Текст книги "Морской фронт"

Автор книги: Юрий Пантелеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Налеты фашистов на наш отряд начались спозаранку, одновременно с налетами на крейсер «Киров», и продолжались до 11 часов. Мины больше не попадались на пути, – видимо, отряд вышел из минного поля, и мы все внимание переключили на бомбардировщики. Зенитный огонь у нас был довольно слабый, спасение было только в маневре. Фашисты налетали группами по четыре-пять самолетов, делая последовательные заходы с кормы. Все бинокли были устремлены на «юнкерсы». Как только мы замечали, что бомбы отделялись от самолета, Петунин командовал: «Лево руля» или «Право руля». Бомбы падали в воду, иногда, правда, гораздо ближе, чем нам хотелось, иногда дальше, но ни разу не попали в корабль. Только и слышалось:

– Две справа, мимо!

– Слева одна, мимо!

Три часа прошли в непрестанном лавировании.

А день занимался чудесный. Солнце заливало тихое, слегка рябившееся море. Было прохладно, но мы стояли на мостике без шинелей, с расстегнутыми воротами кителей. Нам-то было жарко!..

Петунин умело управлял кораблем, и немецким летчикам так и не удалось попасть в него. Налеты совершались и на другие корабли. Наши зенитчики стойко отбивали атаки воздушного противника. Они сбили один бомбардировщик, который на наших глазах врезался в воду.

Отбомбив нас в последний раз на подходе к острову Гогланд, фашисты наконец отстали.

А от острова навстречу конвоям уже мчались торпедные катера, за ними пыхтели тихоходные тральщики, буксиры и спасательные суда.

Трудно передать, сколько испытаний вынесли наши люди в этом походе.

На закате 28 августа подорвалась на мине подводная лодка «Щ-301». Ее командир капитан-лейтенант Грачев, контуженный, долго плавал в море, но, к счастью, был замечен и подобран катером-охотником, а затем передан на штабной корабль «Вирония». Однако через несколько часов погибла и «Вирония». Грачев снова плавал, пока его не подняли из воды и не доставили в Кронштадт. И это не единственный случай. Некоторых моряков по два, по три раза подбирали из воды, и они все же добрались до Кронштадта.

Трагически сложилась судьба экипажа и пассажиров транспорта «Иван Папанин». Я давно знал его капитана, старого балтийского моряка Александра Петровича Смирнова. В свое время он командовал судами советского торгового флота, в том числе четырехмачтовым океанским парусником «Товарищ», на котором я плавал еще в юности. Весь свет обошел капитан Смирнов. А за несколько недель до войны в преклонном возрасте вышел в отставку.

И вдруг я встретил его в Таллине на причале.

– Какими судьбами? – спросил я.

Александр Петрович, невысокий, плотный, внешне сумрачный и ворчливый человек, а на самом деле редкий добряк, усмехнулся:

– А где же мне быть, если идет война? – Он торопливым взглядом окинул бухту. – Приказал моим разгильдяям подать шлюпку к восемнадцати часам, а ее нет как нет…

Я отправил его на рейд с попутным катером.

Оказывается, в первые дни войны Александр Петрович Смирнов пришел в управление пароходства и предложил свои услуги. Его назначили капитаном на океанский транспорт «Иван Папанин». При отходе из Таллина он принял на борт 3 тысячи бойцов, 200 машин и прочее армейское хозяйство и в составе второго конвоя вышел в море. Вечером транспорт был атакован подводной лодкой и самолетами. Искусно маневрируя огромным кораблем, Александр Петрович уклонился от двух торпед и нескольких десятков бомб. На следующий день с утра фашисты продолжали преследовать транспорт. Старый капитан умело уводил свое судно от прямого попадания бомбы. Охранявшие конвой миноносцы и сторожевые корабли вели беспрерывный зенитный огонь. И все же днем при очередном налете две бомбы угодили в транспорт. Капитан Смирнов был ранен, но остался на мостике. Ранило его помощника и многих членов экипажа. На судне начался пожар, горели автомашины на палубе. Пожарная магистраль была перебита, заклинило руль…

Тральщик из охранения конвоя взял транспорт на буксир и повел его к Гогланду. Моряки упорно боролись с разбушевавшимся в трюме пожаром. Паники не было. Пассажиры тоже были привлечены к борьбе за живучесть корабля. Старший матрос Р. А. Хильков, будучи серьезно ранен, остался на руле, следуя примеру своего капитана. Так поступали и другие раненые члены экипажа.

