Текст книги "Солнце — крутой бог"

Автор книги: Юн Эво

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– И ты не боишься, не паришься и не сомневаешься?

– Еще как! – отвечает она. – Но в жизни надо уметь рисковать. Согласен?

– Покупаю! – отвечаю я.

– А в чем заключается твой важный вопрос? – спрашивает она.

– А то ты не знаешь? – криво улыбаюсь я.

– Конечно, знаю. Она хорошенькая? – спрашивает Сёс.

– М-м-мм, – мычу я, и Сёс отстает от меня.

И у меня уже нет нужды врать. Потому что, конечно, Клаудия – один из моих важных вопросов. Но не САМЫЙ ВАЖНЫЙ.

– Куда пошла Глория? – интересуется мама, ибо Сёс ушмыгнула так быстро, что никто ни о чем не успел ее спросить.

– Всем привет! – говорит папаша и, шаркая, выходит за дверь.

– Привет! А ты куда? – спрашивает мама, когда я надеваю ботинки.

– Прошвырнуться, – отвечаю я равнодушно, – у меня свои заботы, да и еще кое-какие дела.

– Никто ничего мне не говорит. Я спрашиваю, спрашиваю, но все молчат, как воды в рот набрали. – Больше мама не пристает, а устраивается на балконе. Свои вопросы она нам не открывает.

У меня твердый договор с Солнцем.

– Я знаю о твоем важном вопросе, – хитро улыбаясь, шепчет оно мне.

– Знаешь и помалкивай, – шепчу я ему. И ложусь на спину на крышу элеватора, чтобы пораскинуть мозгами. Но я не успеваю подумать и двух секунд, как над краем крыши появляется голова Франка.

– Кто, кому и чего не должен говорить? – спрашивает он и подозрительно оглядывается по сторонам. – Ты здесь где-нибудь спрятал Клаудию?

– Я разговаривал только с Солнцем, – отвечаю я, словно это самая естественная вещь на свете.

– Понятно, – говорит Франк. Он три раза кашляет и не может ничего сказать. – Я не из тех типов, которые произносят речи, – торжественно начинает он.

– Да-да, я знаю, – говорю я. А что еще можно сказать человеку, который так начал свою речь?

– Но мне хотелось поблагодарить тебя. – Он обходит вокруг меня. Наверняка ему хочется скрыть, что он покраснел. Потом достает из-под плаща пакет и протягивает его мне.

– Большое спасибо! – говорю я и разрываю пакет. И обнаруживаю фолиант «Поваренная книга для мужчин. Такие простые рецепты, что даже папа сможет приготовить, что захочет».

– Не обращай внимания на название, – говорит Франк. – Я думаю, в этом заключается твой важный вопрос и твоя важная проблема. Эта книга – знак благодарности. Моей благодарности тебе. Спасибо за все.

– Ты что, собрался умирать? – с дрожью в голосе спрашиваю я и думаю о папаше.

– Да нет же… Просто я плохой оратор…

– Это я уже понял, – сухо замечаю я. – Но неужели ты не можешь произнести то, что хочешь, обычными словами?

– Я влюблен, – говорит он. – В Глорию. – И от смущения делает круг у меня за спиной.

– Класс! – восклицаю я. – И она для тебя самый важный вопрос в мире? Угадал?

– Да, можно сказать и так, – отвечает он.

– И тебе интересно, можете ли вы с ней… И тебе интересно, что будет дальше… И тебе интересно, что будет вообще…

– Точно, – отвечает Франк. – Ты ведь тоже все время думаешь о Клаудии.

– Yes, – отвечаю я. – Это важные вопросы. Может, не самые важные, но достаточно значительные.

– Тогда скажи, в чем заключается твой ПО-НАСТОЯЩЕМУ САМЫЙ ВАЖНЫЙ ВОПРОС? – удивленно спрашивает он.

– Секрет, – отвечаю я. Смотрю на него таинственным взглядом и улыбаюсь мрачной загадочной улыбкой.

– Кажется, я догадываюсь, – говорит Франк и таинственно улыбается мне в ответ.

Я молчу.

– Я, собственно, никогда не верил твоему списку, – говорит он. – Следовать списку – это еще полдела.

– Возможно, – отвечаю я. – Ты уже уходишь?

