Текст книги "Морской фронт"

Автор книги: Юрий Пантелеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Финнам удалось форсировать Свирь, захватить село Подпорожье, а затем и город Лодейное Поле. И в этом районе наш флот помогал своей армии. Плечом к плечу с бойцами 7-й армии отчаянно – другого слова не найдешь! – дрались матросы 3-й отдельной морской бригады.

Поздно вечером пришло донесение Елисеева. В ночь на 13 сентября, после тяжелых кровопролитных боев, наши оставили остров Муху и по Ориссарской дамбе отошли на Эзель. Противник ворвался за ними на остров и устремился к бухте Трииги на север и на юг – к Кюбассару. Свои войска на Эзеле фашисты решили поддержать десантными операциями, вспомнив, должно быть, 1917 год, когда немцы проводили десантную операцию против Моонзундских островов, оборонявшихся революционными балтийскими матросами. Но тогда, высадившись в бухте Тага-Лахт, враг двигался с запада на восток. А теперь фашисты сформировали три отряда кораблей с десантом. Один из них – «Вествинд» шел из Либавы для действий у юго-западной части Эзеля. Отряд «Зюйдвинд» двигался из Риги и Пярну к южной части острова. Против острова Хиума должен был выступить отряд «Нордвинд», состоявший из кораблей финского флота – броненосцев береговой обороны «Ильмаринен» и «Вайнемайнен», четырех сторожевых катеров, пяти сторожевых кораблей, одного минного заградителя и одного ледокола. Этот отряд развертывался из района шхер Утэ.

Генерал Елисеев доносил, что днем 13 сентября наша авиация обнаружила отряд кораблей «Вествинд» в составе шести небольших транспортов с десантом в охранении мелких кораблей. Отряд шел в бухту Лыу, что расположена в юго-западной части острова Эзель. К этому времени сюда перебазировалось звено наших торпедных катеров под командованием капитан-лейтенанта С. А. Осипова (ныне контр-адмирал, Герой Советского Союза). В 19 часов катера устремились в атаку. Три судна с десантом были потоплены. Кораблям охранения пришлось спасать своих тонущих солдат.

Несмотря на ураганный огонь противника, наши катера без потерь и повреждений возвратились в свою базу Мынту. Действия катеров удачно прикрывались истребителями и огнем батареи береговой обороны с полуострова Сырве. Наши артиллеристы потопили еще один транспорт (возможно, батарея добивала уже торпедированный корабль). Гитлеровцы стремительно скрылись.

Это, конечно, был большой наш успех. Защитники острова ликовали. Военный совет флота немедленно послал приветствие и поздравление. Всю ночь мы радостно обсуждали в штабе эту победу.

14 сентября с утра флот и батареи Кронштадта вновь вели огонь по южному берегу. Все же противнику удалось продвинуться, занять Лигово, Стрельну и Новый Петергоф.

Морской канал – единственный путь, по которому могли ходить крупные боевые корабли между Ленинградом и Кронштадтом, – теперь уже просматривался гитлеровцами, Создалось новое для нас осложнение. В этой обстановке штаб флота получил срочное задание приготовиться к перевозке на Ленинградский фронт двух стрелковых дивизий 8-й армии из Ораниенбаума. Немедленно приступили к формированию специального отряда судов. В обычных условиях эта задача никакой трудности не представляет, но сейчас она оказалась более чем сложной. Крупные корабли по узкому Морскому каналу могли идти только малой скоростью, они не имели никакой свободы маневра, двигаясь прямо – линейным курсом. Это были бы прекрасные мишени для вражеской артиллерии, расположившейся в Лигове и Петергофе, и тем более для авиации противника. Поэтому требовались мелкосидящие и быстроходные боевые корабли, способные идти заливом вне обвехованной части канала, канонерские лодки, тральщики, сторожевики и баржи с морскими буксирами. Конечно, это маловместительные корабли и их потребовалось большое число, к. тому же собирать их в одном месте было опасно из-за часто повторяющихся воздушных налетов противника. Всю эту армаду надо было держать рассредоточено, но так, что бы в любой момент подать их к причалам Ораниенбаума для посадки войск. Радостно было наблюдать, с каким энтузиазмом взялись за работу командиры штаба и тыла; в каждом докладе звучало желание быстрее и лучше подготовить перевозки, сделать все от нас зависящее для разгрома врага.

