Текст книги "Мир, которого нет (СИ)"

Автор книги: Юлло Кан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

  - Как-нибудь в другой раз, - стандартно-вежливо отказалась я. - Вы хотели поделиться какой-то историей?..

  - Да-да, - охотно согласилась Лариса. - Моя невестка... точнее, моя бывшая невестка, отписала свою квартиру Ветровой.

  - Ваша невестка... бывшая невестка, - поправилась я, - художница?

  - Да, - неохотно ответила Лариса.

  - А как ее зовут?

  - Светлана...

  - Тимофеева?

  - Вы знаете, - стал вдруг неуверенным голос Ларисы, - не хотелось бы, чтобы лишний раз где-то звучала наша фамилия. Она ведь хотела, чтобы о ней забыли здесь, мне, кажется, только потому развелась и уехала, живет теперь где-то за границей с новым мужем и ребенка с собой забрала.

  - А ваш сын?

  - Что мой сын?

  - Общается с ней и ребенком?

  - Нет. Она оборвала все концы, не отвечает на звонки. У него теперь другая семья.

  - Да, грустная история, - я никак не могла отвести взгляд от рук Ларисы.

  - Все было хорошо, пока в ее доме не появилась Ветрова. Не знаю, что она сделала со Светой, но она стала совершенно неадекватным, неуправляемым человеком. Вернее, ей как раз-таки управляли, и вы понимаете, кто.

  - Ветрова! - прищурила глаза, как будто прицеливалась, Жанна.

  - Да. Все из-за нее. Напоследок Света сказала: "Я хочу все забыть и уехать и начать все сначала. А вы забудьте обо мне. Так будет лучше для всех". И вот еще что... Мир тесен, как говорится. Однажды я летела в Японию одним рейсом с одной знакомой дамой, они с этой Ветровой заодно, какие-то денежные дела их связывают. Летела эта мадам с группой. Небольшой, из разных городов. Мне, в общем-то, и не было любопытно, я не любопытна от природы, думала, обычные туристы. Но подошла поближе, и услышала, что они говорят о каких-то там практиках, медитациях и управлении реальностью. Заметив меня, а дама эта меня немного знает, пересекаемся иногда по работе, она сразу как-то заволновалась, как будто я застала ее с поличным. Очень подозрительная особа. В общем, что-то нехорошее мутят эти дамочки.

  - А не помните, была ли какая-то табличка, как обычно в аэропортах у гидов, где группами собираются туристы?

  - Нет, никаких табличек точно не было, но у одного в руках, видимо, гида, была японская кукла, как наша матрешка, забыла, как она называется. Фукурама. Точно!

   41

  Свет и тени - в их вечном противоборстве рождаются цвета.

  Кисти и краски - сачок художника.

  Грецкие орехи и каштаны, забытый на подоконнике кувшин, дешевая стеклянная ваза с тесемкой-ленточкой у узкого горлышка - все вместе сливается в симфонию.

   42

  Авантюризм в сочетании с элементарной порядочностью - вот два качества, которые вызывают у меня наибольшее восхищение в людях. Правда, то и другое довольно редко сочетаются в одном человеке, а по отдельности эти два качества совсем не так привлекательны.

  Эля как раз из этой лучшей породы людей, но, пожалуй, она чрезмерно порядочна для авантюристки. Идеальное соотношение 50:50, а у нее явно перевешивает порядочность.

  Она считает, что, как и она сама, никто в мире не способен предать, подвести, обмануть. Но если бы было так, мы жили бы в идеальном обществе.

  Как бы то ни было, такие люди, как Эля, не знают, что значит скучно жить, и благодаря им их хорошие знакомые, друзья, а особенно родственники тоже живут весьма насыщенно, а порой и совершенно непредсказуемо, но не все тому рады. Примерно с такими мыслями я поднялась на девятый этаж, где находился временный дом Эли, и нажала кнопку звонка.

   - Напрасно тратите время, - открылась соседняя дверь. На ее пороге неодобрительно качала головой женщина в темно-зеленом коричневом пальто и черной шляпе, придававшей давно не мытым волосам еще более неопрятный вид. По всей видимости, дама собралась в магазин. В руках у нее была вместительная сумка, в какой удобно носить продукты.

   - Здесь открывают только одному человеку. Очень скрытные у нас соседи. Не поймешь, чем занимаются, за счет чего живут. Никуда не выходят, может быть, разве что только ночью, когда все спят. Непонятно вообще, что за люди...

  - Что за люди? - прервала я ворчливый монолог. -Известная художница Элеонора Радченко и ее семья. Вы разве не знали?

  - Мне это имя ни о чем не говорит, - женщина так резко откинула голову назад, что с нее едва не свалилась шляпа. - Я вообще ни разу ее не видела, только считается, что соседи. Вот раньше здесь люди жили - в любое время откроют, а эти подкрадутся, посмотрят в глазок...

  - Может, это вы им не внушаете доверие? Кому-то же они открывают ...

  - Открывают... ведьме одной...

  Мое лицо, видимо, выражало теперь искреннее любопытство, так что женщина продолжала уже воодушевленно.