Вступивший в командование кораблем помощник капитана В. В. Новиков, видя неизбежность гибели корабля, выбросился на южную оконечность острова Гогланд. А. П. Смирнова перенесли на берег в бессознательном состоянии, через несколько дней он здесь скончался.

Спасти транспорт не удалось, он затонул у Гогланда, но люди были сняты и доставлены в Кронштадт.

В тот день некоторые транспорты, получив смертельные повреждения, выбрасывались на угрюмые берега южного Гогланда, спасая тем самым тысячи своих пассажиров. К вечеру на острове собралось более пяти тысяч человек. В дальнейшем их всех вывезли в Кронштадт.

Не могу не вспомнить героической эпопеи транспорта «Казахстан». Этот корабль грузился в Таллине последним, приняв на борт армейцев и моряков, прикрывавших отход наших частей с фронта. Вокруг причала бушевало пламя, вблизи падали снаряды, но «Казахстан» успел принять 3600 бойцов, в том числе 500 раненых, а также много женщин и детей и, выйдя на рейд, занял свое место в составе первого конвоя.

«Казахстан» лучше других транспортов был вооружен зенитными орудиями и довольно успешно отгонял фашистские самолеты. Но на следующий день похода судну не повезло: бомба все-таки настигла его. А затем еще одно попадание… Вся средняя часть судна пылала. Пожар разъединил людей: часть оказалась в носу, часть на корме.

Старший из армейских офицеров полковник Потемин поднял своих бойцов на тушение огня. Пожарная магистраль оказалась перебитой. Воду подавали по цепочке в ведрах и даже в касках. Весь день люди боролись с пожаром. А фашистская авиация все не оставляла горящее судно. Бомбы падали поблизости, осколки ранили людей, взрывной волной многих сбросило за борт.

Из экипажа судна в строю осталось всего семь человек, и в том числе второй помощник капитана Л. И. Загорулько и старший механик В. А. Фурса. Полковник Потемин вместе с помощником капитана зажгли дымовые шашки, имитируя тем самым усиление пожара. Фашисты поверили этому и оставили судно в покое. Тогда моряки энергично принялись за ремонт машин.

В результате самоотверженного труда ночью удалось поднять пары. Утром самым малым ходом судно добралось до Вайндло. На этот маленький каменистый островок высадились пассажиры транспорта. Вместе с ранеными их оказалось около трех тысяч человек. Полковник Потемин распределил бойцов по секторам и организовал оборону острова: каждую минуту можно было ожидать появления фашистов.

Несколько дней люди провели в невероятных лишениях на этом необитаемом клочке суши. Фашисты бомбили остров, но безрезультатно.

Через несколько суток все люди были вывезены отсюда нашими кораблями. Транспорт «Казахстан» своим ходом пришел в Кронштадт.

За героическое сопротивление противнику, спасение судна и людей полковник Потемин, второй помощник Загорулько, стармех Фурса и многие другие участники этого похода были удостоены высоких правительственных наград.

Подобных эпизодов было много. Какие все-таки у нас изумительные люди!

А каш поход продолжался. У острова Лавенсари из-за облаков вынырнули несколько истребителей. Я стоял на палубе и беседовал с матросами, когда до слуха донесся звонкий, как песня, гул наших самолетов. Радость охватила нас. Теперь уж «юнкерсы» не страшны. Эх, если бы краснозвездные «ястребки» могли прилететь к нам вчера или сегодня с рассветом – многие и многие корабли дошли бы до своей гавани!

