Текст книги "Время Лохов (СИ)"

Автор книги: Юрий Безрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Со стороны – мы распространяем обыкновенные рекламные карточки, устраиваем лотерейный розыгрыш бытовой техники, какой обычно проводят специализированные магазины, чтобы заманить к себе прохожих, только мы не отправляем заинтересовавшихся в магазин, а разыгрываем лотерею прямо на месте. Выигравшему и достается приз. Сам поймешь. Ты пока будешь раздавать карточки прохожим. Ничего зазорного в этом нет – мы все так начинали: подцепил прохожего на крючок и подвел его к столу. Тут уж вступают в игру другие, подхватывают лоха под белы ручки, обрабатывают так, что лох уходит с пустыми карманами, оставляем ему разве что на проезд. Сам виноват – не хрен играть с судьбой в рулетку, жадность фраера погубит. Твоя задача, как видишь, с одной стороны проста, а с другой – немножко требует и знания человеческой натуры. Поверь мне, если человек не захочет, ты ему даже билет не всучишь, но если посмотрел на тебя заинтересованно, да еще и остановился, прислушался – держи ухо в остро – это наш клиент, лох, который хочет, чтобы его развели. Хватай без сожаления и веди к нам, мы ему объясним, откуда ветер дует. Ты, вроде, парнишка не зажатый, расположить к себе можешь, главное, когда зацепил, не дай ему очухаться, мели, что в голову взбредет, а сам веди к столу, пока не сорвался.

Неподалеку от входа на рынок уже толклись небольшие группки.

– Наши братаны, – сказал Баскаков, здороваясь с некоторыми на ходу. – Со всей Руси-матушки. Частенько бывает, если бригада распадается, народ плавно перетекает в другие, где не хватает. Никто никого не гонит, никто не неволит. Наша бригада кучкуется в одной из кафешек неподалеку, там мы и завтракаем, и обедаем, когда народ убавляется в полдень. Ты есть хочешь?

– Да нет, мы же позавтракали.

– Давай тогда по кофейку, потом все остальное.

– Народ, привет! – бросил Баскаков, войдя в кафе. – Рома, – кинул бармену, – сделай нам пару чашек кофе, пожалуйста.

– Привет, привет, народ! – подошел он близко к столику, за которым сидели парни и девчата, пожал протянутые руки. – Знакомьтесь, это Дима. С сегодняшнего дня работает вместе с нами. Как настроение? Все ли у нас пришли? Не вижу Коляна. Где Марина?

Хлопнула входная дверь, вошла упитанная дама средних лет.

– Так, Марина подошла. Кого еще нет? Сколько нас?

Бармен принес кофе.

– Спасибо, Рома. Диман, присоединяйся.

– Можно и мне чашечку? – Марина вытерла платком вспотевший лоб. – Что ж так сегодня жарко-то?

Баскаков продолжал:

– Итак, с Диманом восемь. Маловато, но я могу стать за стол. Четверо на раздаче, Марина, Пряха и Ирма – на розыгрыше. (Названные кивнули.) Если Колян подойдет, сменит меня на кону. Стоим у того же входа, что и вчера. Я договорился, а там, как себя покажем.

Дверь кафе еще раз хлопнула. Порог переступила невысокая худощавая брюнетка в тонком спортивном костюме.

– Мне сказали, вам нужны люди. Могу раздавать билеты, могу бороться за приз.

Баскаков глянул на нее оценивающе.

– Как зовут?

– Лера.

– До этого где работала?

– На ВДНХ, на радиорынке…

Никто не стал спрашивать, почему она не со своими: бригады распадались легко, текучка на лохотронах происходила постоянно.

– Ладно, присоединяйся, пойдешь пока на раздачу, а там видно будет. Ну что, вздрогнули? По местам. Марина, пошли по дороге поболтаем.

Баскаков с Мариной вышли первыми. Остальные проследовали за ними.

