Текст книги "Один день Христофора (СИ)"
Автор книги: Юрий Трещев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Он падал в темный, нескончаемый колодец.
Кто-то окликнул Христофора по имени.
Он вздрогнул и очнулся, беспомощно озираясь. В голове все еще мерещились странные образы, которые метались и летали.
Из арки длинного дома вышел старик интеллигентного вида и следом за ним юная, тонконогая особа с зелеными глазами и подкрашенными губами. Ее щиколотки путались в переливчатых складках длинного прозрачного плаща.
Христофор закрыл глаза и еще раз пережил это странное, какое-то неуклюжее падение в темноту.
В детстве он часто падал и летал.
– Что там слышно?.. какие новости?.. – спросил старик.
– Никаких новостей...все тоже... стреляют... – с трудом выдавил из себя Христофор.
– А где стреляют?..
– Не знаю, кажется на набережной...
– Это надо же... опять революция... сколько можно...
– Революция – это игра... – заговорил господин в потертом пальто.
Доверительно склонившись к Христофору, он хриплым каким-то каркающим голосом стал пересказывать слухи, которые слышал во время кружения по пивным. От него несло воблой.
– Никакая это не революция, а переворот... – сказала женщина с фикусом в руках. Она была явно испугана.
– Очень даже может быть... – господин в потертом пальто глянул на женщину, потом на небо, угрожающе нависшее над городом и готовое пролиться дождем.
Женщина с фикусом и господин в потертом пальто скрылись в переулке.
Христофор опять остался наедине со своими воспоминаниями, постепенно увязая в них, как в тине...
Воображение изобразило дом, в котором прошло детство Христофора...
Он вошел в комнату Философа, наследил...
"Философ видел себя, наделенным какими-то особыми полномочиями... любил сумерки, изящное и наслаждался им... – размышлял Христофор... – Я был при нем... от меня требовалась скромность, смирение... я был новичком, искал покровительства... внимание женщин смущало меня... я делал себя, создавал... и вдруг арест... я никак не мог понять, чтобы это значило... догадывался, почему я был объявлен вне закона...
Философ взял меня под защиту... он познакомил меня с примадонной... я скрывался в ее замке от преследователей...
И ради чего?.. чтобы спастись от допросов, боли, смерти, избежать которую еще никому не удалось...
Я переживал минуты отчаяния и сомнения, искал бога и путь, по которому он вел человечество к совершенству...
Путь этот так и остался для меня тайной за семью печатями... даже талант моего покровителя не помог мне снять все печати...
Философ меня ценил, отзывался обо мне с нежной почтительностью..."
Донос на Христофора написал некто Блудов, один из учеников Философа...
Время было смутное...
Писатели писали доносы, а следователи – допросы...
Ум и такт, свойственные Христофору, помогли ему найти нужный тон и выбрать тип поведения... он не лил слезы, не изображал страх перед следователем... он оставался самим собой... гордился дружбой с Философом и примадонной, тоже попавшими в немилость...
Следователь поверил Христофору, он не дал ход доносу, положил дело под сукно...
Безвестный, нищий Христофор укрылся во флигеле замка с заколоченными окнами... иногда он посещал и чертоги примадонны, переходил границу...
"Я любил примадонну и вздыхал до обмороков, помню, даже пытался утопиться...
Прилив унес меня в море, а волны высадили на остров...
Мне исполнилось 27 лет...
Это была счастливая и несчастная любовь, заблуждения моего сердца, головокружение...
Примадонна была прекрасна душой и телом...
Самоубийцы топились в пруду под ее окнами, заросшем осокой...
Помню, дядя Гомер говорил:
"Смерть – это дорога в никуда... счастье там не найдешь..."
После ареста моя жизнь была исполнена подвигов и борьбы...
Против меня враждовали ангелы дьявола, а также и люди, повинующиеся им, и без всякой осмотрительности...
Спас меня Философ... он вернул меня богу, обратил к добру...
"Грехи могут отпасть путем наказаний, служений и исправлений... что выбираешь?.."
