Текст книги "Оскол(СИ)"

Автор книги: Юм Александр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

На бегу единичные крысы почти не доставляли забот. Маленькие стайки лишь грозно светили зубами. Но стайки эти росли, множились, объединялись в хищные ручейки и, наконец, зверье вывалилось из очередной дыры на пути.

Огнеметы сожгли голодную кучу двумя выстрелами. На короткое время пламя сковало грызунов, и лишь самые предприимчивые из них лезли через огневой заслон, неотрывно преследуя нас.

В одном подозрительном переходе, где мы не могли двигаться в полный рост, блеснул красным эбонитовый прибор и Волхов развернулся.

– Стой! Назад!

Инерция протащила метров на пять. Мальцев, глядя в еще свободный путь назад, закричал:

– Бросай, Костя!

Волхов кинул в темноту ярко-серебристый шар, и мы рванули. Назад. Быстрей назад! Горииванов пустил зачистное пламя. Под ногами захрустели горелые тушки. Обратный путь был особенно мучительным.

В конце очередного коридора я упал, накрыв телом что-то плоское и металлическое.

– Капитан, здесь штука странная, – заорал я Мальцеву, светя в железную, похожую на мину коробку.

– Не трогай! – Мальцев топтался в проеме, около изготовившегося огнеметчика. – Это мы ловушки ставили.

– На кого?

– На Гитлера. Быстрее, Саблин, ходу!

Везло нам страшно долго, несмотря на близкую, угадываемую по бесчисленным шевелениям за спиной, грозную массу. Плутоновские сержанты, разворачиваясь, отгоняли ее, но заряды уже были на исходе. Один баллон пуст. Прыгавшие из темных щелей крысы хватали за рукава и ноги, а более сноровистые кидались нам прямо в лица.

Сначала прокололся "гопник". Прокололся глупо, споткнувшись о проволоку. Задавив пяток набросившихся тварей, он отбился, но рука и бок сильно пострадали. Его подхватили и поволокли вперед.

Лиходея атаковали у входа в огромный зал с десятиметровым потолком. Ефрейтор, бежавший за огнеметным командиром послушным дауном, внезапно оттолкнул Горииванова и первым выскочил из тоннеля.

Но и Лиходея отбили у врагов. Мальцев, размахнувшись, бросил последний шар. Его яркий свет в колеблющемся вое буквально сметал крысье. Звери скрюченно ползали и делали слабые попытки убраться подальше от сверкания.

Темная пустота огромного зала взрывалась огнем. Мы пробивались к центру подземной площади. Те из крыс, что хлебнули горячего вблизи тоннеля, медленно разворачивались, то и дело, ломая строй. Но другие, только что просочившиеся из подземелья, мягко шлепались о бетон и длинными прыжками неслись к нам. Горииванов стоял позади всех и, пока огнеметчик дергал заевший клапан, бил крыс из пистолета. Можно было только дивиться цирковой скорострельности майора. Стрелял он сразу с обеих рук, виртуозно меняя обоймы.

– Пикет в сотне метров, огня дай! – закричал грязный и страшный Мальцев.

Клапан, словно испугавшись, стал на место и "плутоновец" дал с колена длинную огненную струю.

Мы втянулись в коридор, минуя путаницу разваленных скаток железной проволоки. Горииванов шел замыкающим, водя ствол огнемета за белым светом шахтерской лампы и не стреляя. Очевидно, и его баллон почти опустел.

Серые перекрыли коридор. Теперь одно могло помочь – бегство. Может, появится спасительная дверь? Или окно? Или хоть какая-нибудь форточка? А-а-а! Ч-черт! Резкая боль подожгла ногу, заставляя прыгать и махать сапогом. Тут же Волхов сбил вцепившуюся гадину:

– Бежать!!!

Одолев десяток шагов, я понял, что не ходок. Наверное, подрезала сволочь зубами какую-то жилу и теперь сотни стеклянных лезвий впивались в горячую от крови ногу. Взяв автомат наизготовку, я дождался появления орущего серого клубка и уже не берег патроны.

Я стрелял, сидя в луже крови.

Я бил по наплывающему из глубины тысячеголовому жрущему зверю.

Я драл его свинцовыми когтями в маленькие разлетающиеся ошметки.

