяснил, как до него добраться, во сколько лучше подъехать.

Я засыпал в полной уверенности, что судьба не оставит меня на распутье. Харьков – один из самых любимых моих городов на Украине. Пять с лишним лет, которые я прожил там, так привязали меня к этому городу, что о Харькове я всегда вспоминал, как юноша о любимой девушке: с трепетом в душе и болью в сердце. С трепетом от упоения прошлым и болью от сожаления, что я так и не смог остаться в нем навсегда.

Как часто потом после выпуска я мысленно бродил по его шумным проспектам и тихим улочкам, глухим подворотням и тенистым паркам; выйдя из одного кинотеатра, как прежде, спешил в другой; музей сменял на театр, метро на троллейбус. Так влюбленный воссоздает черты любимой: по деталям, по крупицам, высветляя, озвучивая, пока образ не становится ясным, ярким, определенным…

Да, но ведь завтра должна явиться Лида, – занозой кольнуло меня. Ничего страшного, ключ у нее есть, возьмет, что надо и уйдет – я-то ей зачем?

Я лег и до утра спал как младенец.

Контора Сахно находилась на Павловом поле. С этим районом меня связывало немало: одна из моих прежних студенческих пассий жила здесь в двенадцатиэтажном доме на взгорке. Жгучая черноокая грузинка Тамара с мальчишечьими узкими, упругими бедрами и полной тугой грудью жила вдвоем с матерью, высокой поджарой брюнеткой аристократического вида, регулярно два-три раза в неделю принимавшей в гостиной, где она обитала, какого-то мужика, несмотря на то, что ей давно перевалило за пятьдесят. Мужик появлялся и исчезал, как привидение, пока мы с Тамарой (о, страсть моя, царица Тамара!) уединялись в ее небольшой, но уютной спаленке (совсем, правда, не запирающейся). Впрочем, у Тамары с матерью существовал негласный договор: если у матери мужчина, Тамара в ее комнату ни ногой. Если кого приглашает Тамара, мать поступает подобным образом. Так что мы с Тамарой могли безбоязненно вытворять наедине самые безумные вещи, словно соревнуясь с парой, скрипящей диваном по соседству, прерываясь иногда только для того, чтобы выпить чаю или помузицировать на пианино, приткнувшееся к свободной стене Тамариной комнаты. Играла Тамара обворожительно. Училась, наверное, лет с шести. Но судьба так и не определила ее в пианистки, хотя все задатки были налицо.

Наши отношения были бурными, но, к сожалению, не очень долгими. Однако в сердце оставили такой яркий отпечаток, что даже чуть позже, когда Тамара вышла замуж за одноклассника моего близкого друга, по старой памяти мы иногда встречались, не предъявляя никаких претензий и не испытывая разочарований…

Сахно подробно объяснил, как его найти. Я миновал кинотеатр, в котором мы с Тамарой нередко смотрели ленты, и по улице 23 августа спустился к бывшему магазину “Каштан”, стоявшему на небольшом возвышении, так что миновать его было просто невозможно. Именно в этом здании мой институтский приятель открыл собственный магазин тканей и обивочных материалов. Рулоны крепдешина и крепа, твида и флока сразу же с порога окружали тебя и увлекали в свой веселый красочный хоровод. Смазливые девицы с апельсиновыми лицами и фигурами топ-моделей щебетали где-то между длинными лабиринтными рядами, создавая атмосферу праздника и света.

У одной из длинноногих нимф я спросил, приехал ли Сахно. Окинув меня с ног до головы беглым взглядом, она, наверное, сильно удивилась, что могло быть общего у ее хозяина с этим непритязательным и к тому же – не спрячешь – неброско одетым типом. И все же из вышколенной вежливости попросила меня пройти в другое помещение, где находились административные кабинеты. Но и там Сахно не оказалось. Я спросил у других сотрудников, когда появится их директор и долго ли ждать. На вопрос, кто я и что мне вообще нужно, я ответил, что только вчера разговаривал с ним по телефону, и тот обещал быть к десяти.

– Сейчас узнаю, – сказал один из смазливых, бойких парней в сером твидовом костюме и бордовом галстуке – пронырливый молодой человек. Он быстро связался с квартирой Сахно и тут же изменил ко мне отношение, предложив присесть, выпить чашечку кофе и минут пятнадцать подождать.

