Текст книги "Оскол(СИ)"

Автор книги: Юм Александр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

* МЗО – Малозаметный объект. Термин, применямый к орверам с развитой мимикрией.

Кроме того данная система оборудована мощным разрядником и оптическим прибором инфрапоиска. Это была действительно прекрасная машина, произведение технического исскуства, такая же совершенная в формах, как танк Т-34, эйфелева башня или американский джип. И Сарафанов, получив ее в свои руки, осветился счастливо-дурацкой улыбкой. Михей трепетно поднес ее к груди, прижимая, как прижимал бы старый филателист, перед смертью увидевший "голубого Маврикия" и упоенно полировал осину приклада до тех пор, пока Волхов не ударил его в бок.

– Приступаем к работе в 15-00. Сейчас обед и десять минут отдыха.

На защиту пояса энергобашен кидали всех, кто мог принести хоть какую-то пользу. Командование торопилось, чтоб закрыть многочисленные бреши, возникающие на всех участках – «пожар» занял уже территорию от Исаковки до Парка Челюскинцев. Сначала в огонь пошли дозоры и оперативники, потом на врага бросили остаток боевых частей, техников и охрану, но очаги поражения стали проявляться не только вблизи контура, а уже и внутри. Чужаки вырвались у студии кинохроники, недалеко от клиники Эрисмана, и за Оккервилем.

Пока нам крепко помогало солнце, но что будет ближе к полуночи...

Черные копились в подвалах и тупиках, готовясь к ночному походу, и если они вырвутся, уже никакие уловки шифровальщиков не помогут, а зверь на свободе получит подпитку от ужаса людей. Тогда все. Тогда мы не справимся, и наступит конец света в отдельно взятом городе. Ленинград станет похож на юкатанские развалины – великие и пустые.

– Что там, командир? – Руис чуть не выпрыгнул, на ходу открывая дверь.

У перекрестка откинулся большой водопроводный люк, и слесарь в монтажной каске вылез на землю, махая здоровенным ключом. В броске к машине перекрыл визг тормозов истошным криком:

– Ложись!!!

Впереди ухнуло и заклубилось желтое пламя, обнимая ближайший столб инквизиторским огнем.

– Люди, граждане! Закройтесь в домах и личных комнатах, – вопил верзила. – Произошел взрыв газа, и он может повториться! Не выходить из квартир, не смотреть в окна!

Желтая каска поравнялась с нами.

– Товарищи, скорей проезжайте, утечка пропана!

Ответил Костя:

– Ты чего это, Горииванов, в газопроводчики подался?

В морде под шлемом действительно угадывался недавний знакомец, командир огнеметчиков.

– О! Костя, ребята! – майор потер глаза, отходя от грузовика. – Я с темноты не вижу.

И добавил вытряхивая камешек из ботинка:

– Чего это вы на Полюдовской машине катаетесь?

– Мы не катаемся, а выполняем задание, – сказал я, важно открывая лакированную дверь.

– И ты здесь, комендатура. Теперь, значит, с нами?

Мы обступили Горииванова, как мешок на ярмарке, подбирая сыпавшиеся горохом фразы:

– Прет, сучара, спасу нет. На воротах хоть генераторы, а на боковых вводах все вручную... В Гребном порту гайду видели – такого с гражданской войны не бывало... Все, мужики, бегу.

– А здесь что было? – крикнул ему вдогонку Михей.

– А хрен его знает! Сами глядите.

Глянули осторожненько. Иголка РУНы, дрожавшая в самом начале красного сектора, не обещала особых проблем, и мы осмотрели дальнобойным фонарем обугленный колодец.

Что-то налипло на черных стенах. Жидкая блевотина ползла вниз, гулко шлепаясь о бетонную стяжку. Дно размазалось кровяными сгустками, бугрился зеленеющий студень меж кирпичей и мертвый глаз в жестком волосе глядел в небо, как на МУРовском жетоне двадцатых годов.

– Хрень какая-то, – задумчиво сказал Михей и дважды выстрелил в дохлое око.

Тринадцатый дом

– Заворачивай!.. Заворачивай!.. Правее, правее, я тебе говорю!

Мужик в танковом комбинезоне кричал, прилипая к стеклянному окошку грузовика. Ярославский грузовик, тех еще первых выпусков, когда только и было хорошего в автомобиле, что он свой, советский. На "яшку", тихоходного и неповоротливого, мастера-самоделкины прилепили громоздкий короб с длинной резиновой кишкой, и походил он теперь на гибрид слона с мотоциклом.