Пока двигались к месту развертывания стола, я успел со всеми перезнакомиться и внимательно всех рассмотреть. Как правило, участниками выступали исключительно братья-славяне, но среди девушек попадались и уроженки востока России и севера. Разного возраста, в прошлом – разных профессий. Попадались, впрочем, и ныне работающие, но взявшие временные отпуска, чтобы подкалымить. Лохотрон, в отличие от карточных игр и наперстков, пока еще оставался самым безопасным способом быстро добыть хорошие деньги. Некоторые умудрялись за несколько месяцев работы на лохотроне заработать на машину или кооперативную квартиру. И это не байки. Кому как подфартит. Поначалу народ набрасывался на различного рода розыгрыши и лотереи, как голодный на еду. Хотелось всего и сразу. Особенно приезжим, которые ехали в Москву с определенной целью: купить как можно больше на те деньги, которые у них имелись. А тут тебе возможность купить то, что хочется, подешевле, но участвуя в розыгрыше. Авось, повезет. Другим же везет!

Бригада Баскакова сформировалась недавно: всего несколько месяцев назад. До этого у Баскакова было три подобные бригады. Как правило, стабильным составом они держались не больше трех-четырех месяцев. Все приходили в основном за быстрыми деньгами, никто и не думал, что эта афера сможет долго продлиться. Соответственно каждый раз и народ был самый разношерстный: тунеядцы всех мастей, бывшие торгашки, сокращенные работяги, несостоявшиеся педагоги, не пригодившиеся инженеры, студенты.

Дрыщ, Антоха и Ерема тоже были на месте. В их задачу входило: охрана стола, разборки с бандитами и милицией, утихомиривание особо разошедшихся игроков – не у всех выдерживали нервы при крупном проигрыше.

– Ну что, разбрелись, – скомандовал Баскаков, когда раздал билеты. – И не сачкуем там. Хома, Мороз, понятно?

Я получил свой десяток билетов, двинулся в толпу. Особого ума от меня не требовалось: сунул в руки прохожего лотерейный билет, заинтересовавшегося проводил к столу. Там уже не мое дело.

– Что это? – первый вопрос остановившегося клиента. С виду интеллигент: опрятная недешевая рубашечка, брюки со стрелками, нестоптанные туфли. Заинтересуется ли?

– Ничего страшного. Сегодня наш салон бытовой техники в качестве рекламы проводит розыгрыш лотереи. Выигравшему в ней предоставляется двадцатипятипроцентная скидка на любую бытовую технику в салоне. Акция продлится всего три дня, так что спешите проверить свою удачу.

– В азартные игры не играю.

– Каждому свое, – улыбнулся я, принимая билет обратно. – Мужчина! – сунул в руки следующему. Этот был попроще, суетливый, вспотевший.

– А что у вас разыгрывается?

– Любая бытовая техника. Сегодня телевизор.

– Далеко?

– В двух шагах, я провожу. Много времени это не займет. Проверите билет – выиграли – не выиграли, – и свободны.

Я подвел мужичка к Баскакову и вернулся на свое место.

Народ постепенно стал прибывать. Если кого удавалось зацепить серьезно, раздача билетов на время прекращалась. Со своим “выигрышным” билетом в розыгрыш вклинивалась Марина (“Быстро подведи меня к столу”, – приглушенно бросала она кому-нибудь из своих, и тот как ни в чем не бывало подводил “участницу розыгрыша” к Баскакову: “Вот еще один товарищ”).

Баскаков, только что объяснивший счастливому мужичку, что тот выиграл телевизор, недоуменно посмотрел на билет, протянутый Мариной, и с досадой выдал:

– Во денек! Девушка, оказывается, тоже выиграла телевизор. Бывает же такое!

– И что теперь делать? – спросила Марина.

– К сожалению, телевизор у нас один, поэтому по условиям я должен разыграть его между вами. Начальная ставка чисто символическая: не больше пятидесяти рублей. Будете участвовать?

– Конечно буду, – буркнула Марина. – Какой там у вас телевизор?

– Сегодня директор выставил “Панасоник”. Тридцать два сантиметра по диагонали, малазийская сборка, дистанционное управление.

– Начальная пятьдесят? – Марина настойчива.

– Всего лишь пятьдесят. – Баскаков сама вежливость. – Мужчина будете участвовать в розыгрыше или уступите телевизор даме?

– Пятьдесят?

– Пятьдесят начальная, но у вас же интерес.

– Ставлю сотню. – Мужичок вытащил из своего кошелька сотенную и протянул ее Баскакову.

