Текст книги "Морской фронт"

Автор книги: Юрий Пантелеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

8 марта вновь нервный звонок из Кронштадта: получены сведения о готовящемся якобы большом наступлении через лед на Ленинград. По настоянию коменданта крепости командующий флотом организовал ежедневную воздушную разведку побережья Койвисто – Лисий Нос. Заодно прихватили и нашу зону Петергоф – Стрельна. Летали летчики честно, но никого не обнаружили. Ходили туда и наши разведывательные лыжные отряды, но с теми же результатами. Общая обстановка на театре военных действий в те дни не предвещала возможности большого наступления, но и доказывать обратное было трудно.

Командующий ВВС флота генерал-лейтенант М. И. Самохин звонил мне:

– Чего зря выматываете мою авиацию? Ведь горючее надо беречь. Где противник?..

Не одну бессонную ночь провели мы, но наступления по льду так и не обнаружили. Немцы, видимо, пытались вести разведку или прикрывали постановку мин в канале. Попытки эти продолжались всю зиму, вплоть до начала таяния льда. 7 и 8 апреля наши дозоры вновь обнаружили на фарватере против Петергофа свежие лунки. Опять тревога… Опять тревога… Высылаем минную партию. В обнаруженных нами лунках было тогда взорвано несколько очень больших магнитных мин. Противнику так и не удалось заминировать Морской канал, чтобы прервать весной нашу важнейшую коммуникацию Ленинград – Кронштадт.

Приближалось лето, и флот готовился к новой боевой кампании. Надо было не только отремонтировать корабли, но и хорошо подготовить людей к предстоящим боям. Широко была развернута боевая и политическая учеба личного состава кораблей.

С большим вниманием слушали мы начальника разведки флота Н. С. Фрумкина, который докладывал об обстановке в стане врага. Финская пресса довольно прозрачно намекала на необходимость заключения мира. Больше того, финны даже угрожали Гитлеру сепаратным миром, если им не будет оказана помощь войсками и продовольствием. И это всего лишь через полгода войны!

Позднее Фрумкин рассказал о совещании в ставке Гитлера 13 февраля 1942 года. На нем шла речь об уничтожении Балтийского флота зимой во льду. Немецкое военно-морское командование предлагало с этой целью вести «беспрерывные атаки по русским военно-морским силам в Ленинграде и Кронштадте армейской артиллерией и военно-воздушными силами Германии».

Обстановка, таким образом, вновь осложнялась. Места стоянок наших кораблей противнику были известны. Переставить их в условиях тяжелого ледостава мы уже не могли. Усиление маскировки и даже зенитного прикрытия не спасало корабли от артиллерийского обстрела. Оставалось лишь усилить контрбатарейную борьбу.

Весенний ветер

Фашисты выпустили по Ленинграду в марте 7380 снарядов. Корабли получили ряд повреждений. Так, 23 марта немцы вели ожесточенный огонь по Балтийскому заводу и по стоявшему около завода линкору «Октябрьская революция». Имея все данные о месте расположения кораблей, пристреляться по таким большим площадям не представляло труда. Два 152-миллиметровых тяжелых снаряда попали в линкор: один – в радиорубку, другой – в палубу. Повреждения были невелики, но при обстреле погиб один радист и двое было ранено. Значительные разрушения имелись в цехах завода.

И. И. Грен, прибывший вместе со мной на линкор, уверял, что все батареи противника, стрелявшие по кораблю, были погашены и частью уничтожены. Но командиру линкора контр-адмиралу М. И. Москаленко от этого легче не стало. Радиорубка была разрушена, погиб отличный радист…

Мы осмотрели место падения снаряда. Палуба над четвертым казематом, в которую он попал, была лишь незначительно покороблена. Линкор справедливо считался гордостью русского кораблестроения, прочность его поражала.

За зиму фашисты пристрелялись к кораблям. Что оставалось нам делать? Только одно – поскорее уничтожать все батареи противника, и лучше всего, конечно, силами авиации. И мы решили с И. И. Греном переговорить об этом с командующим авиацией флота генерал-лейтенантом М. И. Самохиным.