"Не знаю... я боюсь боли... служить я уже служу..."
"Если ты не изменишься, то погибнешь..."
"Будут приготовляться..."
"Ну-ну..."
Философ много чего говорил в этом духе, я не успевал записывать...
"От кого ты узнал, кто написал на тебя донос, от следователя?.."
"Нет... не могу сказать..."
Я не поверил следователю, оправдывал Семена, говорил то, что обычно говорят в подобном случае...
"Нет, не мог он оговорил меня, кто-то другой, бывший в нем, он пусть и принимает зло на себя... может быть, он уже и принял его... пожелал и принял..."
"Ну да... и он уже в раю среди херувимов... бог простил ему грехи..."
"Все имеют способность и к тому и к другому... от человека зависит выбор... бог свет, а тьма не может обнять свет..."
Помню, дядя Гомер говорил, что Философ побывал и преисподней, и на небе, в чертогах бога...
Если это так, то как он вернулся... и с тем же телом?.. ведь не мог же он существовать там без тела?.. или мог?..
И какой он этот иной мир?..
Я думаю не лучший и не худший, а такой, какой принял его, если это на самом деле произошло...
Но чтобы поверить этому, надо поверить, что есть бог, который все это сотворил и устроил...
"Все направляется к одному концу, чтобы снова обрести начало... – говорил Философ...
Душа облекает тленное тело одеждой, и тело уже не может быть побеждено смертью и уязвлено жалом, притупленным благодатью..."
Все это кажется возможным, остается только поверить... тогда и прекратится пользование телами...
Бог сотворил мир из ничего... и тела превратятся в ничто, как и все видимое... а затем снова последует все то различие и разнообразие тел, которым всегда украшался мир, потому что не может быть иначе...
Я не знаю, какими доказательствами можно подтвердить это предположение, а это, увы, только предположение...
"Окончательного блаженства мы можем достичь, но не своей силой, благодатью божьей..." – говорил дядя Гомер...
Не знаю, может ли вселенная достичь совершенного конца?.. и все вернется к богу и станет ничем...
Все видимое – временно, невидимое – вечно...
Впрочем, все это лишь воображение ума и игра представлений... это трудно вообразить и тем более описать..." – пробормотал Христофор и очнулся...
Он увидел город и его отражение в воде залива...
Над городом вспыхивали зарницы... гроза ушла...
Христофор стоял и смотрел... иногда он повторял какие-то слова, при этом лицо его странно кривилось... он заикался... он произносил слова, заимствованные из каких-то книг, сопровождая их судорожными жестами...
Он как будто пытался разжалобить кого-то...
События продолжали развиваться...
Христофор что-то говорил, но ни о каком благочестивом ужасе уже не было речи...
"Однако это знак... что-то будет... но что?.. осталось дождаться положения во гроб и отпевания..."
Невольно вздохнув, Христофор сел на камень, потом лег...
Беженцы окружили тело Христофора, его обмыли, одели в ризы и отпели, но не успели похоронить...
Из писателя Христофор превратился в беглого покойника с подложным паспортом актера...
Он пристал к цыганам...
Время было смутное... многие бежали, ждали вторжения и гражданской войны...
Христофор лежал на дне повозки и размышлял:
"Я все еще жив... уже хорошо... я играю жертву...
Странные люди... они аплодируют мне... думают, что могут спрятать свои мысли...
Бог все видит, слышит и замечает... на суде он все откроет... а суд будет... и ад будет...
Однако душа не отошла от меня, разочарованная... витает поодаль, делает вид, будто никакого отношения к моему телу не имеет, хотя укрывалась в нем столько лет...
Что если не бог, а сатана творец, создатель и виновник всего этого?.. сомневаюсь, но допускаю...
Возможно, что и ад его создание, надо же было ему где-то находиться...
Прежде чем вознестись на небо, туда в свое время сошел Христос и вывел на свет из его чрева всех, кто там был...
А что было до этого?..
Уран, сын Хаоса, плодил и прятал своих детей ужасных своим видом в утробу Геи, то есть в преисподнюю...