– Роман Федорович выезжает.

Слащавая улыбка запечатала широкий рот молодого человека.

Я стал цедить кофе. Натуральный бразильский кофе, жаль, что растворимый.

Сахно, конечно, развернулся. Огромный магазин в Харькове – не шутка. Успел схватить жеребца наживы за хвост и после пересесть на более крепкую лошадку. А начиналось-то все с того же: купил – продал, купил – продал; кое-что удачно сплавил, почувствовал, как можно сорвать куш, угадал и – понеслось-поехало… Бахвалился, что кредиты ему предоставляют даже в Саудовской Аравии. Выходит, капиталец закрутился немалый. Одни кладовщики имели у него баксов двести пятьдесят – триста в месяц, раза в три выше средней по стране, а работало на него несколько десятков сотрудников – не меньше – только в этом магазине.

Чего себе лгать, к Сахно я рванул не просто встретиться и покалякать о старом. Погнал соблазн другого рода: не столько работа как таковая (этого никто не отрицает), но больше еще одна попытка зацепиться в Харькове, вернуться в атмосферу мегаполиса, вновь подышать воздухом бурлящей жизни и кипящей культуры. Тут и говорить нечего: это не мой маленький шахтерский городишко, в котором только чистое звездное небо и бескрайняя томная степь напоминают о Вечности…

Кофе оказался чересчур горячим, и я, пользуясь случаем, как всегда в новой обстановке, превратился в соглядатая.

В последнее время наблюдение за другими и их окружением стало моим новым увлечением. В этом было какое-то сладостное упоение. Я поступал, как настоящий коллекционер, любовался любой мелочью, штрихом, изъяном или выпуклостью. Так заядлый филателист может часами рассматривать одну единственную марку и не устать. Для него предметом любования становится не только изображение, но и срезанный где-то в верхнем углу зубок, старая потертость с краю, сделанная по ошибке двойная опечатка и даже затесавшийся волнистый штемпель. Также и я в свободное время мог часами наблюдать за другими, изучать их поведение, эмоции, окружение. Вот, например, один из сотрудников Сахно украдкой выудил из своего стола обломок плитки шоколада и, скользнув по сторонам взглядом, стараясь остаться незамеченным, быстро положил кусок в рот и стал жевать, нет, растворял его слюной, выдавая себя едва уловимым прикрытием глаз и шевелением челюстей. А вот двое молодых ребят с увлечением окружили компьютер. Я немного завидовал им, потому что сам совсем недавно освоил эту машину на заводе, а возможности совмещать интерес с работой у меня почти никогда не было. К тому же купить собственный компьютер я не мог себе позволить: и дорого, и Лида была всегда против, не понимала, для чего тот вообще нужен дома. Для нее компьютер был просто игрушкой, баловством, очередной забавой для инфантильных мужчин.

Но вот, наконец, дверь распахнулась и в комнату вплыла Виолетта, жена Сахно. Я ее плохо знал, хотя Сахно закрутил с ней еще в институте. Прежняя Виола, помнится, была худенькой остроумной девчонкой. Теперешняя, обвешанная килограммами золота, наштукатуренная слоями пудры, источавшая удушливый аромат сладких духов мадам больше походила на обрюзгшую, оплывшую жиром матрону, ничего общего уже, наверное, не имевшую с той живой и смазливой в прошлом студенткой. Во взгляде ее, каким она не торопясь окинула сотрудников, я уловил властность и деспотизм. Остановившись на мне, человеке явно не ее круга, но бывшего приятеля мужа, она натужно выдавила из себя улыбку и небрежно бросила “привет”, как старому доброму знакомому, чем заставила всех посмотреть на меня по-иному. Впрочем, я не уловил в этом “привете” ни теплоты, ни искренности.

– Сейчас Роман подойдет, – неторопливо стекло с ее пухлых сальных губ и где-то растворилось в комнате. Она не стала ждать появления мужа и волнующей встречи бывших однокурсников, вышла, вся озабоченная новым рабочим днем.

Сахно хвалился, что жена ему очень помогает. Она могла заменить его в любую минуту по любому поводу, потому что была в курсе всего, что творилось на фирме. Судя по лицам сотрудников, ее боялись даже больше, чем самого хозяина.