29 августа в 17.00 боевые корабли Балтийского флота отдали якоря на Большом Кронштадтском рейде. А уже на следующий день они включились в оборону Ленинграда: их мощная артиллерия громила фашистов, рвавшихся к городу. Доставленные кораблями армейские и флотские части были направлены на сухопутный фронт, влились в ряды защитников города.

Глава третья
ФЛОТ С ТОБОЙ, ЛЕНИНГРАД!

Новые рубежи

Вечером прощаемся с моряками «Минска». Наше плавание на лидере продолжалось всего сутки, а пережитого никогда не забыть! Сходим на катер. Долго смотрим на удаляющийся корабль, на его строгие очертания, полные стремительности и мощи. Низкая палуба, чуть назад наклоненные большие трубы, длинные жерла орудий и высокий мостик… Корабль покрыт шрамами. Зияют дыры в дымовых трубах, в обшивке бортов.

На рейде и в гаванях Кронштадта много кораблей. Везде идет приборка. Вокруг снуют катера и буксиры. Будто и нет войны…

Балтийский флот вновь пришел в свою старую базу. Хмуро смотрят серые старинные форты – современники Петра. Они видали виды, и на их веку дела ратные кончались всегда победой русского оружия. Не один вражеский флот с позором бежал из-под их стен. Спасался бегством и флот интервентов в годы гражданской войны.

– Побегут и фашисты! – хотелось крикнуть об этом и форту Меньшиков, и полуразрушенному Павлу, с упреком смотревшим на нас…

– О чем задумался, адмирал? – спросил военком штаба Л. В. Серебренников.

Я ответил не сразу, да и что можно было сказать? Наверно, многие наши офицеры думали о том же: не кошмарный ли сон все это? Ведь так недавно мы уходили с этого рейда в Таллин. Гремела музыка… Воевать, если потребуется, мы собирались на чужой земле и в чужих водах… Мы любили песню «Любимый город может спать спокойно…». А вот отступили. И наш любимый город враг в упор расстреливает из пушек…

– Хочется дожить до того дня, когда флот наш снова пойдет на запад…

– Доживем! – заверил Леонид Васильевич.

А вот и знакомая лестница штаба флота. Те же старинные, с маятником, большие часы на площадке. Захожу в один, другой кабинет, они пусты: все ужинают. Идем и мы в столовую. По традиции мое место за столом, справа от комфлота. Занимаю его.

Трибуц оживился, развел руками:

– Начальник штаба! Вы же погибли с «Минском»?! Мы вас уже помянули!

– Никак нет, – отвечаю. – «Минск» ранен, стоит здесь на рейде, а я всего лишь проголодался…

Раздался всеобщий смех.

Но комфлот не сдавался:

– Начальник штаба, у вас неточные сведения: вы погибли. Да ну ладно, ужинайте. После установим, вы это или ваша тень…

Разговор за столом шел весело. Но чувствовалось, что это лишь разрядка нервного возбуждения. На самом деле все озабочены. Здесь люди, которые несут ответственность за судьбы флота, за судьбы многих тысяч людей. И конечно, всех волновала мысль: почему все же так получается идет только третий месяц войны, а мы вон куда откатились?!

Смотрю на начальника тыла Митрофана Ивановича Москаленко. Его бас по-прежнему заглушает все остальные голоса. А волосы на голове сильно побелели…

В дружеской беседе как будто сползала с плеч тяжелая ноша. Что бы ни было, а флот и армия в Кронштадте! Боевой приказ выполнен, а для всякого военного человека это дело чести и жизни.

Вопрос о «гибели» «Минска» все же меня беспокоил. Откуда такие сведения?

Недалеко от меня сидел Г. Е. Пилиповский. Он стал тихо объяснять:

– В самый разгар боя с фашистскими самолетами на крейсере перехватили чью-то искаженную радиограмму… Ясно было только одно: «Минск» подорвался на мине… Ну, а ведь это обычно плохо кончается. Вот и записали вас в покойники!

– Да. Чуть-чуть так не случилось.