– Васька, врубай помпу! – махнул рукой "танковый мужик" и уставился в мой документ.

Бумага убеждала, что я тот самый "старший лейтенант Саблин Андрей Антонович, врид* командира ОСМАГ**-2", который ответственен за "полную очистку треугольника река Фонтанка – улица Пестеля – улица Моховая".

Это был уже тринадцатый дом, где мы проводили зачистку и, если бы не прямое указание начальства "пошуровать на треугольнике посильнее", ограничились бы осмотром – сил уже не было.

Наблюдающий за работой механиков Костя, до этого лишь посмеивающийся, вдруг стал орать на мужика в комбинезоне:

– Куда шланг суешь, балда?

– Тебя забыл спросить, – не полез тот в карман за словом, и Волхов, относящийся к своему младшему лейтенантству с легкой иронией, внезапно ощетинился:

– Ты как со старшим по званию разговариваешь?!

Получилось плохо. Получилось тонко и визгливо, совсем как у белого офицерика из кино, и невидимый в кабине шофер спросил, куда по мнению "товарища старшего по званию" нужно совать дезактиватор.

– В подвал шестой парадки, – твердо сказал Волхов.

– А это что? – шофер стал загибать пальцы. – Смотри, считаю: раз, два, три...

Костя ткнул пальцем в ярко алеющую цифру "6" в противоположной стороне дома.

– Оттуда надо начинать!

Окончательно добил "экипаж машины боевой" Руис. Не знаю почему, но испанец набрал в горсть жидкость из шланга и попробовал ее на вкус. Раз, другой... А потом задумчиво поинтересовался:

– Вы раствор месили?

"Танкист" мигом очутился на горбу автомобиля, заглянул в мерник. Секунд пятнадцать его лицо делило выражение озабоченности пополам с интересом, потом набежало прохладное облачко на брови и сползло, извиваясь, на подбородок.

– Вася-я-а, я клапан забыл открыть.

Вася молчал.

– Вася, чё делать-то, – выдержав паузу, добивался убитым голосом мужик.

– Вручную крути, гад!

*врид – временно исполняющий должность.

** ОСМАГ – особая маневренная группа.

Тонкость была в том, что машина самостоятельно крутила соль только при движении автомобиля. И теперь им предстояло вручную и с энтузиазмом крутить механизм, потому что бензин в городе считали не то что на бочки – на литры.

– Давай крути, балда, – шофер толкнул напарника.

И закрутилась невидимая шестерня, толкая в ламинарную воду белый порошок в ярких блестках – каменную соль с добавками аргентита и свинца.

Обработка солевым раствором мест возможного появления господ из преисподней, это, на мой взгляд, горчичник при поносе: пойдет ли впрок неизвестно, но зато не навредит. Солька может отвадить всякую мелюзгу, а серьезным чужакам это не преграда, так – досадное препятствие. Хотя, говорят, призрак или упырь ее предпочтут обойти. По всем правилам соль нужно сыпать в кристаллическом виде, предварительно облучив радием, но ее в городе мало, энергии еще меньше и наше интендантство выкручивается, изготавливая водный эрзац.

– Товарищ командир, – шофер Василий переминался с виноватым лицом. – Нам бы минут двадцать на закрутку. Ну, получилось так, – вздохнул он, глядя в сторону. – Замахались вусмерть.

– Ладно, не охай. Двадцать пятый дом обработал? – спросил я, указывая на желтое здание по соседству.

– Так точно.

– Тогда вперед, а мы пока присмотримся.

В маленьком дворике играли дети. До войны это был хороший двор: зеленый и полный веселого шума, а сейчас возле обгорелых пеньков сидело с полдюжины ребятишек, занимаясь странным делом: вставая, каждый подходил к большому кусту и недолго постояв, шел на свое место. Казалось, что исполняется некий ритуал, тайный смысл которого был понятен лишь им – малокровно-бледным человечкам, даже в играх сохраняющим усталую неторопливость.