Михаил Иванович Самохин рассказал нам о делах наших летчиков. Особенно отличался тогда 4-й гвардейский истребительный авиационный полк. В нем прославился Герой Советского Союза гвардии капитан Г. Д. Цоколаев, сбивший несколько фашистских машин. Особенно интересны были ночные рейды.

По ночам одиночные самолеты, флотские тихоходы МБР-2, бомбили тылы фашистов, железнодорожные узлы, батареи и скопления войск противника.

Перелистывая журнал боевых действий, генерал рассказывал нам, что МБР-2 не одиноки. Бомбят и другие, совсем для этого не предназначенные самолеты Пе-2, И-153, И-16 и даже У-2! 8 марта У-2 ночью неоднократно бомбили немецкие тылы, а 13 марта – батареи в Знаменке, которые так досаждают нам. Они же, эти У-2, 19 марта бомбили аэродромы и железнодорожный узел в Гатчине!..

Командующий авиацией показал нам ряд аэрофотоснимков аэродромов и железнодорожных узлов, разрушенных нашими ночными «бомбардировщиками». А ведь У-2 – это маленькие учебные самолеты.

В результате беседы с генералом Самохиным мы составили план совместных ударов – бомбой и снарядом – по некоторым опасным батареям противника.

26 марта немцы вновь усиленно обстреливали город и корабли. Наш минный заградитель «Ока» получил много осколочных пробоин, но, к счастью, только в надводной части борта.

В моем дневнике в этот день записано: «Противник пристрелялся к кораблям. Скорей бы таял лед…»

Прежде чем мы увидели весеннюю рябь на Неве, нам еще многое пришлось пережить. В марте, после двухмесячного перерыва, над городом вновь появились вражеские воздушные разведчики. К вылазкам на лед со стороны Петергофа и Стрельны мы уже привыкли и всегда успешно отражали их. Иной, более серьезный характер носили события 27 марта. Примерно в четыре часа ночи меня разбудил на командном пункте оперативный дежурный офицер и доложил, что противник открыл интенсивный артиллерийский и минометный огонь из района села Пороги по правому берегу Невы, занятому нашими войсками. Это – район Ивановских порогов. Раньше здесь никогда обстрелов не было…

В штабе внутренней обороны города знали об этом событии не больше, чем мы. Вскоре по телефону поступило новое донесение из штаба Невского сектора береговой обороны. Генерал Кустов докладывал: «Противник двумя группами по 50–60 человек под прикрытием своего огня форсировал по льду Неву и атакует наш наблюдательный пункт. Меры приняты».

Мы с комиссаром базы немедленно выехали к месту происшествия. Еще в пути я подумал: как хорошо, что по плану зимней обороны вся Нева разделена была на боевые участки, во главе которых стоят командиры дислоцируемых там соединений. Начальником данного района и был генерал-майор Кустов, опытный балтийский артиллерист.

Чем ближе к району села Пороги, тем пулеметная и минометная стрельба становится все более и более явственной и резкой. Ночь темная. Быстро несемся по заснеженному шоссе. Но вот стрельба вдруг стихла. «Не попасть бы с ходу в лапы к фашистам», – мелькнула мысль. Машина свернула с шоссе, и мы уже были в районе штаба сектора. Нас встретил начальник штаба полковник Потемин. Он спокойно доложил, что все атаки отбиты, противник обращен в бегство и скрылся на левом берегу Невы. Наши потери невелики – ранено шесть матросов и выведены из строя два пулемета.

– Чем же вы объясняете столь незначительные потери? – заинтересовался я.

– Фашистов подвела их разведка, я думаю. Они рассчитывали на полную неожиданность и внезапность своих действий. А вышло иначе: по боевой тревоге к району вылазки сразу же на машинах прибыли вооруженные морские команды, батареи открыли огонь по льду Невы. Гитлеровцы не ожидали такого организованного сопротивления, были деморализованы и обратились в бегство.

– Скажите, полковник, а как вы вообще расцениваете эту вылазку? – допытывался я.

Потемин оживился:

– Конечно, это была глубокая разведка боем всей системы зимней обороны Ленинграда с восточной его стороны.

