Текст книги "Лики Японии"

Автор книги: Юрген Берндт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

«Рэнай» и «миай», или любовь и посредничество

Прежде чем смотреть на невесту, взгляни на ее мать.

Японская пословица

Женщина, когда у нее красивы волосы, всегда, по-моему, привлекает взоры людей. Такие вещи, как характер и душевные качества, можно определить и на расстоянии – по одной только манере высказываться.

Иной раз, если представится случай, она может вскружить голову человеку даже каким-нибудь пустяком. Но вообще-то женщина только потому, что в мыслях ее одна лишь любовь, – и спать не спит как следует, и жалеть себя забудет, и даже то, что невозможно снести, переносит терпеливо.

Что же касается природы любовной страсти, поистине глубоки ее корни, далеки источники… Среди всех желаний трудно преодолеть одно только это заблуждение. Здесь, видно, не далеко ушли друг от друга и старый, и молодой, и мудрый, и глупый.

Поэтому-то и говорится, что веревкой, свитой из женских волос, накрепко свяжешь большого слона, а свистком, вырезанным из подметок обуви, которую носит женщина, наверняка приманишь осеннего оленя.

Кэнко-хоси. Цурэдзурэгуса (Записки от скуки)

Непостижимо! Я еще не успел взобраться на покрытый растительностью холм, возвышающийся за отелем в одном из самых фешенебельных городских кварталов Токио, как до меня донеслись звуки «Свадебного марша» Феликса Мендельсона-Бартольди! Тории (простая, выкрашенная в красный цвет деревянная арка у самой лестницы) безошибочно свидетельствовали о том, что процессия находится на пути к синтоистскому святилищу, то есть к торжественному месту, где культивируются вера и древние ритуалы «синто» – «пути богов». Подгоняемый любопытством, мгновенно преодолеваю последние 70 или 80 ступенек. Плоские строения, открывшиеся наконец взору, разочаровывают своей неприглядностью. В стране имеются тысячи и тысячи синтоистских святилищ, однако лишь немногие из них впечатляют красотой, гармонией и простотой архитектуры, как, например, святилища в Исэ или Идзумо на побережье Японского моря. Внезапно раздаются глухие, но вместе с тем сильные удары огромного бочкообразного барабана – кажется, будто легкие деревянные строения содрогаются до самых стропил. Размеренным шагом жених и невеста движутся вдоль крытого хода к главному павильону; за ними родственники и знакомые.

На невесте тяжелое кимоно приглушенных красных тонов и пышное головное убранство, напоминающее корону. Это «цуно-какуси» («скрытые рога»), которые символизируют вечную верность своему будущему мужу. Жених одет в скромное серо-синее кимоно, а сверху «хаори» – полудлинный пиджак, также кимонообразного покроя.

Прежде чем подняться на хоры в главном зале, пары разъединяются. Священнослужитель во всем белом проходит между рядами, размахивая метелкой-кропилом и непрерывно бормоча молитвы, – подвергает церемонию символическому очищению. Затем все во главе с женихом и невестой направляются на хоры. Здесь тем временем перед самой большой святыней – символическим местопребыванием божества, своего рода алтарем, – занял место главный священнослужитель. Он также читает древнейшие, с точки зрения современного языка уже почти непонятные молитвы. Все, склонив головы, слушают. Затем сопровождающим предлагают сесть, а жениху и невесте подойти к алтарю. Еще один священнослужитель громко произносит: «Девушка такая-то и молодой человек такой-то вступают сегодня в брак». После этого молодые люди отходят от алтаря под пронзительные звуки бамбуковой флейты.

Тем временем главный служитель культа наливает из бутылки в два маленьких медных кувшинчика освященное сакэ, которое ему до этого вручили две молодые девушки (служительницы святилища), облаченные в красно-белые одеяния. Появляется еще один священнослужитель, неся на большом подносе крошечную фарфоровую чашечку для сакэ. В сопровождении девушек он подходит к жениху. Девушка наливает в чашку сакэ из кувшинчика. Молодой человек берет ее обеими руками и осушает тремя глотками. Хотя это можно было бы сделать и одним. Затем все повторяется. Далее священнослужитель подходит с теми же девушками к невесте. Она так же дважды выпивает содержимое чашки. После этого жених, а потом и невеста должны проделать все в третий раз. «Сансанкудо», заключающееся в трех глотках сакэ, сделанных трижды (апогей церемониала бракосочетания), окончен. Отныне бывшие жених и невеста считаются мужем и женой.