В сотни рваных кусков.

А когда щелкнул пустым железом затвор, чьи-то руки потянули меня за воротник. Вперед по скользкому полу. Вперед под слепящим лучом, невесть откуда взявшегося прожектора.

– Свет! Свет есть! – закричали впереди, и одна за другой на потолке стали зажигаться яркие желтые звездочки.

Больно ударив о порог, меня втащили в неизвестную комнату. Горииванов клацнул рычагом, и металлическая дверь запечатала нас наглухо.

Первое время было слышно, как возятся с огнеметами «плутоновцы», как Мальцев хлопает дверцами металлических шкафчиков и как стонет Лиходей. Однако вскоре все угомонились, разбредшись по углам. Один Горииванов считал что-то, но вскоре утих и заснул на топчане.

Сначала я как-то не ощутил необычность обстановки. Но, присматриваясь, меня стало одолевать странное какое-то чувство: будто попал на аттракцион с диковинными вещами. Я перелистал брошюрку по технике безопасности, которая зачем-то объясняла, что "обвязывать колени утопленника следует крест-накрест". На длинном стеллаже были разложены противогазы, один из которых был явно не для человеческой головы. Да еще с двумя шлангами. Рядом лежали трехпалые резиновые перчатки.

Нарисованное масляными красками окно на глухой стене изображало двор-колодец и хотелось подойти к нему, чтобы поправить нарисованную форточку. На Феликса Дзержинского, с усталой грустью рассматривающего схемы боевых построений крыс, строго взирал старик в ливрее, его фотокарточка располагалась напротив.

У меня даже голова немного закружилась от таких сюрпризов. А может от потери крови? Мальцев, перевязывая мне ногу, хмурился:

– Да, подъели тебя маленько!

И заставил выпить растворенные в воде таблетки.

– Странно тут у вас, – сказал я, разлядывая синюю табличку с надписью "ОСКОЛ. Образцовый подучасток ╧7". – ОСКОЛ это что?

Капитан пояснил:

– Особая Комендатура Ленинграда. Комендатура, стало быть... Особая, потому что контингент тоже особый. К примеру, тех что "плутоновцы" гоняют. Ну, ты их сам видел.

– А что, и другие есть?

Мальцев пожал плечами:

– И другие есть. Вообще, всякие есть. Потому, наверное, отдельные несознательные личности у нас расшифровывают "контору", как ОСиновый КОЛ. Но это глупое хохмачество.

– А здесь у вас что, узел обороны?

– Да нет, это сборный пункт, – капитан засмеялся. – Обычный старый подвал.

– Подвал? – Я показал на выложенные тесаным камнем стены. – Это нижний ярус крепости или монастыря. Так строили монахи при шведском короле Густаве Ваза. Кладка по датскому способу, но камень уложен на раствор с вкраплениями слюды. В середине шестнадцатого века.

Мальцев выпучил глаза.

– Ты что, архитектор?

– Историк. По довоенной профессии. Диссертацию даже начинал писать.

– По крепостям?

– Нет, – я хмыкнул, – по карело-финскому эпосу. Калевала. Слышал про такой?

– Да уж знаком, – капитан в задумчивости потер затылок. – Слушай, "калевала", а ну глянь сюда.

Он живо подхватился и, отодвинув самодельного вида пожарный щит, ткнул пальцем в стену:

– Оцени!

Одного взгляда, брошенного на барельеф, хватило, чтобы потерять душевное равновесие. Это было изображение Мана ― дохристианского божества чуди, ― переделанного в католического святого Климента. Подобное изображение было в запасниках Университета и охранялось, как Боевое Знамя.

– А что у него за функции, у этого твоего Мана, – осведомился капитан. – Чем он помочь способен?

– Помочь? – Я рассмеялся. – Ну, против Калмы – бога загробного мира – с мертвецами поможет. Против черного духа болот еще. Кстати, от крыс спасает. Согласно верованиям чуди, крысы – это души убийц. А еще, в качестве святого Климента, сторожит ворота между Божьим светом и адом.

– Пограничник что ли? – без улыбки спросил капитан.

– Ну, вроде того.