Вместе с начальником тыла М. И. Москаленко и начальником ВОСО флота И. Н. Ганцовым мы вышли в Ораниенбаум, наметили причалы для погрузки войск, произвели перестановку кораблей в гавани, чтобы они имели возможность быстро маневрировать при швартовке.

Поздно вечером поступило донесение с острова Эзель. Потерпев разгром в бухте Лыу, фашисты на рассвете ввели в действие свой второй отряд – «Зюйдвинд». Пять кораблей начали обстреливать город Кюрессаре и остров Абрук, Тем временем десантный отряд, следовавший на небольших судах в охранении миноносцев и сторожевых кораблей, попытался высадиться в бухте Кейгуста. В тыл батареи на полуострове Кюбассар было доставлено на планерах более ста автоматчиков. Батареей командовал старший лейтенант Букоткин. Артиллеристы проявили исключительную храбрость и мастерство. Отлично ведя огонь, батарейцы разгромили десант еще на воде. Остатки его под дымовыми завесами отошли на юг. Батарея на острове Абрук тоже отлично стреляла и отогнала вражеский отряд прикрытия.

Враг начал яростно бомбить с воздуха батарею Букоткина. За несколько часов фашистские летчики сбросили более четырехсот бомб. Были убитые и раненые, вышло из строя орудие, а тем временем к уцелевшим орудиям лезли парашютисты и вражеская пехота с материка. Командира батареи Букоткина ранило; постепенно выходили из строя пушки. Когда кончился боезапас, моряки взорвали последнее орудие и прорвались под огнем к своим частям. Героическую батарею прикрывали истребители, но их было так мало! Летчик капитан И. И. Горбачев вел в этот день неоднократные бои с фашистскими самолетами Me-109, отгоняя их от острова. Ему удалось сбить самолет противника.

Понес поражение и третий вражеский отряд – «Нордвинд». Как уже говорилось, этот отряд состоял из кораблей финского флота. По сведениям, которые мы потом получили, финны не хотели участвовать в операции. Под нажимом немцев они согласились лишь на демонстративные действия. Но еще при выходе из шхер броненосец «Ильмаринен» подорвался на мине и затонул. Отряд все-таки подошел к острову Хиума, сделал несколько залпов и тотчас повернул обратно к острову Утэ. Этим и закончилась вся операция.

На фарватере возле Утэ мы еще в августе неоднократно ставили мины с торпедных катеров и самолетов. Видимо, на одной из этих мин и взорвался финский броненосец. Как ни странно, но о факте его гибели нам очень быстро сообщили из Главного Морского штаба. Летчики и катерники спорили о том, кем была поставлена эта мина, но этот спор уже не имел значения, мина была наша, балтийская, и она сработала хорошо!

Но положение на Эзеле оставалось тяжелым. К исходу дня противник подтянул с материка свежие силы и повел новое наступление. Наш гарнизон, чтобы сократить фронт, отошел на полуостров Сырве, где генерал Елисеев решил обороняться до последней возможности. Без танков и с малочисленной мелкой артиллерией, без авиационного прикрытия балтийцы упорно защищали каждую пядь земли.

Вновь и вновь мы думали, как выручить товарищей. А помочь им можно было только сильными ударами авиации и воздушным десантом. Этот вариант мы в штабе не раз обсуждали. Комфлот докладывал наши предложения Военному совету фронта, но где было взять силы? Ведь смертельный бой гремел тогда у самых стен Ленинграда. Здесь решался вопрос – кто кого?

Запись в моем дневнике о последующих сутках очень короткая: «15 сентября – самый тяжелый день битвы за Ленинград».

