Текст книги "Не буди Лешего (СИ)"

Автор книги: Юрге Китон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава 19. Надо возвращаться

Сижу, смотрю, как кровь моя капает, как питает землицу жадную. Долго сижу, нет сил сдвинуться. Все силы потратил на Лешего. А надо двигаться, дело завершить. Надо лес этот присоединить себе. Если сейчас не сделать – значит всё зря. Я тут помру, Лешак займёт место моё. И уже никто не объединит лес, никто не окружит селения. Биться, нечисть, и без меня отобьётся. Подумаешь, чего то сожгут. Если я помру, не всё ли равно, что там будет с той же Гостятою?

Опять лезет в мысли ведовка эта. Так ведь и не появилась в лесу. Неужели так и будет прятаться?

Вернётся её мельника сын, пустит его в дом к себе, или пойдёт к ним невесткою. А в лес ей нельзя, я в лесу.

Посмотрел на землю, вся красная. Это сколько же я тут просидел и сколько тут пролилось кровушки… Тут и моя и другого Лешего. Много в этот раз лес потребовал. Встал я. Тенями отшатнулись кусты. Это Лешаки в них завозились, очухались.

Поднял топор, зажал древко в руке. А второй сам на спину устроился и цепями обвился вокруг меня. Так гляди и задушит Хозяина.

Я тихонько пошёл. Смотрел злобно на всех. Лешаки с пустой головой, а хитрые. Остановился у двух берез, положил ладонь на кору шершавую.

– Это мой лес теперь, – сказал и как мог попытался с лесом слить себя. Не дался лес. Слишком слабый я.

– Это мой лес, – я повторил, и снова до сердца лесного пробиться решил. Увидел себя малой пташкою и волком лесным и змейкою. И выкинуло.

– Мой, мой, не сопротивляйся мне, – снова представил, глаза закрыв. Увидел медведя бурого, он не хотел подчиняться мне, долго боролся, но всё же сдался. Увидел волков серых стаю. И эти не сразу мне поддались. Повторил, что Хозяин я, и завтра приду. Чтобы не пугались они без Хозяина. Чтоб не путались и ждали меня.

Отлип от дерева, пошёл к себе. Как раз источник по пути. Надо в нём искупаться ещё.

Шёл медленно и очень долго шёл. Добрёл кое-как до источника. Оружие, одежда, всё в крови. Прямо так в воду и залез, в эту можно и так. Разводы красные от меня пошли по воде во все стороны. Я зашёл ещё глубже и нырнул.

Лежу на дне и смотрю наверх. А если не всплывать? Пусть всё как есть, как угодно, ведь как-нибудь будет всё равно? Ну кому так надо, чтоб я там был, чтобы Леший был я, чтобы спасал кого-то? Ну поборемся, ну прогонем их – эту пришлую нежить поганую. А, может, они нас, а не мы их, и что? Солнце как светило, так будет светить. Люди, не одни так другие – всё такие же. Мне с ними дружбы не водить, браги не пить. Только лес разве что жалко мне… и ведовку одну.

Полежал на дне, подумал вдруг про слова Гостяты странные. Что не доверяет она мёртвой воде. Боится такого лечения. Вдруг живое она убивает тоже? А во мне живого-то уже чуть-чуть. Быстро растратил живое всё.

Поднялся со дна, если долго лежать, Водяному кто-нибудь передаст. Примчится со дна меня поднимать… Хотя мёртвый источник – не его же владения? Да и Водяной, поди у меня, тоже с Радой заигрывает. Не поверила нежить, что девица моя, нежить запросто так не обдурить.

Выплыл, вылез из воды, вроде получше стал. Мясо зажило, кости ещё зарастут. Головой повертел, вроде ничего, голова на плечах крепко держится. Много раз меня в шею рубили сегодня. Да не смогли снять с плеч голову.

Пошёл домой к себе, вдруг вижу краем глаза, что-то в кустах шевелится. И как будто щупальце чёрное, и глаза такие горящие. Меня не проведёшь, я сразу понял, что это нечисть поганая, причём точно не наша, пришлая! И уже она здесь, в моём лесу.