Мальцев поразглядывал меня, спросил о ранениях и, узнав, что я "вообще-то везучий", удовлетворенно велел отдыхать. Сам он так же улегся на стопку спортивных матов рядом с храпевшими огнеметчиками. Я обратил внимание Мальцева на щель между дверью и стеной.

– В палец будет, товарищ капитан. Залезут еще.

– Табличку повесь, чтоб не тревожили, – буркнул он и повернулся на другой бок...

– Вставай, победу проспишь!

Голос Мальцева избавил меня от спокойствия еще до пробуждения. Мрачная готовность читалась на его лице, стягивая редкие брови в одну изогнутую линию. Он держал наизготовку телефонную трубку и, как только из нее послышался невнятный шум, сразу начал говорить.

– Да. Нет. Пройти не удалось по непредусмотренным вводным...

Половина того, что говорил капитан, была мне непонятна. Речь шла об энергозаслоне, аргентированной воде и даже о призраках. Часто поминались некие руны и орверы. Да и чёрт бы с ними, с этими рунами и призраками, если бы не заговорил капитан обо мне. И даже поручился, что я "подхожу, мол". Сильно мне это не понравилось. Закончив разговор, Мальцев подозвал меня к столу, велев повторить для всех ахинею про Манна-Климента.

– И таких изображений должно быть три, – закончил я рассказ. – Они образуют вписанный в крепость треугольник, так называемый "щит силы". Ну, по верованиям древних, конечно.

– Это хорошо, – почему-то обрадовался Горииванов, – а на каком расстоянии действует щит?

– Да вы что, товарищ майор, это же мифы. Средневековые суеверия!

– Ну да, ― сказал майор. – И согласно суевериям, какое расстояние?

– Не знаю я. Помню, что по углам треугольника существуют какие-то петли, вдоль которых можно идти целый день без опаски.

– Всё, мужики, выдвигаемся, – Мальцев решительно поправил ремень. – Объявлена тревога по периметру Лахта – Пискаревка – Шафировская дорога от северного берега Невы. Все туда коротким путем через метро. Ты, Саблин, тоже пойдешь с нами.

Мне это ни о чем не говорило. Хоть к метро, хоть к автобусу, лишь бы наверх попасть. За часы, проведенные под землей, стало казаться, что я здесь родился, вырос, состарился и умер. Только вот организм этого еще не знает, поэтому рефлекторно шевелит конечностями.

– Вы, ребята, уж не испортите все, очень прошу, – гудел Мальцев, затягивая поясной ремень ефрейтору. – Тут километр всего. Потихоньку. Помаленьку. Без приказа только никуда не суйтесь, ладно? – Зажатый ремнем Лиходей ответил дебильным смехом, а я кивнул и стал в колонну за огнеметчиками.

Колодец, оказавшийся первым препятствием на пути, был выложен старым, царским еще кирпичом. Он имел вид груши – узкое горло вверху и широкое днище с твердым покрытием. На удивление быстро отбили у этого твердого покрытия здоровенный кусок. Под ним была сетка.

Я брезгливо переминался. Городское дерьмо когда-то текло сюда и на сетке окаменело то, что не протекло сквозь ячейки. Думать же о том, что проскочило и теперь ждет нас внизу, вообще не хотелось.

Перед спуском натянули противогазы. Правда, и без того плохая видимость в противогазе стала вообще никакой. Однако Горииванов видел в темноте не хуже кота. Другого объяснения тому, что он отыскал в липкой темноте столь малое отверстие, я так и не подобрал. Нормальный человек не нашел бы даже и с фонарем.

К лазу мы подтянулись, как слепцы, держа за плечо впереди идущего, и постепенно растворялись в его черной пасти.

Гориивановцы, ефрейтор, Саблин, Волхов, – считал Мальцев прибывавшие головы и последним помог залезть "гопнику" в подъемно-спусковую клеть, как у шахтеров. Тронулись. Да, не доводилось мне кататься на лифте в преисподней.

Мальцев и Костя затеяли спор, а остальные расселись, принявшись чистить оружие. Были необычны их револьверы: толстая ручка в изоленте, перевитое блестящей спиралью дуло и крестовидный барабан с четырьмя зарядами.

– Товарищ старший лейтенант, у вас соли не найдется? – спросил Костя. Невзирая на металлические стерженьки, добавленные в голос для монолитности, его баритон вполне заметно дрогнул.