Кронос совершил насилие, ограничил размножение уродов... отсек Урану серпом (или месяцем, намек на появление луны, до этого ее не было) детородный орган... от пролитой на землю крови родились эриннии, а от капель крови, упавших в море родилась Афродита, красота... из кровавой пены... что за жуть...
Преступления творят преступников, а не красоту... но такова история...
Кто пишет историю?.. евреи... это не мое мнение, это мнение Философа, опасное во всех отношениях... нет, он не говорил о праве униженного и оскорбленного народа на насилие, вообще говоря, признанном самим создателем, чтобы защищать себя...
Философ проявлял сочувственный интерес к неудавшемуся перевороту, хотя высказывать враждебность по отношению к нему стало ритуально обязательным для всех, и участников, и жертв этих событий...
Я думаю, истина ускользала и от тех, и от других...
История – женщина, но чувствует ли она боль своих жертв, когда их убивают?..
Таков ли был план бога?.. и кто его исполнители?.. народ?.. вряд ли...
Народ всегда невольная жертва...
Страх божий, стремление избежать страданий, суда, смерти удерживает смертных от смерти...
Кто я?.. обыкновенный смертный, наделенный всеми слабостями, а их у меня немало... я вынужден бороться с ними, но, увы, человек всегда человек и растет он только в своих глазах, смотрит он на себя хотя и не с благоговением, но с удовольствием... и прощает себе слабости...
Не так уж я плох, не урод, правда, излишне худ и бледен... женщины не могут без жалости смотреть на меня... и смотрят...
С женщинами лучше быть странным, чем красивым... и потом я отличаюсь добротой и терпимостью, но иногда я срываюсь, воображаю, что я гений, играю заблуждающегося или заблудившегося бога...
Это прием, тактическая уступка... это не порок, это изгибы моего характера...
Я наблюдатель...
Что?.. нет, заикаюсь я не притворно... и я не бог, я не совсем безумен... зачем мне это?..
Нельзя казаться одним и тем же, надо всем побыть, прежде чем попасть в ад и сгореть там... или закоченеть...
Надо жить, иногда трепетать от страха, но жить, надеяться, обливаться слезами от радости или скорби... и, в конце концов, вернуться в свое отечество, на небо...
Однако монолог мой затянулся... и даже слишком... могу стать пособием кому-то, чтобы испытать и найти себя в окружающей жизни... хотя, почему бы и нет... правда, некоторые могут принять мои излияния и откровения за мистификацию...
Я играю, не умело притворяюсь... и говорю не о том, о чем нужно говорить...
А о чем нужно говорить?.. о боге?.. о любви?.. о том, кто мистификатор на самом деле?..
Я все еще расту, подсматриваю, перенимаю опыт у других... рыться в самом себе опасно, можно найти беса, творца желаний, и отравить всю оставшуюся жизнь...
Красота – зеркало бога...
Красота меня исправляет и направляет...
В безобразии нет ничего хорошего... или есть?.. от безобразного невольно хочется отстраниться...
Впрочем, все от бога, и подлинное, и иллюзии... человеку можно только посочувствовать, когда он всматривается в себя и видит странного двойника, который тоже всматривается, смотрит... и смотрит как-то нехорошо, странно и страшно...
Двойника не надо опасаться... он остановит меня на краю пропасти благодати или погибели... или подтолкнет?..
Я зову его Йорик... бедный Йорик... он не лишен искренности и естественности, но может и вред сделать, чтобы спасти... и маску шута надеть...
Он наблюдает за мной со стороны, я для него объект..."
Христофор отвлекся...
Вокруг цвела ночь...
"Как все просто и естественно... ночь цветет... я размышляю, говорю вслух... и не заикаюсь...
В воспоминаниях чувство реальности слабеет... реальное воспринимается как ирреальное... иногда я вижу прошлое как будущее, переживаю то, чего еще не испытал...
Будущее видится мне как сияние...
Я стою на краю обрыва, чувствую трепет губ и объятия ветра, слышу любовный шепот и красноречивое молчание...