– Да, мой красивый и важный вопрос ждет меня внизу. И постепенно теряет терпение. Так что я закругляюсь.

Я гляжу вниз и вижу Сёс, которая нетерпеливо ходит взад-вперед. Да, ее терпение явно на исходе. Уж я-то ее знаю. Я машу Франку, и он несется вниз по лестнице. Наконец я вижу их вместе. И на этот раз между ними нет ни малейшего расстояния. Скорее, похоже, будто они приклеены друг к другу. Их руки общаются между собой на своем языке.

Теперь я могу не спеша обдумать свой вопрос.

Даже Клаудия не может проследить за ходом моей мысли.

Нет. Думаю, она все-таки может. Все ее поцелуи и объятия способны заставить даже самого удивленного и думающего генерала Любви выползти из своего сковывающего движения панциря и вернуться обратно в мир. И это правда, верьте мне, Братья & Сестры.

Понедельник, 29 июля

– Мне надо поговорить с тобой, – говорит мама. Все остальные уже вышли из-за стола. Папаша обернулся вокруг своей оси четырнадцать раз, а потом исчез. Сегодня у них премьера. И один раз папашу уже вырвало. Его всегда рвет перед премьерой.

– Пустяки, – говорит он. Хотя мы, несмотря ни на что, тревожимся за него. И ему это приятно.

– Взрослому утешения нужны не меньше, чем ребенку, – всегда говорит он.

Сёс уходит рано, остаемся только мы с мамой, когда она вдруг окликает меня.

– Садись! – это звучит как приказ.

– Ты хочешь сейчас поговорить со мной по душам? – спрашиваю я и вспоминаю те разы, когда мама или папаша пытались втолковать мне, как выглядит земной шар. Это всегда было что-нибудь, что я уже знал. И когда они понимали, что ничего нового мне не сообщили, то почти оскорблялись. Ведь они-то думали, что, так сказать, открыли Америку своему чаду.

– Едва ли это будет разговор по душам, – ехидно говорит мама. – И, наверное, он окажется для тебя не совсем приятным.

– Ясно. – Я застываю в ожидании. Начало не особенно обнадеживает.

Но все оборачивается чистой чушью.

Бесконечной чушью.

Чушью без дураков.

Мама, оказывается, уже «впряглась» (Бог знает, откуда у нас взялось это идиотское выражение?) Словом, она впряглась и разузнала все, что творится в семействе. Она знает, например, все про крышу элеватора и про то, что я бросил работу. Она знает все, что стоит знать о Франке и Клаудии. Она знает даже о папашиных кишках. Ей бы быть следователем и вести допросы. Она выкладывает мне это короткими холодными фразами. Несмотря на то что на улице жарит лето, внутри у меня ледяной холод. Самый настоящий морозильник.

Что тут скажешь?

Если кто-нибудь из вас, Братья & Сестры, имеет какое-нибудь приемлемое предложение, то воспользоваться им уже поздно.

Sorry, но Адам совершенно раздавлен тяжестью случившегося.

– Почему? Это единственное, что меня интересует. Почему, черт бы тебя побрал, ты бросил работу?

– Я хотел стать взрослым, – говорю я. И это чистая правда.

А еще говорят, что человек не должен врать и что правда, когда она уже сказана, сама все исправит. Однако я вижу, что мой ответ еще больше запутал маму. Она не в состоянии понять, что я имею в виду. То есть она понимает, но как-то на свой лад. И все-таки похоже, что мой метод «сомнительно», но «действует», как она это называет.

– Признаюсь, мне странно, что я единственная из всей нашей семьи так долго ничего не знала, – говорит она.

– А это один из важных вопросов, – бормочу я.

– Скорее, это нечто среднее между поражением и победой, – говорит мама. – И я не знаю, как мне к этому относиться. Или вы считаете меня нетерпимой недалекой каргой? Или вы так меня боитесь?

– Наверное, ты надеешься на последнее? – спрашиваю я.

– Еще бы, но неужели ты думаешь, что мне действительно хочется, чтобы моя семья боялась меня? Ничего удивительного, если люди вообще боятся. Но чтобы тебя боялся человек, за которым ты замужем, и оба твоих ребенка? Уму непостижимо. – Она кладет голову на руки и смотрит на столешницу.