Сразу же отреагировал Горииванов:

– Что там у вас?

Мальцев ворохнулся в глубине и ответил, будто его душили:

– Костя, б.., батарею сжег.

– Ну, так замени, полный комплект был.

– Накрылся комплект.

Глянув на расплавленные электрические штуковины в мальцевской горсти, майор сумрачно заметил Волхову:

– Я понимаю, э т и лопухнулись, но ты...

Сломленный горем Костя бил по ящику и, когда из того посыпались искры, засиял и сам:

– Тут еще на пару включений осталось! – Тыкал он волшебный сундучок всем под нос, и такая шла от него радость, будто нашел последнюю из аванса трешку.

– Уйди куда-нибудь, – попросил его майор, – обойдемся. Заряд на "железку" сохраним.

Минут двадцать спустя, мы уже находились около ржавой балки, поддерживающей грузный свод. У железного основания конструкции отряд разделился – Костю и «гопника» Мальцев послал в обход. Но видать уж день такой выпал Косте – в темноте он упал и разбил прибор. Мальцев почему-то воспринял разбитие как должное, брызнул светом фонарика по осколкам и отошел.

Когда пошли вперед, я заметил лишь то, что мои спутники изрядно опасаются чего-то. Не верить в эти страхи не было повода, и вместе со всеми я слушал подлые скрипы и шорохи, вжимался в бетон, маскируясь, и нервно вскидывал автомат, завидев подобие чего-то движущегося – даром, что патронов не было. Мы без проблем дошли до узкоколейки, смыкнувшись только раз, когда Мальцев вляпался в синюшную пакость, мигом съевшую его сапог.

"Железка" виднелась метрах в пятидесяти. Полотно частью просело, частью наоборот – вздыбилось, делаясь похожим на убитого врасплох ребристого змея. Вагонетки с грунтом лежали около рельс, и неподалеку от проходного щита виднелся безнадежно поломанный вагончик. Давила тишина и показалось вдруг, что спрятался в ней кто-то страшный с длинными руками наизготовку.

– Чё там интересного? – присел рядом "гопник", обративший внимание на мое усердное вглядывание.

– Да не по себе как-то.

– Ничего, Саблин, не дрейфь.

И ушел. А я остался думать, где мы с ним щи хлебали. Голос, вроде, знаком. А лицо... Хотя, какое там лицо – пародия на человека. Минуты через две я отложил загадку на потом. Не время отгадывать, да и народ подтягивался, готовясь к последнему рывку.

Неширокая полоска перемешанной с камнем земли, десяток бревен, раздавленное кресло. Все. Что в таком пейзаже нервировало подземный осназ – тяжело догадаться. Но с этим занятием я давно покончил и безропотно подчинился указаниям: не оглядываться, на бегу кричать, а если рядом бегущий упадет – не останавливаться ни в коем случае.

Первый, пошел! Второй, пошел! Вперед!

Чавкает под ногой вязкий грунт. Бежать!!!

Подлетает вверх сбитое Лиходеем кресло. Вперед!!!

Спина Мальцева исчезает, как сбитая ростовая мишень, и я, сходу забыв наставления, кидаюсь к нему.

Чья-то рука удерживает меня и бросает вперед. Бросает очень метко, прямо к неведомо откуда взявшейся дрезине. Взобравшись на нее, я обнаруживаю еще пятерых. За мной прыгнул Костя, и железная телега тронулась, проехав метров двадцать. Мальцев показался минуту спустя.

Он шел очень медленно и, не подходя вплотную, остановился. Дрезина ощетинилась оружием. Капитан воспринял это спокойно. Более того – снял пояс с наплечными ремнями и положил перед собой. Костя, не отрывая взгляд от командира, включил прибор.

– Все нормально, – облизал он пересохшие губы.

Горииванов опустил пистолет.

– Мальцев, ты?

Подавшись вперед, майор не сводил глаз с одинокого силуэта на рельсах. Огнеметчики разглядывали капитана с не меньшей цепкостью.

Капитан посветил фонарем себе в лицо:

– А то!

Наверное, только здесь, среди этих сумасшедших людей, мог вызвать лихую радость подобный ответ. Мальцева подхватили, усадили, заставили хлебнуть из фляги, и Костя погнал дрезину, весело напевая, как Мустафа из киношки "Путевка в жизнь".