Начальник штаба был прав: в случае удачи разведки за нею, безусловно, последовала бы попытка форсировать Неву более значительными силами. В этом случае противник мог бы отрезать город от Ладоги, полностью замкнуть кольцо блокады. Не исключалась и попытка прорыва в город с этой стороны, в сущности с тыла. Вспомнилось, что наши и кронштадтские разведчики не раз обнаруживали концентрацию пехоты противника на льду в районе Сестрорецка, Стрельны и Петергофа.

Снова сорвалась попытка врага застать нас врасплох.

С чувством глубокого удовлетворения вернулись мы в Ленинград, доложили начальнику штаба флота о ночных событиях. Ю. Ф. Ралль предложил еще раз просмотреть наши планы зимней обороны в наиболее уязвимых местах – в районах Торгового порта, Лисьего Носа и села Пороги на Неве.

В последующие дни события нарастали. С рассветом 29 марта немцы начали бешеный обстрел района станции Ржевка, наших батарей у Ивановских порогов и научно-испытательного Морского полигона. Несколько тяжелых орудий, установленных там, служили сильным артиллерийским прикрытием Ленинграда с восточной стороны. Но главное заключалось не в этом. В мастерских и лабораториях полигона сотни женщин производили заливку и снаряжение взрывчаткой снарядов и мин. Полигон был до отказа начинен взрывчатыми веществами. Мы не раз проверяли там технику безопасности и все довольно сложные противопожарные устройства. Многие мастерские окружены были высокими земляными валами, чтобы погасить взрывную волну в случае несчастья. И все же пожар на полигоне сулил много бед.

Полигон входил в состав Ленинградской военно-морской базы, командовал им старый опытный балтийский артиллерист генерал-лейтенант И. С. Мушнов. Около 6 часов утра он по телефону донес мне, что такого сильного обстрела этого района еще ни разу не было.

– Снаряды пока ложатся с перелетами… Сыграл боевую тревогу, людей всех увел в укрытия, – докладывал генерал. В голосе его звучало беспокойство за свое хозяйство и за сотни людей.

Через несколько минут телефонная связь с полигоном прервалась. Начальник связи базы Шварцберг довольно быстро окружным путем связался с рядом военных и гражданских учреждений, расположенных поблизости от полигона. Оттуда сообщили, что в районе станции Ржевка происходят невероятной силы взрывы. «Это, конечно, взрываются наши склады на полигоне», – решили мы на командном пункте и вновь помчались в восточный сектор обороны. Начальнику штаба было приказано направить туда все пожарные команды и санитарные машины базы.

На перекрестке небольшая задержка, пропускают несколько грузовиков с бойцами. Неужели опять отражение десанта через Неву?

Еще поворот – и перед нами встало громадное зарево, а вскоре стали видны языки пламени и столбы дыма. Грохот наших батарей, открывших огонь, сливается с близкими разрывами снарядов противника. В эту знакомую уже нам артиллерийскую симфонию периодически врываются длительные раскаты каких-то грозных взрывов. Шоссе усыпано обгорелыми досками. Подъехать к станции Ржевка мы не смогли. В жарком накаленном воздухе пахло каким-то удушливым газом, дым застилал все. Пришлось вернуться и подъехать к полигону кружным путем со стороны станции Всеволожская. К счастью, вижу, что на полигоне ничего не горит. Небольшие очаги пожаров были вовремя ликвидированы. Но многие одноэтажные здания полигона разрушены. В санчасть несут и ведут раненых, их много, видимо несколько десятков. Три бойца убито. Снарядами противника выведено из строя одно 356-миллиметровое орудие.