– Так, а я что? – спрашивает Марина.

– Вы или уступаете телевизор мужчине или боретесь дальше.

– Даю сто пятьдесят.

– Прекрасно. Мужчина отвечаете?

У стола собирается кучка зевак, среди них Хома, Ирма и Пряха. Они раздувают меха.

– Я бы не уступил, – бросает Пряха, – “Панасоник” не хухры-мухры! Еще вчера таких днем с огнем было не сыскать, а тут четвертная скидка!

Мужичок добавляет денег в розыгрыш.

– Девушка, перекрывать будете? – Баскаков вновь обращается к Марине.

– Конечно буду!

– Правильно, нечего ему уступать, – вклинивается в игру Ирма.

Я отошел в сторону, где у одного из ларьков курил Мороз.

– Ну что, дело двигается? – спросил Мороз.

– Не знаю, – ответил я.

– Сдается мне, мужик сорвется.

– С чего ты так решил?

– Уверен. Ты только глянь на него: за лишнюю копейку удавится. А, смотри: сорвался. Я же говорил.

– Пошли, пошли, пошли, – погнала меня и Пряху Марина. – Этот струхнул.

Пряха загасил окурок.

– Вперед.

Прорезали толпу. Не все клюют, многие боятся. Некоторые уже раньше обожглись. Это в основном местные. Они первыми испытали на себе все прелести свободного рынка. Приезжие бросаются на лотерею без раздумий. Лерка подвела к столу пожилую тетку.

– Хороший телевизор? Недорого?

– Еще со скидкой!

– Мне как раз такой и нужен.

Как в омут с головой.

– Придержи коней, – бросила мне Ирма и устремилась за теткой. Я спрятал билеты в карман.

– Отойдем в сторону, – потянул меня за собой Мороз. – Не нужно лишний раз у стола светиться.

Мы отошли в сторону, к нам присоединился Хома.

– Ну что?

– Лерка подвела.

– Закурим?

Я стал наблюдать за тем, что происходило у стола. Марину в “конкурентах” сменила Ирма, Марина подбивала, Баскаков изображал нейтралитет. Тетка, видно, глубоко заглотнула наживку: не прошло и десяти минут, как она стала возмущаться и чуть ли не с кулаками бросаться на Ирму. Отсюда не было слышно, что они говорят, но вся группа вдруг пришла в движение, тетка стала визжать. Баскаков сунул выигрышный билет Ирме в руки, и она быстро растворилась в толпе. Все остальные в мгновенье ока ретировались вслед за ней.

Баскаков невозмутимо пошел к ближайшему ларьку. Тетка, как пиявка, приклеилась к нему, продолжая возмущаться. Баскаков, как мог, объяснял ей, что он тут ни при чем, он просто проводит розыгрыш. Тетка попыталась схватить его за грудки, но Баскаков отбил ее руки.

Подскочили Ерема и Антон. Изображая охрану рынка, отвлекли ее внимание, давая возможность Баскакову уйти. Когда тот исчез, они оставили тетку одну и тоже затерялись среди прохожих.

– Пошли в кафешку, – сказал Мороз. – Перерывчик.

Мы с Хомой потянулись за ним.

В кафе уже сидела вся бригада. Марина с Ирмой завтракали, Лерка, Леся и Люся цедили чай. Баскаков с Еремой и Антохой сидели поодаль, что-то бурно обсуждали. Ребята присоединились к девушкам. Я подошел к их собранию.

– Сегодня у Антохи день рождения, вы все приглашены, поэтому, как вы поняли, работаем без обеда до двух. Пока все идет нормально. Диман, – с боевым крещением! Сейчас Серый прояснит обстановку, и пойдем дальше.

Вернулся Дрыщ.

– Ну что?

– Уехала. Я проследил за ней до самой остановки.

– Чудесно! Кончаем завтракать, возвращаемся на место.

Все поднялись. Баскаков подошел ко мне.

– Ну как ты?

– Да ничего, потихоньку.

– Я ж говорил тебе: ничего страшного. Все прихвачено. Ты, главное, не робей, будь понаглее. Посмотри, как работает Хома, он буквально висит на клиенте.

– Ну, я так не умею.