Уже у ворот, практически возле долгожданного выхода из подземелья, возникло неожиданное препятствие. Кто-то невидимый за железной ставней требовал пропуск и на лингвистические упражнения с нашей стороны отвечал нудным "положено по инструкции".

Все злились, особенно "гопник", чьи способности возводить построения из непечатных фраз приближались к Мальцевским. Когда он принялся молотить "финкой" в дверь, я вспомнил этот нож, вспомнил его хозяина и понял, откуда этот Ерохин помнит меня.

Мы встречались один раз, весной 1941-го, когда я на три дня приехал в Ленинград и, спеша к Астре Далматовой, столкнулся с ним в подворотне.

Инструктор снежной королевы

О том, что на свете есть девушка с именем Астра, я узнал почти два года назад, когда был добровольным инструктором в летнем лагере ОСОАВИАХИМа*. К этому времени я имел университетский диплом, перспективу на перспективную работу и зияющую прореху в личной жизни. Красивая Ольга, на которой я хотел (и давно обязан был, как порядочный мужчина) жениться, вдруг дала задний ход. Милые маленькие ссоры переродились в тягучее заедание по пустякам; объятия у дверей сменило вежливое «заходи», а совместное ожидание счастливого будущего как-то сошло на нет. Его место заняло ощущение глупого хихиканья за спиной, поэтому, когда на мой адрес пришло письмо с «уведомлением», я даже обрадовался. Уведомление сообщало, что я, как закончивший в 1934 году курсы инструкторов, обязан пройти переаттестацию. К возможной разлуке Ольга отнеслась спокойно и, раздосадованный этим равнодушным пожатием плеч, наговорил я тогда много лишнего.

Отчаянная злость выбросила меня на станции недалеко от городка Песочный. За городком был военно-спортивный лагерь. И только в лагере, оформляясь и получая допуски, пришел я в себя. И томительную безвестность смыла вскоре ежедневная суета выдачи стрелковых ведомостей и подсчета дырок в "яблочках".

Иногда после "отбой-горна" я отмыкал недостроенный тир и садил из трехлинейки по списанным мишеням. Мишени были в германских шлемах (после договора с Германией их категорически не использовали, но завхоз держал их на всякий случай). Когда попадалось окно в занятиях, шел на берег тихой речки, где обсасывал подробности наших размолвок.

Что-то стояло за пустячными Ольгиными скандалами. Богатого опыта в этих делах у меня не было, однако ощущение холодного стекла под пальцами вместо привычной податливости озадачивало сильно. Убаюкивая себя возможным примирением, я все время чувствовал в груди осиное жало, щепившееся с противным дзиньканьем "уйдет, уйдет, не любит, уйдет".

Вспоминалась Ольга прежняя и Ольга нынешняя – теперь она старалась держаться в стороне от меня, недоуменно пресекая то, в чем совсем недавно охотно принимала участие. Этот странный разговор по телефону, с лязгом положенная трубка и быстрая, как хлопок, смена интонации "есть такие люди, которые могут звонить мне в любое время".

"Страданиям молодого Вертера" положил конец приезд Вальки Зворыкина. Приезд

сопровождался скрипением кожаных ремней, матовым блеском кубиков в полосатых петлицах, маханием габардиновых рукавов и ворохом новостей: на флоте и в армии отменяют положение о военных комиссарах, ГОМЗ делает новые фотоаппараты "Смена" (Валька был страстным фотолюбителем), Данилов выиграл первенство по борьбе, в "Гиганте" идет новая кинокартина "Большая жизнь".

– Видел твою красавицу. – Зворыкин Ольгу не одобрял, называя ее не иначе как "красавица с острова Люлю". Он пошкреб затылок и, надев зачем-то фуражку, сказал решительно:

– Знаешь, буду без дипломансов. Не нравится мне такое. Видел ее в Александровском с а д е под ручку с одним капитаном.

– Какой еще капитан?

– Летный. Старков его фамилия.

– А ты что, его знаешь?

– Нет, просто его карточку в окружной газете печатали, в рубрике "Сталинская вахта".