Увы, будущее не вернет мне то, что я потерял, чего лишился... или вернет?..
Жизнь строится по законам прозы, а не поэзии..."
"Рая вернулась из города... говорит, что я попал в число подозрительных лиц...
Смутное время для одних открыло бога, истину, для других возбудило надежду на конец бедствий, а для всех прочих оно ничего нового не открыло... все повторяется...
Нет, будущее открыло мне склеп и эти повапленные гробы...
Я не в чертогах бога, где царит тишина и спокойствие, я в преисподней...
Бог сотворил мир, Адама и почил... нет, он не спит, он наслаждается не игрой воображения, а истинными благами жизни, что, впрочем, справедливо...
Можно представить его пробуждение и разочарование...
Философ все это предсказал... и лег в могилу с обманутым и растерзанным сердцем... закрыл глаза навеки, чтобы не видеть ржавые кровли города, охваченные пламенем...
Увидев город, он не узнал бы его, и высказал бы удивление, хотя увиденное на самом деле не имело в себе ничего неожиданного...
Философ ушел, не оставив ни одной личной привязанности... иллюзии он заменил верой в смерть ради бога, кем бы бог ни был, пусть даже Черной Дырой, ведущей в вечность...
"Что это?.. – Христофор привстал, огляделся... – Послышалось..."
Вокруг царила тьма, ничего достоверного...
Он сморгнул, он смотрел и не верил своим глазам...
"Где я?.. куда меня завел, тот, кто вел?.. и бросил..."
Лицо Христофора осунулось... пот усталости, ужаса смешался со слезами отчаяния и бессилия...
Тогда-то распятый бог и открыл ему свое трагическое и окровавленное лицо, вызвавшее ужас... и все же он не мог оторвать глаз..."
Ночь ушла, расцвело утро...
Христофора окружала тишина...
Примадонна запуталась в долгах и покинула замок, уехала на воды, искать выход из денежных затруднений, любви и вдохновения...
Христофор шел по петляющему коридору, пытался обрести реальность... и оказался на острове... он спал на ложе монаха...
Ему запомнились две версии возвращения... он мог выбрать любую в качестве подлинной: морем или по суше...
"И какую версию ты выбрал?.." – спросил Философ, появившийся как всегда неожиданно...
"Не знаю... наверное, я выбрал бы версию возвращения по суше, а не по воде, хотя это и представляется несколько странным..."
"Тебе незачем было возвращаться в город..."
"Ты, как всегда, прав... жители города ждали конца света и во всем искали наслаждения...
Уроды исчезли, все женщины были изящны, грациозны...
Мужчины искали их любви, представлялись желанными и страстными...
Любовь их была беззаконной и неверной... она не подчинялась правилам...
Я жил на острове без страха и преувеличенных надежд, разделял слабости островитян...
В городе я жил иначе, там все чего-то искали, добивались и умирали в одиночестве, претерпев ужас смерти, до того несчастные, что словами не выразить, легче слезами... и случалось это обычно как-то вдруг, внезапно... они неуклюже ныряли в темноту, правда, некоторые возвращались назад, шли пешком, медленно, как бы сдерживая себя, чтобы не рассмеяться или не расплакаться..."
"Вокруг царила сумеречная тишина, торжественная и холодная, мрачная, как на кладбище...
Деревья уже начали терять листву. Приближалась осень, дожди...
Примадонна еще не вернулась с вод...
Я шел и прислушивался...
Шепот ветра приобрел меланхоличный и печальный оттенок... он прерывался вздохами, рыданиями... умолк, погрузился в молитву...
Свернув за угол, я наткнулся на статую примадонны со свитой... среди свиты был и автор...
Примадонну Филонов изобразил худой, рыжей и в мантии..."
"Свою связь с примадонной Философ называл случайной, возникшей для него совсем неожиданно и некстати... он работал над комментариями к апокалипсису...
Помню, он говорил:
"Кто-то прибавил меня к списку ее свиты..."
На самом деле это было конечно не так...
Примадонна занималась делами совсем его не касающимися... он обещал ей помощь в переводе одного темного текста...
