Текст книги "Не буди Лешего (СИ)"

Автор книги: Юрге Китон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Как это – уходишь? Ты же вернёшься?

– Там такой же мой лес, как и здесь. Только здесь дела получше, справятся мои подручные. У меня Лешаков дружина и вся нежить в подчинении. Теперь и лесная мои, и водная. Будут передавать мне новости. Волки с медведями за порядком будут следить. Уж если что серьёзное случится, приду. Но я, пожалуй, на пару-тройку лет, как не больше.

– На пару-тройку лет?

– А ты, думаешь, на меньший срок уходишь из дому?

– Так долго! – она мне, кажется, не верила.

– Это не долго, Рада. Для нежити это один миг.

– А как же…

– Ты тоже, если не помрёшь, жить будешь долго. Должно быть, ещё свидимся. А нет, так нет. Ты не серчай на меня и счастлива будь.

Глава 38. Дальний лес

Спокойно не становится. Осерчало много нечисти, и, как выяснилось, и пришлые остались некоторые. Пришли повязанными, невольными. Тут их выпустили, а назад не забрал никто. Теперь те, что не сгорели, по чужой земле и лесу шастают, куда податься – не знают. Кто нашёл себе место, отвоевал угол, кто в нору спрятался, сидит тихо. Кто вредит, а кто мирно живёт, старого не ворошит. А всё же беспорядок.

Надо или себе подчинить или выгнать взашей.

Так и застрял я сам в новом лесу, что у Лешего, соседа своего, мною зарубленного, отобрал. Работы много тут, за осень первую едва прибраться по верхам успел. Да и залёг в чужих местах на зимовку, что медведь в берлогу.

Очнулся, когда воды вешние своим журчанием прогнали сон да лаз размыло в моё укрытие ледяной водой. Так чудно, что от сна я отошёл, а человеком, проснувшись, не стал. Раньше, первым делом, перекидывался, когда первый раз купался. Сейчас не потянуло даже. Так можно и оскотиниться.

Там, где доспех, вросший в мясо и кость, остался, чесалось всё. А тело Лешего изменилось слегка. Подумав, в волка я перекинулся, чтобы владенья обежать и посмотреть, где что. По реке передал привет Кикиморе. Водные жители доставят быстро. Надо бы проведать, хоть раз летом зайти. Да много дел ещё ждёт. Почти сразу управляться и принялся. Срубил себе землянку грубую. Мокошь звать не стал – обойдусь дарами леса и колдовством своим. Один раз всё ж таки встретил Кикимору. Сама она по реке в гости приплыла. Посидели хорошо, можно сказать. Обговорили всё. Показалось мне, что ей без меня привольнее. И даже повеселела баба, зазеленела ярче, полнее телом стала.

Повторил ей, что если найдёт себе кого, то я, так и быть, от обязанностей жены моей освобожу её. Только Водяного кем попало заменить – не попущу.

– Ты и Леший, и Водяной, – Кикимора по лапе меня погладила и уткнулась мордой мне в плечо. – Тут одна река бежит на оба этих леса. – Будем связь держать. Я буду проведывать. В нашем крае тихо всё. Звери не дерутся, людишки не тревожат нас.

– Как же звери не дерутся, когда весна? А как же гон? – не понял я.

– А в этом смысле дерутся ещё как! – Кикимора по-водному присвистнула. Я успокоился.

– А я всё усмиряю нежить да договариваюсь. Пристраиваю немощных к какому делу. Обучаю жить в нашем лесу.

– Хороший лес, а будет ещё лучше, – Кикимора потянулась сладко. – Лешенька, может, домой придёшь?

– Пока тут много дел. Поживу тут. Может, загляну когда. Ты хозяйство не запускай. Дому догляд нужен.

– Само собой.

Кикимора на жизнь не жаловалась, и мне как-то стало легче. Может, простила меня, если сама пришла. Попросил её напоследок реки и озёра тут проверить и в болотах посидеть, а сам занялся своим привычным делом. Так год прошёл. Потом ещё один такой же год был. И ещё один.

Так прошло пять лет.

Не приходила Рада, и я уж и забыл, как выглядит и зачем и куда ушла? Залетал Горыныч меня проведать, прилетал и Кощей. Я же нарыл себе землянок по всему большому лесу и за всё это время присоединил к себе ещё лес один. Не хватало в моём зверю пропитания, надо было куда-то зверят народившихся выпустить, пришлось расширяться. Да и тех не теснить, мне бы временно, а там я б расселил всех по огромной территории. Её б только в порядок привести.

