Текст книги "Мир, которого нет (СИ)"

Автор книги: Юлло Кан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

  -Вы хотите сказать, что вы... из будущего.

  Саша явно принимал меня за сумасшедшую, и я его понимаю.

  - Как-то так. Но я сама не понимаю, как это получилось. Будильник. У вас есть будильник "Слава"?

  - Да, - пролепетал Саша. - Но в последнее время он стал звонить невпопад, надо будет отнести его в ремонт...

  - Не успеете, - я чувствовала, что Саша мне верит, и значит, лучше сказать всю правду до конца.

  - Почему?

  - Потому что, - я набрала воздух в легкие, как будто собиралась погрузиться на большую глубину, и произнесла, наконец. - Потому что сегодня вечером в восемь ноль две вас собьет машина, когда вы будете переходить улицу.

  Нет, Саша не покрутил пальцем у виска, даже, кажется, не слишком удивился. Видимо, привык уже к моим странным речам и как-то непонятно усмехнулся.

  - Допустим, так. Значит, вы здесь, чтобы обмануть время?

  - Получается, так, - я почувствовала облегчение оттого, что мне верят, наконец.

  - Но... зачем?

  - Я не знаю, я не специально, - глупо оправдывалась я, как будто меня уличили как минимум в том, что я просиживаю полдня в офисе на сайте знакомств. - Так вышло. Я даже не знаю, как я оказалась здесь. Наверное, зачем-то это нужно.

  - Ведь если зажигаются звезды, значит, это кому-то нужно, - неточно и ворчливо процитировал Саша Маяковского.

  - Да.

  - Хорошо. Что вы хотите от меня?

  - Спасти.

  - Спасти спасателя это даже интересно, обычно это я спасаю людей, и я не совсем понимаю, зачем меня спасать. Если... меня собьет сегодня машина, значит, пришло мое время, значит, я спас всех, кого должен был спасти, и больше не нужен здесь на Земле.

  - Наверное, вышла ошибка. Нужны, но, может быть, разминулись во времени с тем, кому нужны.

  - Какая может быть ошибка? Вы понимаете вообще, о чем говорите?

  - Нет, - честно призналась я. - Но давайте попробуем.

  - Обмануть время?

  - Да.

  - Хорошо, - сдался Саша. - Но сейчас уходите.

  - Только пообещайте не выходить из дома.

  Саша громко выдохнул воздух и сдался:

  - Хорошо. Я обещаю.

  - Я ухожу.

  Саша улыбнулся и помотал головой, и я поспешила обратно в дождь.

  Мне показалось, он стал еще теплее. Зонт так и остался в моей руке. Он вообще не особенно нужен творческим натурам, как я, тем более, летом. С каким-то сентиментально-мазохистским остервенением мы любим мокнуть даже под проливными дождями и находим в этом и поэзию, и прелесть. Во всем, даже в этом мокнущем на дожде белье, вывешенном жильцами первого этажа сушиться на веревке в углу двора.

  Но, как известно, поэзия идет рука об руку с прозой, и этот дождь не стал исключением. Неромантично скрипнула входная дверь, и в ней появился обманщик-Саша, снова в этой своей кепке и какой-то коробкой в руке.

  Что и говорить, нашел время выносить мусор, еще и, явно, собирался выбросить эту свою коробченцию не в баки, высящиеся за углом, а прямо здесь, перед подсобными помещениями, возле которых нерадивые хозяева и квартиросъемщики скидывали в кучу всякий ненужный хлам.

  Саша шел в мою сторону и явно не ко мне.

  - Я же предупреждала. Просила вас не покидать дом, - мой голос слегка даже дрожал от возмущения.

  - Скажите это - ему! - усмехнулся Саша, глядя в сторону и вниз.

  Из-под скамейки в траве сверкали два глаза-фонаря, и, не увидев во мне опасности, навстречу мне вывалился пушистый маленький клубочек, в котором я без труда узнала своего большого вальяжного друга.