Подражая европейским обычаям, после свадебного марша, доносящегося из репродукторов, молодой муж подходит к молодой жене и надевает ей на палец левой руки обручальное кольцо. Потом жена надевает кольцо на палец мужа. Интересно, долго ли муж будет носить это кольцо: в Японии редко встретишь японца с обручальным кольцом. Теперь раздаются арфоподобные звуки кото{Японский многострунный щипковый музыкальный инструмент (род гуслей).}, несколько ударов в барабаны и монотонное пение священнослужителей. Обе девушки, держа в одной руке по зеленой ветке, исполняют церемониальный танец. Новобрачным вручается также по зеленой ветке, с которыми они подходят к алтарю, чтобы возложить их. Затем они трижды низко кланяются, хлопают при этом в ладони на уровне груди, окликая тем самым богов. То же самое проделывает еще одна пара – из среды свадебных гостей. Вслед за этим раздается команда: «Садитесь!» Все опускаются на колени. Вновь звучит бамбуковая флейта. Теперь сакэ наливают гостям. Все встают, пьют и провозглашают: «Сердечно поздравляем и желаем счастья!» В заключение гости низко склоняются перед алтарем, а главный священнослужитель – и перед молодой парой. Тут кто-то весьма прозаически напоминает: «Прошу занять места для памятной фотографии!»

Ровно 20 минут участники церемониала сохраняли достоинство и выдержку, лица их казались окаменевшими. Мимику, правда, и теперь, когда церемония уже закончилась, не назовешь подвижной, но движения приобрели торопливость. После обязательного фотографирования невеста и жених должны снять свои свадебные наряды, ибо они являются собственностью святилища, а на очереди уже следующая пара. Нашу пару уже ждут черные, заранее заказанные автомашины с шоферами в белых перчатках. Вы скажете, все очень необычно? Вовсе нет, за исключением «Свадебного марша» Феликса Мендельсона-Бартольди. Бракосочетание осуществляется согласно правилам синтоистского ритуала.

Спустя некоторое время все опять входит в колею респектабельности. На невесте теперь менее торжественное, но очень красивое яркое кимоно, на женихе – визитка. Кимоно, вероятно, собственность невесты, но визитка скорее всего взята напрокат. Начинается «хироэн» – свадебное торжество, а дословно «трапеза знакомства»: жених и невеста официально знакомятся с новыми родственниками. Любой солидный отель располагает для этого специальными залами в европейском или японском стиле. Есть также оборудованные для такого мероприятия дома (на некоторых крупных предприятиях они относятся к социальной сфере услуг, так же как пансионаты для отпускников). В прежние времена свадебный пир устраивали дома (в сельских местностях это бывает и сегодня), а именно в родительском доме невесты или жениха, в зависимости от того, где будут жить молодые. То, что муж иногда переходит жить в семью жены и принимает фамилию ее родителей, – отнюдь не новшество последних лет.

Свадебное торжество стоит уйму денег, однако нельзя ударить лицом в грязь. Иногда на это уходит небольшое состояние, особенно если согласно занимаемому женихом или его родителями общественному положению необходимо пригласить много гостей. Все об этом знают – каждый приглашенный приносит с собой конверт с деньгами (не менее 10 тысяч иен). У входа в банкетный зал гость вносит свое имя в список приглашенных и незаметно оставляет конверт.

Жених и невеста занимают места во главе праздничного стола, а по обеим сторонам – «накодо» – посредники в браке. Достаточно бывает и одного посредника – женщины или мужчины, но вообще без посредника дело не обходится, даже если сговор состоялся без его содействия. Во время свадебного торжества ему вменяется в обязанность первому произнести панегирик в адрес молодой пары, употребляя при этом слова, которыми в наших широтах чаще всего поминают усопшего. Речь посредника очень обстоятельна, ибо он подробно останавливается на «пути образования» новобрачных. Охотно приглашают в «накодо» мастера с производства или профессора из университета.