Противник бросил все, чтобы прорваться к городу. Он вел интенсивнейший обстрел жилых кварталов в течение восемнадцати с половиной часов. В сумерках начались налеты двухсот бомбардировщиков. Наши истребители беспрерывно поднимались в воздух, вели смелые бои, много было в тот день сбито фашистских самолетов, но, к сожалению, еще больше их осталось в строю. Весь день не умолкал грозный рев орудий флота. И все же фашисты подошли к городу на расстояние десяти километров. Как мне докладывали командиры кораблей, стоявших в районе Торгового порта, с мостиков в бинокли и стереотрубы были отчетливо видны танки противника.

Начальник Политуправления флота дивизионный комиссар В. П. Лебедев в течение дня несколько раз заходил ко мне и рассказывал, как повсюду героически дерутся наши матросы, и на берегу и на кораблях, как настойчиво атакуют фашистов наши герои-летчики и как много в этот тяжелый день от людей, отличившихся в боях, подано заявлений с просьбой принять их в партию. «Если даже придется умереть – хочу быть коммунистом…» – так или иначе, но эту мысль высказывали многие тысячи бойцов.

В. П. Лебедев – опытный, образованный политработник. В эти критические дни он всегда приносил в штаб какие-нибудь ободряющие известия, укреплявшие силу духа людей. Он рассказал нам, что во Дворце Урицкого горком комсомола провел городской митинг молодежи с участием трех тысяч молодых патриотов. Под вражеским артобстрелом комсомольцы дали клятву до последнего дыхания быть верными Родине. В Смольном собрался партийный актив города. Обсуждались дела, связанные с обороной Ленинграда. Все это – свидетельство уверенности, отсутствия даже намеков на растерянность или панику. Партия вела людей на разгром врага.

На всех кораблях и в частях было принято обращение балтийцев к ленинградцам. В письме говорилось:

«Мы даем вам священную нерушимую клятву: пока бьется сердце, пока видят глаза, пока руки держат оружие – не бывать фашистской сволочи в городе Ленина… Будем биться за Ленинград. До последней капли крови, до последнего вздоха…»

И флот бился. Слова клятвы стали нашим священным девизом…

Телефонная связь Кронштадта с Ленинградом то и дело нарушалась из-за артобстрелов, повреждения кабелей и проводов в черте города. Наши связисты быстро устраняли обрывы. Не особенно длительными были эти телефонные паузы, но они часто казались вечностью, ибо в такую пору сухие лаконичные тексты радиограмм и телеграфных лент никак не могли заменить живого слова.

Поздно вечером мы получили приказание начать срочную перевозку двух дивизий 8-й армии из Ораниенбаума в Ленинград, к чему мы уже подготовились.

Видимо, нелегко приходилось немцам под Ленинградом, если они прохлопали эту очень важную для обороны города переброску войск. На второй день перевозок, 17 сентября, гитлеровцы произвели первый артиллерийский обстрел Ораниенбаумского порта, но довольно беспорядочно, войска были укрыты и потерь не понесли. 19 сентября, спохватившись, фашисты начали методический обстрел Ораниенбаумских гаваней. Поздно! Еще за день до этого обе дивизии уже были в Ленинграде. Противник палил по пустым гаваням, нанес некоторые повреждения, сжег несколько сараев. Но все это были сущие пустяки…

Помню, с каким счастливым чувством я посылал донесение в штаб фронта: «Последнее подразделение дивизии покинуло Ораниенбаум…»

В таком большом деле, как оборона города, не обходилось без серьезных упущений, которые Военный совет фронта видел и стремился быстрее исправить. Были свои претензии и у нас, моряков. Часто в разгар боев армейские артиллерийские начальники требовали от флота вести огонь мощными орудиями по малозначащим целям, с которыми успешно справились бы и армейские пушки, значительно меньшего калибра… Между тем стволы крупных орудий крейсеров и линкоров рассчитаны лишь на определенное количество выстрелов. После этого стволы надо заменять. И могло получиться так, что в самый ответственный момент боев корабли вышли бы из строя. Это резонное беспокойство Военный совет флота не раз высказывал командованию фронта. Однако в те горячие, напряженные дни, когда противник прорвался к самым стенам города, трудно было спорить и что-то доказывать. Слишком велика была опасность, чтобы считаться с износом флотских пушек. Но вскоре к нашему голосу прислушались и установили новый порядок, при котором вызывать огонь мог только начальник артиллерии флота генерал Одинцов.