  - Очень неприятная женщина к ним ходит и все озирается по сторонам. На первый взгляд посмотришь, вроде и ничего, а глаза змеиные.

  - А выглядит она как?

  - Да как... Не высокая, не маленькая, не худая и не полная - вроде вас, волосы длинные темные...

  В двери Эли щелкнула задвижка, и на пороге появилась сама художница в каком-то выцветшем некогда ярком платье и небрежно собранными на затылке волосами.

  - Это кто вам дал такое право обсуждать моих гостей? Уж от тебя, Вика, вообще не ожидала... Так вот ходить по городу, собирать сплетни, кто что скажет. Вы ведь ничего на самом деле не знаете. Ни-че-го... Все эти домыслы ваши. Знали бы вы, насколько они далеки от реальности.

  Эля с негодованием громко захлопнула дверь.

  - Вот, пожалуйста, - развела руками соседка. По лицу ее разлилось удовольствие от удовлетворенного любопытства. Всеми правдами-неправдами она все-таки увидела соседку!

  Мне же оставалось только признать, я все больше и больше запутывалась. На скамейке перед временным домом Эли я на всякий случай покопалась в телефоне. Вдруг кто-то из моих многочисленных знакомых мог что-нибудь знать о Ветровой или этой таинственной брюнетке. Знать бы еще ее имя.

  Дойдя до буквы И, я вновь почувствовала что-то похожее на азарт. А может это он и был. Наверное, сейчас у меня был такой же заговорщицки довольный вид, как у соседки Эли в шляпе.

  Ира. Моя бывшая коллега из отдела развития. Та самая, которую пригласили на работу в администрацию, как и Ветрова, она работала с предпринимателями, но потом кто-то там вышел из декрета, и Ира оказалась без работы, но с ее характером ненадолго. Сейчас она продает мебель, и говорят, довольно успешно.

  Номер Иры оказался заблокированным, но я знала приблизительно, где находится тот мебельный салон и прыгнула в троллейбус, прямиком направлявшийся к самому большому торгово-развлекательному центру города.

   43

  ...Если бы кто-нибудь вдруг поинтересовался моим мнение относительно того, каким должен быть кухонный стол, я бы, не задумываясь, ответила: "Такой, как у ... чуть не написала "моей"... Лисички".

  Да, обычный, под дерево, но лучше бы, конечно, деревянный. Круглый и скамейка-уголок, хоть Ира и говорит, что это мещанство и прошлый век, а сейчас все неглупые люди покупают большие столы и красивые стулья, чтобы за них могла сесть вся семья и гости, если вдруг приедут.

  Мнению Иры на этот счет, конечно, можно доверять. Она ведущий менеджер самого большого салона мебели в городе. Точнее, огромного.

  Ира может часами расписывать ее достоинства, тем более, что она вообще в принципе любит поговорить.

  Да, мне нравится мебель, как в простеньком баре, навевающем мысли о кубинских пляжах.

  Да, мне нравится думать о солнце и море, хоть на Кубе я ни разу не была. А, сидя на огромном кожаном диване, думаешь совсем не о том, а как бы заработать на другой, еще больше, и так до бесконечности, как фигурки Фукурамы.

  Я спустилась вниз на эскалаторе в поисках Иры.

  Справа мне подмигивали люстры лампами, всячески зазывая хрусталем. Напрашивались на бумагу, но слишком навязчиво, так что сразу пропадало желание возиться, натягивать ее на планшет. Слева уводила взгляд куда-то за горизонт диванная рать, так что среди мебели вполне можно было заблудиться.

  В общем, я почувствовала себя неуютно в этом кожаном царстве и стала искать взглядом слово "выход".

  Диваны заметили мой маневр, и он им явно не понравился. Не знаю, какой они подали друг другу знак, а может, и не было никакого знака, просто они все разом решили, что я не должна выйти снова на поверхность земли.

  Во всем этом был молчаливый какой-то протест, упрямый, как точка в конце романа. Напрасно я оглядывалась в поисках помощи. Менеджеры, те самые менеджеры, которые спешат обычно заполучить клиента, в этот раз сидели, как сговорившись, за столиками, так что их можно было принять за роботов в отключке, а может, даже так и было.

  Вместо них выступали сами диваны.

  Диваны наступали во всех сторон, как бизоны. Вслед за ними устремились на изящных ножках, важно откинувшись узорчатыми спинками, стулья.

  Я старалась делать вид, что ничего особенного не происходит, как будто я просто прогуливалась по салону элитной мебели, но собираюсь выйти по другим срочным, да-да, совершенно неотложным делам. Но я обязательно снова как-нибудь вернусь, например, за тем довольно миленьким обеденным громоздким столом.

  Кажется, я почти перешла на бег, и, соглашусь, это было довольно странно. Меня остановил взгляд охранника у выхода из этого торгового лабиринта. Я немного замедлила шаг, но сделала вид, что не заметила удивления, почти испуга на его лице.

  - Девушка! - окликнул он тогда.

  - Что случилось? - остановилась я.

  - Ничего. Просто хотел вас рассмотреть.