Не успел аромат дорогих духов хозяйки раствориться в воздухе, как в комнату ввалился и сам Сахно. Он тоже почти вдвое раздался в боках, и брюшко его теперь едва сдерживал широкий кожаный ремень, лишний раз доказывая, что хорошее питание хорошим людям всегда идет на пользу.

Первым делом Сахно поздоровался со мной и поинтересовался, угостили ли меня кофе. Я поблагодарил за гостеприимство.

– Вот и хорошо, – сказал Сахно, потом кинул: – Пошли ко мне!

Его кабинет располагался рядом – еще меньшая, чем соседняя, комнатушка, но у Сахно уже было, что называется, “чемоданное настроение”.

– Я арендовал помещение под офис в центре, кое-что там еще подлатаю и, наверное, в следующем месяце переберусь. Здесь, сам видишь, тесно – хуже некуда. А “Каштан” останется как магазин-склад. Ну ладно о делах, – насел он на меня плотнее, – рассказывай, как ты сейчас.

С последней встречи мы не виделись года полтора. Я рассказал, что в моей судьбе с тех пор почти ничего не изменилось, разве что я вынужден был рассчитаться, расстаться с женой и остаться без работы.

– Кстати, хотел поинтересоваться: не возьмешь ли к себе? Двоих наших взял ведь, у меня, вроде, башка тоже не пустая.

Сахно расстроился не на шутку:

– Вот зараза! – сказал. – Где ты раньше был? Позвонил бы всего недельку назад, я как раз комплектовал штат, принял двух новых сотрудников, теперь не выгонять же их!

– Даже грузчиком? – я еще надеялся хоть на какое-нибудь место.

– Да что грузчиком? Тебе придется снимать квартиру, а квартиры в Харькове недешевые: от пятидесяти до ста пятидесяти баксов, содержать себя, питаться, – потянешь ли?

– А много ли они у тебя получают?

– Сейчас скажу.

Сахно выудил штатное расписание и посмотрел табель.

– Грузчики, грузчики, грузчики, – стал перебирать он списки. – Вот, грузчики: сто долларов.

– Неплохо.

– Да ерунда! Кольку (тоже наш одногруппник) я взял заведующим склада, определил ему двести пятьдесят, плюс дорога, обед… Но он же местный, у него свое жилье.

Я больше не стал ничего просить. Сахно засуетился:

– Я сейчас еду на одну важную встречу, могу тебя куда-нибудь подбросить, ты говорил, у тебя здесь какое-то дело.

– Не беспокойся, – успокоил я его, – город я знаю, доберусь.

– Вот и ладно, – широко улыбнулся Сахно. – Тогда я поехал. Очень рад был тебя повидать. Кстати, сегодня Колькина смена, он внизу, в подвале, там у нас склад. Если не торопишься, можешь поболтать и с ним. Погоди, позову, – Сахно вышел за дверь.

Через некоторое время в кабинет заглянул Воропай. Я и с ним перекинулся дежурными фразами: “как ты?”, “как жизнь?”, “семья?”, “работа?”. Сам из Харьковской области, Воропай тоже, как и Сахно, женился на харьковчанке и теперь жил у нее. У него двое детей. Это обрадовало меня. Воропай до того, как Сахно забрал его к себе, мытарился по разным предприятиям так же, как и я, перебиваясь на копейки. Теперь его жизнь, благодаря Сахно, наладилась, чего не скажешь обо мне.

– Вот только честный слишком, – сыронизировал Сахно, укладывая последние бумаги в кожаный портфель.

– В смысле? – не понял я.

– Как отпускает товар, никогда не сэкономит для фирмы – все чики-чики, как в аптеке.

Я усмехнулся:

– Разве это плохо? Это лицо фирмы.

– Скорее Колькино лицо.

Мы рассмеялись.

– Ну ладно, вы тут еще посплетничайте, а я полетел: дел невпроворот, – сказал Сахно и выскочил. Мы с Николаем не стали сидеть в кабинете, вышли на улицу.

– Ты сейчас на обед? – спросил я.

– Да, здесь через дорогу кофейня, мы всегда в ней обедаем. Еще к нам заглянешь?

– Вряд ли. Заеду в одно место и обратно домой. Буду искать работу.

– Где же?

– Не знаю, еще не решил. Может, куда-нибудь съезжу – мир не ограничивается родным прудом.