Военный совет флота не раз докладывал о слабости нашей воздушной разведки на морском направлении, и вот теперь флоту выделили для этой цели эскадрилью самолетов ДБ-3, о чем нам сразу же сообщил командующий морской авиацией генерал М. И. Самохин.

Для усиления артогня Ленинградской группы кораблей в Неву вошел лидер «Ленинград» и три эсминца. На рейд Петергофа перешли четыре канонерские лодки, а линкор «Октябрьская революция» и один эсминец заняли позиции в неогражденной части Морского канала против Стрельны и Петергофа. На позиции в районе Ораниенбаума оставался один эсминец. Такое развертывание артиллерийских кораблей давало возможность лучше организовать огонь флота для отражения непосредственных атак фашистов на Ленинград.

Немцы, должно быть, по достоинству оценили роль Балтийского флота, его помощь армии, обороняющей город. Флот, об уничтожении которого они трубили по радио, в действительности жил и действовал… Фашисты на своей шкуре ощутили огонь двух линейных кораблей, трех крейсеров, десятка эсминцев и береговых батарей. И гитлеровцам пришлось опять воевать с флотом, «уничтоженным» еще в Таллине…

Начиная с 16 сентября фашисты стали обстреливать и бомбить наши корабли в гаванях и на рейдах. Это означало, что десятки фашистских орудий отвернули свои жерла от Ленинграда, а сотни бомб не упали на его жилые дома!

Первые 150-миллиметровые снаряды фашистов в этот день легли на палубы линкора «Марат» и крейсера «Петропавловск». Оба корабля стояли в Морском канале и с утра вели огонь по пехоте противника в районе Лигово. Значительных повреждений корабли не получили, их артиллерия ни на минуту не прекратила огня. Противник тогда совсем озверел и бросил на линкор пикирующие бомбардировщики.

Линкор шел по каналу, беспрерывно вел огонь из главного калибра по вражеской пехоте, а зенитным огнем отгонял наседавшие самолеты…

Мы стояли на штабной вышке и с замиранием сердца наблюдали, как вьются над линкором фашистские пикировщики, как падают бомбы и вокруг корабля поднимаются высокие столбы воды.

Вдруг сверкнуло пламя, две бомбы упали на палубу. Корабль не сбавил ход, не прекратил огня. В результате прямого попадания бомб на линкоре были убитые и раненые, вышла из строя 120-миллиметровая пушка. Пожар быстро потушили. На всякий случай два сильных морских буксира вышли встретить линкор, ибо на узком фарватере он не имел свободы маневра. Но командир линкора капитан 1 ранга Иванов прекрасно управлял кораблем и благополучно привел его на Кронштадтский рейд.

Мы понимали, что противник не оставит теперь наши корабли в покое. Комфлот вызвал командиров зенитных частей, разъяснил обстановку и предупредил, что надо готовиться к серьезной борьбе с авиацией, обороняя флот и крепость с воздуха.

Тяжелый был день, но закончился он для нас большой радостью. Мы даже боялись о ней громко говорить, но все в штабе улыбались. Поздно вечером забежал ко мне контр-адмирал В. П. Дрозд:

– Слыхали, будто немцы стали окапываться?

Я с улыбкой ответил:

– Кажется, так, но надо еще проверить…

Лицо Валентина Петровича засияло.

– Я в этом убежден и потому на сей раз с полным правом желаю спокойной ночи!