Штаб флота занял свои старые помещения. Но многие кабинеты пустовали: их хозяева погибли. Нужно было срочно наладить работу штаба, укомплектовать его людьми. На наше счастье, люди были: расформировывалась Кронштадтская военно-морская база. Часть офицеров ее штаба перешла к нам.

Укрытого и защищенного командного пункта в, Кронштадте не было, поэтому комфлот приказал срочно готовить береговой флагманский командный пункт. Инженеры предложили оригинальное решение, и БФКП был создан под землей всего за несколько дней.

В садике штаба строители вырыли глубокий котлован, поместили в него большущую цистерну с двумя горловинами для входа и выхода. Внутренность цистерны отделали деревом и линкрустом, подали сюда связь. Поначалу все шло хорошо. Но первый же близкий разрыв фашистской бомбы так нас всех оглушил в этой бочке, что мы разом покинули новое убежище и больше туда не возвращались. Вскоре большой холм над нашим неудачным КП зарос зеленью и остался памятником прошлому.

Надо было быстро врастать в новую обстановку. Война не знает перерывов для отдыха. Начальник оперативного отдела штаба приступил к подбору сухопутных карт, справок и донесений. Сухопутная обстановка нас, конечно, очень беспокоила.

А с запада все приходили суда. На улицах, примыкавших к гавани, стояли пожилые мужчины, женщины с детьми, терпеливые и молчаливые. Они искали глазами родных и близких среди людей, сходивших с кораблей. А те шли строем по 50 и 100 человек. Странный вид был у этих подразделений. Здесь не определить: матрос ли это, командир или сугубо штатский человек. Все одеты во что попало. Это люди, вытащенные из воды. Полуживых, мокрых, матросы вели их в кубрик и вместо промокшей одежды предлагали то, что находили в своих рундуках. И сейчас на одних белые, чистые, но очень короткие брюки, кителя не по росту, другие – в тельняшках, а то и в одной шинели, накинутой на голое тело. Команды эти направлялись во флотский экипаж. После бани, или, как принято говорить на флоте, после «санобработки», все моряки получали новое, положенное по должности обмундирование и выглядели первогодками. Таким блестящим, с иголочки, офицером встретил я моего старого друга интенданта 1 ранга Пешкова и нашего писателя Михайловского. Оба плавали в воде, пока их не подобрали сторожевые катера.

Но не все наши сослуживцы смогли пройти через Кронштадт в составе таких «команд». Многие не дошли до родной земли. Их поглотило море…

Спустились осенние сумерки. А у ворот Усть-Рогатки и у пристаней в Петровском парке все стояли и стояли кронштадтцы, ожидая своих близких…

Главные силы флота уже включались в будничную боевую жизнь. Одни корабли ждали очереди войти в док для срочного исправления повреждений, другие жадно сосали из барж топливо и принимали боезапасы. Линкоры и крейсера готовы были открыть огонь по врагу по первому требованию.

Зорко несли вахту зенитчики. В любой момент могли появиться «юнкерсы», «мессершмитты».

С моря все подходили и подходили транспорты, их надо было быстро разгружать от пассажиров или направлять в Ленинград. Тральщики, эти поистине героические труженики моря, буксировали те суда, которые не могли идти своим ходом, вместе со сторожевыми катерами снимали с островов Финского залива спасенных людей и доставляли их в Кронштадт. Работа эта продолжалась несколько дней и ночей. Штаб должен был руководить ею, давать указания о месте швартовок, о машинах для приема раненых, предупреждать госпитали и тыл флота.

Утром 30 августа оперативный дежурный по штабу капитан 3 ранга В. И. Андреев доложил мне:

– Перехвачено открытое радио фашистов. Они уверяют, что под Таллином убито сорок тысяч «красных», крейсер «Киров» якобы сильно поврежден, потоплено еще два крейсера и двести транспортов…

– Только-то всего?! – заметил я. – Если фашистам надо так нахально врать, значит, дорогой ценой достался им Таллин. Кстати, сколько войск уже прибыло в Ленинград? – спросил я начальника оперативного отдела. Пилиповский порылся в справках:

– По предварительным данным, не менее семнадцати тысяч бойцов…

– Думаю, это будет неплохая помощь Ленинграду. Ну, а что слышно о противнике на море, кроме его брехни в эфире?