  Кажется, он тоже узнал меня. Во всяком случае, потерся о ноги, но к Саше, явно, благоволил больше, возможно, конечно, потому лишь, что в его коробочке было что-то вкусненькое, что я не успела разглядеть, а голодные котята, как известно, довольно меркантильны.

  Мой дружище, благодарно урча, набросился под своим столом, выступавшим сейчас зонтом, на принесенное лакомство.

  Меня же был озноб - не столько от дождя, сколько от нереальности происходящего.

  - Вы совсем замерзли, - вспомнили, наконец, и обо мне. Саша опустился рядом со мной на скамью из какого-то странного чувства непонятно какой солидарности мокнуть под теплым дождем. А может, ему тоже просто нравился дождь. - Может, зайдете в дом, напою вас чаем. Если вы, конечно, не возражаете.

  Это была отличная идея, но я согласилась не слишком охотно, чтобы не вызывать напрасных подозрений.

  - А вот кот меня узнал, хоть теперь он котенок, а тогда был взрослым котом, - заметила я с укором. - Животные более чутки, чем люди. Говорят, они способны услышать информационный гул и поэтому могут предвидеть какие-то события. А еще они могут свободно перемещаться из одного измерения в другое. Вы верите в это? - стала я вдруг болтливой, как мой друг-кот, когда идет следом за мной в знакомую дверь.

  Саша открыл ее и жестом пригласил меня на кухню. Я тут же устроилась на мягком уголке за столиком под натюрмортом.

  - Не знаете, кто его написал? - полюбопытствовала я.

  - Один художник, который жил здесь до меня, - задумчиво ответил Александр, копаясь в Лисичкином кухонном шкафчике. - Чай только черный, - извлек оттуда коробочку. - И сахар закончился, как назло. Но ничего, посидите, отогрейтесь, я сбегаю куплю, здесь рядом много магазинов.

  - Нет! - подскочила я на месте. - Ни в коем случае! Вы уже забыли все, что я вам говорила! Вам нельзя выходить сегодня из дома.

  - Только мне решать, что мне можно и что нельзя, - стал вдруг почти агрессивным голос Саши.

  - Я хотела сказать, что люблю именно черный и как раз без сахара.

  Последнее было правда. Сахар способен заглушить вкус любого кофе, любого чая, черный я, правда, вообще терпеть не могу, и почему-то мне было немного жаль, что у нас с Сашей вкусы не совпадают.

  Я обожаю крупнолистовой зеленый чай, заваренный в чайничке, которого сейчас здесь на моей временной кухне, конечно же, нет, а вовсе не пакетированное непонятно что.

  Но Саша, видно, был другого мнения. Сняв с огня тот самый старый чайник, который пылится у меня на антресолях, он поставил на стол две кружки - одну абсолютно белую - для себя и с крупными цветами для меня.

  Я быстро извлекла свой пакетик, чтобы кипяток не успел слишком окраситься коричневой мутью, и положила его на край блюдца - одного на двоих, но в данный момент меня это совершенно устраивало.

  - Ну-с, - многозначительно произнес Саша и в несколько шагов отпрыгнул к холодильнику. - С виноватым видом поставил на стол тарелку с лимоном.

  - В холодильнике пусто, только несколько яиц и капуста.

  - А дрожжи?

  - Дрожжи есть, - удивился Саша.

  - Отлично, - обрадовалась я. - Испечем пирожки.

  - Но нет ни сахара, ни масла, а в магазин вы меня не пускаете, - развел руками Саша. - Хорошо, - подмигнул мне. - Попрошу взаймы у соседки.

  К моему огромную удивлению, соседка, живущая через стенку-перегородку, моментально нашла для него и сахар, и полпачки сливочного масла.

  - Спасать меня, это даже интересно, - вернулся Саша за стол. - Обычно это я спасаю людей.

  - Я уйду ровно в восемь ноль три и не минутой позже, а потом делайте, что хотите.

  - Н-да, - почесал затылок Саша. - Серьезное заявление. Извините, конечно, но, честно говоря, мне ужасно хочется спать.

  - Да... Понимаю, конечно... Вы ведь с дежурства.