Коллеги и друзья новобрачных произносят поздравительные речи, кто-то провозглашает заздравный тост, после которого можно приступать к еде. Опять речи, и самым последним берет слово отец жениха, чтобы поблагодарить «накодо» за хлопоты, а гостей за участие в торжестве. Если не были сделаны памятные фотографии в маленьком саду, часто примыкающем к банкетному залу, то гости направляются в сад и группируются перед камерой. Между тем молодая пара и их родители занимают места у выхода, чтобы вручить каждому гостю подарок. В искусной упаковке обычно что-нибудь съедобное или недорогой сувенир.

Настоящего веселья на свадебном торжестве мне наблюдать не приходилось. Правда, порой во время выступления того или иного оратора слышался смех, хотя, по свидетельству писателя Дзюнъитиро Танидзаки, особым красноречием его соотечественники не отличаются. Новобрачные также не выглядели очень веселыми. «Ну, заключите же наконец друг друга в объятия!» – хотелось крикнуть им. Но тебе суждено оставаться «гайдзином» – чужим, посторонним, не имеющим понятия о самообладании. Молодой японской супружеской паре, осмелься она вести себя непринужденно, выставляя напоказ свои чувства, не избежать осуждения.

Может быть, такое бывает лишь на свадьбе? Как вообще обстоит дело с чувствами? Со мной произошел один случай, после которого прошло уже немало лет, тем не менее я не могу его забыть. Перед глазами стоят их лица, будто это было вчера. Возможно, воспоминание так живо потому, что я уступил молодой паре свой номер. А дело было так. Я гостил несколько дней в Кагосиме, на юге острова Кюсю. Вишневые деревья только начали покрываться прекрасным розовым цветением. Из окна моего не очень роскошного, но вполне приличного номера открывался сказочно красивый вид на море и на вулкан Сакурадзиму. Приближался конец недели, и ко мне обратилась, без конца извиняясь, дежурный администратор с просьбой перейти в несколько меньший номер, так как ожидалось много новобрачных. Я согласился, хотя мне было немного жаль прекрасного вида из окна, но почему бы не доставить новобрачным радость.

Вечером следующего дня в ресторане за соседним столиком я увидел молодую пару. Были ли они именно теми, кто занял мою комнату, я не знал, однако для себя решил, что это они. Так или иначе, это были новобрачные, совершавшие свадебное путешествие. Их никто здесь не знал, они находились очень далеко от своей «группы». Однако сердечности или хотя бы намека на нежность между ними не было и в помине. Оба казались очень смущенными. Он изредка произносил несколько слов, она отвечала, но ни разу не подняла глаза, чтобы посмотреть на него. И после этого в Японии не устают повторять, что европеец – «дорай» («сухарь»). Противоположностью «дорай» может быть только «уэтто» – «wet» («влажный»), В основе «уэтто» лежит не что иное, как безоговорочное признание сложной системы «гири» – существующей общественной нормы поведения, и «ниндзё» – личного чувства.

«Романсу» («влюбленность») – так называют в Японии отношения между мужчиной и женщиной, основывающиеся лишь на романтической взаимной любви. Молодые люди, сидящие за соседним столом, ее, вероятно, не испытали. Это и не было «рэнай-кэккон» («браком по любви»), а скорее «миай-кэккон», так что эти двое узнавали друг друга лишь во время свадебного путешествия и потому от смущения даже не решались смотреть друг на друга. «Миай-кэккон» – брак, устроенный с помощью родственников, друзей, фирмы или профессиональных брачных посредников. Доля «браков по любви» возросла с 16 процентов в 1947 до 58 процентов в 1977 году, в то время как доля браков «по сватовству» сократилась за тот же период с 74 процентов до 40. Но 40 процентов тоже весьма внушительная цифра.

Часто толкование понятий «брак по любви» и «брак при помощи посредника» приводит к неверным представлениям, особенно когда первое понимается как свободный выбор партнера, а второе – как брак по принуждению. Многие стали жертвами подобного заблуждения. Не так давно нечто подобное произошло с одним автором книги о Японии. Он изнемогал от сострадания к японским девушкам, которые «лишены права сделать собственный выбор в важнейшем для каждого человека жизненном вопросе», то есть подразумевается, что они не вправе сами выбрать себе спутника жизни. Чтобы опровергнуть это, следует ознакомиться с первым абзацем статьи 24 японской конституции: «Брак основывается только на взаимном согласии обеих сторон и существует на основе взаимного сотрудничества, в основу которого положено равенство прав мужа и жены». Однако, вместо того чтобы ссылаться на статью конституции, лучше ближе познакомиться с действительностью, остановившись на словах «любовь» и «посредничество».