Андреев продолжал:

– Наши подводные лодки на позициях у входа в Финский и Рижский заливы противника не обнаружили.

Мы уже давно замечали, что немцы делали ставку на мины и налеты с воздуха, но не решались силами флота оказывать помощь приморскому флангу своей армии. По существу, никакого взаимодействия армии и флота у фашистов на море не было. И получалось, что фашистская армия самостоятельно решала все морские проблемы на суше путем захвата наших военно-морских баз, без всякой помощи своего надводного флота. Это стоило фашистам больших потерь – и под Либавой, и особенно под Таллином. Тем хуже для них! Тактика врага была прямо противоположна нашей. Армия и флот у нас с первого часа войны плечом к плечу защищали свою Родину.

За последние трое суток мы от деталей сухопутной обстановки несколько отстали, поэтому с особым вниманием слушали доклад начальника штаба Кронштадтской военно-морской базы капитана 2 ранга Ф. В. Зозули о трудной обстановке, сложившейся в Выборгском заливе.

Еще до войны мне пришлось бывать в Выборгском укрепленном секторе береговой обороны. Его комендант, если не ошибаюсь, полковник Румянцев, докладывал тогда, что в отличие от Прибалтийского округа наша приморская граница в инженерном отношении оборудована здесь несколько лучше. Силы береговой обороны имеют необходимый план взаимодействия с частями 23-й армии генерал-лейтенанта М. Н. Герасимова. Разговор касался главным образом артиллерии флота. Выборгский укрепленный сектор береговой обороны состоял из 12 стационарных батарей от 45– до 153-миллиметрового калибра и дивизиона зенитной артиллерии. Батареи преимущественно располагались на островах Выборгского залива, прикрывая подход с моря к Выборгу и левый фланг 23-й армии, упиравшийся в море. Были они стационарными, и их судьба зависела от устойчивости сухопутного фронта.

26 июня противник открыл огонь по нашим батареям, но те своим метким ответным огнем быстро заставили его замолчать. Через три дня враг попытался на приморском участке прорвать фронт, но это ему не удалось. Артогонь армии и флота остановил его. Перегруппировав свои силы и создав большое численное превосходство, 31 июля противник начал наступление на Ленинград на Карельском фронте. Он бросил против нас два корпуса, из семи дивизий каждый, при мощной поддержке авиации. Через двадцать дней врагу удалось прорвать фронт. Наши войска начали отходить на юг, оставив Выборг.

Сухопутным войскам оказывали активное огневое содействие корабли шхерного отряда, но противник продолжал продвигаться вперед. Особо большие потери понес 50-й стрелковый корпус. Его 115-я и 123-я дивизии, попав в окружение, потеряли артиллерию, танки и даже большую часть стрелкового оружия.

– Тут-то и наступил конец нашему Выборгскому сектору, – сказал Федор Владимирович Зозуля. – Представляете себе, как было тяжело взрывать совершенно исправные морские батареи. Но ничего другого не оставалось, они оказались в глубоком вражеском тылу… Стопятидесятидвухмиллиметровую пушку не возьмешь под мышку, не унесешь с собой. Пришлось все уничтожить…

Без особого анализа и расчетов становилось очевидным, что при маневренном характере современной войны нет никакой логики строить стационарные дорогостоящие батареи, да еще на переднем крае обороны. Так мы потеряли совершенно новые батареи под Либавой, Виндавои и Таллином. И в тех же тяжелых условиях не потеряли ни одной железнодорожной батареи. Видимо, наряду со старой крепостной артиллерией следовало флоту иметь побольше батарей на железнодорожных платформах и самоходных орудий на мехтяге. К такому выводу мы давно должны были прийти, зная о том, как широко используют фашисты авиацию и танковые соединения для осуществления глубоких обходных маневров. К сожалению, все новое рождается медленно и всегда тормозится старым, прижившимся, пустившим глубокие корни…

Из личного состава батарей Выборгского района был сформирован морской полк, который с тяжелыми боями перешел на полуостров Лиханиэми. Прикрывая отходящие на юг части 23-й армии, он сдерживал натиск целой вражеской дивизии. Два эсминца и канонерская лодка беспрерывно поддерживали полк, пока он, прижатый к берегу, не перешел с материка на остров Бьёрке.