– Наверное, так, – посочувствовал мне Воропай и довел до остановки автобуса. – В центр тебе лучше на этом. Приезжай, как сможешь – встреча со старыми приятелями всегда как-то окрыляет, ты будто вдыхаешь свежего воздуха…

Я его понимал. Мы распрощались. Я не знал, попаду ли еще когда-нибудь в Харьков, город моей юности, моей мечты, город Бориса Чичибабина и Миколы Хвылевого, вторая некоронованная столица Украины, моя безответная любовь…

“На Павловом поле, Наташа, на Павловом поле

мы пили за дружбу, но все это было давно,

и, если остался осадок из грусти и боли,

пусть боль перебродит и грусть превратится в вино…”

– всплыло у меня, когда я сквозь стекло автобуса печальными глазами глядел на удаляющегося в бесконечную даль Воропая.

До поезда оставалось часа три. Не приходил бы поезд поздно домой, можно было бы еще побродить по знакомым улочкам в центре, посетить любимые места, потеребить душу. С другой стороны, приеду я сейчас на вокзал, что буду делать два часа: тупо сидеть в зале ожидания? Приятного мало.

Я вышел у парка Горького и по Советской (здесь когда-то снимали “Адьютанта его превосходительства”) прошел пешком до площади Ленина (говорят, второй по величине в Европе) и дальше к парку Шевченко, где любил гулять в студенческие годы. И если у памятника Ленину с красными знаменами митинговали коммунисты, то у памятника Шевченко толклись гладковыбритые хлопцы с длинными усами и не менее длинными чубами – “оселедцями”, в вышиванках, с “жовто-блакытными” стягами, ратующие за “вiльну Неньку-Украiну”. А чуть дальше, на аллее к зоопарку четверо размалеванных кришнаитов в оранжевых сари в танце под трамбон воздавали хвалу Кришне.

Как все смешалось в этом мире, удивлялся я, как разобраться во всем, что происходит вокруг?

Но мне ли горевать с твердым стержнем внутри? Моя память, надеюсь, никогда не даст ему согнуться…

Время до отъезда еще оставалось, я перешел на другую сторону улицы, сел в трамвай и рванул на край города, где, утопая в лесном массиве, располагались корпуса родного института. В здание заходить не стал, окинул взглядом портик центрального входа с ионическими колоннами и надписью института на фронтоне, прошел к общежитию, где ютился долгие годы, немного взгрустнул.

В парке отыскал действующую еще со времен моей юности кафешку, где цены всегда были на порядок выше, чем в студенческих столовых, но где готовили так, что пальчики оближешь: солянка была вкуснее всех первых блюд, а харчо получалось по-кавказски острым, настоящим, неподражаемым.

Цены и теперь были выше крыши, но я, прикинув, сколько осталось в кармане, все-таки заказал солянку и, несмотря на хамовитость администраторши, кучерявой стервы с чернильными глазами и тонко выщипанными подкрашенными бровями, нашел, что вкус солянки через много лет ничуть не изменился, словно повар, готовивший ее в мои студенческие времена, остался прежним.

После солянки напрасная поездка к Сахно показалась пустяшной. Из лесного кафе я вышел воодушевленным. Мир не казался мне больше несправедливым, просто немного непредсказуемым, но ведь я, в конце концов, не провидец, чтобы каждый раз что-то предвидеть, к чему-то готовиться, от чего-то предостерегаться. Надо просто жить тем, что у тебя есть, радоваться тому, что у тебя в руках, наслаждаться счастьем, когда почувствуешь его у себя в груди, пусть даже на одно мгновение, на секунду, на долю секунды…

9

Домой я вернулся расстроенным: надежда найти приличную работу в Харькове не осуществилась. Я снова находился на распутье, к тому же эта поездка серьезно подорвала мой скудный бюджет. Когда я прикинул, сколько осталось в загашнике, получалось – едва на месяц. Ну, если я, как холостяк, еще буду обедать у родителей, то, может, на неделю больше. В сущности, этого хватит, чтобы подыскать себе какое-нибудь место, хотя я прекрасно знал, что приемки нигде нет. Тешил себя только тем, что кроме головы на плечах, имею еще и руки, которые, как я полагал, выросли из своего места. Я научился столярничать и плотничать, имел разряд каменщика, достаточно сносно разбирался в электрике – мог бы прибиться к какой-нибудь строительной бригаде, но и это пока оставалось проблемой.