Еще никем не подтвержденная весть облетела штаб. Начальники отделов старались найти повод, чтобы лишний раз зайти ко мне и завести на эту тему разговор. Но я молчал, боясь обмануться в том, чего мы все так долго ждали…

И все-таки чувствовалось начало перелома. Кризис миновал. Наступление врага выдыхалось. Разбив лоб о стены города-героя, он стал окапываться. Пусть пока только на отдельных участках.

Враг неистовствует

Мы передали Ленинградскому фронту 6-ю отдельную бригаду морской пехоты – около пяти тысяч моряков, сошедших с кораблей. На строящихся кораблях и береговых базах осталось теперь всего тридцать процентов личного состава. Бригада с ходу вступила в бой сперва в районе Стрельны и Лигово, а затем была переброшена под Волховстрой.

17 сентября благополучно вернулась из разведки района Таллина подводная лодка «М-97» под командой капитан-лейтенанта А. И. Мыльникова. Ее экипаж отлично выполнил задачу и осветил нам обстановку в Финском заливе. Мы снова могли сделать вывод, что фашистский флот не собирается помогать своей армии под Ленинградом, нигде крупных кораблей не видно, море мертво. Это развязывало нам руки, позволяло бросить все силы флота на поддержку наших армий, сражавшихся под Ленинградом. И наконец, разведанные А. И. Мыльниковым фарватеры сулили возможность развертывания подводных лодок и в Балтийском море. Моряки «малютки» не ограничились разведкой. На Таллинском рейде они атаковали и потопили фашистский транспорт.

Выйдя на южный берег залива, враг стремился прервать нашу морскую коммуникацию Кронштадт – Ленинград. От Стрельны до головы дамбы Морского канала всего две мили. Это, конечно, прибавило нам хлопот. Но бои, которые вел противник на берегу залива, отвлекали его силы от главного. Наша задача состояла в том, чтобы не дать гитлеровцам отвести отсюда хотя бы часть своих войск.

С выходом фашистов на побережье залива окончательно оформился ораниенбаумский «пятачок», ограниченный 60-километровой дугой от реки Воронки и Копорского залива до Петергофа. Глубина этого плацдарма в самом широком месте не превышала двадцати пяти километров. Но держался он крепко. И именно с него впоследствии началось наше стремительное наступление.

Провал фашистского штурма мы различали все отчетливее. Голоса людей стали звонче, веселее… И когда поздно вечером дежурный офицер шифровально-штабной службы принес мне очередное донесение, я с улыбкой спросил ярко-рыжего, веснушчатого лейтенанта: «Ну, что новенького?», хотя особенно «новенького» ничего не сообщалось: фашисты сегодня вновь интенсивно обстреливали Ленинград, но фронт продвинулся к городу уже значительно меньше, чем за прошлые дни. Атаки на Пулковские высоты отбиты. То, что противник окапывается, хотя бы и на небольших участках фронта, говорило о многом…

Но если чуть тише стало на сухопутье, то над флотом нависала гроза. 18 сентября массированный огонь тяжелых орудий фашисты направили на наши крейсера «Максим Горький» и «Петропавловск», стрелявшие с позиции в Морском канале. Пушки этих кораблей доставили много неприятностей противнику, наступавшему на Лигово.

Крейсер «Максим Горький» стоял у стенки Хлебного мола Торгового порта, когда немцы сосредоточили на нем огонь нескольких батарей. Хотя снаряды падали неподалеку, крейсер не прекращал стрельбы. Он даже сбил аэростат наблюдения, поднятый гитлеровцами для корректировки. Но вот в крейсер попал 150-миллиметровый снаряд, нанес большие повреждения, вызвал пожар. Экипаж крейсера, отлично подготовленный к борьбе за живучесть корабля, потушил пожар и устранил повреждения. Корабль продолжал стрелять.

Одна интересная деталь. Когда корабль оказался под огнем вражеской артиллерии, его командир капитан 1 ранга А. Н. Петров на узком, ограниченном пространстве сумел развернуться и вывести крейсер в безопасную зону. А ведь длина корабля двести метров! В условиях мирного времени такой маневр в порту разрешался только с помощью двух сильных буксиров.