Переходим к сухопутной карте района Ленинграда. Здесь обстановка ясная, но зато и очень грозная. К востоку от города фашисты вышли к Неве у Ивановских порогов, заняли станции Поповка, Ям-Ижора, Черная речка. Враг – в шести километрах от Колпина?..

Изучение сухопутной обстановки было прервано срочным донесением из штаба морской обороны Ленинграда. Это было первое боевое донесение, адресованное штабу флота в Кронштадте. Читаю его вслух: «Наши миноносцы Отряда реки Невы и Морской полигон открыли огонь по наступающим фашистам в поддержку наших сухопутных частей». Так сообщал 30 августа контр-адмирал И. И. Грен. Это были первые залпы флота по врагу под Ленинградом.

Краснознаменный Балтийский флот вступал в новый этан борьбы с фашистами, он включался в непосредственную оборону города Ленина. На это и надо было настраивать всю работу штаба флота, органов тыла и флотских отделов. И прежде всего нужна была надежная связь со штабами армий, оборонявших Ленинград, и, безусловно, со штабом Ленинградского фронта. Не забывая «морского направления», мы должны были повернуться лицом к сухопутному фронту.

Позже, к ночи, выяснилось, что за первый день стрельбы корабли на Неве и орудия Морского полигона в районе Ржевки двадцать восемь раз открывали огонь по просьбе армейского командования и выпустили 340 снарядов от 130– до 406-миллиметрового калибра. Еще более интенсивным был огонь флота на следующий день.

На южном побережье Финского залива части Красной Армии с боями отходили на восток. Противник рвался к Ленинграду. Уже 1 сентября наши сильнейшие 12-дюймовые береговые батареи на знаменитом форту Красная Горка открыли убийственный огонь по фашистам. Гитлеровцы, попав под снаряды, остановились, а затем начали обтекать форт на пределе дальнобойности его орудий.

Для организации обороны морских подступов к Ленинграду еще в начале июля по приказу Наркома Военно-Морского Флота началось формирование командования и штаба морской обороны Ленинграда и озерного района. Эта организация вначале была подчинена главкому Северо-Западного направления, а с приходом Военного совета в Кронштадт – непосредственно командующему флотом. Она сыграла большую роль в защите Ленинграда, особенно с восточного направления. Уже в середине августа штабом МОЛ были сформированы и установлены в районе Невской Дубровки и устья реки Невы шесть батарей, снятых с кораблей, восемнадцать орудий 120-миллиметрового и дополнительно два орудия 180-миллиметрового калибра. Батареи укомплектовывались матросами и сохранили наименование тех кораблей, где служили эти моряки. При посещении батарей их командиры так мне и представлялись:

– Командир батареи линкора «Марат».

Или:

– Командир батареи минзага «Ока».

Назначенные каждой батарее войсковые номера в обиходе так и не прижились.

Для усиления Невской оперативной группы войск армии сформирован был Отряд кораблей реки Невы в составе двух эсминцев, четырех канонерских лодок, трех сторожевых кораблей, четырех бронекатеров, двенадцати сторожевых катеров, четырех тральщиков, двух торпедных катеров и одной плавучей батареи. С артиллерийской точки зрения это было очень сильное соединение. Командовал отрядом сначала капитан 1 ранга В. С. Чероков, а затем капитан 2 ранга С. Д. Солоухин.

Береговые батареи и корабли Отряда реки Невы взаимодействовали с частями Невской оперативной группы войск. Эта группа начала создаваться лишь 4 сентября. В нее вошли несколько дивизий, отошедших с Карельского фронта, а также 4-я бригада морской пехоты, эвакуировавшаяся с островов Ладожского озера.