Костя шел впереди, незаметно орудуя прибором, и вдруг показалось мне, что ступает он, как бы в сонном желтом мареве, тяжело переставляя ноги. Жарко нависнув, солнце почти закрыло собой небесную твердь, покрывая всё неживой слепящей краской. Даже птицы улетели из этого тифозного небытия. Дети поднимали руки, словно мертвые куклы, и сколько я не всматривался, никак не мог разгадать, кому это малыши протягивают ладони. Доносились только их непонятные фразы: молоко двести – очередь – полтина сдачи – макароны сухие.

Когда Волхов стал разглядывать кустарник, оттуда выскочил шустрый пацан в матросском костюмчике и устремился к ближайшей парадке. Взобравшись на приступок, он зло надул щеки и остановился у тяжелой двери.

– Дяденька, дяденька старший лейтенант, вы Левика видите?! – Егоза в красном банте визжала на весь двор, и сразу же пропало склеивающее время оцепенение.

– Это в матроске который?

– Видели, видели! – девчонка подпрыгнула. – А ты, Коля, просто вредина.

– Сама дура, – смело заявил грязнуля со сбитыми локтями, пытаясь извлечь неподдающуюся козявку. – Левик умер, и его закопали в землю.

– А кто тогда с нами в магазин играет? – упрямо выкатил глаза "красный бант".

Умный Коля засунул палец на всю глубину ноздри.

– Тетя Таня сказала, что нам все это кажется.

– Погоди, погоди, погоди, – зачастил Сарафанов, усаживая перед собой девочку. – Ты говоришь, кто-то умер?

"Красный бант" кивнул.

– Да. То есть, не совсем.

– А как?

– Ну, вот... не совсем. Левик играть с нами приходит.

– Но его похоронили?

– Да.

– Давно?

– Давно-о, когда немцы сильно стреляли, и мама прятала меня в бумбоу... боум... бомбоумбещще.

Так. Значит, май-июнь, в это время усилились артналеты. Когда же этот Левик явился?

– Вчера пришел к нам, – упредил вопрос Коля. – Мы сидели и читали Машкиного Робинзона Крузо, а он подходит и говорит: давайте в кружилки играть.

– А что это?

– А это вот так, – еще одна девочка, показывая, стала вертеться через левое плечо.

– Пацана этого кто еще видел? – быстро спросил Михей, и дети дружно загалдели. – Никто! Никто! Только мы! Взрослые никто не видят, даже тетя Таня!

– Опять вы за свое, негодники!

Подошедшая комсомолка (наверное, эта самая тетя Таня) осуждающе качала головой.

– Вот. Нашли себе забаву, – она улыбнулась и убрала волосы под берет. – Выдумали, что будто приходит к ним Левик Альпер, а он еще в мае убился.

Девушка поправила противогазную сумку и отвела меня в сторону.

– Вы им скажите... Ну, прикажите как военный. А то, прям, мистика какая-то, – при этом ее глаза постоянно соскальзывали на кучку детворы, толпившуюся рядом. Среди них опять мелькал синий костюмчик.

– Детей почти всех эвакуировали, а эти ребята...

– Скажите, Таня, а вы уверены, что мальчик погиб?

– Я-то его и обнаружила, – по щеке побежала слезинка. – Лежал вон там... К Софе должен был приехать с фронта муж. Они с утра готовились, Левик надел праздничный костюм, синий в полоску... До ночи ждали. Софа с Алечкой заснули, а Левик пошел на улицу ждать и попал под грузовик. Ночью грузовики без фар.

Она вдруг повернула голову и, с ужасом глядя в упор на Левика, закричала:

– Коля, перестань ковырять в носу, я все расскажу Марии Дмитриевне!

Руис отвлек ее, а Сарафанов поманил к себе девчушку с красным бантом:

– Иди сюда, дочка.

"Дочка" подошла как-то боком и, чувствуя, что дядя будет спрашивать не о том как она учится или как зовут ее любимую куклу Катю, принялась глядеть куда-то в сторону.

– Левик ваш друг? – спросил Михей, взяв ладошку ребенка и перебирая на ней пальцы. – Где он?

– А вы его не заберете?

– Нет, что ты! Зови его сюда.

Ребятня молчаливо расступилась и одинокая фигурка в синем подвинулась ближе к зарослям терна. Костя тронул Михея за плечо.

– Отойди, он боится, – и, сделав шаг вперед, оттянул кобуру за спину. – Мы не сделаем тебе зла, мальчик.

– Вы плохие. Он охотник, а ты делаешь хитрые ловушки.