Все зло, оказывается, шло вот откуда! На станцию Ржевка с Ладожского озера накануне прибыл поезд с боеприпасами для фронта. Состав сразу не разгрузили, и когда немцы начали обстрел, то снарядами взорвана была часть вагонов. Начали взлетать на воздух и соседние вагоны. Подойти ближе чем на километр к взрывавшемуся поезду было невозможно из-за жары и летевших во все стороны осколков снарядов, частей вагонов и глыб замерзшей земли. Казалось, горит под ногами земля. На расстоянии двух километров вокруг снесены были крыши всех домов, выбиты окна, сорваны двери. На соснах ближнего леса мы обнаруживали колеса вагонов, куски паровозных деталей. Двадцать очагов пожаров в ближайшем поселке слились в одно общее зловещее море огня. Все станционные постройки пылали. К месту происшествия съехались почти все пожарные команды города, вызваны были и войска. Воды в местном водопроводе не оказалось – это усложняло борьбу с огнем. Прибывшие на пожар бойцы проявили чудеса храбрости. Много вагонов откатили вручную, спасая столь нужные фронту боеприпасы. Весь день шла борьба с огнем, и только к вечеру погасли пожарища. Было много убитых и раненых. Сотни людей остались без крова.

Тяжело было на душе, когда мы с комиссаром А. А. Матушкиным возвращались в штаб. Голову сверлила мысль: разве нельзя было сразу же по прибытии поезда с боеприпасами рассредоточить вагоны? Тем более было необходимо немедленно приступить к разгрузке вагонов.

Тяжкий урок!..

Еще много невеселых событий несла нам первая блокадная весна. Пытаясь все же уничтожить наши корабли, пока они стоят во льду, немцы предприняли новые воздушные налеты.

Серьезное испытание довелось нам пережить 4 апреля. Уже с утра в городе рвались снаряды, кое-где вспыхивали пожары. Наши батареи отвечали, канонада нарастала. На этот раз противник обрушил весь огонь на Неву, в районы стоянки кораблей. Около семи вечера, когда я возвращался из штаба флота по набережной к себе на командный пункт в Адмиралтейство, на кораблях, стоявших в Неве, прозвучали вдруг тревожные сигналы. Все мощные громкоговорители на перекрестках Васильевского острова разом загудели: «Воздушная тревога». Почти в ту же минуту кто-то на панели крикнул: «Бомба!» – и мы отчетливо услыхали ее противный свист. Высокий ледяной султан взметнулся на Неве в месте падения бомбы. На берегу и на кораблях грохотали зенитки. Мы выскочили из машины и увидели, как вдоль реки с востока летят, медленно снижаясь, восемь или десять «Юнкерсов-88». Чуть поодаль и ближе к левому берегу реки шла другая группа вражеских самолетов. Вдали за каждой из этих групп видны были в воздухе еще маленькие движущиеся точки. Такого большого налета на Ленинград давно не было. Зенитки надрывались, небо усеяно было белыми корзиночками разрывов, между которыми, не меняя курса, шли фашистские самолеты. В толпе на набережной кто-то закричал:

– Смотрите, смотрите! Пикируют, мерзавцы, на крейсер «Киров»…

И действительно, фашистские самолеты группами по 6-10 «юнкерсов» пикировали на крейсер, а также на линкор «Октябрьская революция» и эсминцы, стоявшие у Васильевского острова. Сильные взрывы следовали подряд один за другим через ровные промежутки времени. В разрывы бомб вклинивались резкие звуки разрывов тяжелых снарядов противника. Шесть наших батарей уже вели ответный огонь по врагу.

Грохот канонады заглушал слова. Бомбы начали рваться и у левого берега. Это не смущало мальчишек, словно воробьи усеявших набережные. Ко многому привыкли они в тяжелые дни блокады. Без них не обходилось ни одно городское происшествие.

Оглянувшись в сторону Адмиралтейства, я увидел новую группу вражеских самолетов. Друг за другом они пикировали на плавбазу «Полярная звезда» и на подводные лодки, стоявшие вдоль левого берега. Снова сильные взрывы один за другим, под ногами дрожит земля, с крыш полетели ледяные сосульки.

Плохо бомбили фашисты. Большинство бомб падало на берег.

Более часа продолжался налет фашистской авиации. Отбой воздушной тревоги был дан по городу лишь после 20 часов. Но в воздухе еще долго носились наши патрульные истребители.