Лес соседский был брошенный. Густой, хороший, да буреломом зарос. Так я понял, что какая – то вражья нежить, на земле нашей оставшаяся, испугавшись и обезумев вконец, загрызла их Лешего, и без Хозяина был лес. Забрал себе. Вражину до сих пор поймать не смог. Всё караулю её, ловлю, гоняюсь за ней. Вредит она, нападает ночью, молодняк таскает, зверя на части рвёт. Не боится ни медведя, ни волка. А меня, видать, боится, помнит, небось. Всё никак не могу выследить. А надо.

Баюнка – тот всегда и везде со мной. Так и не выучился, как Вук, разговаривать, но всё равно понимает меня без слов, скотина умная.

Тело моё ещё сильней изменилось. Территория большая, бегать по ней легче, чем большим зверем ходить – так я почти всегда волк. Изредка когда медведь. А прыгать и лазить если по деревьям надо, так я Баюнку посылаю на разведку, а сам приучился его глазами смотреть.

И вот иду я по лесу, делаю обход, думы думаю. Надо бы мне навестить Кикимору. Захаживаю я к ней изредка, а в последние год, если не два, не заходил…

Слухи до меня начали доходить странные. Будто появился в лесу человек, на Лесовика должность подходящий. Небольшого ростика человек, махонький.

Малохольный, что ли, какой?

Как будто бы понимает он голос лесной, слышит каждую пичугу и мышь. Волки его слушаются.

Ну ладно мышки с птичками, но волки – серьёзно уже.

Неужели кто-то на мои владения претендовать решил?

Это зря он. Я уставший, конечно, но на покой не уйду. Лешему если на покой – так это одна дорога – в труху превращаться. Оно заманчиво, конечно, в труху. И ничего не надо больше будет, и болеть не будет ничего…

Ещё одна мысль меня заботила. Ну пусть Рада, даже если б вернулась, в лес сразу не пошла. Забыла меня, решила – нечего. Но Вук, волк мой белый, как он вернуться не смог? Ежели нашли они Родьку и пришли обратно, то волк всё ж таки, как бы к Родьке и сыну его Радогору не был привязан, всё равно вернулся бы в лес. Тут его стихия природная, не в доме же он будет жить собакою?

Ещё одно случилось у нас новшество. В лесу чужом нашёл источник воды мёртвой – едва пробивающийся. По битве-то сильно всю землю покорёжило, много воды испарилось или в нутро почвенное глубоко ушло. А вот же где-то потерянный источник проклюнулся, побежала водица. Расчистил я тот ручей, посмотрел, как водой он быстро наполнился, да пошёл вдоль бережка.

В старое русло ручей с мёртвой водой не вернулся – там река теперь, и воде разве что только смешиваться. Да и нечего в живой реке ручью с мёртвой водой делать. Но довольно близко в итоге подошёл ручеек тот к сердцу леса прежнего. То бишь, к дому моему. Я тогда твёрдо решил навестить Кикимору, а всё же дальше пошёл – проведать – куда в итоге прибежит ручей?

А ручеек опасно приближался к краю леса. Шёл он пока ещё по густой чаще, да и не сказать, что люди сюда часто шастают. Но дойти могут. Что охотники, что грибники, что ягодники. Не надобно бы им знать о такой воде. Её тоже надо пользовать с умением. Лучше когда такой источник силой нечистой защищён. А тут будет без доглядки…

Тогда решил я, что русло ручейка надо изменить. А он, как назло, падает в овраг глубокий, буреломом по краям заросший. И не увидешь, что внизу ручей, как кубарем покатишься. Надо, значит, русло менять сильно задолго от этого места, а то весь овраг разворачивать тяжело. А источник, видать, расчищенный, из земли хорошо проклюнулся, силу набрал. Видел я, как поток водный крепчает. Как вместо ручейка уже образовалась маленькая быстрая река.

Это исправить надо – ещё раз подумал. Посмотрел, что близко края лес. Покачал головой мохнатой. Пошёл обратно. Так шёл я себе, к Кикиморе как раз, в дом свой прежний заглянуть решивший, как вдруг догоняет меня Баюн, мяукает, хватает зубами за руки. Требует – чтоб вернулся я. Сразу я понял, что кот на овраг показывает. Обратился я волком, побежал обратно. Смотрю, по краю мчится кто-то. Маленький, словно дух лесной. Сообразил я не сразу, что это ребёнок бежит. Больно шустрый, как зверёк какой.