Он видел события, а автор текста предвидел их... и достаточно подробно описал их...
Дело с переводом доставило Философу одни неприятности, и дошло только до набросков... он перевел только несколько диалогов... там были и греки, и французы, и немцы... все говорили о революции...
Это, конечно, правда, но не вся...
Философ знал эти три языка и прочие...
Он говорил, что понимает даже язык насекомых...
"У них тоже есть душевные переживания... могут они и сами с собой говорить... думают о жизни, обмениваются впечатлениями...
Говорят они и о нас, и, мне кажется, они говорят правду...
Однако опять воцарилась эта несносная жара... и пыль...
Все говорят только о перевороте... кроме убийц и жертв они ничего не видят... и терпят то, чего без подлости терпеть нельзя..."
"Что такое со мной?.. пора прервать этот затянувшийся монолог... я чувствую себя как на сцене...
Философа астма душит... и вообще... на него написали донос... представили заговорщиком, переводчиком и распространителем запрещенной литературы...
"И что?.."
"Думаю, его приговорят к ссылке..."
"Примадонна вернулась с вод... она тоже в опале... стала чувствительна и капризна...
Ее терзают болезни и долги... спасается в замке от доносов и сплетен... к пьесе и ко мне она охладела..."
"Все женщины привержены измене и ко всему подобному... лучше держаться от них подальше... и вообще... у тебя что, претензии к ней?.. кто она, и кто ты?.."
"Моя судьба была бы незавидна, если бы я не попал к следователю, который просто задержал донос, не дал ему ход...
Я живу в замке... охраняю примадонну от сплетен, стараюсь рассеять ее мрачные мысли и меланхолию...
Она боится сойти с ума..."
"Жизнь такая тягость... я думала, что я вечна, но вот случилось головокружение... вообрази себе, я упала в темноту, как в яму...
Там философии нет, там черви... и им все равно, чистый ты или нечистый...
Ну, а ты чем занят?.. надеюсь не игрой в любовь?.. опасная это игра, приближает к краю...
И все же она ценится даже у стариков, и именно тем, что она игра...
Они жертвуют покоем...
А женщины не хотят быть женщинами, уклоняются от брака, иногда и от родов... хотят вмешиваться во все дела... и все только портят...
Нет, я не против женщин...
Не думаю, что любовь единственное предназначение женщин, но именно в любви они расцветают, даже если уже в летах, часто и старухи превращаются в кокеток... и это ужасно..."
"Когда примадонна заговорила о женщинах, а она иногда говорила и о них, я с подозрением и ужасом смотрел на нее, и невольно отводил взгляд...
Она превращалась в сатира... она видела в женщине только женщину, ее соблазнительное и чувствующее тело...
Я был сиротой и видел во всех женщинах свою мать, но не только...
Одно время примадонна влекла меня, сводила с ума...
Философ звал ее милой и несчастной ветреницей... и любил ее нежно и трогательно..."
"От дней, проведенных в замке, у меня остались воспоминания какого-то счастья... словами не выразить... это как некая мелодия, вдруг всплывающая в памяти...
Философ ценил в женщинах деликатность, тонкость чувств... говорил, что любовь это смесь игры и философии... и вовсе не дар, а наказание божье...
Примадонна сводила его с ума... он искал спасения и утешения в философии...
"Философия рассуждает... – говорил он... – У нее сухой, темный и совсем не женский язык, но вспомни последние слова Христа к богу, это был голос страсти... непосильной, непонятной...
И все же надо жить, чувствовать, отдаваться слабостям человеческой натуры..."
"И что дальше?.."
"Дальше старость и воспоминания, которые мы уносим в могилу... правда, некоторые уверяют, что в другую жизнь... хорошо бы... грустно, если только смерть хранит наши тайны...
Личная наша жизнь темна, запутана..."
Философ умолк, задумался, вдруг снова заговорил:
"Примадонна страдает и умирает... и я ничем не могу ей помочь... я худею и плачу вместе с ней от бессилия и истерики..."