– Пожалуй, мне пора, – я осторожно пробую уйти.

– Никуда ты не уйдешь! – командует она. И произносит это настоящим командирским тоном.

Тогда я встаю и отдаю ей честь. Но, по-моему, ей сейчас не до смеха.

– В среду ты начнешь работать у меня. Мне нужен посыльный на две недели.

– Нет, мама, не надо, – возражаю я.

– Будешь работать с восьми до четырех до начала занятий в школе. И никаких возражений!

– Итак… – у меня в запасе тридцать пять более или менее хороших аргументов.

Но я даже не успеваю открыть рот.

– Глория должна получить назад свои деньги. Тебе нужны деньги на будущее. Кроме того, ты встал на сомнительный путь. И даже не спросив нас, – говорит мамаша. Но в голосе у нее не слышится настоящей строгости.

– А если бы я спросил разрешения, ты разрешила бы мне бросить работу? Ты это хочешь сказать?

– Нет, я не разрешила бы тебе бросить работу, – признается она.

– Значит, с моей стороны было самым умным ничего тебе не говорить? – спрашиваю я.

Мама закатывает глаза. А потом похлопывает меня по руке.

– Добро пожаловать в мир взрослых, – говорит она, как умеет только моя мама. – Здесь, в этом мире, тебя ждет много требований. Мир взрослых предъявит тебе тысячу требований. И то, как ты с ними справишься, покажет, насколько ты повзрослел. Есть люди, которые так и остаются детьми. Обещай мне не стать таким. – Мама не ждет ответа. А я не понимаю, хороший ли это знак. Но она отпускает меня, и я отправляюсь на обычное свидание с Солнцем.

– А она строга, твоя матушка, – замечает Солнце.

– Заткнись! – отвечаю я. Я еще не отошел, но какая разница. Невозможно же все время держать эту тайну под крышкой. Кроме того, меня занимает поиск ответа на мой ВАЖНЫЙ ВОПРОС. Ведь ответа у меня на него все еще нет.

Может быть, это поражение? А может, победа?

В тот вечер поражение и победа получают новое освещение. Собирается все семейство. Папашина труппа должна играть в помещении заброшенной фабрики на берегу Акерсэльвы. Вид у зала самый что ни на есть жалкий. Но папаша говорит, что Национальный театр – это не его стиль. И я ему верю. Стены в некоторых местах вот-вот рухнут. Будто десять сумасшедших сатанистов с ломами и двадцать зомби со сварочными аппаратами и дорожностроительными машинами пытались разрушить, сломать, разрубить, продырявить или еще каким-нибудь образом превратить это помещение в особенно неприглядное место.

Папаши мы, естественно, не видим. Знаем только, что он вместе с другими актерами где-то прячется и пестует свой страх. Папаша говорит, что актеры – самые суеверные люди на свете. Они пинают друг друга в зад и делают всякие другие глупости, ибо уверены, что каждый раз все надо делать, как в прошлый. А без этого ни к черту ничего не получится. Папаша наверняка сейчас плюется за кулисами. Это я знаю по его прежним спектаклям. Я сижу за мамашей и держу в руке руку Клаудии. Я не такой неврастеник, как папаша, но иногда ему бывает до меня далеко. Я сжимаю руку Клаудии так сильно, что она в конце концов просит меня ее отпустить.

Свет погас.

Занавес поднимается.

На сцене стоит папаша.

Совершенно один.

Я считал, что мать Пера Гюнта тоже должна была быть на сцене с самого начала.

Но он стоит там один, как перст.

Где же матушка Осе? Может, она от страха уже умерла где-нибудь за сценой?

Я весь вспотел.

Что-то тут не так!

Но вот раздается музыка.

И она заставляет нас думать только об этом сумасшедшем Пере Гюнте, который хвастается, что ехал, сидя на олене задом наперед, и упал вместе с ним в пропасть. И у всех возникает чувство, что все так и было на самом деле.

Здесь и сейчас!

В это самое мгновение!

И ты понимаешь, что это не вранье.

Просто Пер рассказывает свою историю так насмешливо, что всем кажется, будто он все выдумал.

И ему не верят.

Но это все правда.