– Упадёшь! – хотел крикнуть, вышло, что только зарычал. А он уже покатился с оврага. В воду мёртвую же упадёт. Кто бы ни был, живому человеку в мёртвой воде лучше не купаться. А как шею свернёт, помрёт и сразу в воду мёртвую попадёт – вот и будет у меня новая нежить мелкая в услужении.

Успел я прыгнуть, волком бы остановить падение не смог, обратился – разломав кустарник, плюхнулся посередь оврага горой мохнатой, поймал мальца.

Он всё кричал и поначалу отбивался. А потом выпучил на меня глаза удивлённые. Ну я-то наверное ещё удивлённей смотрел. Как понял, кто у меня в лапах звериных оказался, так я где стоял, там в землю и врос.

Глава 39. Неожиданный гость

– Хозяйка, ты дома? – спросил я, открывая свои двери. – Проходи, не бойся, – это я сказал уже юнцу, жавшемуся у порога.

– Лешенька! Ты пришёл! – выскочила растрёпанная Кикимора и столбом остановилась, расширив ноздри. Глаза её сделались круглыми. Тоже сразу сообразила. На то мы и нежить.

– Я не один, гость к нам пожаловал, – я подтолкнул мальчишку вперёд. – Посмотри, кого нашёл в лесу. Чуть в источнике с мёртвой водой не искупался.

– А разве есть у нас такой источник? – Кикимора удивилась бы, да всё её удивление на мальчонку ушло.

– Ты вроде Хозяйка Водная, тебе лучше знать, – начал я, но не хотелось мне сейчас насмехаться над Кикиморой. – Нашёл недавно ключ, из-под земли бьёт. Расчистил его, и пошла водица, проложила себе русло. Близко подходит к нашим местам.

– То хорошо, наверное, – Кикимора кивнула, быстро стряхивая пыль со стола. Видать, столом она совсем не пользовалась. Сухо ей в доме, так и сидит в пристройке. – Как же звать твою находку?

– Тиша, – пробормотал себе под нос пацанёнок. – Мама Тишкой кличет.

Это надо умудриться так моего сына назвать?

И вообще к Гостяте много вопросов.

– Такой хорошенький, как ты в лучшие времена был, Лешенька. Один в один! – ворковала Кикимора. – Ты хочешь кушать? – спросила она пацанёнка. – Надо бы поесть, чтоб быстрей вырос. Будешь такой славный молодец, – Кикимора погладила Тишку по голове, я нахмурился.

– Уж ты-то знаешь толк, вон скольких перетаскала на дно речное.

– И… когда же это было? – Кикимора не стала обижаться, снова переключилась на ребёнка. – Чем бы тебя попотчевать?

Она прошла к печи, начала носиться с яствами. Когда составила на стол нехитрую снедь, отошла ко мне, наблюдая за с подозрением разглядывающим еду Тишкой.

– Какой хорошенький и славненький мальчонок. Сколько лет ему?

– Говорит, что пять. Да только выглядит постарше. На все семь, восемь, не меньше.

– Я в людском возрасте не разбираюсь. Ты б сказал, что пятьдесят, и я б поверила, – улыбнулась она.

Зачем тогда вообще спрашивала? Кикимора подпёрла ладонью щёку, вторую лапу положила мне на грудь.

– Такой он славненький! Давай себе его оставим, Лешенька? Так дружно заживём!

– А не смущает тебя, что у него мать есть?

– А тебя смущает? А кто она?

– Да одна селянка. Человек, – ответил я. – Была здесь пару раз, потом сбежала и про сына мне не сказала.

– Ишь какая! – Кикимора покачала головой. – Как это Лесному Хозяину про сына не сказать! Как будто можно будет его спрятать? Звери давно шептались, да я думала, какой лешак из молодых. Мало ли детей в лесу теряется?

– Если люди его приняли, пусть у них живёт. Всё будет наука, – я вздохнул. – Вроде он не боится нас. Хотя ему про нас не сказывали. Даже не велели в лес ходить.