Создание Невского укрепленного района из сил армии и флота имело важное значение в дальнейшей обороне города.

В ночь на 9 сентября враг пытался форсировать Неву, но был решительно отброшен частями Невской оперативной группы, поддержанными огнем кораблей Отряда реки Невы. Теперь совершенно очевидно, как тяжело сложилась бы в те дни обстановка у Невской Дубровки, если бы своевременно не был создан этот мощный укрепленный район.

31 августа в Кронштадт прибыл Народный комиссар Военно-Морского Флота. Н. Г. Кузнецов выслушал доклад комфлота, вызвал всех командиров соединений, участвовавших в переходе из Таллина в Кронштадт. Адмирал пытливо всматривался в наши лица, сосредоточенно о чем-то думал.

– Вы, конечно, много пережили, – сказал он. – Я не был с вами и не во всем еще разобрался, но, видимо, вы сделали все, что было в ваших возможностях.

Далее Нарком разъяснил общую обстановку на фронте и на флотах, потребовал особое внимание уделить борьбе с воздушной разведкой противника и надежно прикрыть минами подходы с моря к Кронштадту и к флангам наших армий.

Нарком потребовал представления ему отчета о переходе флота. Предупредил:

– Не торопитесь. Внимательно, вдумчиво разберитесь, чтобы можно было сделать правильные выводы.

Обстановка под Ленинградом осложнялась ежечасно, требовала немедленных действий, поэтому отчет о Таллинской эпопее пришлось отложить. Но мы много думали над ее уроками. Несомненно, опыт обороны Таллина имел большое значение. Он пригодился в боях за Одессу и во время эвакуации ее гарнизона. Правда, там кораблям было легче: они не форсировали минных полей, не шли между берегами, занятыми противником и насыщенными артиллерией и аэродромами, к тому же наша авиация прикрывала черноморские корабли. И все-таки опыт Балтийского флота, по-видимому, был учтен высшим командованием, ибо на подготовку и эвакуацию войск из Одессы отводилось двадцать суток вместо двух суток, которые были в распоряжении у нас.

При анализе минувших событий прежде всего возникает вопрос: надо ли было флоту и армии оборонять Таллин до последней возможности, до боев на его окраинах? Ответ может быть только один: безусловно, надо было, ибо каждый час борьбы у стен Таллина, каждый убитый здесь фашист, а тем более скованные у Таллина фашистские дивизии были реальной помощью родному Ленинграду. Поистине, обороняя Таллин, перемалывая под его стенами фашистов, мы тем самым обороняли великий город Ленина, колыбель Великой Октябрьской социалистической революции. Это понимали все – от матроса до адмирала. Естественно поэтому, что мысль о преждевременном оставлении Таллина никогда и не возникала ни в штабе, ни на кораблях и в подразделениях.

Другое дело, разумно ли было после того, как почти вся Эстония была занята врагом, оставаться в блокированном городе всем учреждениям столицы республики со всем их многочисленным аппаратом служащих? Надо ли было оставаться в базе почти всему флоту со вспомогательными плавсредствами, с флотскими отделами, управлениями тыла флота, органами комплектования и многими другими флотскими учреждениями в их полном составе? Ведь далеко не каждый сотрудник этих учреждений мог быть полезен фронту! И совсем не каждый корабль имел пушку, чтобы стрелять по врагу. Наше глубокое убеждение сводилось к тому, что в Таллине до последнего часа должны были находиться лишь силы и средства, непосредственно связанные с обороной базы и города, то есть силы армии и флота, возглавляемые Военным советом флота, с его походным штабом или оперативной группой штаба и политуправления.