– Нет, Левик, он трамвайный кондуктор, а я летчик. Я наблюдаю за птицами, что живут на дне моря.

– Летчик вон тот в фуражке, с глазами судьи. А птицы не могут жить в море.

– Да, не могут. Как и мертвые не могут ходить среди живых.

Лёвик исчез в кустах и слышен был только его голос:

– Я жду папу.

– Папа не может прийти.

Лицо призрака задрожало, превратив глаза в глубокие чернильные кляксы.

– Не может сейчас, – повторил Костя, – он попросил нас передать это тебе.

– На вас такая же одежда, как и на папе, – фантом отпрянул, и на его лице снова появилась человеческая маска. – Он знает, что мне здесь нельзя?

– Да, тебе нельзя здесь быть.

– А почему "черным" можно, а мне нельзя?

– Ты знаешь, где "черные"?

– Они рядом.

– Рядом с тобой?

– Нет. Вообще рядом. Вокруг. В домах.

– В этом доме они есть?

– Нет. Они из "шести подъездов" приходят.

– Это высокий дом, рядом?

– Вы будете их прогонять? У них там окно сюда скоро будет!

– Будем.

– Они плохие?

– Да.

– Как фашисты?

– Да, Левик.

Голос в кустах утих, оставив мягкое шевеление гибких прутьев и тихий звон невидимого колокольчика – дилинь... дилинь-динь.

Теперь ждать некогда. Теперь надо бежать в подвал. Теперь надо отыскать и закрыть «окно», о котором сказал призрак мальчика. Закрыть самыми толстыми «досками», какие придумаем, а лучше вообще взорвать – я помнил, что закрыть его можно энергофугасом, когда «окно» только-только откроется.

Вставив конденсатор в ЭФ-1, рубчатый корпус которой был неотличим от обычной "лимонки", я крикнул Михею:

– Ты со мной. Волхов с Руисом. Идем быстро от торцов к середине – подвал здесь сквозной. Если в подземной части все нормально – идем на чердак, а затем вниз по квартирам.

На бегу я увидел, как Василий и "танковый" мужик указывают на машину со "святой водой", но ждать было совсем некогда, и, махнув рукой, вцепился в кирпичный уступ, прямо со двора скользнув в открытое оконце подвала.

Я пошел дальше не сразу. Появилось у меня уже отвращение ко всякого рода подпольям, чердакам, углам и чуланам, копящим темноту в своих пыльных карманах. Когда отстроим Ленинград после войны, он будет чистым и стеклянно-прозрачным, настоящим городом будущего. Это будет столица Мира, Счастья и Труда, город – победитель фашизма и прочей адской нечисти. И никакая чернь не поселится больше в его домах.

Ступени шли глубоко вниз, словно ко дну глубокой ямы, и прибор-определитель блестел ярко-алым, будто у гнезда чертей. Шедший следом Сарафанов поежился.

– Ну что, двигаем?

– Ворот застегни, – сказал я и решительно полез в тартар.

Пять ступеней темноты, затем поворот и еще три. И прибор потух.

– Михей, атас! – голос порвался, но Сарафанову повторять не надо. Он отпрыгнул под лестницу, беря на мушку фронт, а я свой тэтэшник нацелил в потолок. Что-то упало на щеку. Мокрое. Соленое. От черт! Ладони взопрели – аж пот ручьем.

– Михей, у меня руки шалят.

Сарафанов пробрался через гнутые отводы в кожухах изоляции парового отопления и спросил:

– Чувствуешь что-то?

Я помотал головой.

– Нет, ничего конкретного!

– Ну, тогда вперед потихоньку.

Через десяток шагов мы уперлись в кучу хлама, облитого вонючей жижей.

– Как думаешь, по нашей части? – спросил Михей, наматывая соплю из кучи на проволоку. – Воняет!

Меня даже смех взял, несмотря на мокрую от страха спину. Стоит человек, нюхает похожее на слизняк месиво и говорит, что ему, видите ли, воняет. Правда, Михей при всех своих плюсах не был искушен в тонкостях юмора и, чтобы не обидеть слишком прямого лейтенанта, я отвернулся, сказав что-то нечленорадельное.

– Неизвестная субстанция, – подвел он итог, обходя белый студень.