И он, может, даже не хочет, чтобы ему верили. Всю пьесу Пер держится как человек, которому никто никогда не верит. И который даже не делает усилий, чтобы ему поверили. Ему на все наплевать. В основном. Он одновременно клоун и трагический тип, который придерживается некоторых правил, чтобы выжить, когда в мире становится невыносимо.

И у папаши все получается. Папаша великолепен. Такое же сильное впечатление он произвел на меня несколько дней тому назад. Я думаю о выдуманном им образе. И вместе с тем мне мучительно смотреть на него. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не вскочить и не крикнуть ему, что он все врет. Ведь это не мой папаша. Это Пер стоит на сцене и лепит какую-то чушь и хвастается, как только может.

Но ведь он никогда в жизни раньше не хвастался!

Или хвастался?

Ведь было же!

Папаша, ты врешь!

Может, это и значит быть великим актером? Когда даже близкие захвачены его словами так же сильно, как матушка Пера Гюнта? Я весь в поту, точно герой комикса, и радуюсь, когда первый акт кончился и наступил антракт. Повторяю – папаша первый раз в жизни произвел на меня такое сильное впечатление.

– Классная музыка! – говорит Клаудия. Но я ее почти не слышу. Поэтому могу лучше сконцентрироваться. Музыка – смесь стилей: хаус, эйсид-джаз и джангл. Собственно, совсем не то, что я связывал с папашиным музыкальным вкусом. Грубым панком это не назовешь. Хотя местами музыка даже слишком груба. Однако ее грубость передается не криком и не безумным темпом. А скорее тем, что она, проникнув в тебя, давит тебе на кишки. Заставляет смеяться, плакать или дрожать. Проникает во все суставы и застревает в них.

Спектакль награждают дикими овациями. Просто бешеными, особенно хлопают папаше. Ему дарят цветы и уж не знаю, что еще. Мы идем за сцену, чтобы поблагодарить его. Он сидит там измученный, от него разит потом, который не похож на поросячий, – иначе не скажешь. Он вздыхает, стонет, и его окружает толпа людей. Но когда подходит мама, он обнимает ее с такой силой, что у нее из легких вырывается писк. Он поднимает ее на руки и кружит, кружит, кружит.

Мы все приветствуем, обнимаем, поздравляем и тискаем его. И я – как и положено идиоту – говорю:

– Теперь ты наконец можешь расслабиться. Это была настоящая победа. Согласен?

– Победа! – шипит он, и можно видеть, как это слово с шипением ползет у него между зубами. – Вот теперь все только и начнется. Начнется настоящий ад! Рецензии появятся только завтра. А мне уже сейчас до смерти страшно!

Некоторое время мы идем вместе с Франком и Сёс. Но когда подходим к Скоус Пласс, они сворачивают налево.

– Домой в другую сторону! – протестую я.

– Мы хотим полюбоваться луной, – говорит Сёс.

– Мы хотим подняться на залитый луной элеватор, – говорит Франк.

– Я еще ни разу не была там, наверху, – говорит Сёс, и глаза у нее сияют.

– Я хотел только показать ей то место и вид оттуда, – говорит Франк.

И парочка исчезает, будто у них назначено свидание с луной.

Мы с Клаудией не жалуемся. Идем домой одни, и нам вдвоем очень хорошо. Я счастлив, что я, как говорится, не в папашиных ботинках. И не только потому, что они мне малы. Он носит сорок первый размер, тогда как моим платформам требуется сорок пятый. И хотя Клаудия рядом – вокруг меня, передо мной, за мной, – я, Братья & Сестры, думаю, что жизнь не так уж легка. О чем я думаю? Конечно, об одном из важных вопросов.

Вторник, 30 июля

Во время завтрака за столом царит тишина. У папаши дрожат руки, когда он тянется за первой газетой. Мама уже побывала в киоске и купила все, даже самые жалкие газетенки, какие попались ей на глаза. И никто не имел права прочитать газету первым до того, как папаша встанет и выйдет к столу.

Лицо у него серое. Он сидит в халате с таким видом, будто провалился не один, а сразу десять раз. Я ему не завидую. В нем почти ничего не осталось от гордого Пера Гюнта, который вчера стоял на сцене. Скорее, наоборот. Он похож на Доврского Деда или на сумасшедших из сцены в сумасшедшем доме.