– Научишься – не боги горшки обжигают, – Баскаков похлопал меня по плечу.

К обеду народу на рынке прибавилось, желающих получить халявный телевизор тоже. Немного разбираясь в людях, я интуитивно стал различать тех, кто без всяких препираний возьмет протянутый билет, и тех, к кому даже и не подходи. Но может мне так только казалось? Не все оказывались денежными, многие вовремя понимали, что происходит у стола, и расставались с небольшими деньгами без сожаления, отказываясь играть дальше. Но были и упрямые. Ирме удалось одного раскрутить так, что пришлось ехать к нему домой, чтобы тот взял еще денег и, вернувшись, продолжил битву с соперником. Но разве мог простой лох здесь что-нибудь выиграть? Его денег никогда не хватало перебить соперника – разыгрывающий незаметно пускал по кругу его же деньги, передавая их через сообщников своему игроку. Много ума было не надо. Как говорится, ловкость рук и никакого мошенничества. Работа не пыльная, не то, что таскать коробки с подсолнечным маслом или мешки с цементом на горбу. Угрызения совести? Я перестал их чувствовать, уверив себя, что на подобную аферу с лотерейным розыгрышем может клюнуть только человек корыстный, жадный до халявы, а значит, не вызывающий жалости или сочувствия, по сути, зомби, одурманенный бесплатным сыром. Такой мыслью я утешил себя, такими аргументами оправдывал себя и свои поступки. Другие вовсе не задумывались.

Леся с Люсей, две подружки, только недавно окончившие училище, прибились к бригаде случайно (обеих привел парень Люси, который вскоре пропал). У Леси мать торговала где-то женским бельем на АСТ, но сама Леся стоять у прилавка не захотела (а скорее всего, и не умела), а тут чего проще: не особо напрягаясь, раздавай карточки, вечером получай зарплату. День прошел, и бог с ним.

Девочка с фигуркой и лицом Мальвины, Леся была сама невинность. На нее клевали, как правило, люди постарше. Ее хотелось пожалеть. Она словно просила не взять у нее билет, не принять участие в розыгрыше, а пожертвовать на лечение соседского ребенка. “Ладно, ладно, не плачь, – словно говорили жалевшие ее, – идем уже, покажешь, где у вас тут что разыгрывают”. И она вела такого сердобольного к столу, и он расставался с деньгами так же легко, как будто жертвовал ей на операцию: без сожаления, без горечи, как завороженный.

Марину заводил азарт. Упрямство ей было подспорьем. Грузная, широкая, с круглым лицом, она словно была создана стоять препятствием на пути такого же упрямца. Ей нравилось играть, это ее заводило.

Низенькая, пухленькая улыбчивая Ирма была сама душка. И трещотка. “Да что вы такое говорите, женщина!”, “Я тоже так же недавно пришла”, “Как вы можете так думать?”, – срывавшиеся ежеминутно с ее уст, располагали к себе. Ей нельзя было не верить, она простая дама с соседнего двора, такая же случайная посетительница рынка.

Своим в доску для мужиков был Хома. Среднего роста, коренастый, с крупным крестьянским лицом, не отягощенным налетом мысли, крупным носом и грубыми руками, он, как бычок, шел напролом. Если изображал человека из толпы, то стоял за играющего горой до последнего.

– Как еще один выиграл? Не может такого быть! Не торопись, мужик, сейчас разберемся. Я с тобой, я за тебя, – и чуть ли не сам за мужика удваивал ставки, выуживая из бедняги последнее. А уж если оказывалось, что у того есть еще деньги на книжке, и тот готов их снять, хрипел:

– Я еду с тобой, я тебя не брошу, им верить нельзя, – втираясь в доверие полностью. И после проигрыша горевал с ним так же сильно, словно сам проигрался в пух и прах.

Мороз – тот только подводил, играть не пытался, это было не его. Лицом Мороз походил на Блока, руками – на пианиста, мягко говорил “здравствуйте”, вежливо предлагал поучаствовать в розыгрыше. “Честность” – словно было написано на его лбу, едва прикрытом черными завитушками.