Любовь, по японским понятиям, скорее романтическая влюбленность – «романсу». Поэтому цифра 58 процентов «браков по любви» вызывает некоторое сомнение, ибо разве можно создать прочный брачный союз, основываясь на романтической влюбленности, да и кто знает, каким образом статистики получили подобный результат?

Противоположностью «романсу» было бы «миай». Однако «миай» уже давно не означает, что кто-то, не считаясь с волей молодой девушки или молодого человека, решает, с кем им вступать в брак. Среди бабушек и прабабушек, дедов и прадедов теперешнего поколения найдутся еще немногие, которые увидели друг друга впервые в день свадьбы. Но если говорить о прабабушках и прадедушках, то надо вспомнить, что брак традиционно был призван выполнять в Японии несколько иные функции, чем теперь. При том большом значении, которое имеет в синтоизме культ предков, каждая семья обязана была обзавестись многочисленным потомством, ибо что стало бы с теми, кто находится в потустороннем мире, если некому будет их призывать и совершать обряд жертвоприношения? Кроме того, определенные профессии, знания и навыки в Японии со стародавних времен передавались по наследству при соблюдении строжайшей секретности только членам своей семьи. Так, Дзэами (1364–1443) считается основателем своеобразного японского театрального жанра – театра ноо. Свои эстетические взгляды и разработку каждой роли и каждого явления в постановках этого театра он изложил в сочинениях, которые оставались в течение сотен лет строго охраняемой тайной семейства Кандзэ, родоначальником которого приходился Дзэами. Лишь в 1909 году тогдашний глава семьи Кандзэ сделал эти старинные рукописи доступными для общественности.

Такой обычай существовал не только в области искусства. Недалеко от черного хода прославленного Токийского университета расположен магазинчик, где, если повезет, можно купить «ёкан» – желеобразную массу, приготовленную из мелкой красной фасоли с добавлением большого количества сахара. К ней полагается горьковатый зеленый чай. Тому, кто не привык к этому блюду, правится лишь его сладость, но истинный знаток различает и другие вкусовые нюансы. Лучший во всей Японии ёкан, прославленный в произведениях выдающихся писателей Мори Огай, Нацумэ Сосэки и других, можно купить у Фудзимуры, рядом с Тодай. Магазин этот существует уже более 300 лет, и Фудзимура, теперешний его владелец, является представителем шестнадцатого поколения в роду. «Мой „ёкан“ не нуждается в рекламе», – любит он повторять. Я заговорил с ним о тайне хранения полученных им по наследству рецептов. «Предположим, – сказал Фудзимура, – кто-нибудь из моих служащих перейдет работать в другой магазин и начнет производить „ёкан“ с теми же исходными продуктами, тем же способом, что и здесь, но у него все равно не получится, как у Фудзимуры».

Традиции, видимо, отмирают в Японии весьма медленно, но вместе с тем было бы очень жаль, если бы подобные традиции исчезли навсегда. К счастью, таких симптомов еще нет. «Иэ» – «дом», то есть семья в самом широком смыле слова, играет во многих сферах жизни японцев очень важную роль, особенно в традиционных видах искусства, в художественных ремеслах, в ремеслах вообще и в кулинарном искусстве. Таким образом, брак рассматривался не столько как союз двух людей, сколько как институт, призванный позаботиться о соответствующем потомстве, чтобы чтить память предков и обеспечить продолжение семейных традиций.

Все это еще и сегодня имеет немаловажное значение, хотя и не исключительное. То, что двое впервые видят друг друга лишь в день своей свадьбы, ушло в прошлое. Понятия «мораль» и «обычай» неоднократно подвергались изменениям. К тому же в отдельных общественных слоях и даже в отдельных регионах Японии они зачастую были весьма различны.