Шли мы не в косой нахлест, как советовал Руис (а ему знания достались от охотников-иезуитов), и поэтому, видать, проскочила незаметной первая синяя зарница. Я уже был недалеко от проема в соседний подвал, когда Михей крикнул, поворачиваясь назад:

– Смотри, старлей!

В жирной темноте что-то мигнуло фиолетом и рассыпалось маленькими искрами. Синим цветет болотник, странное существо, приходящее в город с теплыми ветрами. Когда наступает лето, этот рыхлый и, в общем-то, флегматичный орвер становится опасен. В темноте он едва отличим от кошки, поэтому не обращают на его присутствие должного внимания. А болотник выбирает себе жертву – одинокого человека – слабого или больного, – дожидается, пока тот уснет, и забирает жизненную силу. Организм его представляет собой смесь признаков млекопитающего, рептилии и насекомого. Единственное что его выдает – это свет в момент поглощения. И тут болотника лучше не трогать – маленький поганец может наброситься, и послесловие укушенного о мохнатом клубке с паучьими ногами отнесут к бреду при бешенстве. Еще нельзя встречать его взгляд – можно провести недолгий остаток жизни в повсюду кажущемся фиолетовом тумане.

Прилипнув к ограждению, Сарафанов изрядно убавил пыли, вытирая лицом доски, но что там внутри, так и не определил. Наконец, вогнав в щеку острую занозу, лейтенант предложил осмотреться по периметру. Я разрешил:

– Ладно, только быстрей давай, а то он уже вовсю шурует.

Дверь нашлась метров через пятнадцать. Самая настоящая дверь с табличкой: "Стой! Высоковольтное напряжение" и самодельным плакатом чуть ниже: "Участок ╧ 2-бис".

Стрелка прибора гуляла под стеклом, и я сунул отошедший на покой механизм за пазуху.

– Так, Михей. Я открываю дверь, ты кидаешь "Вспышку" и падаешь на землю. Далее по обстановке.

– Понял.

"Участок 2-бис" взорвался лимонной вспышкой ослепляющей гранаты, высвечивая ворвавшегося с другой стороны испанца в летной фуражке, закрывающегося ладонью Костю, какого-то упавшего человека и неподвижную фигуру с черной головой и лапой в синих молниях. Я целил прямо в черную голову, но термопатрон впился метра на полтора выше. Сарафанов, гад, руку подбил сапогом и улыбался без раскаяния. А грозный карабин цеплял стволом грунт.

– Вы чё, мужики, совсем подурели?

С земли отозвался испуганный дядька, отряхивая спецовку.

– Одни винтарь в зубы тычут, другие сигналки швыряют... А у нас план, между прочим. Двадцать ферм за день, хоть кровь с носа. – Он ткнул рукой в железную паутину, кучей сваленную под оконцем. – Ну, скажи им, Серега!

Фигура, бившая молниями, сорвала лицо, которое валялось теперь бесхозно и матово круглело черным сварщицким оком.

– Готово, – отставил держак сварщик и обратился к стоящему рядом Косте: – Закурить есть?

Пока Волхов рылся в карманах, я успел заметить железные шкафы, тиски с разваленными губами, электропечку и металлическую пирамиду. Для чего им затеялось ваять в подвале такую мудреную штуку?

– Все, парни, шабаш, – хмыкнул Сарафанов. – Воздушная тревога. Всем пора в убежище.

– Та ладно, командир, не все равно в каком подвале накроет? – Коренастый мужик в спецовке открыл зеленый шкафчик и вытер потное лицо, бросив майку на глянцевую лыжницу из "Огонька" (дверца была заклеена подобными силуэтами, в основном, женского пола). – Да и работы на полчаса, два захода и готово! Сам товарищ управхоз Дрейцер торопил: "надо, говорит, Собачакин, в срок металлофермы сдать. Их на укрепрайоне ждут, скоро машина за ними будет. Быстрее, понимаешь, надо, уважаемый". Понял? Уважаемый! А ты – бросай... немцы!

Собачакин превратил пальцы в кулак.

– Да мне эти немцы тьфу, я их на Луге, как тараканов, давил мозолистой рукой.

– Как же товарищ управхоз собирается эти железяки отсюда вытаскивать? – спросил Костя. – Вы ж их в одну посваривали. Теперь ни в какую дверь не пройти.