А она как прыгнет мне на спину. Спрутом поползла по рукам, по шее мне, начала душить. Я её ножиком. Цепи ожили, что на топоре, тоже вокруг гадины обвились. Вот тогда я и смог её скинуть с себя. Топор цепи сбросил, вернулся ко мне. Я ещё подивился подарочку. Да и рубанул сразу. Что долго думать. Разрубил нечисть на две части в один удар. Только криво вышло. Тут туша да ноги. И там туша да ноги – и голова. Вот я голову тоже топором снял. Взял её в руки да поволок в дом. Надо братцем показать эту невидаль.

У этой твари тёмная кровь, и весь пол она в доме заляпала. Пришлось Раду просить отмыть опять всё. А сами мы сели допрос вести. Башку эту иноземную положили на блюдо медное. Да Кощей принялся колдовать – чтоб язык расплести у твари этой.

Как и думал, я, таких уже несколько. Бродят тут где-то по моему лесу. Стало быть, это разведчики.

Да и Кощей не дурак. Стал выпытывать. Сколько их всего да что у них как. А тварь не поддается, не рассказывает. Долго он её и так и эдак, да тварь тоже заговорённая. Наконец, мы картину увидели, как-то Костлявый её всё же вытащил. И то зрелище нам не понравилось. Сколько видно на поле от края до края, столько идёт к нам войска, и с ним столько же нежити.

– Мало нас, – тихо Горян говорит. Даже с Марой можем не справиться… Леший, лес другой теперь твой?

– Мой, – отвечаю ему.

– Уже хорошо, но всё равно мало. Надо бы ещё где-то поискать помощи. Всю нежить собрать. Даже ту, с которой совсем мы не знаемся.

– Завтра и начнём, – соглашаюсь я.

Глава 20. Разговоры перед бурей

Сидим мы, как то тревожно нам. Кощей гоняет по столу яблочко.

– Ты чего загрустил, Кощеюшка?

– Да Мара улетела куда-то, сказала доспехи чтоб я ей привёз, а она перед дракой оденется. И где она, я не ведаю.

– Так и ты ей не больно отчитываешься!

– Это, Горян, с чего ты взял? Она знает все перемещения, – Кощей вздохнул. – Не поймёте вы. Мара больно неласковая… Вот хотя б… Недавно, лечу домой, – при рассказе он оживился весь, – лечу, значит, никого не трогаю!

– Ну видать, от Варвары летишь?

– Да не суть! – Кощей от нас отмахивается. – И тут подлетает предвестник. Ну тварь такая крылатая. Его Мара гоняет с посланиями.

Нам эта тварь известная.

– Ну и что дальше? – Горян спросил. Мне тоже любопытно стало.

– Ну спрашиваю я у твари: чего, мол? Пошто беспокоишь Кощеюшку? А она голосом наглым, что Мара моя, клюв раззявила да давай частить: три бочки яблок, одну шкуру лося, пять отрезов шелковой ткани, десять сухих паучат, и пыльцы прошлогоднего папоротника.

– Чего?

– Мара в пудру замешивает, – Кощей пояснил. – Но твоя правда, Горян. Я так и спросил тварь летательную. Чего? Говорю. А она мне в ответ: три бочки яблок, одну шкуру лося, пять отрезов шелковой ткани, десять сухих паучат, и пыльцы прошлогоднего папоротника.

– Издевается, тварь крылатая.

– Или жена моя издевается, – Кощей вздохнул. – Да нет, так-то понятно всё. Это мне надо залететь и всё это забрать и Маре вручить по возвращению. Но дело то не в этом! Вы послания сравните. Вот хотя б голубка от Варвары что?

– Что?

– Что принесла мне на белых крылышках! Кощеюшка, свет прекрасный мой…

– Хорошо светишь ты лысой башкой.

– Ай… Не мешайте рассказывать! – он заново начал. – Кощеюшка, свет мой неземной, жаль что так мало побыл со мной, ты мой…

– Козел лесной.

– Налим скупой.

– Ихтиандр злой.

– Это кто?

– Да это так, не по нашему.

– Вы, нежить, слушать будете, или нет? – Кощей на нас обижается.