  - Именно так.

  - Что ж... - вздохнула я настолько весело, насколько могла, - я, пожалуй, прогуляюсь пару часиков. Заодно навещу старых знакомых. Но потом я вернусь. Как раз и тесто подойдет к этому времени.

  При слове "время" у меня заныло в груди, но я постаралась успокоиться.

  - Конечно. Буду ждать на пирожки, тем более, как понимаю, у меня нет выбора, - вполне даже по-доброму улыбнулся Саша, так что я хотела было обидеться, но передумала. - Но и вы смотрите, осторожнее. В собственном прошлом опасно что-то менять.

  Саша бросил взгляд в окно.

  - Дождь еще не кончился. Возьмите зонт.

  - Я верну его... После обеда, - я еле сдерживала радость от того, что есть повод встретиться снова. - Кстати, я тоже люблю печь пирожки.

  Саша протянул мне зонт на всякий случай, и дверь закрылась. И я осталась за ней одна с черным мужским зонтом в руке.

   2

  Дождь, впрочем, закончился так же внезапно, как и начался. Конечно, у меня и мысли бы не возникло вмешиваться так грубо в чью-то судьбу и даже сам ход времени, но раз уж меня отбросило какой-то невидимой волной на пять лет назад, наверняка, не просто так, а для чего-то. И поскольку этот тот самый день, нет никаких сомнений, для чего я оказалась в нем.

  В такой философской задумчивости, которая, как принято считать, ничуть не красит женское лицо, я изящно ввалилась в кафе "У Марго", где время от времени встречаюсь со старыми и новыми друзьями.

  Маргарита называет себя Марго, и ее кафе называется "У Марго" - не долго думая, хозяйка назвала его в честь себя. Кафе не обычное, а с приставкой арт, и Рита страшно гордится, что в нем напиваются до беспамятства не какие-нибудь алкаши с улицы, а художники, телеведущие и даже известные барды и жеманно закатывает глаза.

  Она похожа на богемную пташку двадцатых годов, живущую в Париже. Четкое темное каре с двумя прядями, подвитыми к лицу. Обведенные черным драматические глаза, красная помада и тонкая талия при пышных бедрах. Грудной голос диссонирует с ее невысоким ростом, но все вместе дает полное право Рите называть себя Марго.

  Но время от времени и даже часто в арт-кафе наведываются господа, иногда похожие на представителей богемы внешне, но мало по внутреннему содержанию и стучат таранкой по столу и требуют пиво и виски, потому как водку Марго принципиально исключила из меню, чтобы такие обходили ее заведение стороной.

  По пятницам в нем проходят концерты и иногда показы альтернативного кино, созданные звездами местного кинематографа. Иногда в кафе выступают и неместные звезды - так Маргарита называет обычно музыкантов, отправившихся покорять столицу, но не совсем покоривших, зато узнаваемых теперь всеми завсегдатаями "У Марго", стены которого украшены изготовленными в соседнем фотосалоне постерами с их изображениями.

  В арт-кафе Маргариты ничего не менялось уже много лет, наверное, именно поэтому, а еще потому, что оно находится совсем недалеко от моего временного дома, я отправилась именно туда. Честно говоря, меньше всего я ожидала встретить там нашего Профессора, но встретила там именно его да еще и за кружкой пива.

  Нет, я, конечно же, знаю, что не стоит рассматривать незнакомых людей в кафе пусть даже с приставкой "арт", но в том-то и дело, что мы с Профессором не были незнакомыми людьми, хоть он еще не знал об этом.

  - Думаете, я пью просто так? - почувствовал художник на себе мой взгляд.

  - Я вообще не думала о вас, - солгала я, растерявшись.

  - А вот и врете, - обличил меня художник. - Вы думали сейчас именно обо мне.

  - Может быть, скажете тогда, что именно? - я перебралась за соседний столик, так было удобнее разговаривать.

  - Я не умею читать мысли, - обиделся почему-то художник. - Но могу предположить. Вы решили, что я законченный алкоголик, но я без пяти минут профессор.