Я помчался к себе на командный пункт. Через час-другой во всем разобрались. Досталось больше всего городу. На набережной Невы в ряде мест пылали пожары, разрушены были многоэтажные дома. Но корабли – линкор, крейсер «Максим Горький», эсминцы, подводные лодки, вспомогательный флот – имели только незначительные повреждения от осколков близко разорвавшихся бомб и снарядов и полностью сохранили боеспособность.

Крейсер «Киров» – наш общий любимец, флагман эскадры – получил одну бомбу. Пробив верхнюю палубу и наружный борт у ватерлинии, она разорвалась в воде подо льдом, и крейсер остался боеспособным.

Много мелких бомб попало в западное крыло Адмиралтейства.

Противник, по существу, не добился никакого боевого успеха. Наши летчики сбили еще на подходах к Неве и к кораблям 18 самолетов из 40 налетавших. До глубокой ночи шли переговоры по телефону, уточнялись все обстоятельства налета, его последствия.

Провал вражеской операции заставлял нас ожидать ее повторения. Об этом по телефону всех предупреждал командующий флотом вице-адмирал Трибуц. А всегда спокойный, командующий авиацией генерал Самохин, прощаясь со мной, посоветовал:

– Сегодня, адмирал, лучше спи на командном пункте.

И действительно, многие флагманы не спали в ту ночь. Все ждали налета…

Опасения наши оправдались.

В два часа ночи 5 апреля прозвучала воздушная тревога. Темноту прорезали лучи прожекторов, ночное безмолвие прервали береговые зенитки. Долго фашисты держали нас в напряжении. В, течение двух часов ухали бомбы, падавшие главным образом на лед Невы. На этот раз корабли даже не были задеты осколками. Никакие военные объекты не пострадали. Ни раненых, ни убитых не было.

А утром, как только рассеялась мгла, вновь начался усиленный обстрел заводов и Невы. Немецкие разведчики, прилетевшие днем посмотреть на результаты налета, были отогнаны нашими зенитчиками и истребителями.

Обстрелы города продолжались каждый день с неослабевающей интенсивностью. Мы, конечно, энергично отвечали. Немцы замолкали на 15–20 минут, видимо пережидая, чтобы жители вышли из своих убежищ, после чего огонь открывался вновь с прежней силой. И так бывало в течение 18 часов подряд. Снаряды все чаще стали попадать в объекты базы и корабли. Так, 14 апреля при очередном обстреле научно-исследовательского морского артиллерийского полигона в Ржевке разрушен был командный пункт ПВО. Одновременно фашисты обстреливали и Кронштадтскую крепость. Сильные разрушения были причинены Кронштадту 19 апреля. Много домов тогда было разрушено в городе, пострадал Морской судоремонтный завод. Повреждения имели корабли в гаванях и батареи на фортах. Все это, конечно, не обходилось без жертв.

20 апреля при очередном обстреле флота в Ленинграде один 152-миллиметровый снаряд попал в минный заградитель «Ока», пробил три палубы, частично разрушил жилые помещения. За смелую боевую деятельность этому кораблю всего за несколько дней до того было присвоено звание гвардейского. Много осколочных пробоин надводного борта и надстроек получили тогда эсминцы «Страшный» и «Сердитый». Наши истребители днем прикрывали флот от воздушных налетов противника, но, конечно, они не могли ничего сделать против артиллерийских обстрелов. К тому же почти все флотские аэродромы к 10 апреля растаяли, и самолеты не могли подняться для нанесения ударов по вражеским батареям.

Наступил тяжелый весенний период. Прекратилось движение лыжных дозоров. На Неве и на заливе было уже много воды. Генерал Самохин ворчал: «Вот когда перестали летать, так всем сразу потребовалась авиация… И разведку подай, и за каналом смотри, и по батареям ударь, и флот прикрой… Будете теперь знать, что значит без авиации жить…»

И действительно, без авиации было как без рук…

Только 20 апреля началась долгожданная общая подвижка льда. Все ледяные дороги на Кронштадт закрыты. 23 апреля Нева очистилась ото льда, и мы сразу же распределили буксиры по боевым кораблям, чтобы на следующий день начать перестановку кораблей. Делать это было не так просто, ибо береговой припай льда еще был очень силен и цепко держал корабли, словно не желая с ними расстаться. Уплывая в море на запад, льдины устроили нам неожиданный прощальный «салют». Утром 23 апреля телефонный звонок из штаба флота:

– Командующий приказал немедленно доложить, что это за взрывы на заливе. Вы слышите их?