Его рука дрожит над верхней газетой. Это «Афтенпостен», и нам видны несколько заголовков. «На улице Карла Бернера ночью ограблен киоск», «Водитель съехал с дороги в Хокксунде» и «Премьер-министр верит в лучшие времена для Нефтяной Норвегии». Правда, похоже, что папаша не верит сейчас в лучшие времена, потому что он вздыхает и говорит маме:

– Может, ты полистаешь и прочтешь мне отзывы?

Мама не заставляет просить себя дважды. Она находит раздел культуры в «Афтенпостен» и начинает читать. Про себя. И папаша умирает, зарывшись в свой халат.

– Что там написано? – нетерпеливо спрашивает он.

– Подожди, подожди! – отмахивается от него мама. – Рецензент недоволен. Но заключение очень положительное.

– Покажи! – кричит папаша и вырывает у нее газету.

Он читает одну минуту, и лицо у него становится пунцовым.

– Ты слышала когда-нибудь подобную чушь? Музыку следовало немного приглушить. Матушка Осе была малоубедительной. Гм-м, и вдруг папаша улыбается. – А что я говорил? Она не сумела по-настоящему умереть на сцене. Режиссер исключил из оригинала много сцен. Удачная это была затея или нет, вопрос спорный. Но исполнитель главной роли был, безусловно, хорош. Хотя пел он не лучшим образом. – Папаша сложил газету. – Вот сволочь. Ни хрена он не понимает. Чувак, который написал всю эту чушь, был когда-то моим другом. Но сейчас я бы его кастрировал!

Тем временем мама открывает «Дагбладет» и спокойно говорит:

– А вот здесь ты получил блестящие отзывы.

Папаша выхватывает у нее газету, и мы видим, что он почти растроган. А мама продолжает читать другие газеты, и там, короче, полная чепуха. Несколько кислых комментариев, но почти в каждой рецензии хвалят только Пера Гюнта.

– Они меня понимают. Они меня любят! – блаженно восклицает папаша и убегает в спальню, чтобы переодеться.

Мама и Сёс отправляются на работу. Папаша выползает через десять минут. И я остаюсь дома один. Совершенно один со своим змеем. Ева на работе.

А я сижу здесь со списком, с которого начал свой проект. Давайте повторим его для тех, кто забыл.

ЛЕТНИЙ ПРОЕКТ НОВОГО АДАМА: СПИСОК ТОГО, ЧТО НЕОБХОДИМО СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ СТАТЬ ВЗРОСЛЫМ.

1. ПРОСТЕЙШИЕ ВЕЩИ.

– Хорошо жарить бифштексы.

– По-настоящему надраться.

– Взять на себя ответственность за собственную жизнь.

2. ТО, ЧТО ТРЕБУЕТ БОЛЬШИХ УСИЛИЙ.

– Выработать собственный стиль одежды.

– Научиться курить сигары.

– Не на шутку облажаться.

3. ТО, ЧТО СТОИТ КАЛОРИЙ И ПОТА.

– Стать материально независимым.

– Вступить в настоящие взрослые отношения с девушкой.

– Сделать то, чего я больше всего боюсь.

Не хочется признавать, но жарить бифштексы я так и не научился. «Напиться» и «отвечать за свою жизнь» – с этим все в порядке. Стильно одеваться? Отчасти да. Новая прическа и роликовые коньки – это только начало. Курить сигары и не на шутку облажаться – вычеркиваем. Стать материально независимым? Скажем так: эту проблему должны решить мама с папашей. Хотя я едва ли стану независимым, развозя цветы из маминого магазина. Но я должен рассчитаться с Сёс. Взрослые или нет у нас отношения с Клаудией? Во всяком случае, они не похожи на те, какие у меня были раньше с девчонками. По-моему, до встречи с Клаудией я никогда не думал о девчонках как о настоящих людях. Этот пункт связан со следующим. Сделать то, чего я больше всего боюсь. Когда речь идет о Клаудии, мне кажется, я осмелился на большее, чем когда бы то ни было раньше. Может, это лишь воображение, но мне так кажется.

И все-таки у меня в голове остается ВАЖНЫЙ ВОПРОС. И этот ВАЖНЫЙ ВОПРОС, наверное, не такой уж неожиданный: повзрослел ли я за это время? Изменился ли за прошедшие недели? Помогло ли мне Солнце в моем летнем проекте?