Зло высмеянный в двадцатых годах писателем Рюноскэ Акутагавой в небольшом рассказе «Носовой платок» Инадзо Нитобэ, прославившийся тем, что в 1900 году выпустил на английском языке книгу «Бусидо, душа Японии», поведал нам кое-что о воспитании дочерей в семьях самураев. Когда эти девушки достигали брачного возраста, писал Нитобэ, их наряду с другими вещами учили владеть по меньшей мере одним оружием, а именно очень острым коротким кинжалом, который, однако, следовало направить в первую очередь не на врага, а на себя, если им грозила опасность лишиться чести. Этим кинжалом девушка должна была, согласно ритуалу, перерезать себе сонную артерию или в определенном месте пронзить грудь. «Возможно, – заключил Нитобэ, – это был единственный урок анатомии, который преподали девушкам в стародавние времена».

Теперь же к услугам тех, кто нуждается в подобного рода дополнительных знаниях, стеллажи многочисленных книжных магазинов. Кстати, в Японии редко заходят в книжный магазин с целью быстро что-то купить н тут же выйти. Посетители обстоятельно перелистывают книги и подчас принимаются читать страницу за страницей. Часто можно наблюдать, как перед стеллажами стоит группа старшеклассниц, погруженных в чтение, притом делается это серьезно, без хихиканья, что бывает обычно в этом возрасте.

Когда европеец в Японии слышит «миай», то впадает в неподдельное, а может, и наигранное негодование, как упомянутый автор книги о Японии. Ему это кажется ужасным и служит доказательством того, что японская женщина самое бесправное существо в мире.

«Миай», или «о-миай», дословно означает «встретиться, чтобы внимательно рассмотреть друг друга». Предположим, что у кого-нибудь имеется сын или дочь, достигшие брачного возраста, то есть 20–25 лет. Начинаются поиски партнера. Родители либо занимаются этим сами, прислушиваясь к разговорам в кругу родственников и знакомых, и делают со своей стороны «предложение», либо привлекают профессионального брачного посредника. Некоторые фирмы оказывают такую услугу своим сотрудникам. Несколько лет назад в газетах можно было прочитать, что всемирно известный японский концерн располагает для этой цели даже собственной ЭВМ с банком данных. Когда все проверено и образование, имущественное положение, возможное продвижение по службе, состояние здоровья и т. п. соответствуют ожиданиям родителей, посредники от обеих сторон согласовывают встречу в нейтральном месте, например в театре, в кафе, в фойе крупных отелей, где царит полная анонимность.

Встреча устраивается так, будто это чистая случайность. Молодые люди, как правило, присутствуют на ней и могут лицезреть друг друга. Иногда бывает очень занятно оказаться в положении тайного наблюдателя. Для молодых людей все это менее занятно, так как они часто не знают, куда деваться от смущения. В случае, если один из них находит другого совсем несимпатичным, об этом затем ставят в известность посредника. И тогда надо устраивать новое «о-миай» с другим кандидатом. Такое может повторяться несколько раз, и опытному наблюдателю довольно быстро удается обнаружить, кто из молодых людей в этом отношении стреляный воробей. Однако после второй, третьей и последующих встреч все же складывается ситуация, при которой молодые люди приходят к выводу, что они смогут жить друг с другом или (что немаловажно) должны подчиниться воле родителей во имя интересов семей, группы и т. д. Аргумент социальной надежности является чаще всего определяющим. Кандидаты (особенно девушка) внушают себе: родители знают, что делают.

После этого состоится бракосочетание. После церемониала в синтоистском святилище и свадебного пира, о которых уже говорилось, следует свадебное путешествие. Все формальности – потом. Это терпит, ибо во время свадебного путешествия в Японии не спрашивают никаких «бумаг» или «удостоверений личности». Последние и не могут быть затребованы, поскольку таковых в Японии вообще не существует. А формальная сторона заключается лишь в том, чтобы зайти в управление соответствующей префектуры или в городское управление, заполнить небольшой бланк с просьбой открыть собственный «косэки» («семейный реестр») и уплатить небольшую пошлину. Правда, законным брак считается только тогда, когда оформлен этот бланк. Тот, кто не желает соблюдать традиций и народных обычаев, может ограничиться посещением упомянутого ведомства.

Японская история культуры и нравов не знала христианского «грехопадения», в течение столетий ничего не подозревала об изгнании из рая, поэтому «чувственность» и «грех» никогда не были взаимосвязаны, так же как «труд» и «муки». До второй половины прошлого века Япония была избавлена от всех форм христианства, оказывавших сдерживающее влияние на чувственную любовь.