На командном пункте не слышно взрывов. В чем дело? Авиации фашистов в воздухе нет, обстрела города тоже пока нет… И только с батареи Гребного порта доложили, что на льду ничего не видят, но отчетливо слышат беспорядочные взрывы вот уже целый час в направлении Канонерского острова. Будто иногда и лед взлетает…

Начались звонки по всем направлениям… Кто стреляет? Кто взрывает лед?

Оказалось, это салютовал нам ледовый фронт, уплывавший на запад! В течение дня из-за подвижки льда взорвалось более 250 мин армейского полевого образца, установленных саперами на льду еще осенью. Взрывы продолжались весь день…

Переставить корабли мы все же не успели. Сразу после обеда раздался сигнал воздушной тревоги.

День был пасмурный, сырой, над Невою низко нависали облака. Трудно нашим летчикам в такую погоду. Вся надежда на зенитчиков. И действительно, 9-й зенитный полк ПВО Ленинградской военно-морской базы опять показал высокое боевое мастерство своих расчетов. Этот полк, которым командовал майор Мухаметов, прикрывал своим огнем корабли и мосты на Неве. Мы еще в небе ничего не видели, а зенитки уже открыли огонь. Гитлеровцы с присущим им шаблоном почти в точности повторили прежнюю схему налета. Видимо, они торопились, понимая, что вот-вот флот уплывет. По данным ПВО города, на этот раз налетело 159 «юнкерсов» и «мессершмиттов». Но прорвалось к флоту только 18 бомбардировщиков. На подходах к городу сбито было 24 самолета, остальные куда-то отвернули. Налет продолжался на этот раз три часа, конечно, под аккомпанемент артобстрела. Парами и поодиночке пикировали из облаков фашистские бомбардировщики. Десятки осколочных пробоин бортов, как и раньше, получили очень многие корабли, были убитые и раненые. Командир крейсера «Максим Горький» капитан 1 ранга А. Н. Петров рассказывал после налета, что вблизи корабля разорвалось 15 бомб и 100 тяжелых снарядов. После насчитали 300 осколочных пробоин. Убито четыре матроса, ранено восемь.

Опять не повезло нашему гвардейскому минзагу «Ока». В корабль попало на этот раз три 203-миллиметровых снаряда. Разрушена была система подачи мин, разбито одно орудие, возникли большие пожары. Как и в начале месяца, особое внимание немцы уделили крейсеру «Киров». Им удалось попасть в кормовую часть корабля двумя 100-килограммовыми бомбами. Уничтожены были две зенитные батареи крейсера со всеми орудийными расчетами.

Вскоре после начала налета нам донесли: «Горит штаб флота!..» С другого места доложили: «Штаб флота разрушен!..»

При проверке оказалось, что в здание Военно-морской академии, где помещался штаб флота, действительно попали, почти одна за другой, шесть небольших бомб, большинство во двор, где сгорели несколько машин. Конечно, все стекла в здании были выбиты.

Фашисты никак не хотели выпускать нас в море. 25 и 27 апреля они вновь повторили свои воздушные налеты, сопровождая их артиллерийским обстрелом. Но силы у врага таяли. В первом налете участвовало 55 самолетов, из которых мы сбили 6, а во втором налетело лишь 24 «юнкерса». Опять десятки осколочных пробоин, но на этот раз главным образом у вспомогательных кораблей. Видимо, флотские и береговые зенитчики сбивали с боевого курса фашистов, и они бросали бомбы куда попало. Приказ Гитлера об уничтожении Балтийского флота в Неве остался, таким образом, невыполненным, как и многие другие его бредовые замыслы.

На запад уплывали последние серо-грязные тяжелые льдины.

Ленинград вместе со своим детищем – Балтийским флотом пережил первую блокадную зиму. Вдыхая бодрящий весенний ветер с моря, балтийцы готовились к новым схваткам на море и на суше.