Лерка. Та, сразу было видно, на этом деле собаку съела – редко кто срывался с ее крючка. Она также обладала притягательностью, но – фонтан эмоций, непоседа, каждую минуту рвущаяся в бой, буквально за руку тащившая клиента к столу.

– Лерка, не перегибай, а то распугаешь клиентов, – осаживал ее несколько раз Баскаков, но темперамент Лерки унять было трудно. Он проявился и в кафе, когда после всех расчетов Антоха выкатил за свою днюху. Следующий день на рынке был выходным, так что можно было расслабиться. Лерка набралась так, что взобралась на стол, сорвала с себя кофту, затем бюстгальтер и замахала им над головой. Мужики одобрительно загудели. Лерка исполнила еще один зажигательный танец, потом куда-то исчезла (как потом оказалось, навсегда, – может, стало стыдно?). Мы с Баскаковым и Ритой вызвали такси и уехали на квартиру. Оставшиеся еще часа три догонялись, пока бармен их окончательно не выпроводил перед закрытием.

33

Что дальше? Первые несколько недель я боялся задавать себе этот вопрос. Конечно же, это не мое, но здесь хоть какие-то деньги, и я совсем не плачу за жилье. Пытался пару раз всучить деньги Баскакову, но тот отмахнулся только: “Живи пока. Куда спешишь?” За еду тоже не взял, но отправил к Рите: “Там сами разбирайтесь, она же готовит”.

Конечно же это не мое, но как согласовать происходящее со своим внутренним миром, со своими сложившимися моральными представлениями? Забыть? Временно отложить в сторону? Плюнуть в лицо всем литераторам и мыслителям, сформировавшим, как мне казалось, мои взгляды на жизнь, мои духовные ценности? Ежедневно убеждать себя, что, участвуя в этом обмане, борешься с человеческими пороками? Или принять всё, как есть, поверить известному философу, что “на свете происходит только то, что уже произошло”, честно признаться себе в том, что сам по уши погряз в пороках, и на том успокоиться? Этого я желал меньше всего на свете.

В силу наших пристрастий или предубеждений мы не способны извлекать урок даже из самых очевидных вещей.

Я хотел поступить наоборот, хотел, наконец, разобраться во всем.

Я долго размышлял над этим, но страх опять остаться один на один с неопределенностью, снова перевесил. Я выбрал меньшее из двух зол. Я продолжал работать, но стал тщательнее присматриваться к людям, отсеивая тех, кто мог нечаянно пострадать, вручая билеты только тем, в ком чувствовал желание урвать, кто сразу загорался от одного слова “скидка”, или “выгода”, или “бесплатно”. Таких, к сожалению, с каждым днем появлялось все больше и больше, их невозможно было ни с кем спутать – для меня они словно сошли с полотна Брейгеля-старшего: бредущие в одной связке слепцы. Их невозможно было уже ни остановить, ни исправить. Вопрос оставался только в том, кто кого вел к дьявольскому столу, кто на самом деле являлся искусителем.

Так обелив себя, завесив зеркало, в которое я смотрел на себя каждый день, флёром, я продолжал работать. Не было никакой разницы с работой грузчика. И там, и здесь надо было тупо отключить мозг и действовать, как сомнамбула, наперед зная, что и это тоже когда-то рано или поздно закончится. Только когда? Как это определить? В конкретной сумме или с возникновением стопора: “Хватит, остановись!”? Но судьба опять сыграла со мной злую шутку.

В одно из воскресений я позвонил домой, и мать со слезами на глазах сказала, что отца с инсультом увезли в больницу. Какая нынче медицина – известно. Ничего больше бесплатного нет, все препараты приходится закупать самому, и каждый день матери приходится выкладывать приличные деньги. Я забеспокоился: уехать – ничего хорошего, я гол как сокол, чем там смогу помочь?

– Сколько надо, чтобы пройти весь курс лечения?

Мать назвала приблизительную сумму.

– Я что-нибудь придумаю, – заверил я ее. – Потом перезвоню.

Что я мог придумать? Занять денег, потом отработать – наиболее реально. Но надо еще срочно передать деньги за тысячу километров. Как? Отправить по почте? Сколько перевод будет идти? Я опросил земляков. Никто, к сожалению, в ближайшие дни домой не собирался. Вечером отправился к Елене – она давно уже стала для меня, как спасительная ниточка.