– Слушаем тебя, свет ты наш неземной, – Горян отвечает ему ласково. – Жаль что ты сейчас не с Варварой, а со мной.

– Отстань, Горян, я тебе всю душу, а ты!

– У тебя же душа, Кощей, чёрная. Ну я к углям привык, давай дальше жги.

– Кощеюшка… так это я говорил… жаль что так мало побыл со мной, только ты ушёл, уже грустно мне, не могу сомкнуть глаз в мыслях о…

– О еде?

– Какой еде, они яблоки одни жрут.

– О тебе! – Кощей закончил фразу.

– Обо мне? – Горян удивляется.

– Да почему о тебе? Ко мне же послание! Ай, идите вы! – Кощей снова надулся.

– Ну так, это самое, Кощейка, – Горян его приобнял. – А летел-то от Варвары?

– Да нет, по делам летал. Я же царь.

– Он же царь! Настоящий!

– Да, царь. Летал по делам! Ну и… за яблоками-то как раз к Василисе.

– А по делам летал наверное к Яге за новой ступой.

– А ты, Лёша, Ягу ещё не видел. Там такая Яга, и у неё такая…

– Нога?

– С ногой, кстати, всё нормально. С ногами. Обе ноги откуда надо.

– От ушей?

– Хватит, может? Она, видать, тоже яблоки как не в себя ест, такая стала красавица. Василиса уже локти кусает, что сколько ей отгрузила.

– Кстати, если мы внезапно о девицах, – Горян хлопнул ладонями по столу. – Гостятушка-то, смотрю, Лешенька, как-то тебе и не интересна совсем!

– Горянушка, я занят весь день, рублюсь с Лешаками. Лешего вон зарубил, тварь какую-то принёс иноземную – считай, добыл нам лазутчика.

– И всё одно внимания мало уделяешь девице. А девица хорошая, уже родила двух славных богатырчиков и ещё родит. Надо ей срочно родить Горянчиков.

– У неё муж есть, – напомнил Водяной.

– А мне что, жалко, пусть муж воспитывает, – Горян посмеивается. – Ну и я залетать буду. Не обижу. А захочет куда пристроить детей – так я разнесу их по свету. Найду место. Что им в селении куковать, славным детям Горяна – юным Горынычам!

– Ты смотри, он уже продумал всё, – Водяной как будто позавидовал.

– Она гостья здесь, обижать не дам, – я снова об этом высказался.

– Да разве кто обижает, я же так, любя. Да кто откажется от любви Горыныча? Вот завтра и… хотя… а что до завтра ждать? Там помощь ведь нужна, деток как раз укладывать. Пойду, пожалуй, девице помогу.

И он из-за стола встал и к спальне моей пошёл.

– А ты, Горыныч, не ошалел ли в конец? – я ему дорожку преградил.

– Лешенька, ну не твоя же девица, что ты ни себе ни славной нежити?

– Я здесь Хозяин в доме, про лес не говорю, она моя гостья. Под защитой моей.

– А мы друзья твои. И тоже гости в доме. И тоже, Лешенька, под твоей защитою. И хотим себе девицу, – Кощей вдруг встрял. – Тем более, не твоя она.

– А у девицы своя воля есть, – я им дальше пройти не даю. Напомнил. – Она же сама сказала, сидя за столом. Если от мужа уйдет, то только ко мне, к Лешеньке.

– Это она страшилась нас. Но это по незнанию, по первости. А вообще мы же очень хорошие. Вот пойдем, ближе познакомимся.

– Э. Кощеюшка, а откуда взялось “нас”? – Горян спросил. – Я пойду, ты сиди, нечисть мёртвая. Мне нужнее. Я хоть с важным делом иду – увеличивать племя Горынычей.

– Что ты, погань крылатая, по больному бьёшь? – Кощей с Горынычем препирается. – Я хоть буду с девицей ласковый, а ты что – Змей неотёсанный! Я ей вон – платьев надарю, самоцветов-камней! – он щёлкнул пальцами, всё появилось сразу.

– Рада на это не купится, – говорю и вдруг понял, что сказал. Пару раз уже оговаривался да успевал поправляться. А тут сказал имя её настоящее и не поправил себя.