* * *
Христофор шел по аллее, испытывая тоскливое недоумение... он не мог найти могилу Философа...
Он невольно оглянулся, услышав гул...
"Опять этот странный утробный гул..."
Из-за поворота улицы выехали грузовики, битком набитые солдатами, и следом за грузовиками появились танки...
"Один, другой, третий..."
Танки свернули на обочину и остановились. Из люка высунулся офицер, похожий на Семена, как две капли воды.
Таким Семен был много лет назад, пока будущее еще не обмануло его ожиданий.
Ресницы у офицера были седые от пыли, а веки подрагивали.
– Что там?.. – спросил офицера кто-то невидимый в недрах танка.
– Все спокойно... как на кладбище... – Офицер достал пачку сигарет, закурил.
Со стороны развилки показалась конная милиция. Лошади были все пегие с блестящими от пота крупами.
Цокот копыт, мерная поступь рысаков, внятная одному лишь такту, не разряжала, а только обостряла напряжение ожидания какой-то катастрофы.
Лошади шли в ногу, словно у них была одна судьба.
Сигналя, конную милицию обогнал длинный черный лимузин, еще один и еще...
– Власть бежит... – сказал офицер.
– Вы думаете?.. – спросил Христофор.
– Иногда... – отозвался офицер и улыбнулся знакомой улыбкой.
"Странная революция, я даже и не представлял, что все будет так просто..." – подумал Христофор и оставил эти впечатления при себе.
Грузовики остановились у сквера и оттуда, как зеленый горох, посыпались солдаты. Они взяли под охрану дом мэра.
Над площадью повис страх тишины, которую солдаты оцепления стремились разогнать и спугнуть разговорами.
– Вы чувствуете запах гари?..
– Что?.. нет, запах гари я не чувствую...
– А я чувствую...
– Вами владеет страх...
– А вами что владеет?.. и все же я чувствую запах гари... где-то что-то горит...
– Вполне может быть... – сказал старик с авоськой, в которой что-то звякало...
Христофор промолчал... он стоял, опустив голову и закрыв глаза, пережидал головокружение...
– Сбывается пророчество примадонны...
– Газеты пишут она в опале... спасется на водах...
– Говорят, она лишилась голоса...
– И не говорите... журналистам только подавай новости... любую искру раздуют в пожар...
– Пожар?.. где пожар?..
– Только разгорается, молитесь...
– Кому?..
– Не все ли равно, кому... все лгут... что?.. нет, я трезв и бодр... а вот и гончие, узнаю их, вынюхивают, ищут по следам, роются в моих текстах, в моем мраке, даже в моих снах...
– Вы в своем уме?..
– Я что, похож на сумасшедшего?.. ну да, только что вышел из психушки... подскажите, где бы поесть, согреться и выпить бедному и трезвому...
– Слышите?.. что это?.. странный гул...
– Это танки... приехали из провинции, будут подавлять мятеж...
– Понагнали жуть... кто враг, непонятно...
– Опять пахнуло гарью... вон и дым...
– Это танки дышат... или бесы... они и в геенне не гибнут, как саламандры... в городе их хоть отбавляй... они умеют завлекать... замысел у них тонкий: слепить ихних бесов с нашими...
– Уже слепили... – сказал старик с авоськой и пошел прочь...
– Как это?.. когда?..
– Это он так, для разговора, для страха...
– Откуда такие?.. где плодятся?.. все свергнут, разрушат, но ничего не построят, оставят руины... а вы, я вижу, расположены их простить...
– Ох уж, скажите тоже...
– Давно вас не было видно... как вы?..
– Как и все, живу сплетнями...
– Это теперь новая мораль... нет, чтобы...
– Что чтобы?..
– Ничего...
– Слов нет?.. будут... молитесь и ждите...
– Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного... век уже не молился...
– Что же вы замолчали?..
– Я задумался...
– О чем?..
– О чем поет эта сумрачная бездна, и иногда вздыхает... ведь вздыхает!..
– Дна у нее нет...
– Вот от таких философов и весь вред...
– Тоже мне, вывод сделал... вся суть не в том...