* ОСОАВИАХИМ – массовое оборонное общество в СССР, впоследствии ДОСААФ.

– Ну и что. Видел он! Мало капитанов, что ли, в Питере. Может они в порядке дружеского общения! Или в Русский музей шли.

Валька царапнул звездочку.

– Андрюх, я тебе не мама и вопрос этот решай сам. Но, как твой друг, предупреждаю: хорошая девушка в отсутствие жениха не станет чесать вдоль Грибоедовского канала под ручку.

Зворыкин наподдал сапогом попрошайничающему коту и добавил:

– Ты, Сабля, не обижайся, но, кажись, отбой тебе по всей форме.

Отвернувшись, я стал смотреть в окно. Ветер качал мокрые осины, шел дождь, и стало так гадостно на душе.

– Как его звать?

– Старков. Вадим Старков.

"У вас тоже вместо сердца пламенный мотор, Вадим", ― вспомнилась фраза из т о г о телефонного разговора. Значит, он. Значит, все началось еще тогда, в марте, а все ее нелепые обиды и обвинения всего лишь осколки разбитого чувства!

Ехать. Немедленно ехать к ней, пока не поздно.

Я побежал искать начальника лагеря. Еделев дал сутки на устройство личной жизни и разрешил позвонить через служебную литеру.

– Але, але! Галина Аркадьевна, дайте, пожалуйста, Ольгу.

После короткого разговора я медленно вышел на ступени. Валька ждал меня и курил, роняя пепел на рукав серой танковой гимнастерки.

– Понимаешь, Валька, есть, оказывается, такой человек, который ей нравится.

Вернувшись в летний домик, мы долго сидели в темноте. Керосинку зажигать не хотелось. Странно, но было почему-то легко, будто тяжелый мешок сбросил на дальнем переходе. Давящая тяжесть последних недель исчезла, уступив место комку, жгущему в груди. Этот огонь я заливал Валькиным коньяком.

Зворыкин ехал к новому месту службы, в Прибалты, и набрал с собой много разной чепухи – на всякий случай. Горек был тот коньяк. Мы глушили его в мокрую августовскую ночь, и табачный дым стоял туманом. Мой друг отгонял дым рукой с тлеющим огоньком папиросы. И мы говорили. О будущем, о близкой войне, о танке КВ, который девять немецких танков укокает из пушки, а десятого раздавит гусеницами. Я справлял поминки своей любви, а Валька, толстый Валька, прозванный в детстве "слон", обхватив шею, бил головой мне в лоб:

– Наплюй, Андрюха, пусть к черту летит со своим капитаном. Ты завтра же себе лучше в сто раз найдешь!

Если б знал он, насколько был прав. Не на следующий день, а уже через три часа я вступил на дорогу, ведущую к недосягаемому пьедесталу в снежных облаках.

Сказать, что ступил на путь в белом костюме, откидывая рукой непослушную прядь, не могу. За эти три часа мы успели хорошо надраться. За коньяком ушла бутылка "Солнцедара", потом пошел самогон, потом мы что-то пили в пристанционном буфете, и на поезд героя-танкиста мне пришлось грузить с помощью усатого железнодорожника.

Зворыкин отбивался, ругая усача "масленкой" и, зависнув на поручнях, орал в небо: "Пролетит самолет, застрочит пулемет, загрохочут могучие танки". Андрюня!.. мы их... мы всех... пусть только сунутся... в мелкую крошку!

Ухнул паровоз. Повез моего друга на запад. Там у границы стоял мехкорпус, в одном из полков которого Валька будет командовать батальоном.

Путь в лагерь оказался долог и тернист. Я падал, цеплялся ногами за чвакающие бугорки в мокрой траве. Потом кто-то пихнул меня в дерезу, и пришлось отдать пол рукава колючему паразиту.

Тропа оказалась утыканной березняком, ветки били по глазам, в ноги стали вдруг бросаться поваленные бревна. Удивляясь обилию вдруг возникших препятствий, я забредал все дальше в какие-то хвощи и папоротники, пока не заблудился окончательно.

Идиотизм полный! Вчера только проводил занятия с курсантами по ориентированию на местности. Эдакий умный дядя: "Здесь, товарищи стрелки, мох, значит, север там". "Марш-бросок на пересеченной местности это, понимаете, не шутки!" Ага. Кто бы мне сейчас рассказал лекцию о преодолении сильно пересеченной местности в состоянии алкогольного опьянения. Да еще с форсированием болота.