Об этом, конечно, можно спорить. Но мне кажется, Братья & Сестры, что я изменился. Во всяком случае, я сделал то, чего никто из моих знакомых не делал. А победа это или поражение, решать вам. Я считаю это победой. По-моему, это достойно отдельной телевизионной программы. Мысленно я слышу, как звонит телефон. Это из редакции новостей студии TV-2, ведущая Вор Стауде (ничего себе имечко, между прочим). Она хочет взять интервью у человека, сделавшего нечто необычное. Я улыбаюсь, как настоящий обольститель в белом костюме, и прошу их приехать ко мне. И в течение часа они сидят вокруг кухонного стола у нас в квартире. Мой список лежит передо мной. Оператор и звукооператор готовы, Вор Стауде улыбается мне и спрашивает, готов ли я.

– Мотор! – отвечаю я, как будто только и делаю что даю интервью по телевизору. Обычное занятие для Адама.

– Итак, Адам, – говорит Вор Стауде. – Ты ловко придумал – бросить работу, чтобы стать взрослым всего за одно лето.

– Верно, – отвечаю я. – Это было даже не целое лето.

Всего один месяц – июль.

– Но все-таки это был дерзкий проект? – спрашивает она и улыбается.

– Это точно, – отвечаю я и расправляю плечи. – Такого не одолеть, если не знаешь точно, чего хочешь.

– Но ты-то знал? – она быстро протягивает мне микрофон. И чуть не выбивает мне зубы.

– Да, сначала я не знал, что меня ждет. Но мне было ясно, что я должен решиться. Иногда необходимо делать то, чего больше всего боишься. – Хвастовства мне не занимать.

– Ладно. Так что ты хочешь сказать норвежскому народу? Что за тайна кроется в том, чтобы стать взрослым? – ее улыбка белоснежна, как паста «Блендамед», она почти ослепляет меня.

– Понимаешь, Вор, – я криво улыбаюсь, – тайна в том, что нельзя стать взрослым за несколько недель. Бесполезно следовать любому списку. Надо понимать, что ты делаешь. Но, должен признаться, я гораздо лучше себя узнал.

Теперь я улыбаюсь, словно у нас с ней такое соревнование, и на этот раз глаза щурит она.

– Итак, Адам. Нам на TV-2 кажется, что ты замечательно справился со своей задачей. Хочешь что-нибудь еще сказать всем шестнадцатилетним?

Много лет я смотрю телевизор и знаю, что это каверзный вопрос. Но, проглядев километры интервью с политиками, знаю также, что полагается отвечать.

– Без комментариев! – говорю я.

– А теперь переходим к следующему репортажу о человеке, у которого было триста черепах, – говорит она, улыбаясь в камеру.

Что тут еще скажешь, Братья & Сестры? Как человек, подобный мне, может закончить такой запутанный рассказ? Вот несколько предложений:

1.  Жульнический конец.Я вижу, что рассказ сложился в книгу. И поскольку все требует порядка, я вспоминаю, что в июле – 31 день. Изо всех сил я ищу материал еще на один день. Но весь мой запас израсходован, и мне приходится прибегнуть в жульничеству. Я просто-напросто опускаю этот день. Полагаю, мало кто из читателей окажется внимательным и это заметит.

2.  Романтический конец.Приходит Клаудия, она только что отказалась от работы в «Хауцц». Она делает мне предложение, и мы в конце дня регистрируем свой брак в ратуше. Клаудия рожает близнецов, и все счастливы. Особенно папаша, потому что ему удалось настоять, чтобы обоих близнецов назвали в его честь Хельге.

3.  Криминальный конец.Шеф «Службы посыльных Кьелсена» вдруг появляется у нас в дверях. Оказывается, я его огорчил. Он в конце концов обнаружил, что подобромхидросис означает на самом деле вонючие ноги. Он является с огнестрельным оружием и влетает в квартиру как сумасшедший. После беготни друг за другом и драки мне удается скрутить его. И второй раздать интервью Вор Стауде.

4.  Гастрономический конец.Я достаю из холодильника два бифштекса, жарю их, и результат получается великолепный. И уже в течение часа я получаю предложение из мясного ресторана стать их постоянным поваром. На запах этих замечательных бифштексов сбегаются все соседи, всем хочется их отведать.