– Рада? Так стало быть, не Гостята даже? – Кощей растянул рот в улыбочке. – А зазнобу его Гостятой зовут! Стало быть, эта девица не она! Никакого отношения к Алешеньке!

– Я пошёл, – Горян меня отпихнул.

– Нет я, – Кощей схватил его за руку.

– Ты женат, Костлявый.

– Нашёл когда вспоминать, отец трёхсот детей.

– Ну-ка, сгинули все! – я их отогнал. – Никто не зайдет. Я её позвал, и не про ваши рожи.

– Ну так Лешенька, вот и правильно! Давно пора, иди сам уже!

* * *

– Иди сам уже! – Горян меня вдруг приобнимает и сам к двери подталкивает. – Я вообще не понимаю, чего ты ждёшь? Сам знаешь, мы не сильно обделённые женской ласкою. А зачем нам твоя девица, стало быть? Ты подумай, скоро большая битва! Может, сгинем все. Погорим в огне. Изрублемы будем супостатами. Так или иначе, все сгниём в труху. А так что-то и после нас останется.

Я пока не взял в толк, о чём ведёт он речь.

– Ты Лешенька, молодой, неопытный. При жизни, видать, не задумался, а после смерти не додумался, что можно успеть.

– Он про что?

– Про своих мелких Горынычей, – подсказал Кощей.

– Так не бывает же детей у нежити! А те, выходят что – вроде Лешаков, бездушные, мёртвое от мёртвого, расстройство одно.

– С чего хоть взял это? – Горян покачал головой. – А я, думаешь, при жизни триста настрогал? Сколько-то из них, как не часть большую, может, и при жизни… но как Змеем стал, летать-то между семьями стало быстрее, так оно сподручнее…

Кощей вздохнул. Горян продолжил речь.

– Не смотри на Кощея. Мёртвый наш Кощей. И из-за этого сильно мучается. Так он мёртвых царь. Жена – царица мёртвых. Тут уж как ни крути, не выйдет ничего. А я чуть-чуть живой. Немного жизни есть. Стало быть, и от меня родится жизнь. Не каждая то вынесет девица – родить сына от такого вот Горыныча. Но богатырка, как твоя Рада, вынесет.

– А ты зачем мне это рассказываешь?

– Так неужели ты хочешь так помереть, чтоб не осталось от тебя на свете памяти? Если тебе не надо, дай пройти. Ну пусть не бросит мужа, да вряд ли будет он жив. А если станет твоя Рада женой Горянушки, так я её сокрою где-нибудь в горах. И её, и детей её нынешних.

– Плохо тебе, Горян? – я его спросил. – Ну слетай повидай кого из своих трёхсот. Побудь с женою из последних твоих. Поиграй с детьми, которые уже есть. Их триста, тебе так нужен ещё один?

– Так их по трое обычно рождается.

– Число бы вышло красивое, – Кощей снова встрял. Водяной вздыхает, отмалчивается.

– Ну ты это, Алёша, подумай сам… девица эта хорошая. Может, последнюю ночь на земле. Где тебе сейчас другую взять?

– Так плохо всё? – его спрашиваю.

– Алёша, много их, – Горян отвечает тихо. – Очень много.

– Не справимся?

– Справимся, – это уже говорит Кощей. – Но много нечисти положим в бою. Я говорить не хотел, чтоб не накликивать. Но кто-то из нас умрёт.

– А кто?

– Такое не откроется.

– А если открылось бы, пошёл бы?

– Не знаю, – Кощей головой помотал. – И знать не хочу. И знания такого не пожелаю врагу. Я к жене полетел, – он внезапно выдал. – Не хочу ни к кому, ну… из этих… – он помолчал. – Полечу к жене.

– Я, наверное тоже слетаю… тут недалеко… перенесу всех в горы, – Горян отступил.

– Давайте уже, выметайтесь из дома, – я их выпроваживаю.

– Это, Леший. Я посижу пока. Может, сплаваю до Кикиморы, но потом вернусь, – сказал Водяной.

– Да сиди, мне не жалко. Найдешь где спать?