– А как не ходить, если я слышу всё? – Тишка, приступивший к трапезе, начал уплетать за обе щёки. Я присмотрелся, что там Кикимора ему на стол поставила. Пока меня нет дома, вряд ли она тут сильно готовить старается.

– Это съедобное? – спросил.

– Да я достала из запасов. Засахаренных ягод и иноземных фруктов. И мёду, и повидла…

– Одни сладости. В другой раз надо что-то посущественней.

– Я сделаю, – Кикимора снова начала хлопотать. Женщины – создания со странностями. Я уже смирился, что мне их не понять.

– И что же ты слышишь? – я прошёл к столу и сел напротив Тишки.

– Про что щебечут птицы, белок, лисиц, куниц и бобров – всех слышу. А недавно с волком разговаривал! – Тишка воодушевился. – Сначала он рычал на меня. И долго. Потом дал себе нос погладить.

Это что же за волк, что мне не доложил?

– Звери говорят мне, что я как они.

– Это неправда, – перебил я. – Точнее, не вся. А что мать?

– Не верит мне, говорит – выдумываю.

– Почему не верит?

– Людей боится.

Даже спорить со мной не стал, что мать знает, что это всё правда.

– А чего их бояться?

– Меня дразнят колдуном и Лешим и много кем.

– Лешим дразнят?

– Потому что живность слышу. Дразнят и бьют.

– Тебя и бьют. Такого сильного?

То, что парень сильный не по годам своим, видно сразу.

– Как так!? – удивилась вместе со мной Кикимора. – Такой красивый и ладный, разве не должен быть людям мил?

– Я им тоже не даю спуску. Сильно дерёмся, – он уплетал сладости за обе щёки.

Я пока промолчал.

– Давеча сказали, что у меня наверное и хвост имеется и шерсть и копыта. А мы как раз на речку купаться шли. Дразнились, что я раздеваться не буду, чтобы хвост не показывать. А я разделся, потому что нету у меня хвоста. И копыт нет тем более. Хотя хвост, наверное, вещь удобная… – он как-то замечтался.

– Так, и что дальше?

– И дальше я всех побил, а самого задиристого закинул в реку. А потом всех остальных тоже в реку перекидал.

Я взглядом одним показал, что слушаю дальше.

– В реку это хорошо, – успела поддакнуть Кикимора.

– Ты хоть молчи, – сказал ей. Известной любительнице кого-нить утопить.

– Это в шутку было всё, а кто задирал больше всех – всплыть не смог. Зацепился за корягу или Кикимора его за ногу схва… – Тишка быстро замолк, глянув на мою зазнобу. – Ну то бишь, вестимо, за корягу зацепился. Ну и я нырнул его вытаскивать и вытащил. И вроде всё потом нормально было, а всё одно сказали, что я хотел его утопить.

– С чего-то ты не с того начал… – проскрипел я, в башке давно всё высохло, я какой советчик? – С людьми надо уметь договариваться.

– Так он разве человек? – Кикимора подошла. – Правильно ты их топил!

– Не топил он.

– Не топил я!

Тишка рассмеялся тому, что мы одновременно сказали, а я сердито взглянул на Кикимору. Чему дитя учит? Ему надо с людьми ладить, если с людьми живёт.

– Так стало быть, как я понимаю, есть у тебя два пути – первый: скрывать своё умение и жить себе тихо, чего мать от тебя требует.

И даже имечко подобрала такое подходящее…

– Другой путь, – продолжил я, – так себя поставить, чтобы уважали тебя за твоё умение и к тебе прислушивались.

– Да не пойму я, что происходит! – надулся Тишка. – Всем со мной дружить нравится, потому что я много знаю! И зверей различаю, и птиц, и все дорожки помню в лесу. Но как что случится или как подговорит кто – сразу я колдун и меня надо бить, – он расстроился.

– Ну на сильно побитого ты не похож, – я пододвинул к себе сладости, понюхал, отодвинул назад. – Кикимора, сообрази нам обед.

Она кивнула и засуетилась у печки.

– Больше всех подначивает сын мельника, – вздохнул юнец.

– Взрослый мужик тебя подначивает? – удивился я.

– Почему он взрослый мужик? – не понял Тишка. – Старше меня, но не мужик же.

Видать, что-то я попутал.

– Тогда кто это?

– У старика мельника два сына, оба женились, старший давно, про младшего говорят, что он раньше с мамкой жил. Я в то не верю, он мерзкий больно.