5.  Конец, в котором много света и много тепла.Книга кончается тем, что я стою на крыше элеватора и тяну руки к Солнцу. Я приветствую его и желаю ему всего хорошего. Оно было моим верным помощником и заслуживает всяческой благодарности. В ответ Солнце сияет и греет меня. И в этом последнем кадре мы с Богом-Солнцем становимся одной большой светящейся точкой. Единым крутым богом.

К сожалению, Братья & Сестры, это не книга. Это сама жизнь. Очень трудно устроить настоящую жизнь так, чтобы она была прозрачной и красивой.

Поэтому я думаю закончить тем, что достану из холодильника бифштекс.

Нарежу его маленькими кусочками и съем сырым.

Кусочек за кусочком буду класть на язык и тщательно жевать.

И запью водой из-под крана.

Это вкусно. И наполнив легкие, я покрываю остаток этой страницы пятьюдесятью шестью звонкими:

ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА.

И спасибо вам, Братья & Сестры, что вы меня выслушали.

Источники вдохновения и прочее

1. Книги

Выбор звучания очень важен. Будь то звук, который слышится у тебя в доме (вода, бегущая из крана, шум холодильника), звуки природы (птицы, свист ветра), звуки, которые издаешь ты сам (начиная с собственного голоса до неприятных звуков, издаваемых телом, которые мы здесь называть не будем,) или звуки музыки, которую слушает, скажем, сосед. В мире музыки это создает много трудностей. Например, сколько ты можешь позаимствовать, не боясь обвинения в воровстве или плагиате? Как много ты можешь изменить в этом заимствовании, чтобы его могли считать твоим собственным самостоятельным произведением? Должен ли ты совершенно очиститься от первоисточника, прежде чем используешь свое произведение коммерчески? И так далее.

Для всех, кто занимается творческой деятельностью, такой выбор имеет большое значение. Хотя, возможно, это называется и по-другому. Писатели в этом случае не исключение. Каждый писатель сталкивается с выбором образца. Говорят, что самые крупные писатели зачастую бывают и самыми крупными ворами. Шекспир как чокнутый заимствовал идеи и сюжеты. Ибсен тоже был не чужд этого. Пер Гюнт, к примеру, основан на легендах и сказаниях о человеке, который, как считается, жил на самом деле.

Никто не может написать книгу, создать картину или сочинить мелодию, не попав под влияние другого творца. На меня как писателя такое влияние может оказать одна фраза, написанная другим. Что-то, услышанное в новостях. Или разговор, случайно подслушанный в автобусе. Вдохновения не существует. Необходимы только идеи плюс сильное желание создать на их основе свое произведение.

Для этой книги я собирал материал у таких писателей, как Даг Сулстад, Юн Фоссе, Генрик Ибсен, Сигбьёрн Обстфельдер, Одд Бёрретцен и еще таких, о каких даже я сам не знаю.

В голове у меня вертятся такие фильмы, как «Оранжевые часы», «Терминатор» со Шварценеггером и «Жестокость» с Брюсом Уиллисом. Во многих отношениях я часто чувствую себя человеком, наполненным книгами, фильмами, фразами и идеями, надо только дать им время созреть и перебродить, прежде чем я выпущу их в виде готовой книги.

2. Музыка

В большинстве молодежных книг, которые я написал, присутствует музыка. И в этой тоже. Много панков. Я имею в виду классических норвежских панков 70-80-х годов. Я сам был басистом в андеграундной группе, которая каждый месяц меняла названия. В конце концов мне надоело таскать тяжелый инструмент – он весил целую тонну! – и я предпочел стать вокалистом. Но мы по-прежнему стояли в подвале кружком и молотили в такт.

Именно в один из таких раздражающих моментов кому-то из нас пришло в голову создать группу «Выстрел в затылок». И под этим названием мы в 1985 году выпустили кассету с двумя мелодиями. Одна из них была норвежским изданием песни «God Save the Queen» группы Sex Pistols; в нашем варианте она называлась «Боже, спаси Коре и Гру» ^[28].