Елена еще немного раздалась в боках (я старался не смотреть на ее живот), в ближайшие месяцы собиралась родить, но связи с земляками не потеряла. Обзвонила по Москве, кого знала. Из них тоже никто на родину не ехал.

– Слушай, – немного подумав, сказала она наконец. – Мне собиралась переслать денег мама. Можно договориться, что она отнесет их твоей матери, а ты мне отдашь здесь.

Лучшего варианта нельзя было придумать.

– Лена, ты просто прелесть, – воскликнул я. – Я и так твой должник, а уж за это не знаю, чем расплачусь.

– Ладно, ладно, сочтемся, сосед.

Я облегченно вздохнул. Елена тут же набрала по межгороду Павловну и все ей объяснила. Я расцеловал бы Елену, если бы рядом не сидел ее муж.

– Я постараюсь отдать как можно быстрее. Верну все до копейки, не сомневайся, – заверил я ее.

– Надеюсь, – улыбнувшись, сказала Елена.

Тем же вечером я позвонил матери и сообщил о разговоре с Еленой. Мне опять пришлось ее успокаивать – слезами горю не поможешь.

– Держитесь, я с вами, – сказал я, положил трубку и сам чуть не разрыдался. Что за паскудная наступила жизнь, что я маюсь беспрестанно? Ни работы не могу найти, ни семьи завести, ни родителям, когда надо, помочь. Бросили народ на выживание, оставили один на один с жизнью, разрушили страну, лишили идеалов. Вы хотели свободы – вы ее получили. Теперь все вольны. Рынок отсеет сильных от слабых, предприимчивых от неприспособленных, ненужных от востребованных. Будешь ли востребован ты – другой вопрос!..

Баскаков большую часть денег дал сразу, остальные – как только появятся.

– Отработаешь. Пока нужды нет.

Я горячо поблагодарил его.

– Не парься, разберемся.

Через несколько дней я отвез Елене то, что смог собрать – часть из заработанного, часть из того, что дал Баскаков, остаток побожился привезти на следующей неделе.

– Прости, что пообещал отдать сразу всю сумму, но не сдержал слова. Я думал заработаю больше, – извинялся я. Но Елена меня не торопила, понимая, что с потолка деньги не посыплются.

Я немного успокоился: вопрос с совестью разрешился сам собой. Но я твердо решил: выплачу долг и навсегда оставлю лохотрон, забуду его, как кошмарный сон, как ступеньку, на которой неосторожно споткнулся.

В этом решении меня полностью поддержал Еремеев.

Как-то мы сидели на Удальцова после очередного удачного розыгрыша. Все уже были навеселе, разговоры пошли пустяковые, ни о чем. Ерема сидел рядом со мной, мы уже почувствовали взаимную близость, наши судьбы оказались чем-то похожи. Еремеев тоже в жизни не боялся браться за всё, что угодно, и после перестройки тоже ушел с инженеров, чтобы открыть собственное дело. Благодаря знакомствам, дело его расширялось, никто ему не мешал, никто не пытался подмять, он открыл предприятие в своем районе, где тех же бандитов и тех же ментов знал с детства. Его маленькая заправка за год с небольшим выросла в три. Но развиваться он хотел честно, одним из первых в городе зарегистрировался как предприниматель (“с меня даже не знали, какие налоги брать, не было еще разработано никакой системы”), бензин не разбавлял, с поставщиками расплачивался вовремя.

– Нравилось мне это, – разоткровенничался Еремеев. – Потом, как я тебе уже говорил, пришли другие, помоложе да предприимчивее. Гораздо проще отжать налаженное, чем раскручиваться самому. Они перебили мою крышу, наехали на меня. Я согласился платить, лишь бы оставили в покое. Но им этого показалось мало, и мне пришлось, укрыв семью, покинув друзей, бежать, чтобы не быть самому закопанным где-нибудь в лесу. И здесь я оказался так же, как и ты: по воле случая, без всякого желания, с таким же раздвоением в душе, как и у тебя. Но это между нами. В этой среде раздвоенных не любят, почувствуют в тебе сомнение – раздавят, как клопа. Мне-то бояться нечего, я прошел огонь и воду, а вот тебе опасаться следовало бы. Иногда я вижу, как в тебе пробивается презрение ко всем этим Морозам, Пряхам, Маринам. Порой это видно явно. Тебе стоит быть бдительнее и осторожнее. Чужих здесь не потерпят. Баскак тебя еще прикрывает, но случись что с Баскаком, тебя в порошок сотрут, помяни мое слово.