– А в чем?.. эй, где он?.. куда делся этот неуловимый?.. был тут... и исчез... как провалился... и куда?..
– Никуда он не провалился... вон лежит...
– Что это с ним?..
– Предсмертные судороги у него... скоро отойдет... сердце не выдержало...
– Наверное, интеллигент... а вы врач?..
– У него одышка, обморок... пульса почти нет... плохо ему...
– Ой, на самом деле, ему плохо...
– Что его ждет?..
– Что может ждать смертного человека?.. гроб и преисподняя с ее ангелами...
– Мне кажется, он не умер... у него лицо не покойника...
– Он меня агитировал... лез в душу... пугал божьим судом...
– Кажется, он очнулся...
– Думаешь, репетировал?.. теперь плачет, что-то увидел там и страшно ему стало...
– Ну и зрелище...
– Зрелище там, видите танки...
– Думаете, будут стрелять...
– Скажут, и будут стрелять...
– Нет, вряд ли, страх остановит...
– Или бог...
– Другого бога ждите, гостя из преисподней... придет вместе со свитой... будет война власти с властью... готовьтесь, будет вам и черная луна на небе, и суд в преисподней...
– Уже дрожу как от озноба...
– Куда вы?..
– Пойду, поищу простыню и спрячусь где-нибудь... говорят, кто-то склепы сдает в аренду... а вы?..
– Я с вами...
– Ну, а что с этим делать... разлегся, лежит, слушает наши разговоры...
– Он, кажется, обмочился?..
– Он же труп...
– Стойте, куда вы?.. там обрыв... и болото...
– Спасите, я тону, захлебываюсь...
– Я же говорил, там болото... бросьте ему веревку... ну же, тащите...
– Ох, и тяжелый же...
– Живой?..
– Вроде живой, дышит... и что-то шепчет... поет...
– Пусть поет...
– Своими ли устами?.. бес тут крутился...
– И все еще крутится...
– Это дьякон с кадилом...
– А вот и цокающее войско подошло... стоят, смотрят, щурятся...
– К черту, пора мне домой, пока все это не превратилось в тир... уже целятся...
– На площади что-то происходит...
– Что?.. что ты видишь?..
– Вижу оратора... похож на подсадную утку... он раскаиваешься... прозрел...
– А ты?..
– Я-то давно прозрел...
– Прошлой ночью мне приснился сон... я говорил с богом о боге...
– И что?.. ниспослал он тебе благодать?..
– Мне ниспослал... правда, с непонятной мне высоты...
– Я тебе не верю...
– Мне тоже видение было... однако темнеет...
– Ночь торопится поскорее укрыть весь этот театр...
Кто-то нерешительно тронул Христофора за рукав.
– Вы иностранный корреспондент?..
– Что?.. нет, что вы... – Христофор окинул взглядом женщину.
Высокая, в бутылочно-зеленом модном дождевике, лицо тонко очерченное, ямочки на щеках, подернутых персиковым пухом, глаза серые, нос с горбинкой, губы чувственные, слегка припухшие.
Христофор задохнулся от волнения, отвел взгляд и покраснел до корней волос, испугавшись, что незнакомка могла прочесть в его взгляде внезапно возникшее желание.
В окне первого этажа длинного дома Христофор увидел уже знакомого старика интеллигентного вида, который оклеивал стекла полосками газетной бумаги.
Неожиданно вспыхнула перестрелка и так же внезапно прекратилась.
– Вам лучше бы оставаться дома... – заговорил Христофор. – Похоже, что все еще только начинается...
– Вы так думаете?.. – Незнакомка пожала плечами, мимолетным, мягким движением убрала волосы с лица и не без интереса взглянула на Христофора.
На миг Христофор утонул в ее глазах с фиалковыми отсветами на дне.
– Почему вы так смотрите на меня?.. – спросила незнакомка.
– Вы Соня... – прошептал Христофор одними губами, увидев в воздухе перед собой качели и смеющееся лицо девочки 13 лет с тощими косичками и миндалевидными глазами, веки подкрашены хной. Глаза девочки были бездонными как небо.