Другими словами, в базе должны были оставаться лишь те, кто могли носить оружие и бить врага, кто управляли или непосредственно обеспечивали управление кораблями, частями и подразделениями. И корабли следовало оставить лишь те, которые могли своим артиллерийским огнем поддерживать наши сухопутные войска и наносить удары по фашистам. Таких кораблей в конце августа у нас в Таллине было более чем достаточно. И менее всего для этого нам нужны были старые эсминцы, сторожевые корабли, минные заградители и многие другие корабли со слабой артиллерией, а то и вовсе без нее. Пребывание на рейде всего флота, лишенного к тому же еще и свободы маневра, ибо бухта ограничена размерами, явилось большим и, главное, неоправданным риском. Это были лакомые мишени и для авиации, и для полевых орудий врага. Мы это прекрасно понимали и дважды обращались к командованию с соответствующими предложениями, но каждая попытка эвакуировать какое-либо, совсем ненужное для обороны базы соединение или учреждение флота болезненно расценивалась руководством Северо-Западного направления и другими инстанциями.

К чему это привело?

26 августа главнокомандующий Северо-Западного направления приказал Военному совету флота перебросить войска из Таллина для усиления сил обороны Ленинграда и эвакуировать все учреждения города, флота и военно-морской базы. На подготовку этой сложной операции оставалось всего лишь двое суток. А фашисты были уже на окраинах города. Для выполнения задания потребовалось несколько десятков больших транспортов.

Наивны, конечно, рассуждения о возможности скрытно от противника провести эвакуацию базы и войск в то время, когда на его глазах в блокированную базу срочно пришли десятки незагруженных (пустых) транспортов. О каком выборе рационального времени выхода транспортов из базы (днем или ночью) может идти речь, когда посадка войск на последние транспорты проходила под бомбами авиации и под огнем полевой артиллерии фашистов, занявших уже некоторые господствующие над рейдом высоты района Козе – Пирита?!

Обо всем этом надо было раньше думать. То, что в Таллине до самого последнего дня оставалось множество ненужных учреждений и людей, явилось ошибкой высшего командования, в ней заложены были наши беды и лишние жертвы.

Позднее мы обратились к доктору военно-морских наук, большому специалисту минно-торпедного дела, капитану 1 ранга Кирееву с вопросом, сколько, по его мнению, надо было бы иметь тральщиков, чтобы провести почти двести кораблей через минные поля Финского залива?

На основе имевшихся в штабе флота данных о фашистских минных полях Киреев пришел к выводу, что плотность их была не менее 155 мин и 104 минных защитников на каждую милю фронта минного поля. Это очень высокая плотность. Чтобы провести корабли через такое препятствие, нужно было несколько рядов тралов. Киреев убежденно нам докладывал, что требовалось минимум сто морских тральщиков. Другими словами, он подтвердил все наши предварительные расчеты, о которых я уже писал. Флот же имел всего десять базовых тральщиков… Это было заранее известно, как и то, что аэродромы под Таллином заняты фашистами и флот лишен всякого воздушного прикрытия. И все же окруженный город заблаговременно не разгрузили от всего, что непосредственно не было связано с его обороной. А ведь тогда мы смогли бы выйти в море не с двумя сотнями кораблей, а всего с двадцатью, и десять тральщиков вполне бы справились с защитой конвоя от мин.

Товарищи часто спрашивают меня, как работал в то тяжелое время наш штаб флота. Что делалось нами правильно и какие у нас были просчеты?

Вопросы далеко не праздные, и я попытаюсь на них ответить.

Прежде всего о людях. Штаб Краснознаменного Балтийского флота был укомплектован опытными, образованными моряками. Партийная организация штаба сплотила коммунистов в дружный и работоспособный коллектив. Служить в таком коллективе и тем более руководить им я считал для себя большой честью. Работали мы много и со всем старанием. Не вина, а беда наша, что эта работа не всегда приносила нужные результаты. Мы действовали так, как нас учили еще в военно-морской академии, питомцами которой были почти все наши штабные командиры. Из года в год в нас воспитывалась уверенность, что воевать мы будем на чужой территории, малой кровью, быстро и успешно. И мы неутомимо разрабатывали «активные наступательные планы». Конечно, была некоторая польза от этих тренировок: мы приобретали навыки в планировании операций, учились быстро производить расчеты. Была и практическая польза. Расчеты, сделанные нами еще в мирное время, пригодились, в частности, при постановке оборонительных минных заграждений, в развертывании подводных лодок, в организации оперативной воздушной разведки.