Тираж был микроскопический, и если кто-нибудь найдет один экземпляр, пусть смело добавляет этот раритет к своей коллекции. Всегда ли мы, когда выступали, играли панк – вопрос спорный. Но спокойных и красивых песен у нас было немного. Норвежскими героями были такие группы, как «Мясо», «Самоубийство», «Вандализм» и «Хуже некуда!» (хотя последняя группа к панкам отношения не имела).

3. Еда

Кто из вас не хотел бы научиться грамотно жарить бифштексы? Я позвонил некоторым знакомым парням, и они дали голодному Адаму следующие советы:

Борд Анстейнссон

Когда речь идет о мясе, я выбираю антрекот. Потом втыкаю в него маринованный зеленый перец. Зеленый перец не такой острый, как, например, чили. Но у него приятный, полноценный вкус перца. После этого я жарю бифштекс на очень горячей сковороде. Одну минуту каждую сторону. Я пользуюсь маргарином. Говорят, что маргарином пользоваться нехорошо, но я не выношу вкус масла. Потом кладу бифштекс в нагретую заранее духовку (189–299 градусов) на десять-пятнадцать минут. Тогда он получится средне-прожаренный. Гарнир картофельные «лодочки», запеченные в духовке на оливковом масле, двадцать-двадцать пять минут при температуре 225 градусов. К этому можно подать перечный соус. Если я хочу сделать бифштекс с грибами, то беру лисички или подосиновики. Но не шампиньоны. Из пряностей – чеснок и черный перец.

Мортен Харри Ольсен

Я готовлю бифштексы из вырезки. Иногда беру филе. Антрекот беру только когда хочу, чтобы бифштекс лучше прожарился. Для жарки я покупаю специальную сковороду. Это сковорода-гриль с ребрышками. Бифштекс получается особенно сочным благодаря воздуху между ребрышками. Я смазываю сковороду оливковым маслом и держу ее на огне, пока масло не начинает дымиться. Потом жарю мясо одну-две минуты с каждой стороны, пока на нем не появятся красивые темные полоски от ребер гриля. Я пользуюсь перечной смесью грубого помола, плюс соль, но это когда бифштекс уже поджарен. Гарнир – «царский картофель». То есть картофель, который обжаривают на сильном огне, а потом жарят еще пятнадцать минут на умеренном. Плюс тыква, которая жарится вместе с картофелем последние пять минут. Иногда я подаю к этому свежий салат.

Рейдар Кьелсен

Лучший бифштекс, как я считаю, – это бифштекс по-аргентински. Он должен быть хорошо прожарен, и поэтому я беру для него свинину. Самое вкусное – внутреннее свиное филе. Я жарю его на сильном огне одну-две минуты каждую сторону. Потом отставляю и даю отдохнуть одну-две минуты. Опять жарю одну-две минуты. И снова даю отдохнуть. И наконец жарю третий раз одну-две минуты. Главное здесь в том, что мясо должно отдыхать между жаркой. Благодаря этому оно получает особый вкус. При желании подаю к нему мексиканский картофельный салат. Но я предпочитаю есть бифштекс с гарниром из жаренных на гриле всевозможных пряностей, в которые макаю кусочки мяса.

Руне Хансен

Мне кажется, что любое филе, и внутреннее, и наружное, одинаково невкусно. Я предпочитаю антрекот или вырезку. Обычно я прошу мясника в магазине дать мне попробовать кусочек сырого мяса. Только чтобы проверить качество. Я жарю бифштексы на сухой раскаленной сковороде, пока они не станут коричневыми с обеих сторон. Тут очень важно жарить без жира. Тогда все поры в мясе закрываются и хорошо удерживают сок и вкус мяса. Потом уже я обжариваю каждый кусок по полторы-две минуты с каждой стороны на сливочном масле. Только не на маргарине! Это тоже имеет прямое отношение к вкусу. Это все равно что сравнивать сливки со снятым молоком. Мне-то нужны сливки! Перец и соль я кладу, когда бифштексы уже готовы. Если посолить сначала, из них выйдет весь сок. А этого ни в коем случае нельзя допустить! Гарнир – печенный в духовке картофель, нарезанный «лодочками». Неплохо поджарить грибы. Можно подать беарнский соус, но тогда я готовлю его сам с начала и до конца. Никогда не пользуйтесь соусом в пакетиках! У него вкус дешевой столовой!