– Нет, я не Соня... – Незнакомка растерянно и безразлично посмотрела на Христофора, потом резко повернулась и пошла через площадь.
– Куда вы?.. площадь простреливается... – воскликнул Христофор, приметив ее изящные лодыжки в плотно обегающих ногу ботиках.
Путаясь в паутине воспоминаний, Христофор устремился за незнакомкой.
Выстрелов Христофор не услышал.
Выронив портфель, он рухнул на асфальт.
Порыв ветра расстегнул портфель. Бумаги, письма, счета, квитанции, фотографии полетели над площадью, подхваченные ветром.
– Кажется, с набережной стреляют... – закричал офицер, и, вскользь глянув на труп Христофора, захлопнул люк танка.
Христофор лежал ничком, нелепо вывернув голову. Глаза его были закрыты, а щеки алели, как будто он стыдился того, что с ним произошло.
Незнакомка склонилась над Христофором.
Звякнули сережки в ее ушах, словно маленькие колокольчики.
Лицо Христофора дернулось, веки приоткрылись... он увидел чье-то лицо, колышущееся как отражение в воде на фоне облаков с несколько мрачными оттенками красного и фиолетового цвета.
День догорал на одном костре с вечерней зарей...
2
Часы на башне замка протяжно пробили полночь...
Христофор очнулся...
"Где я?.."
В окне сияла луна... по комнате сновали ее слуги, тени...
Христофор невольно отстранился, когда одна из теней прикоснулась к нему, и сполз с ложа Философа на пол...
Тени казались ему исчадьями ада... они обвивали его как змеи, забирались в пах, в рот, заглядывали в глаза, рыскали по телу как черви...
"Для них я труп, но я же не труп... или труп?..
Сколько времени я прожил в этом кошмаре?.. и все еще живу...
Снова кто-то лизнул, сосет... пусть сосет...
А это еще кто?.. статуя Философа... похож на бога... в детстве он пугал меня своей мрачной неприветливостью... обычно его сопровождали тени в обманчивой дымке... они вызывали у меня страх и невольную слабость...
Кто эта явившаяся мне незнакомка в ботиках?.. в ней было столько нежности и естественности... она могла придать моей жизни очарование, но, увы...
Я все еще цепляюсь за жизнь...
Или все это лишь видимость?.."
Христофор с опаской протянул руку, но не смог дотянуться до статуи Философа в мантии...
Толпа теней отступила, как будто побежденная страхом... и вдруг руки всех разом потянулись к нему как к добыче...
Отказавшись сопротивляться, Христофор сделал вид, что умер...
Луна ушла, стало еще темнее...
Христофор помедлил и вышел наружу...
Перед ним разлилось море ржавых крыш...
Город мирно спал... о мятеже уже никто не помнил, не осталось никаких свидетелей смуты... одних повесили, другие закончили свою жизнь по старости или оказались в желтом доме... все прочие стали считать себя свободными... правда, их свобода имела привкус бесчестия...
Христофор спустился по лестнице к набережной, перешел трамвайные пути, повернул налево, потом направо и остановился у дома с цокольным этажом...
Ему вспомнилось детство...
"Это было блаженное и благословенное время, и вовсе мы не были химерами, вымыслами, мы были молодыми, и погибли от непостоянства и безжалостности эпохи, Семен раньше, я позже...
Лишь немногие выжили вопреки всяким помехам и гонениям... бог их вел, но не сатана же, хотя он гениев любит...
Семен был сильнее меня в измышлении персонажей и их поступков, слова лились из него...
Я побаивался Семена, с ним я чувствовал себя как бы в тени... он мог бы стать великим, даже гением, а такие люди существуют, но кто о них знает?..
Семену недоставало страстности, ее в избытке было у меня...
Почему бог, соединив нас, так грубо разлучил?..
Семен бежал в город от Лизы... в городе он полинял, выцвел... говорят, его сожрали собаки... если это так, то они наслаждались, не зная, какая цена их наслаждению?..