– Найду. Кощей вон пристройку наколдовал. Там вполне хорошо.

Разошлись они все. Горян снова в проходе замешкался.

– Алёша, ты не серчай. Я к тебе со всей душой. Ты селения защищать взялся не просто так. Кто-то там живет, дорогой тебе? Гостята твоя настоящая?

– Она.

– Ну так мы защитим, а с этой… я так… – подталкиваю тебя к мыслям правильным. А с ней или нет, ты сам решай, просто может не быть уже времени. Жизни мало в тебе, – он меня понюхал. – Ты как потратил всё? Вроде умер недавно. Умудрился же… Умер с брешью в сердце?

– Не помню. И вспоминать не хочу, – и говорить не хочу, что вдруг приходится?

– Умер с брешью, и не затянулась та брешь. Всё больше и больше расходится. И не заладит никто.

– Зато нечистью буду злой. Не от одного так от другого питаются же.

– Ну да, сила бывает от разного. Наша, пожалуй, от злобы больше. От ненависти да людской нелюбви. Ну бывай… На рассвете свидимся. Облетим с твоей Радой по всем местам, пусть покажет, что где.

– Не обижай её. Девка хорошая.

– Алёша, да я просто так, – он хлопнул меня по плечу и тоже ушёл. Я остался перед дверью закрытою. За той дверью Рада с детьми.

Глава 21. Ночь с богатыркой

Последняя ночь перед бурей. Всем хочется ласки женской. Была бы Рада моей женщиной, никто бы к ней и близко не подошёл. Да нежить ведь умная, чувствует, что мы с ней их всех дурачим вдвоём.

Мне только за Радой ещё следить. Больше делать, конечно, нечего. Но всё же гостья моя, сам позвал.

Хотел уйти спать на улицу, но ноги занесли в комнату.

Девица давно мне понравилась. Ещё с первой встречи в моём лесу. Но у неё крепко в сердце другой. Хотя…

Одно дело – молодая девица, неопытная и влюбленная, другое дело – замужняя женщина, что мужа почти год как не видела. Она уж и забыла, что замужем. А нежить отстанет тотчас же. Будут чуять, что моя красавица. Лешего девица, хоть и на одну ночь. Друзья мои – эти отстанут сами. Они меня сами дурачили, хотя сразу поняли. Но есть и другие ведь. Приметят её, утащат себе. А ей ещё долго нам помогать. Ей надо подготовить своих селян. Будет шастать меж домом и лесом нашим.

Примерно с такими мыслями заваливался к себе в спальню я. Ну и ещё проверить хотел, почему Рада подняла мой топор? Вышло так, что случайно понял – сильней она обычной женщины. В руках и теле сила немалая. Есть у меня соображения…

Увидел Раду полураздетую. С ногами голыми и оголенной грудью. Она на кровати моей сидела и как раз кормила детей. Настроение у меня никакого нет. И не нужна мне эта девица. Но, может, хоть как-то развеселит. Сколько мне страдать по знахарке?

Решил, что не убудет с неё. А завтра нечисть к ней не подступится. В одном хотя бы будет спокойнее. Конечно, если захочет сама.

– А ты что пришёл, братец мой? – Рада спросила, смущаясь меня.

– А где же мне спать, Рада, если не в своей спальне?

Мы уложили её детей. Они крупнее обычного. Быстрей растут. Я предположил, что Рада поила живой водой. Я угадал. И сама пила. Вот и сила проснулась в ней спящая. В ней есть тёмная кровь, как у нечисти. Но доля малая, можно не считать. Разве что духом девица сильная, значит сдюжит, поможет завтра. Многое надо сделать успеть.

– Радость моя, что там, спят твои богатыри?

– Спят, – она ответила.

– Одного спать уложила, второго уложила. Теперь третьего укладывай.

– Кого третьего?

– Так меня. И можно также, как двух предыдущих, сначала к груди прижать, – я погладил её по плечу. Кожа у неё мягкая.

Испугалась Рада. Сердце быстро колотится. Гостята тоже меня боялась, хотя я в облике человеческом.