  - Вы обязательно им станете, - пообещала я.

  - Вы думаете? - не совсем уверенно спросил профессор.

  - Я не думаю, я это знаю, и, пожалуйста, не спрашивайте, откуда. Даже если и скажу правду, вы все равно не поверите.

  - Интересно... Но на первый взгляд я не очень похож на профессора.

  - Только на первый, - едва сдержала я смех, вспомнив случай, который профессор рассказывал нам на занятиях. - Я даже знаю, зачем вы пьете пиво.

  - Интересно. Стало быть, вы читаете мысли? - с акцентом на "вы" поинтересовался профессор.

  - Что-то в этом роде, - уклончиво ответила я.

  - Итак? - вскинул брови профессор.

  - Вы пьете пиво, - я сделала, как и полагается в подобных случаях интригующую паузу... потому что оно... обостряет восприятие цвета!

  Профессор был явно огорошен ответом.

  - Похоже, вы и впрямь читаете мысли.

  У меня такое странное чувство, как будто мы с вами знакомы... Вы тоже художница? - терялся в догадках профессор.

  - Пока еще нет, но обязательно попробую себя в живописи.

  Профессор одобрительно покачал головой.

  - Похвальное стремление. Тогда вам нужно больше общаться с художниками, ходить на выставки.

  - Да. Именно так я и поступаю.

  - Сегодня как раз открывается новая выставка в "Пабло". Имя художницы мне, правда, незнакомо, но это ни о чем не говорит. Сейчас столько интересных художников среди новичков, столько разных материалов - в мою молодость все было гораздо проще - краски и холст.

  Профессор перевел взгляд на стену, как всегда увешанную самодельными афишами и фотографиями.

  "Светлана Тимофеева", - красовалось на распечатанном на печатном принтере листе сплошь в разноцветных кляксах.

  - А с моими работами вы знакомы? - отхлебнул пива профессор.

  - Да. Конечно. У вас удивительные акварели, легкие, воздушные и в то же время такие насыщенные, яркие, особенно цикл с мандаринами. Смотришь на них - и настроение новогоднее, какое бы ни было время года. Как будто даже чувствуешь запах цитрусов, корицы и шоколада.

  -Цикл с мандаринами? - вскинул голову профессор. - У меня нет таких натюрмортов, хотя я давно собираюсь написать цикл в таком роде. Никак не могу поймать момент, чтобы в нем было все именно так, как вы сейчас сказали, - и мандарины, и корица, и шоколад, и чтобы стрелки на часах замерли в ожидании Нового года, чтобы этот момент, - профессор схватил воздух рукой, как будто поймал невидимую птицу, - и оставить его на бумаге, но здесь работать надо даже быстрее, чем на пленере. Успеть за пару мгновений сделать хотя бы эскиз.

  - У художников особое отношение со временем, особенно у настоящих.

  - Да уж, как говорил мой учитель, художник не профессия, а всего лишь благовидное оправдание любых безумств.

  Не помню, была ли я у Марго в тот самый день пять лет назад, и уж точно, если и видела нашего Профессора, точнее, пока еще будущего профессора, то просто-напросто не обратила на него внимания, равно как и он на меня. Мы просто разминулись.

  В своем собственном прошлом я чувствовала себя как-то странно, как будто втиснулась в старое платье, в которое уже не влезала и собиралась выбросить, но почему-то решила снова примерить и оно оказалось в самый раз. Но все равно боишься сделать в нем лишнее движение, чтобы оно с треском не разошлось по швам.

  Ассоциация с платьем вызвала еще одну - с магазином "Виолетта". Ведь, кажется, его еще не закрыли и не открыли на его месте магазин мужских костюмов...

   3

  Вывеска с красивой девушкой в голубом вечернем платье, в которой я без труда узнала Виолетту, приглашала дам примерить красоту, и я вошла вовнутрь.

  Меня заметили не сразу. Две женщины, юная и зрелая, что-то оживленно обсуждали.

  - Здравствуйте! Вам что-то предложить? Вы что-то конкретное ищете? - повернулась в мою сторону юная консультант-продавец.