Я предался унынию. Ну, в самом деле, ― теряю невесту, лучший друг уехал черт-те куда, заблудился в лесу, да еще кусают здоровенные, как бомбовозы, комары. Попытался крикнуть, но вышло какое-то булькающее кваканье. Естественно, никто не отозвался, за исключением туземного нетопыря, который сразу же стал нарочито громко хлопать крыльями, создавая невозможные условия для отдыха. Пришлось оставить уютную кочку и брести дальше. Только вот куда? Лес тянулся на десятки километров до старой финляндской границы и не дай бог забраться в эти чащобы – с фонарем не найдут. Я помнил, что станция расположено точно к северо-западу от лагеря, но это мало чем помогло. Северная звезда была затерта облаками, а попытка вглядеться в небо закончилась кувырком в лужу. Перевернулся на спину, лежу.

Красиво августовское небо. Кроны дерев скрывают тучи, мигают редкие звездочки. Показался месяц, потом второй, и я осознал, что пьян вдрызг. В этой мысли утвердил меня легкий смех невдалеке. Кто-то был рядом. Собрав остаток сил, мне удалось встать и вылететь на тропу, посередине которой застыл мощный ствол.

Мне стало не по себе – ствол вдруг исчез, а вместо него появился ярко-красный зверь. Стояли вокруг него ведьмы и кормили еловыми ветками. Только были они почему-то в тренировочных шароварах и с цветами в головах.

"Вот он!" – атаковали ликующие голоса со всех сторон. "Медведь! Кто твоя невеста?" Мне завязали глаза и стали вертеть, подталкивая руками. Потом они замолчали и разбежались – слышно было, как удаляются их шаги. Я сорвал повязку и, пытаясь остановить качающийся горизонт, споткнулся и упал на простертые руки сероглазой ведьмы.

Полностью придти в себя удалось лишь к утру. Изредка мелькали вспышки просветления с обрывками разговора, но кто дотащил меня в лагерь – не помню. Уверен только, что они добрые славные парни. Принесли меня в дом, уложили спать и оставили на тумбочке полный котелок воды.

Натянув гимнастерку и ощупав карманы, я растерялся – кошелек с деньгами, ключи и удостоверение инструктора Осоавиахима исчезли. Деньги ― ладно, тем более, что пропили мы их все. Помню, Валька стучал в окошко железнодорожной кассы и требовал отправить телеграмму в три слова "приготовьте сто рублей". Ключи, по-моему, я положил в пустой кошелек, есть шанс, что оставил в буфете. А вот удостоверение – это плохо. Могут из лагеря выпереть, если Еделев узнает.

А Еделев явился, как чёрт из табакерки. Читал нотацию, ударяя кулаком, возмущенно махал руками, но... Под конец речи кинул армейскую флягу. Первач! Похмелье не числилось в моих бедах, но жест начлагеря был дорог.

В понедельник я вступал в обязанности, которые начинались около 10-00. Судейство. Поэтому с утра на полигон тащиться было незачем, и к началу работы я выглядел не хуже остальных инструкторов. Вот только фраза "траектория движения пули" не задалась, и пришлось заменить ее на "линию полета". А так ничего. Временами, правда, желудок мстительно подбирался к пищеводу, но я регулярно гасил его водой.

Говорят, что в таком состоянии время идет медленнее. Не верьте. Оно вообще не идет, застывая липкой резиной на дне каждого часа. Казалось, что столетняя война была короче трудового августовского понедельника. Стрельбы – Матчасть – Планерка – Опять стрельбы – Упражнение "5+20" – "Дебет-Кредит" – Политзанятия в вечерней школе инструкторов.

Но даже политзачеты когда-нибудь проходят. Уже был вечер, когда я пошел сдавать ведомости учета расхода боеприпасов и в дверях столкнулся с какой-то девчонкой. Ведомости разлетелась по коридору. Девчонка ойкнула и бросилась собирать бумагу. Очень уж не хотелось мне сгибаться – шум в голове, да и желудок пошаливал. А она, присев на корточки и прижимая к груди бумажный ворох, сказала полуобернувшись:

–Я сейчас, я быстро все подберу.