– Сынок проснулся, – Рада рванулась к едва пошевелившемуся сыну. Я её не пустил. Стащил с постели вниз.

– Так проснулся же Радогор! – она закричала сдавленным шепотом.

– Так вопить, разбудишь в самом деле, – я заглянул на кровать. Там уже разлёгся Баюнка.

– О, нечисть блохастая на постель пришла, – погладил кота по морде. Баюнка принялся мурчать интенсивнее. Сын Рады и не думал просыпаться.

– А нечисть блохастая у меня понимающая, – я убрал руку с кота и повернулся к девице. – Спят твои детки, Рада. А мне что-то, говорю же, не спится.

Я её обнял.

– Плохо это братец, плохо, ой как нехорошо, – зашептала Рада скороговоркою. – Отпусти меня, братец, отпусти!

– Не братец я тебе, Рада, называй Алёшей.

– Алёша, отпусти… нет, братец, не буду тебя Алёшей называть, отпусти меня, пожалуйста, заклинаю: отпусти!

Отпустил быстро. Слово такое это хитрое. Хорошо Раду бабка её выучила. Нечисть разве что заклинать.

– Заклинаешь, значит. Зачем сопротивляться? Я же вижу, что люб тебе.

– Люб, – она не отвела взгляда. – Всем ты хорош, и добрый ты, и красивый, но говорят: охота пуще неволи. Больше всего мне хочется мужа любимого увидать.

– Страдаешь, значит, без него, – я приобнял её за плечи. Горячилась она. Шептала быстро. Пальцы дрожали, сжимались на платье в кулаки.

– Да, страдаю. Поганый супостат явился, да с пришлой нечистью – счастья моего меня лишают! – кажется, злилась она.

– Быть тебе богатыркой, Рада, – я убрал ей прядь волос с лица. – Очень ты нраву горячего.

Волосы у неё мягкие. И светлые, как пух или лён. Волной крупной лежат, на кончиках вьются в барашки. Почти как у Гостяты, но у той тяжелее коса. Волос толще и темнее много.

– Я повитуха, какая с меня богатырка! – отмахнулась Рада, сама ещё больше нервничает. Говорила она раньше, что повитуха? С каких пор? Я задумался.

Пахнёт она так же почти, как моя знахарка. Кожа тоже мягкая и тёплая, впитала запахи их простого быта. Селянка и одна и вторая, одежда той же ткани, примерно та же жизнь. И возраста наверно одинакового. Молоденькие обе, а под глазами сеткой по коже словно тонкие паутинки. Ветер и солнце след свой оставили. Говорит она ещё или нет? Я, признаться, слушать перестал уже. Но спросить спросил:

– Плохо тебе? А если сделаю так, что на одну ночь ты про мужа и думать забудешь?

У Рады ярче глаза. И лицо красивое. Тело крепкое. Очень хороша. Недаром все мои други, нечисть, под дверью бодались, хотели сюда.

Откажись, Рада. Если другого любишь.

У неё дрожат ресницы. Длинные, тёмные, ну хоть не плачет.

– Плохо, Алёша, – она зажмурилась, кивнула, не размыкая глаз, как ножом по сердцу. Гостята тоже крепко зажмуривалась, когда признавалась в чём…

– Болит сердце, – Рада шепчет тихо. – Так хочу увидеть любимое лицо.

И у неё болит. Зачем я её мучаю? Наверное, мучаю себя.

– Говорю же, забудешь о нём, – мягкая у неё кожа, нежная. Мягкие волосы. Тело будет податливым, если она захочет. Много огня, много жизни в нём.

Девица, если ты откажешь мне, может, я поверю, что вы умеете любить.

Что сущность ваша женская способна на любовь. Ни к отцу или матери, ни к детям своим, не по расчету или прихоти, не для статуса и не для богатства. Не для собственничества и не для удовольствия. А так чтобы доверить жизнь тебе и просто рядом быть.

– Как же забыть когда люблю? – Рада ответила.

Если вдруг она не врёт, может, и та не врала.

– А ты в эту ночь забудешь о Гостяте?

Отпустил Раду. Сел рядом. Вдохнул глубоко.

– Утопить тебя в речке, что ли?