Костя прав. Я внимательно присмотрелся к подозрительной пирамиде. Сие удивительное творение питерских левшей не то, что в двери не влезет – его, вообще, нельзя оторвать от пола, ввиду нескольких заколоченных в бетон штырей. К ним и была приварена пирамида двойным швом. А в середине зачем-то выбили стяжку идеально ровным кругом, прямо до грунта. Тут же валялись выбитые куски бетона, один из которых повалил табурет с доминошными костями. "Дупель шесть" упал в середину ямки и одиноко белел там.

– Ай, начальство знает, – махнул рукой Собачакин и опять стал вытираться.

А я, чем больше смотрел на пирамиду и ее ваятелей, тем меньше мне все это нравилось. Уж больно похожа была эта арматурная вязь на проекционную пентаграмму, из-за которой пришлось взорвать церковь на Аптекарском острове.

И еще меня сомнение взяло: чего они шлаком сварным дышат? Компрессор ведь есть – маленький пыльный агрегат с "тысячным" движком стоял рядом. Чтобы отыскать кнопку, мне пришлось нагнуться к мотору, а Сарафанов взялся устанавливать принадлежность этих двоих к учреждениям трудового фронта.

– На каком основании вы проводите несанкционированные МПВО огневые работы? – заскрипел его голос. – Где разрешение?

– Так ведь Дрейцер... – потеряно ответил Собачакин и опять взмок.

Чего он потеет все время? Глазки бегают. Может, они подкоп тут замыслили в гастрономию напротив?

Михей стребовал документы и потный слесарь начал рыться в куче спецовок, рукавиц и штанов.

– И ваши, – сказал я сварному.

Парень усмехнулся, ворочая пальцами в нагрудном клапане.

– Здесь наряд и пропуск, – он отдал Волхову корочки, а затем, сняв держак, ткнул в Костю электрическим кабелем.

Если бы Михей успел бахнуть из карабина, все вышло бы по-другому, но этот хрен Собачакин толкнул от стены арматурный хлам, и стальной центнер похоронил моего лейтенанта. Руис тоже не стрелял – сварщик, держа тело Кости как щит, добился ближнего боя с испанцем.

Я же стоял как дурак, не зная кого выручать: машущего ножом испанца или Сарафанова, восставшего вдруг из железной могилы. Однако проблема выбора недолго мучила. Брошенный в середину пирамиды кабель плавил землю желтым пламенем, и вскоре над кругом появилась черная тень, подрагивающая маленькими вихорьками. Через секунду тень стала тьмой, оформилась в подобие головы с плечами и стала шумно расти.

Оно росло активно, все более превращаясь в уродливое тело, наполовину вылезшее из пола. Надо было прежде всего сломать рубильник, дающий энергию, но я быстро пнул сапогом в ободранную кнопку "пуск" и направил шланг компрессора туда, где должна была находиться голова.

Не знаю, что подвигло меня. Черный туман заимел в середине себя здоровенную дырищу, и, водя шлангом вправо-влево, я отрезал ломти тьмы от материнского организма. Там, где воздух резал куски вне пирамиды, они падали на пол и червились короткими смоляными стеблями.

Дым прибывал, но ему не было места и получалась какая-то дикая круговерть, выплевывающая, то когтистую лапу в чешуе, то живот с глазами, то сросшиеся кабаньи морды и жуткую ногу – нога была сломана и торчал из нее крашеный белым горбыль, там, где полагается быть кости.

Потом кривляние тьмы прекратилось, и земляной круг втянул в себя так и не сформировавшийся во что-либо дым.

А-а, сука, не нравится! Я тебе и ток обрежу!

Через секунду меня облило смрадной жижей из пирамиды. Мощный фонтан сбил с ног, и карабин кувыркнулся в дальний угол. Теперь выстрелить не успею, а зверь молниеносно лепит новое тело из земли. Да. Это был чужак, подобный тому, что я завалил возле Пискареки. Мыслящая пустота, вбирающая внутрь все, с чем сталкивается. Черный карлик из другого мира, где вторая земля родит таких вот обитателей.

Я попробовал открыть глаз, отдирая жгущую дрянь с лица, и увидел, как переваливается через ломаный бетон серая колбаса, колотя жирным концом. Зверь начинал жить. Начинал здесь, в этом доме. Пока лишь первые неуверенные шаги делал он своими щупальцами, и одно из них ползло в мою сторону.