  - Нет. Спасибо. Если что-то понравится, я вас позову.

  У меня с собой не было сумки, но, как ни странно, консультанты этого даже не заметили, их занимало нечто гораздо более важное.

  Я набрала гору вечерних платьев и скрылась в примерочной.

  - Татьяна Петровна, да у вас же пенсия на носу, уволят вас, и куда вы пойдете? Выплатит Жанна Александровна кредит, не бойтесь, не повесит на нас.

  - Вам помочь? - снова вспомнили, наконец, обо мне.

  - Да, пожалуйста.

  Я вышла из-за ширмы, предоставив застегнуть мне сзади замок.

  Платье, ярко-красное с открытым верхом и широким низом, село отлично.

  Были бы у меня деньги, я обязательно бы купила его, но в данной ситуации мне пришлось солгать.

  - Нет. Мне на свадьбу. Я подружка невесты, а в красном... невеста решит, что я хочу ее затмить. Нет ли у вас такого же, но другого цвета?

  - Есть такое же бардовое.

  - Нет, только не бардовый! - снова пришлось изворачиваться. - Бардовый меня старит! Что-то светло-голубое, но не слишком светлое...

  - Нет, такого нет.

  К счастью, второе платье не сошлось мне в груди, а третье оказалось тесным. Четвертое, ярко-розовое, село довольно неплохо, и мне пришлось сказать, что оно, скорей, для выпускного, чем для моего случая. А пятое, серебристое, в груди село хорошо, но в бедрах было великовато.

  - Можно немного ушить, мы сделаем небольшую скидку, - предложила молодая консультант.

  - У меня уже нет времени переделывать, мне нужно уже готовое платье, - я так изовралась, что уже и сама поверила в подружкину свадьбу.

  Девушка-консультант пожала плечами. У нее были негустые темные волосы и правильные черты лица, которые могли бы быть красивыми, если бы их не искажало как будто прилипшее к коже брезгливое выражение. Его хотелось снять, как медузу, и выпустить в море.

  - Не берите кредит, - предупредила я на прощание Татьяну Петровну. - Она вам его не вернет.

  - Странная девушка, - услышала я вслед.

   4

  Я продолжила путь вниз по переулку, туда, где высился дом Эли и ее мужа, но меня встретили только запертые ворота.

   5

  Молодой человек порхал, спеша куда-то вприпрыжку и, казалось, еще чуть-чуть и взлетит

  В одной руке Ван Ваныч сжимал армянский коньяк, в другой шампанское брют и пакетик винограда.

  - Пойдем, - сказал он вместо "привет".

  - Куда? - спросила я вместо ответного "привет".

  - К нашим дедам, отметим успех.

  Главный дед по фамилии Горбунов его, впрочем, ждал и даже пригласил двух других дедов и секретаршу Машу на шампанское, коньяк и виноград.

  Маша, правда, благоразумно ограничилась несколькими виноградинами. Шампанское пила только я, и в такую жару, явно, стоило ограничиться одним-максимум двумя бокалами.

  - За искусство и за то, чтобы мы любили искусство в себе, а не себя в искусстве, - провозгласил главный дед.

  - Николай Владимирович! - после первого глотка попытался взять быка за рога Ван Ваныч и хитро прищурился. - Сколько книг должно быть издано у писателя, чтобы он мог вступить в Союз?

  - "Писатель" и "вступить в Союз" это, знаешь ли, разные категории, писателем сейчас себя называет каждый, кто умеет писать.

  Шутка была коронной, и главный дед повторял ее при любом удобном и неудобном случае.

  Два других члена Союза и Маша услужливо хихикнули.

  - Я бы сказал, писатель - это тот, кто хорошо умеет писать, кого издают и читают и кто зарабатывает на этом деньги, - возразил Ван Ваныч и отхлебнул коньяка.