Я молча слушал. Под столом уже когтями процарапал лавку.

– Ну вот сын старший – теперь мельник сам, старик их на покое. И у старшего есть сын. Он постоянно меня колотит… Пытается. Его дядька его, Дарён, подговаривает.

– И как, успешно? – я протянул лапу, хотел посмотреть мальчонке на лицо. Ну малость поцарапано – так носиться по лесу – ещё и не то будет. Пожалуй, пару синяков.

– Нет, – Тишка расхрабрился. Он старше меня и друзей своих против моих друзей подговаривает. Но я только подрасту, и тогда ему не поздоровится!

– Не убейте никого, – вздохнул я. Мелкий он пока, но сила-то в нём просыпается дурная, нехилая.

– Мне домой пора, меня мамка потеряет, – Тишка начал выбираться из-за стола, слазить с высокой лавки. – А вы… Леший и Кикимора, да?

– Так и есть, дружочек, – проворковала Кикимора, подходя. – А что же ты не дождёшься обеда? Уже всё в печи!

– Не могу, матушка потеряет, – он направился к выходу. – Спасибо за угощение!

– Так уверен, что путь назад найдёшь? – спросил я.

– Мне лес подскажет, – в полной уверенности, что так и будет, ответил Тишка. – Можно я ещё зайду?

– Заходи, дружочек, – ответила за меня Кикимора. – Здесь тебе рады!

– И не давай себя в обиду, – добавил я. – Я провожу, наверное.

– Спасибо, батюшка, – ответил малец. Кикимора улыбнулась, я промолчал. Так к Лешему и положено обращаться.

– А растёт у вас где-нибудь медуница? – вдруг спросил малец.

– Так не пора ещё, весна только. Какие цветы? – подивился я.

– Эх, а я Дуняше обещал медуницы, – Тишка вздохнул, пробираясь к порогу.

– Какой ещё Дуняше? – спросил я.

– Есть такая девочка в селении, наша соседка, – объяснил Тиша. – А Путяте обещал васильков.

– Ты не обещай того, чего достать не сможешь, – усмехнулся я.

– Они просили, говорят, я всё могу найти в лесу, даже цветы весной.

– Подснежников собери, обойдутся подснежниками, – мы уже вышли, я щёлкнул когтем, и по всей полянке подняли свои головки нежные сливочные цветы.

– Ого, сколько! – Тишка шагнул на полянку. – В селении столько девчонок нет, сколько тут цветов! Эх, жалко…

– Твоя кровушка, – вышла на порог Кикимора и снова прильнула ко мне. – Куда ты его отпускаешь?

– Да пусть бежит. Захотел же вернуться, – шепнул я. Тишке сказал громче. – Так стало быть, девчонки тебя привечают?

– Все как одна со мной дружат, только втихую от мамок. Мамки их ругаются. Говорят, что я с нечистой силой связан. И что отец мой колдун. Это потому что никто не знает, кто мой отец. И мамка не говорит, – он шустро собирал цветы в охапку. – А можно мне корзину? Я не унесу всё.

– Явно не пять лет ему, – шепнул я. – Много старше. И по виду, и по поведению. И вроде смышлёный, разумом от тела не отстаёт.

– Ну так… помилуй, – Кикимора поднырнула мне под руку. – Не человек же!

Хитрая баба, поняла, как ко мне подход найти. Через кого. Или что-то ей самой отозвалось в этом мальце внезапно? Маре лучше Тишку не показывать…

Глава 40

– Он опять маму обижал! Я убью его! – Тишка снова пришёл, уже пару раз прибегал и опять на этого Дарёна жаловался. – Не даёт нам жизни, что пристал к нам? Я его убью точно!

– Никого ты не убьёшь! – я зарычал, вскочил с лавки и когтем в Тишку ткнул. Кажись, испугал немного.

– Батюшка Леший, чего ты?

– Никого не смей убивать. Запомни строго-настрого!

Ему только не хватало кого-нибудь лишить жизни в возрасте таком юном. Проснётся кровь тёмная раньше срока. А если лес решит прибрать его к себе? И будет Тишка вечно таким мелким по земле шататься. Ещё хуже выйдет, чем у меня.

– Не стоит он того, чтобы об него мараться, – добавил я, соображая, что надо бы поймать этого Дарёна в лесу. Да я знать не знаю, как он выглядит. Если сын мельника – должен пахнуть мукой? Так можно мельнику загрызть всё семейство или какого человека случайного, что недавно брал иль покупал муку, иль их работника… Из мыслей меня вырвал голос детский.