Еремеев был тысячу раз прав. Я, как мог, изображал на работе человека заинтересованного, но некоторым мое неприятие дел бросалось в глаза. Ирме и Марине не понравилось мое нежелание разводить лохов непосредственно у стола, хотя в бригаде всегда были те, кто занимался только заманиванием. Тамара как-то брякнула, что я слишком мало привожу народа, на что Баскаков парировал тем, что, несмотря на это, мои клиенты всегда оказывались денежнее остальных: “Что толку, что вы приводите пустышек?” Но Дрыщ заметил нечто, на первый взгляд едва уловимое. Дрыщ заметил мою избирательность. Я словно просеивал прохожих перед тем, как вручить им билеты.

– На кого ты работаешь, хочется спросить? – с кривой усмешкой посмотрел как-то на меня Дрыщ, когда мы вечером ждали в кафешке возвращения Баскакова и Антохи от бандитов. Хорошо, мы сидели вместе с Еремеевым отдельно от бригады.

Еремев свел все на шутку:

– На дядю работает – на кого ж еще, разве не знаешь? Мы все теперь работаем на дядю.

– Вот-вот, – поддержал я его, тоже улыбаясь, но сокрушаясь внутри: неужто я стал так беспечен, что потерял над собой контроль?

– Да ладно, Дрыщ, давай выпьем, – Еремеев хлопнул Дрыща по плечу. – Что за пургу ты несешь?

Дрыщ дернул стопку и вышел из кафе покурить.

– Ну, что я тебе говорил? – негромко сказал Еремеев, не глядя мне в лицо. – Если даже Дрыщ заметил твои художества, тебе пора делать выводы.

Для меня неприятие моих поступков отдельными членами команды было не новостью. Я давно об этом переговорил с Баскаковым, напомнил ему о его заверении: если кому чего не понравится, тот будет волен уйти безо всяких препон и разбирательств. Баскаков подтвердил свои слова. “Я за свободу воли, – сказал он. – Человек всегда свою дорогу должен выбирать сам”. Я был солидарен с ним, поэтому ничего от Баскакова и не скрывал, откровенно признался ему в своем дискомфорте.

– Не обижайся, пожалуйста, но я как отработаю долг, сразу же уйду.

– А мне чего обижаться, – усмехнулся Баскаков. – Это твоя жизнь, тебе решать.

Я обрадовался. Заручившись негласной поддержкой Баскакова, я мог теперь никого не бояться. А открывшийся свет в конце туннеля прибавил мне новых сил, вселил надежду на будущее. Если все будет более-менее стабильно, я без труда вскоре расплачусь и с Баскаковым и с Еленой, а там как будет, так будет. Судьба не раз выручала меня в трудные минуты. Я верил в судьбу.

34

Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает, – наступили тяжелые времена и на лохотроне. Сначала пошла волна тревожных слухов: на одном из столов с беременной женщиной случился выкидыш, на другом проигралась в пух и прах жена какого-то крупного московского чиновника, на верхах стали подумывать о том, чтобы лохотроны перевести в разряд мошенничества по групповому сговору и за организацию и участие в подобной группировке присуждать реальные сроки, а не безболезненные штрафы. Мало того, на крупных рынках лохотроны стали вычищать, бригаде Баскакова пришлось с Черкизоны уйти. Я с горечью пересчитывал заработанные копейки, с ужасом понимая, что чем дальше, тем труднее мне будет расплатиться с долгами. Слава Богу, хоть отцу стало легче, его выписали, серьезный кризис миновал. Но пока из круга обстоятельств вырваться я не мог: в долгах, как в шелках.