Крепче досталось второму крейсеру – «Петропавловск». Это был совсем еще не достроенный корабль, на нем не хватало целого ряда механизмов и устройств. Он не имел самостоятельного хода, не работала и трюмная система. В начале войны срочно была введена в строй лишь артиллерия главного калибра, и, таким образом, крейсер представлял собой сильную плавучую батарею. В него попало за день восемь снарядов большого калибра. Возникли пожары, в пробоины хлынула вода, временные переносные помпы не успевали откачивать воду, и крейсер с креном сел на грунт. Среди сотен стрелявших по фашистам орудий флота это была относительно небольшая потеря, но все же потеря. Утешало одно: крейсер до конца выполнил свой долг и внес посильный вклад в оборону Ленинграда.

В разгар жестокой артиллерийской канонады наши радиостанции приняли депешу, переданную открытым текстом на русском языке: «По приказанию начальника обороны немедленно прекратить огонь». Эта глупая провокация была сразу разгадана и лишь подняла боевой дух артиллеристов. Явно не от хорошей жизни гитлеровцы пускаются на столь дешевую хитрость. Моряки знали, что армия и флот прекратят свой огонь лишь после полного и окончательного разгрома врага.

19 сентября значительно раньше обычного над Кронштадтом и кораблями, стоявшими на рейде, появились немецкие самолеты-разведчики. Они шли на большой высоте, а под ними на фоне голубого неба вспыхивали белые облачка от разрывов зенитных снарядов. Шум стоял невероятный, зенитки били, казалось, крепче самых тяжелых орудий… Они, конечно, мешали разведчикам снижаться, но этого было недостаточно. Сбить бы эти самолеты, но, увы, все просьбы комфлота об усилении Кронштадта истребительной авиацией пока не удовлетворялись, хотя весь ход событий показывал, что противник всерьез занялся флотом и готовится к мощным бомбовым ударам.

За разведчиками вскоре появились бомбардировщики. С большой, высоты они сбросили первые бомбы на Кронштадт. Фашисты метили в линкор «Марат», находившийся в гавани. Четыре бомбы упали далеко от линкора, две бомбы – за стенкой, на Малом рейде, и две бомбы в городе, у Летнего сада. В целом же повреждения оказались незначительными, никто не был убит и даже ранен.

Противник долго обстреливал Ораниенбаумскую гавань из крупнокалиберных пушек. Москаленко сокрушался:

– Болваны, и чего зря тратят снаряды! Кораблей в гавани нет, две дивизии давно в Ленинграде, только сожгут все мои склады и разрушат причалы…

Гитлеровцам действительно не было особого смысла обстреливать порт, но ведь они этого не знали…

Учитывая напряженную обстановку в Невской губе, комфлот еще неделю назад приказал срочно оборудовать пирсы в Лисьем Носу для организации всех необходимых перевозок по линии Ленинград – Лисий Нос – Ораниенбаум. Этим путем мы теперь осуществляли и перевозку войск, и питание всем необходимым ораниенбаумского «пятачка», на котором оставались многие части 8-й армии. Инженерный отдел флота построил хорошие пирсы, которыми пользовались не только во время немецкого наступления на Ленинград, но и потом, при сосредоточении войск на ораниенбаумском плацдарме для прорыва блокады.

Не переставали мы пользоваться и Морским каналом. Для мелкосидящих кораблей штаб флота наметил фарватер вдоль северного берега залива, с тем чтобы они, курсируя между Ленинградом и Кронштадтом, проходили возможно дальше от Стрельны и Петергофа, где противник уже установил орудия и прожекторы.

Поскольку Морской канал находился под обстрелом противника, катера, буксиры и мелкие боевые корабли, направляясь в Ленинград, теперь входили в него Корабельным или Петровским фарватером и реже Елагинским.