– Батюшка, а ты почему ложкой не ешь?

Сидели за столом мы. Кикимора удружила, наготовила нам кабанятины, сварила нам похлёбки, нажарила рыбы и нарезала какой-то травы, которую я не ем.

Тишка справлялся и ножом, и ложкой, а я мясо брал лапами, а похлёбку пил из чашки.

– Мне так удобнее, – показал лапу когтистую, пошкрябал когтем один об другой. – Лапы непослушные – ложку держать.

– Я уже и раньше заметил, когда первый раз сидели за столом, – Тишка встал со своего места и пересел ко мне. – Пальцы тебя не слушаются, я такое видел у маминых хворающих, которые приходят и лечатся. Больше у старых людей.

– Я тебе старик, что ли? – я его отпихнул. Тишка сел обратно.

– Мамка знаешь, как лечит, батюшка? – он огляделся, встал, прошёл к печи, видать, не нашёл, чего искал, потопал в кладовую. Там долго рылся, Кикиморы в этот раз с нами не было – случилось важное что-то у неё на реке. Тишка сам нашёл чего-то и притащил мне мешок с чем-то сухим. Высыпал на стол. Горох там оказался.

– И что мне с этим делать? – спросил его.

– Это надо по одной горошине пальцами, ну… или когтями, цеплять и перекладывать с места на место – так постепенно пальцы разработаются.

– Этот мамка твоя так лечит?

– Она. Я подглядел. Стариков иногда, они у неё послушные. И из дружины приходил ещё мужик не старый. У него чувствительность пропала в руках, мама тоже заставила горох сухой перебирать. А потом зерно.

– И помогает? – спросил я.

– Не знаю пока. Мамка говорит, если всё время делать, природа сама поможет. Тело человеческое сильное. Но надо, чтобы дух был силён. И терпения много.

– Дух силен, чтобы горох перекладывать? – удивился я.

– Лень сильней может оказаться, дело нехитрое, а полезное… так мамка говорит.

– Ты много у неё подглядываешь?

– Так она хочет выучить меня знахарем, чтоб я был как она.

– Знахарем, значит…

– Мамка говорит, что это хорошее занятие, и где есть люди, всегда нужен будет и знахарь. Батюшка Леший, а можно я возьму один домой? – он показал на наливной персик, заморский фрукт.

– Бери сколько надо, – я на Тишку посмотрел внимательно. – Скажи мне честно, вы с матерью не голодаете?

– Да вроде нет, – он насупился. – Но мама говорит, что я много ем. А мне всё время хочется… – он покрутил персик в руках. – Хотел взять для мамы. Она такое никогда не пробовала. Но… этого в лесу не найти. Она подумает, что я украл… Не буду брать, – он положил персик на стол. – Лучше наберу ей ягод. Земляники.

– Я тебе покажу полянку, – только ответил я. – Ты же… не воровал никогда? – спросил на всякий случай. Вообще-то мне, как нечисти, за это ругаться не положено, мне людишек не особо жалко, но ведь неприятностей наживёт себе и матери.

– Нет, никогда… ну почти… – он насупился. – Мы, бывает, ночами лазим по огородам, но это больше для веселья, не для воровства. Позлить деда Мокшу.

Я бы дал подзатыльник, так убью ж. В лапах такая сила. Голова у парня хоть и крепкая, но не из камня же.

* * *

В другой раз, когда он пришёл, я спросил про мать, про её здоровье. Тишка мне пожаловался, что мамка не может сама поправить крышу, а от помощи отказалась. Ждала, что ей починят за лечение одного деда, а родственники не захотели – сказали, что пара пучков травы не может стоить такой помощи, когда работы много – сенокос и всякое прочее.

– А ты что думаешь? – спросил его.

– Ну мамка действительно этому деду заваривала травы и с собой давала толчёной.

– А ты знаешь, что именно давала за порошки и травки?

– Да я не спрашивал.

– И они не спрашивали. Или посчитали, что сами знают, но лень заготавливать и деда своего поить. Ну-ка, сядь. – мы на крыльце устроились у дома. Смотрели на полянку и на лес. Баюн у ног мурлыкал. Тишка его за хвост таскал. Уже пару раз получил за это лапой.