Баскаков на свой страх и риск стал выставлять бригаду на работу в переходах к рынкам. День-два поработаем, засветимся, менты хвост прикрутят, бригада снимается. Иногда с потерями. За тех, кого забирали в обезьянник, приходилось платить выкуп, – но с перебоями с работой, уже и эти деньги находить стало трудно. Нечем стало расплачиваться и с крышами. И хотя все знали, что лохотроны потихоньку накрываются, таксу никто не отменял: вышел работать, будь добр, часть заработанного вези крышующим. И безопасность теперь обеспечивай сам, своими силами, замолвить за тебя словечко на более высоком уровне тоже стало проблемно.

Несколько раз в переходе вызывалась прикрывать нас парочка оперов, но когда нагрянула облава, выяснилось, что теперь над лохотроном на самом деле нависла реальная угроза – дело дошло чуть ли не до думских обсуждений – подобные “забавы” всем стали поперек горла. Добавились теракты на Охотном ряду и в Буйнакске. Менты осатанели.

– В Москве лохотроны прикрывают, – сообщил как-то Баскаков, вернувшись от бандитов, – недолго нам осталось разгуливать по столице. Но до провинции волна запретов пока не докатилась, нам предложили поработать в Нижнем или в Екатеринбурге. Есть еще вариант в Красноярске. В Красноярске вообще, говорят, это дело в новинку, будет, где разгуляться. Пора уже и нам, наверное, всерьез подумать о переезде.

Поначалу Баскаков обсуждал этот вопрос среди приближенных (включая меня, так как разговор происходил на Удальцова). Не всем понравилось его предложение. У меня, понятно, и так было чемоданное настроение. Но отправляться к черту на Кулички не очень-то хотел и Еремеев, потому что у него появилась возможность вернуться обратно в Саратов, опять заняться бизнесом, обстановка в городе изменилась. Дрыщ всеми конечностями был “за”, с Баскаковым он был готов идти в огонь и воду. Антоху не хотел брать сам Баскаков: Антоха подорвал его доверие, когда вычистил у Баскакова и меня из шкафа заначку – не хватило на порошок.

Мне обнаруженная пропажа была как удар ниже пояса. Я сказал Баскакову, Баскаков поначалу отказывался верить, но накануне у них в квартире был только Антоха, всё указывало на него.

Антоха – старый добрый кореш Баскакова, они вместе не один пуд соли съели, но через день-два Антоха в отсутствие Баскакова навестил Риту, и вечером обнаружилась недостача в загашнике и у Баскакова. Был бы это кто другой, Баскак размазал бы его по стенке, но старого кореша, подсевшего на героин…

Через несколько дней Баскаков открыл дверь своей квартиры, увидел переминающегося на пороге Антоху с мутными, бесцветными глазами и заплетающимся языком, с горечью сказал ему: “Вали-ка, брат, на все четыре стороны, я тебя больше знать не знаю”, – и захлопнул перед ним дверь. И всем своим сказал, чтобы Антоху к себе на дух не допускали, вычеркнули его из памяти, гнали взашей, как последнего бродягу. Перечить никто не стал – все знали, как негативно Баскак относился к наркоте.

После обсуждения на Удальцова решили переговорить и с членами бригады, если часть откажется, бросить клич по другим бригадам (рано или поздно накроют-то всех), сколотить хорошую команду, набить на переезд бабла и рвать когти, пока не загребли.

Еще одна неделя прошла впустую. Заработанного едва стало хватать, чтобы расплатиться с крышей; на заработки оставалось с гулькин нос, игроки один за другим стали разбегаться. Но появлялись новые, из других бригад, еще рассчитывавшие на восстановление прежних немалых доходов. Тем чаще Баскаков задумывался о переезде. Я же с каждым днем, несмотря на потерю загашника от воровства Антохи, упорно двигался к своей цели: остаток одолженной у Елены суммы у меня почти накопился, с Баскаковым я тоже мало-помалу заканчивал рассчитываться, свет в конце тоннеля для меня уже забрезжил.

– Выбор твой, – сказал мне как-то вечером Баскаков. – Ты еще волен уйти. Я другое дело, я погряз во всем этом дерьме по самые уши. Меня так просто не отпустят. Но если хочешь знать, я искренне рад, что ты уходишь, тебе здесь не место. Я думаю, с тобой уйдет отсюда и какая-то часть моей души, незапятнанная еще грязью.