Матросы, рабочие заводов и мастерских, да и все население Кронштадта настолько привыкли к сообщениям о крупных налетах и артобстрелах Ленинграда и к ночным заревам над городом, что первые бомбы в Кронштадте никого не удивили. Мальчишки собирали у Летнего сада осколки «на память» и, залезая в воронки, измеряли их глубину. Ритм городской жизни города-крепости не нарушился.

Первый налет на Кронштадт еще больше породнил нас с ленинградцами. Казалось, что какую-то часть бомб мы приняли на себя, а ведь они могли упасть на улицы многострадального города на Неве.

Я позвонил по телефону отцу и в утешение сказал:

– Вот видишь, теперь и нас бомбят, все же вам там будет легче…

Это была шутка, и не больше, ибо 19 сентября в Ленинграде за день было шесть воздушных налетов и длительный артобстрел. По городу было выпущено более ста тяжелых снарядов и сброшено около двух тысяч фугасных и зажигательных бомб. Но налет этот недешево обошелся фашистам. Семнадцать «юнкерсов» рухнули на окраинах города.

Наши лучшие надежды все же оправдывались. Вечером мы получили сведения из Ленинграда, что все немецкие атаки отбиты. Хотя противник яростно бросался вперед, результаты были плачевные. Раненый зверь, истекая кровью, мечется перед ленинградской твердыней. Трехсоттысячная армия гитлеровцев топчется на месте и переходит к обороне. Недаром Гитлер в те дни истерично кричал: «Выживший из ума Лееб не способен понять и осуществить мой замысел быстрого захвата Ленинграда. Он носится со своим планом занять оборону на Северо-Западном направлении и предлагает развивать наступление в центре на Москву. Видимо, он явно устарел, трусит и, как истинный католик, хочет богу молиться, а не воевать».

Дело, конечно, было не в Леебе, а в мужестве и стойкости советских людей.

Войска 42-й армии, оборонявшей юго-западные и южные подступы к городу, во взаимодействии с Балтийским флотом остановили фашистов. Фронт армии днем и ночью поддерживали два линейных корабля, три крейсера, лидер и четыре эсминца, четыре канонерские лодки, двенадцать батарей среднего и крупного калибра. А все это, вместе взятое, составляло сто двадцать семь орудий! За десять дней немецкого наступления артиллеристы флота выпустили более шести тысяч снарядов, а авиация флота, поддерживая наши войска, сделала около тысячи трехсот самолето-вылетов.

Воздушная разведка доносила, что в Финском заливе и Балтийском море немцы возобновили перевозки. Транспорты ходят без охранения или с очень слабым эскортом. Видимо, противник решил, что Балтийский флот накрепко заперт в Кронштадте и Ленинграде.

Внимательно изучив положение на море, штаб флота доложил комфлоту свои соображения. На совещании с участием ведущих отделов штаба и командиров-подводников комфлот принял решение немедленно готовить к походу для действий на морских коммуникациях противника пятнадцать подводных лодок на их полную автономность.

Подводники встретили это решение с воодушевлением. Никто, конечно, не знал, когда и куда пойдут подлодки, но не говорить о предстоящем походе, делать из этого строгую тайну было просто невозможно, ибо каждый моряк должен был участвовать в подготовке к плаванию. Подводная лодка – корабль особенный, здесь порой судьба всего экипажа зависит от выучки каждого моряка. Вспоминается случай еще из довоенной практики, когда матрос не успел вовремя перекрыть клапан вентиляции, и лодка потерпела аварию.

Теперь, в канун большого похода, на партийных собраниях коммунисты советовались, как лучше подготовить все боевые посты корабля к длительной работе в самых непредвиденных условиях.

Флагманские специалисты штаба флота, чем могли, помогали подводникам. Представители отдела боевой подготовки проверяли знания матросов-специалистов, давали им советы на различные случаи жизни.