– Хороший кот, вот бы мне такого!

– Коты сами выбирают, где им жить. А мать твоя всерьёз решила сделать тебя знахарем?

– Да, пробует учить меня лечить людей.

Вот дура баба, нашла же, чему учить. Для мужчины мастерство не больно подходящее. То есть, может, и подходящее, если подходить с умом, а не как Гостята – лечить за кусок хлеба и за спасибо.

– Мама твоя… молодец, что всё, что сама знает, стремится передать тебе, да пораньше. Она всё, что может, для тебя делает, ты впитывай, – сказал, скрипя зубами. Отвык разговаривать много, а Тишка звенит как колокольчик. Не остановишь, если начнёт болтать.

– Ну вот смотри, растёт травинка, знаешь ей название?

– Не знаю.

– А вот я тебе скажу, запомнишь?

– Наверное. Я не жалуюсь, быстро схватываю.

– А таких трав в лесу сотни, даже тысячи, и есть и ядовитые. Всех знать не надо, но пригодится многое. От каждой хвори своя травка. Её найти надо в лесу, знать место. Дойти туда. Собрать в нужное время, принести домой, сушить в месте правильном – что-то в тени, что-то как-нибудь ещё по-хитрому. И это место надо ещё выделить и следить за ним, содержать в чистоте и сухости.

Мало понимал я в этом деле и шпарил по наитию. Больше предполагая, что Тишка многого не замечает, чего уж ожидать от людей чужих?

– А после травку каждую надо хранить. Порезать правильно, потолочь. Расфасовать – опять же где-то надо под всё это в доме угол. Зимой, наверное, сарай не подойдёт. А дальше – от любой болезни нужное найти и правильно заваривать или растирать или в равных пропорциях смешивать – дать столько, чтоб вылечить, а не на тот свет отправить. Всю эту науку мать твоя впитывала от какой-нибудь старой вредной бабки. Ну или сама смотрела на людей, замечала и запоминала – что лучше помогает, что хуже. Копилось знание то со временем и с опытом. А люди видят только то, что сунули им пучок какой-то травки или порошка какого-то. И за это хотят с них платы. А как же сострадание и добросердие? Трава – она в лесу и на лугу растёт задаром.

– Тогда пусть сами растирают своих стариков и делают им припарки, а не зовут мамку.

– Ну вот хотя бы, – я вытянул вперёд ноги, на них тут же устроился Баюн. Припекало солнце, в шкуре было жарко.

– Если хочешь быть лекарем, надо запоминать всё, что мать рассказывает, а потом уходить в края чужие. Чем больше ты узнаешь, чем за случаи сложнее будешь браться, тем будешь лучше как лекарь, больше будешь иметь достатка.

– Уходить? И ещё… А что такое сотни и тысячи?

– И учиться тебе надо счёту и грамоте. И многим другим премудростям.

Ведь старше он уже, какие там пять лет? Ну пусть не в два раза, а всё же много больше своего возраста вымахал, и лес его уже давно приметил. Пока он человек. Человек с нашей тёмной кровью, ну пусть, частично, с моей способностью лес слышать. Но Тишка может стать любой нежитью. Вот чуть не свалился в мёртвый источник. Лесу нужен Водяной. А тут бродит подходящий. Ещё совсем маленький, да больно ли разбирается нечистая сила?

– Я же не брошу мамку.

– Не будешь же всю жизнь сидеть у её юбки? Она права, конечно, что нужна там, где люди. Да только люди есть везде, а не везде есть лекари и знахари. Так что тебе как раз открыты все дороги. Люди строят корабли, в караванах ходят, торгуют, выстраивают города большие, красивые, много на свете диковинок и многие ты можешь увидеть, многим сам заняться. Нечего в лесу сидеть.

– А если мне люб лес?

– И любо жить в селении?

С кем я говорю? Ему пять лет. Ему пока надо быть с мамкой.

– Послушай, я не смогу научить тебя нищенствовать. Я не умею этого, так никогда не жил, хотя я свою жизнь не помню, но мне кажется, что и тогда не побирался. Так что знания, как быть побирушкой, у меня нету. Как работать за спасибо – я не знаю. Леший за всё берёт плату. Не берёт только тогда, когда сам брать не хочет. Могу научить только тому как работать и в достатке жить.

А он даже не спорит, сидит тихо. Пинает ногой Баюна в бок.