И полуоборот этот и быстрый взгляд из-под рваной челки очень скоро стали меня жечь. Нет, мое сердце не пронзала молния, и толстожопый Амур не стрелял коварно из-за угла. Просто кончики пальцев занемели, а тугая волна перекрыла дыхание.

Наверное, по сто раз на дню приходилось встречать раньше это чудо – и ничего. А сейчас вдруг ее необычная внешность приковывала к себе, как магнит. Черные волосы клиньями, белая, белая кожа, и вместо полагающихся в таких случаях "очей черных" – глаза серо-стального цвета, цвета ледяного балтийского неба.

И еще она отличалась от своих подруг, не становясь при этом белой вороной. Девчата прислушивались к ее мнению. Это я замечал. Парни тоже не обходили стороной, однако предпочитали все же общество сверстниц более понятных. С теми можно было купаться, шутить, дурачиться, назначать свидания. Даже целоваться, наверное. С ней нельзя. Причем не из-за напускаемого ломания, а вследствие чего-то идущего от сущности человека, от самого "я": величественного, гордого, недоступного и в то же время притягающего и по-девчоночьи непосредственного.

Что делать? Собирать листы рядом с ней? Стоять на месте? Подойти? Нет, подойти боязно. Я казался себе слоном возле хрустального колокольчика, и, вцепившись в стул, боялся даже моргнуть.

Пачка бланков была мне протянута со словами: "Вот, Андрей Антонович, возьмите".

– Да-да, спасибо... мнэ-э.

– Я Астра. Астра Далматова.

– Очень приятно. Андрей. Андрей Антонович.

Астра улыбнулась:

– Я знаю.

– А! Ну да. Ты, наверное, ищешь Полтавцеву?

– Нет, я жду вас.

Это было уже слишком. Стрелы из глаз и откидывание челки я мог еще вынести. Это ― нет. Я не заслужил того, чтобы меня ждала снежная королева.

– Зачем?

– Вы вчера удостоверение потеряли.

– Я?

Отведя глаза, Астра молчала.

– Потерятелось... терерялось... тьфу! Я обронил его где-то, Оля!

Астра всё молчала, но теперь это молчание сделалось осязаемым. Его можно было грузить лопатами и развозить на телегах. Стремясь облегчить свинцовую обстановку, я начал рассказывать, что потерял дорогу, сбился, опять начал. А ей видать надоела моя мелкая суетливость, и принцесса сказала:

– Меня зовут Астра.

Я раз в пять сильнее начал суетиться, желая только одного: скорее все объяснить, чтобы она не ушла, не поняв.

– Я... Мне... Я слышал... это... значит...

Сжалившись, Астра сказала, что я мог недослышать.

– Вот-вот, – обрадовано закивал я. – Недослышал!

Улыбнувшись, она спросила:

– Так вы зайдете к нам забрать его?

– Ну конечно, Астра! – Я еле удержался, чтоб не схватить ее за руки. – Я сейчас спихну эту бухгалтерию, и все.

Оставалось только уговорить Советку Полтавцеву отнести мои бумаги, но по дороге я был перехвачен комсоргом Жуковым и препровожден в красный уголок. Оказалось, что приехал товарищ из горсовета Осоавиахима, ответственный за проведение стрелковой спартакиады.

Уполномоченный направлял нашу деятельность в какое-то русло, чертил схемки зеленоватым крошащимся мелком, вскрывал недостатки и тут же намечал пути их устранения. Потом на трибуну поперся начлагеря, потом комсорг Жуков обещал повысить общий процент попадаемости и, взывая к бдительности, поминал "еще живые тени врагов народа". Завели разговор про заводы, не отпускающие рабочих в снайперские школы...

Уже стало темнеть, и пошел дождь, а вся эта говорильня продолжалась. Я попытался улизнуть, но начальник лагеря пришиб взглядом к стулу и сделал такое страшное лицо, что пришлось выдавать неловкую попытку за желание сесть подальше от окна. Когда "народный хурал" наконец окончился, я сразу убежал под прикрытием вставших разом инструкторов. Еделев не смог меня задержать – орать через головы в присутствии ревизующего товарища он не решился.