Блевотный росток обхватил ногу, потянув меня к хрипящему гнильем нутру. Попытка уцепиться за ржавый поручень изначально была дурацкой. Зверь или ногу бы оторвал или железную скобу.

Но что обиднее всего – забздел я.

Даже разрядник не вытащил. Только у самого земляного кратера сподобился на что-то военное – рассыпал пяток гальванических зарядов с белыми полосками.

Зажатый чавкающим объятьем, я видел смутные обрывки нелепых кошмаров, проносившихся в голове подобно грохочущим поездам. Кажется, и "помоги, Господи!" малодушным пятном легло на совесть. И захлебывающийся крик был. И не кольцо ЭФ-1 я дергал, а воротник с зашитой ампулой "Быстрая смерть". Но возле бетонного обрыва увидел я око чудовища и схватил чеку.

Это я не дам тебе жизни, падлюка. Не летящей смертью будешь ты, а воняющим в грязи червяком, жрущим падаль. И если что-то останется от тебя сейчас, то мои товарищи доведут работу до конца.

Ударил взрыв, и стало легко.

А потом, совершенно спокойно, я обнаружил себя лежащим на прежнем месте с гранатой в боевом положении. Чека блестела на мизинце.

– А-а-а! – понесся мой крик, а за ним полетела и фугаска.

Плохо полетела. Я ее и не бросил даже, а откинул двумя руками, как дохлую гусеницу – прямо в бездну. Фугаска ударилась о кромку этой бездны и скатилась вниз. Разорвавшись через пять секунд, сожрала весь воздух вокруг себя, обращаясь в ничто. И стремившееся в наш мир зло влетело в это ничто, мгновенно превратившись в такой же вакуум, плотно запечатавший найденное разведчиками ада окно.

А до этого бухнул, оказывается, карабин Михея, оторвав зверю жирную лапу, которой он тащил меня в пасть.

– Спасибо, брат, век не забуду.

– Да ладно, чего там, – отмахнулся Сарафанов, наводя карабин в сторону бывшей бездны. Оттуда поползли оставшиеся тонкие стебли, хотя и вялые, но многочисленно-готовые к поеданию.

– Прет нечисть!

Снова озарился огнем карабин, плавя шевелящихся червячков кислотным патроном. Теперь все. Ежели гад не смог принять облик, он уже не боец, так – дрянь мелкая. Как я его... воздухом!

– Слушай, а где Волхов? Руис?

Михей осмотрелся вокруг и, кинув десяток спецовок на цементные мешки, присел с видимым удовольствием.

– Эй, мучачо, где ты?

Слабый голос, больше напоминающий отвратительную по выговору брань, зашелестел невдалеке.

– La mazmorra del diablo, проклятый колдун чуть не убил меня.

Михей, скрестив ноги на трупе Собачакина, резвился:

– Какой нехороший колдун! Задумал убить мирного спеца, товарища Руиса Хименеса.

– Коста мертвый. – Испанец еще два раза переставил подгибающиеся ноги и словно мягкая кукла привалился к стене.

– Что?!

Сарафанов метнулся в темень, я за ним, но внезапно спружинивший Руис бросился наперерез.

– Не велеть, не взять, este hotel! – хрипел испанец, отталкивая нас, потому что после установления факта смерти в бою с чужаком, к осназовцу могли подойти лишь штрафники-похоронщики.

– Иди к черту! – рвался Михей и, не совладав с рослым испанцем, в бессилии ударил железную дверцу шкафчика. Я скрипел зубами, переживая вскипевшую боль несправедливой утраты.

Руис следил исподлобья за каждым нашим движением.

Потихоньку отпустило. Мы стали готовить к утилизации трупы убитых нами тварей. Фиксаторов не оказалось и пришлось обматывать трупы Собачакина и адского сварщика изолентой. Накладывая крест под коленями, немного успокоившийся Сарафанов сказал мне:

– Гляди, чтоб клеилась, а то интенданты срок годности всегда на два множат.

Сварщика запеленали, и я отправил ребят на воздух, оставшись на вахте. У выхода Руис обернулся.

– Может, я останусь, командир?

– Давай-давай, не спотыкайся. У меня нога что-то... Посижу здесь.