Несмотря на это, в настоящее время получила распространение производящая подчас странное впечатление дву– и многоликость в вопросах любви. Синтоизм, возникший из культа природы и тесно связанный с культом плодородия, называл вещи своими именами. Процитированный ранее отрывок из древнейшей японской антологии «Кодзики» – достаточное тому доказательство. В непорочное зачатие древние японцы не верили. Это бы противоречило их «чувству естества». Поэтому в прежние времена, которые не так уж далеки от нашего, общественная мораль вовсе не страдала от того, что совершавшие паломничество в Исэ не только поклонялись высшей святыне синтоизма, но и предавались весьма светской и чувственной, а именно продажной любви. При всех известных синтоистских святилищах всегда были дома для подобного рода дел, хотя право на чувственность признавалось только за молодыми мужчинами, не вступившими в брак.

В средние века со свободой нравов у женщин, похоже, дело обстояло иначе, а что касается придворных дам, независимо от занимаемого ими положения, то они пользовались относительной свободой еще в X и XI веках, о чем свидетельствует литература того времени. Позднее все радикально изменилось. Строгий кодекс морали самураев, подчинивших с конца XII века своему господству всю жизнь страны, а также буддизм оказали немалое воздействие на эту сферу отношений. Хотя буддизм говорит не об избавлении от греховности, а о муках земной жизни, он высоко ценит аскетизм, а женщину оценивает столь низко, что допускает ее спасение лишь после перерождения в мужчину. Что касается обета безбрачия, то для священнослужителей нашелся выход, заключающийся в том, что они придумали для себя особую категорию «монахинь». Тем самым могли возникнуть отношения, вполне напоминающие брачные, притом что выбранная «монахиня» не обязана была, как прежде, ходить с наголо остриженной головой, а могла сохранить украшавшие ее волосы. Верующие данного административно-территориального района признавали ее полноправной хозяйкой дома. Об этом можно прочитать в одном из самых значительных литературных произведений Японии начала нашего века – в романе «Нарушенный завет» Тосона Симадзаки.

Когда в XVI и особенно в начале XVII века молодая буржуазия, так и не получив общественного признания, накопила тем не менее большие богатства, в крупных городах, и в первую очередь в Киото, Осаке и Эдо, появились обширные кварталы публичных домов. Помимо всего прочего, они сыграли немаловажную роль для развития искусства того времени. Европейские знатоки искусства восторгались в конце прошлого века японскими гравюрами на дереве, изображавшими портреты и пейзажи. Однако именно искусство резьбы по дереву, особенно в XVIII веке, порождало произведения, по грубости и откровенности не имевшие себе равных. Литература также не отличалась целомудрием – у цензоров, призванных строго следить за нравственностью, порой волосы вставали дыбом. В результате они не только запретили некоторым писателям писать, но и распорядились на иных надеть на много дней и даже месяцев тяжелые наручники, чтобы таким образом лишить их возможности взяться за кисточку. Так развивалось искусство, которое было проникнуто жизнерадостной чувственностью. Посещение квартала публичных домов, в том числе правящими в стране самураями, не считалось предосудительным. Но в отличие от столь презираемого ими торгового сословия самураям часто недоставало средств. О том, кто какую девицу содержал, знал весь город, однако горе было той супруге, которую муж заставал в постели с любовником. Среди юмористических рассказов первого выдающегося раннебуржуазного японского писателя второй половины XVII века Ихары Сайкаку имеется несколько таких, в которых замужняя женщина и ее любовник кончают весьма трагически.

Таким образом, мораль всегда была несколько двойственной. Проникшее в конце прошлого столетия из Европы пуританство и, вероятно, также в какой-то степени филистерство и вовсе деформировали чувственную любовь в Японии и почти полностью изгнали ее из общества. В 1893 году после довольно длительного пребывания в Париже на родину вернулся художник Сэйки Курода (1865–1921) и продемонстрировал на весьма представительной выставке 1894 года написанную им во Франции картину с обнаженной женской натурой, изображавшей француженку во время утреннего туалета. Немедленно вмешались власти и потребовали изъять картину. Позднее, особенно после второй мировой войны, широкое распространение получила скабрезная эротика, причем в снимаемые в Японии ежегодно сотнями порнографические фильмы для демонстрации за границей включают еще более непристойные сцены, чем при их прокате внутри страны. Однако «коммерческая эротика» – особая статья. Она в Японии каким-то образом находит своего потребителя и сбывается в большом количестве, хотя японцы об этом предпочитают не говорить, особенно в семье.