Тыл флота снабжал корабли всем необходимым, выделял им лучшие продукты. Генерал Москаленко не раз за день приезжал в бригаду подлодок и дотошно выпытывал у командиров кораблей: «Что вам еще надо? Теплое белье на всех получено? Копчености получили? Почему не берете селедку, это не дело…» И тут же останавливал проходивших мимо матросов, спрашивал у них: «Команда любит селедку?» – «Так точно!» с готовностью отвечали те. И генерал приказывал командиру капитан-лейтенанту Вишневскому взять селедку обязательно.

В первую очередь намечался выход пяти подводных лодок. В штабе им «нарезали» большие районы действия, чтобы не стеснять инициативу командиров в выборе курсов и в проведении разведки. Были изучены и учтены все недостатки в использовании лодок за первые два месяца войны. Позиции охватывали западную, южную и восточную прибрежные части Балтийского моря, а также устье Финского залива и район Таллин – Хельсинки. В наставлении, разработанном оперативным отделом штаба флота, содержались указания о порядке форсирования Финского залива, о районах, которые следовало проходить в надводном или подводном положении, днем или ночью. При этом давались и рекомендованные курсы.

Переходы намечалось совершать в два этапа: до острова Лавенсари лодки идут под охраной тральщиков и катеров-охотников; дальше они следуют самостоятельно, руководствуясь данным им наставлением.

Была еще одна важная деталь: подводные лодки развертывались эшелонированно, последующая выходила с острова Лавенсари лишь по получении условного короткого сигнала от предыдущей лодки о том, что она благополучно вышла в Балтийское море. Кроме этого сигнала, командирам подводных лодок приказывалось соблюдать полное радиомолчание и без указаний в эфир не выходить.

Забегая вперед, замечу, что этот «сигнал» нас здорово подвел. 20 сентября подводные лодки «Щ-319» и «Щ-320» вышли в море. «Щ-320» благополучно достигла южной части Балтийского моря, но сигнал ее мы не приняли, и это задержало на несколько дней выход остальных лодок. Пока штаб флота пребывал в весьма «расстроенных чувствах», командир «Щ-320» капитан-лейтенант Вишневский потопил большой транспорт.

У фашистов поднялась паника: кто мог топить в глубоком тылу их суда? Мы узнали об этом из печати нейтральных стран, которая подтрунивала над «господством» немцев на Балтике, уверяя, что южная Балтика «кишмя кишит» советскими подводными лодками. «Щ-320» благополучно вернулась на базу, и тут выяснилось, что штаб своевременно не получил от нее сигнала по техническим причинам, совсем не зависящим от подводников.

Наши подводные лодки развернулись по плану и в течение осени 1941 года, вплоть до замерзания Финского залива, наносили врагу урон, а главное, разоблачили перед всем миром фашистскую брехню о блокаде и уничтожении Балтийского флота.

Не только развертыванием подводных лодок значителен осенний, хмурый день 20 сентября. Ранним утром с сухопутья поступили заявки на артиллерийский огонь. Стреляли все корабли, форты и железнодорожные батареи. Мы вели огонь и по северному, и по южному берегу.

При поддержке артиллерии флота войска 23-й армии вышибли противника из Белоострова. На этом участке фронта враг был надежно втиснут в землю вдоль линии нашей старой государственной границы по реке Сестре и до начала нашего наступления в 1944 году не подавал, что называется, никаких признаков жизни.

Сотни снарядов буровили небо над заливом. Под этой своеобразной огненной крышей мы благополучно перевезли из Ораниенбаума в Ленинград артиллерийский полк из состава частей 8-й армии. Наши истребители надежно прикрывали с воздуха корабли, переполненные людьми и техникой.

Вражеская авиация сбросила несколько бомб на маленький скалистый островок Соммерс, расположенный к востоку от Гогланда. На острове размещался всего лишь наш наблюдательный пост. Никому эта бомбежка вреда не принесла, осколками бомб слегка поцарапало два наших торпедных катера, оставшихся в строю. Это мотание противника из стороны в сторону лишь подтверждало его растерянность от неудач под Ленинградом.