  - Э, нет, молодой человек, - категорично заводил в воздухе пальцем один из членов Союза, поэт Светлаков. - "Мастер и Маргарита", например, был издан только через семь лет после смерти Булгакова, и что же, скажете, Булгаков Михаил Афанасьевич - не писатель, а какой-нибудь Иван Иванович Пупкин, у которого напечатали какую-нибудь белиберду, - настоящий русский писатель?

  Вопрос был, явно, провокационный, и в воздухе, явно, попахивало битвой, но Ван Ваныч оказался хитрее.

  - Так сколько нужно издать книг, чтобы вступить в Союз? - переспросил он.

  - Две, - примирительно ответил главный "дед".

  - Отлично, - сверкнул глазами и улыбкой Ван Ваныч. - У меня их уже три.

  - Э, нет, - помотал головой главный дед. - Я имею в виду достойно изданную книгу. Надо представить книгу в Москве так, чтобы она смотрелась достойно - в твердой обложке, полноцвет.

  - Но у меня итак в твердой цветной обложке. Все три книги. Что значит "достойно"? - насторожился Ван Ваныч. - Книги, изданные в московских издательствах, что, значит, выглядят по-вашему не достойно?

  - "Достойно" - это значит, что обе книги должны быть изданы в нашем издательстве при обществе литераторов.

  - Послушайте, Николай Владимирович! Все-таки я считаю, что писатель - это тот, кто зарабатывает писательским трудом, а не тот, кто тратит собственные и немалые деньги на то, чтобы считаться писателем.

  Ван Ваныч схватил с полки первую попавшуюся книгу. Ей оказался томик стихов Светлакова "Голубые дали".

  - "Голубые дали", - торжественно прочитал название. - Интригующе... Да...

  Раскрыл сборник наугад. - ... Вскочил верхом на скакуна. Скакал на нем три дня подряд. Так что натер себе я зад... Господа! - Ван Ваныч гневно захлопнул книжку. - Ведь это даже не смешно! А возмутительно и грустно! И это ведь не розыгрыш, не шутка, это, действительно, написал так называемый писатель, член Союза, потому что он оплатил издание двух книг, хотя двумя книгами, думаю, здесь не обошлось. Семь - не меньше!

  Маша не сдержала смешок и сбежала из-за стола, скрывшись в той самой двери, где печатались книги членов общества литераторов.

  Разоблаченный поэт густо покраснел и ударил бокалом по столу, так что в стекле весело подпрыгнули остатки недопитого коньяка.

  - Формализм! Всюду сплошной формализм! - сделал Ван Ваныч еще глоток и тоже громко поставил бокал. - Формалисты - они и развязали Вторую мировую войну!

  - Вообще-то! - вставил свое веское слово молчавший до сих пор прозаик, критик и тоже член Союза Кучерявый. - Вторую мировую развязал Гитлер.

  - Спасибо, что просветили, но только Вторая мировая началась раньше, чем вы думаете! Вторая мировая началась тогда, когда Гитлера во второй раз не приняли в Венскую художественную академию! И сделали это - формалисты, потому что, видите ли, у Гитлера было мало портретов, а то, что у парня были толковые пейзажи, формалистов это мало волновало!

  - Только не надо оправдывать Гитлера! - хлебнул коньяку, поставил бокал и налил себе еще Горбунов. - Этак знаете, можно до чего договориться! Не знаю, действительно ли хороши его пейзажи. В отличие от вас я не интересуюсь творчеством тиранов. Но точно знаю, любой художник должен быть прежде всего гуманистом, а не самонадеянным выскочкой. Никакие - ни литературные, ни художественные способности не могут оправдать холокост! Формалисты вам во всем виноваты!... Гитлер - чудовище, и точка!

  - Однако если бы это чудовище издало у вас пару своих увесистых альбомов, да еще полноцвет, да еще хорошим тиражом - вы бы с радостью приняли бы его в свой паршивый союз графоманов!

  Ван Ваныч стал бледным от злости, а Горбунов, напротив, багровым. На лицах обоих читалась решимость развязать третью мировую. Ван Ваныч был готов идти с войной на формалистов, а Горбунов - на таких самонадеянных выскочек, которым неизвестно кто и за что дал в Москве зеленый свет.