Во всяком случае, создается впечатление, что японцы всячески оберегают свою интимную жизнь, но почему же тогда некоторые из них обнажают свою душу перед средствами массовой информации (телевидением и особенно многочисленными еженедельниками), когда те берут их в оборот? Например, существует телевизионная передача, которая, очевидно, пользуется большой популярностью, ибо транслируется уже много лет, где известная и не очень молодая актриса, отличающаяся несколько резким голосом и крайне беззастенчивой манерой выражать свои мысли, берет интервью у супружеских пар. Эта изящная дама бесцеремонно задает супругам вопросы, затрагивающие самые интимные стороны жизни, так что некоторые жены, а порой и мужья очень болезненно реагируют на них. Однако смущенный лепет и все попытки супругов увильнуть от прямого ответа ни к чему не приводят: бойкая особа в кимоно требует абсолютной точности. Чаще всего интервью начинается с вопроса: «Вы женились по любви или с помощью посредника («рэнай-кэккон» или «миай-кэккон»)?» Однажды находчивая ведущая пришла в замешательство, и у нее вырвалось удивленное «Вот как!», когда тридцатипятилетний мужчина ответил: не «рэнай» и не «миай», а «мирэн». «Мирэн» явилось собственным словотворчеством интервьюируемого. Он образовал его, взяв «ми» от «миай» и «рэн» от «рэнай», объяснив значение следующим образом: из посредничества у них родилась любовь. И, возможно, это происходит не так уж редко. При всех сомнениях, которые вызывает система «миай», она при известных обстоятельствах играет немаловажную роль, ибо процент разводов в Японии значительно ниже, чем в других высокоразвитых индустриальных странах, если в них нет сильного влияния католической церкви. Конечно, есть тому и другие причины. Например, супружество и чувство в Японии могут означать совершенно разные вещи (и, вероятно, не только в Японии).

Есть и другая телевизионная передача, а также соответствующий раздел в еженедельниках, которые называются «Миноуэ содаи», что означает примерно «персональная консультация». Просто поразительно, как часто люди, особенно девушки и молодые женщины, нисколько не смущаясь, прибегают к телевизионной камере (хотя их и не видно за матовым стеклом), чтобы проконсультироваться у приглашенных в студию специалистов по самым интимным вопросам. Может быть, семья (или группа) не такое уж надежное пристанище защищенности, как об этом принято говорить? Скорее она лишь очаг соблюдения традиционных норм поведения. Чем объяснить, что именно женщины доверяются такому публичному учреждению, каким является телевидение, выставляя напоказ свои боль и страдания, что так унижает человеческое достоинство? Или подобным образом мыслит лишь «гайдзин», находящийся в плену европейского индивидуализма?

А как прикажете понимать следующий факт? В середине шестидесятых годов жена японского премьер-министра вскоре после того, как ее муж занял этот высокий правительственный пост, в интервью с одним еженедельником поделилась подробностями своей семейной жизни и, между прочим, обмолвилась, что муж ее порой поколачивает. Во время пресс-конференции премьер-министру был задан вопрос:

– Соответствует ли истине то, что сообщила ваша жена?

– Да, – нисколько не смущаясь ответил он.

– Вы ее и сейчас бьете?

– Нет, – последовал ответ.

– Времена изменились?

– Да.

Наступила тишина, и вдруг премьер-министр спросил:

– Господа из прессы, скажите, только честно, кто из вас не поколачивает свою жену?

Хотя красноречие не относится к сильным сторонам японских политиков, им нельзя отказать в быстрой реакции. Представители печати сперва весьма смущенно посмотрели друг на друга, а затем половина из них призналась, что они подчас не прочь бы наградить свою жену оплеухой.

Если бы не достоверные данные, трудно поверить в подобное, тем более, если тебе известно, что японцы никогда не бьют детей. А вот среди взрослых потасовки случаются. Об этом говорят и приведенные выше примеры, когда мужья поколачивают жен, и другие, когда… Мне рассказали, что однажды муж прибежал в суд, чтобы подать на развод, так как жена била его сумкой по голове.