Испанец ушел, а я поудобней умостился возле подвального оконца. С лодыжкой было и вправду не очень. Земельная погань, кроме того что суставы чуть не вырвала, так еще и мясо кое-где окружилось черной пленкой. Весь почти санкомплект потратил: и калиевый раствор, и вонючий пластырь, и центамин, и полную банку ультрамагнезии. Надо еще соль втереть на профилактику. Звякая угнетающим никелем шприца, я вдруг почувствовал, как мелко задрожал воздух...

Вот, значит, какой он!

На старых гравюрах Хога изображают патлатым зверем с клювом, острым и длинным. А на деле это и не клюв, хобот какой-то висит вместо носа.

Уродец начал раскачиваться на длинной ножке, цепляясь за край пирамиды. А мне как-то впополаме – сижу, радуюсь. Страха, вообще, никакого, только магнезия булькает. Хотя знаю, что рядом путь в могилу. Не превратился он в замкнутое поле энергии, которое кельты прозвали баньшей. Не добрал силы варяг, которая делает его круче любого призрака и теперь он злой и маленький, как вонючий зверь скунс, имеющий три полоски на брюхе. Вот все, что осталось – недоношенный отросток со злобными глазками.

Но оружие далеко. Понимаешь только в подобных ситуациях, что все инструкции писаны кровью. Пропечатано ведь на первой странице крупными буквами для тупых: ОРУЖИЕ НАГОТОВЕ, ПОКА НЕ СДАН ТРУП ЧУЖАКА.

Ну, какого лешего надо было совать разрядник в гармошку батареи?! Думал, чтоб не потерялся, думал – неудобно с ним за пазухой. Хлебай теперь. Сейчас эта жертва аборта добавит удовольствий.

Блестящая рукоять была почти рядом, в двух шагах, вот только сделать эти два шага я не мог. Во-первых, раздулась нога, а во-вторых – я сильно потратился на отдых. Ничто не могло сейчас заполнить мягкую пустоту внутри. Казалось, что сам воздух настолько тяжел, что пальцем не ворохнуть. А подлая близость оружия только рассыпала бессильную злость. Проклиная неистребимую свою проклятую забывчивость, я цапнул-таки ветра в аршине от разрядника.

Батарея отопления, наверное, делалась из меди. Голова зацепила самый ее край, но столь мощно, что раздавшийся вслед за боданием металла звон подкинул волосатого уродца в углу. Хог подпрыгнул, оторвавшись, наконец, от грешной земли, а через секунду его обрубок корчился в солевом потоке, извергаемым засунутым с улицы шлангом. Василий, скачав остаток рассола мне на голову, заглянул в подвал и подмигнул, стряхивая капли со шланга.

– Ждете? Так мы закончили! Можете приступать к зачистке.

ЗОРГ

– Слушай, Руис, откуда имя такое взялось, – Эрмагунд, – любопытствовал Сарафанов, разливая по чашкам наркомовскую жидкость. – По-немецки, что ли?

Хавьер, перекладывая бумаги в Костином шкафчике, извлек мышиного цвета папку и протянул ее через стол.

– Т-э-э-к, – заслюнявил пальцы Михей. – Эгунд, он же Ифрис. В скандинавской мифологии повелитель змеиного огня. У финских племен – дух болотного тумана, выходящий на поверхность и нападающий на людей. Возможно Эгунд – это скопление статичного электричества в почве либо атмосферная воронка, забирающая воздух подобно небольшому водовороту... Так... угу-м... ага... О! Наиболее известный случай, подтвержденный многими, произошел в 1822 году близ Юккалы и вызвал смятение умов. Изгнание болотного духа описано старцем Антипием в "Житиях"... А поновее ничего нет?

– Пособие читай, – сказал и потом ругнулся по-испански Руис, – и тебя, кажется, поставили пить водку. М-м-м... лить водку!

– И что, и налью. У тебя в Мордобе днем с огнем такой, а?

– В Кордобе, Михельо. Понимаешь, в Кор-до-бе!

Испанец возмущался, размахивая кожаными рукавами, но размах был чуть больше, возмущение чуть громче, а гораздо больше обычного закатывание глаз убеждало, что их владелец кричит больше из привычной необходимости. Их что-то давнее связывало, иначе взрывной камерадос не позволил бы ухмылки в адрес милой Родины. Да и Сарафанов не стал бы ерничать. В безусловном признании Хавьера как храбреца и умелого воина была изрядная доля уважения к его стране.