  Какое-то дежа вю. Хотя почему какое-то? Дежа вю. Я когда-то уже проживала этот день, я снова в нем. Но теперь мне нужно прожить этот день не так, как тогда. Иначе...

  Но я знаю наперед каждое слово. Нужно как-то нарушить предсказуемость рокового дня, и я разжимаю руку и роняю бокал.

  Бокал рассыпался на части.

  - На счастье! - неожиданно обрадовался хлипкий Светлаков какой-никакой развязке и принялся помогать мне собирать осколки. - Кажется, вы поранили руку. Маша! Мария! Принесите зеленку и бинт!

  А Ван Ваныч решил, что надо бы немного разрядить обстановку и снова наполнил бокалы.

  Мне хотели принести новый, но я солгала, что спешу.

  - Мне кажется, для того, чтобы стать популярным, сегодня вообще важно не столько то, насколько ты талантлив, сколько то, насколько ты умеешь эпатировать, ненавязчиво навязывать себя, - услышала я, уходя, голос критика.

  Дискуссия перешла в более или менее мирное русло.

  Я выбежала на улицу, счастливая, что мне снова, второй раз за этот день, или не знаю даже как правильно обозначить этот отрезок времени, в общем, что мне снова удалось обмануть время.

   6

  Хозяин галереи сидел нога за ногу на стуле и слушал рок, что-то из ретро.

  - Здравствуйте, - улыбнулась я ему как хорошо знакомому и встретила его чуть недоуменный взгляд. Да, спохватилась я, обо мне он узнает позднее, когда я напишу свой первый роман. Пока же я просто праздно слоняющаяся девица, пришедшая на открытие выставки раньше на сорок минут.

  Я хотела было извиниться и уйти, а вернуться, когда начнут собираться все нормальные люди, как мой взгляд вдруг примагнитила картина на стене, точнее, это была не совсем даже картина.

  - Да. На меня она произвела такое же впечатление, - снял наушники Игорь Жаров, хозяин галереи "Пабло". - Даже не представляете, чего мне стоило уговорить художницу выставить эту работу. Она как будто срослась со своей картиной. И шедевр, представьте, пылился в мастерской. Разве это не преступление для художника?

  - Преступление, - согласилась я, не вполне осознавая, в чем именно оно заключается.

  Преступниками мне виделись другие люди, те кто стоит за Ветровой - стопроцентные авантюристы, лишенные каких бы то ни было представлений о порядочности.

  В галерее пахло деревом и лаком - запах, предвещающий неожиданные метаморфозы, превращение одной реальности в другую, еще более реальную, чем та, которую мы привыкли называть материальным миром.

  - Случайно заметил эту дверь в углу. У картины даже нет названия, хотя в этом случае оно, может быть, и лишнее...

  Дверь была такой, что ее непременно хотелось открыть, но ключ от нее был только у одного человека - у хозяина двери. И был ли ключ вообще?

  Притягательность двери и заключалась в невозможности попасть за нее. И в том, что точно знаешь: за ней что-то есть.

  Обычно за такими дверями живут садовые гномы и иногда какие-то дожди, но не факт, что они живут за всеми нарисованными дверями. Совершенно не факт.

  Входная дверь с грохотом растворилась.

  - Игорь! - ворвалась в галерею хрупкая темноволосая женщина с беспокойными глазами под безупречно очерченными бровями.

  Моего присутствия она, кажется, даже не заметила. - Я передумала!

  - Что передумала? - строго спросил хозяин галереи.

  - Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Зря я вообще согласилась. Понимаешь, это очень, - женщина сделала небольшую паузу, чтобы "очень" прозвучало огромной каплей, сорвавшейся с крыши, - личное!

  - Все картины художника это что-то личное, очень личное, - он также выделил тембром "очень", но оно позвучало слегка иронично и очень недовольно. - Как же так, люди придут посмотреть на твою выставку, и что они увидят - пустое место вместо картины?

  - Игорь, ну что ты привязался к этой картине? Здесь и без нее достаточно картин.