  Он, действительно, изучал меня с жадным интересом. Может, подумал, что я что-то украла, а, может, хотел таким странным образом познакомиться.

  - Вы странный, - пожала я плечами и уверенно, с чувством мерзковатого превосходства адекватного индивидуума над неадекватным уверенно зашагала к огромной надписи Exit над крутящейся стеклянной дверью.

  Знаю, что сейчас обо мне подумали те, кто никогда не испытывал подобной фобии.

  Признаться, еще неделю назад на вашем месте я подумала бы о себе то же самое. Теперь же думаю, что, возможно, нечто подобное испытал Корней Чуковский, иначе не написал бы так реалистично своего "Мойдодыра", и вообще у многих есть свои странные фобии. Кто-то боится кейтчупа, кто-то - острых предметов. О пауках, мышах и гадах я вообще помолчу. А мой брат, весьма уже представительный мужчина, до сих пор до ужаса боится вокзалов и, представьте, изюма. Оба страха, конечно, из детства.

  Я не знаю и никто не знает, зачем нашему городу столько супермаркетов сразу. Они не представляют никакой архитектурной ценности, эти огромные коробки, набитые вещами и людьми. Последних, правда, по мере разрастания коробок в них становится все меньше, и это понятно - супермаркеты сами изживают себя.

  Вообще я не очень люблю шоппинг и захламлять свою жизнь и пространство, где я живу, лишними вещами. Вся моя одежда после того, как обезьяны испортили мне два платья, - это лиловое платье, которое сейчас на мне, и еще одно коралловое на смену, которое может одновременно служить и повседневным, и вечерним. Уютный белый вязаный свитер, джинсы и юбка к нему вмещаются в один разборный короб из бамбуковых палочек.

  "Ладно, - утешала я себя. - Не каменный век на дворе. Ира есть у меня в соцсетях, хоть, правда, и редко в них заходит".

  Но в этот раз мне повезло. Ира ответила почти сразу и написала свой новый номер. С Ветровой они не просто сталкивались по работе, но и сидели в одном кабинете.

  - Тетка как тетка, нормальная тетка, - Ира была рада меня слышать, она вообще из тех кто любит долго поговорить по телефону. - Веселая, приятная, а почему она тебя интересует?..

  - Возможно, от нее пострадал один хороший человек, а, может быть, и не один...

  - В смысле, пострадал, что она сделала? - стал еще более любопытным голос Иры.

  - Пока я не уверена...

  - А если окажется, что все так и есть, чем ты сможешь помочь тому хорошему человеку?

  - Пока не знаю. Обращусь к другим хорошим людям, к журналистам. В конце-концов у меня подписчиков в Соцсетях больше, чем подписчиков у наших местных бумажных газет... Но доказательств у меня пока нет.

  - Но я ничего плохого о ней сказать не могу. У меня о ней осталось хорошее впечатление...

  Через полчаса Ира перезвонила.

  - Хочешь сама с ней пообщаться? - неожиданно предложила бывшая коллега. - Она разрешила дать тебе телефон.

  - Ты рассказала ей, что я ей интересовалась?

  - Да, ты не сказала, что это секрет.

  - Да нет, не секрет. Диктуй...

  Ветрова назначила мне встречу на следующий день в кафе бизнес-центра. Голос ее звучал слегка недовольно, с легким оттенком снисхождения. Мол, столько дел, а тут всякие бездельники беспокоят понапрасну, ну да ладно, проще все объяснить, все равно ведь такие не отстанут, еще и сделают из мухи слона.

  Все это Ветрова, конечно, не озвучила, но мысли ее было трудно не услышать.

   44

   Теперь, когда я покупаю фрукты, я выбираю те из них, которые будут смотреться лучше, когда станут частью моего натюрморта. Я проверяю их на устойчивость на прилавке или прямо на ладони, если у меня возникают сомнения, что та зелено-желтая с просинью груша, похожая на прячущего голову в пальто замерзающего любопытного джентльмена... что этот джентльмен, в смысле груша, удержит равновесие, когда я буду воплощать очередную практически гениальную идею.

  Предметы обретают форму на бумаге и холсте. У меня теперь есть свой огромный мир, и он не искусственный, нет.

  Да, есть общие законы для всех миров, ведь миры, как фруктовые соки в пакетике с надписью "мультифрукт" или как океаны перетекают один в другой и становятся единым мировым океаном или пусть даже просто вкусным напитком, особенно если на улице жарко.

  Когда-то, помню, с замиранием сердца я читала о "Бродячей собаке" - кафе, ставшем приютом неприкаянным гениям. Но со временем мое отношение к так называемой богемной жизни изменилось, потеряло свой налет романтики.

   - Ба! Знакомые все лица!

  - И ты здесь?

  - А то!

  Лица, действительно, одни и те же везде, с той небольшой разницей, что где-то они собираются чуть ли не в полном составе, где-то - в далеко неполном спонтанном узком кругу за чашечкой чая или чего покрепче.

  Я, признаться, не очень люблю эти снования шумными стайками по кафешкам с приставкой АРТ, хотя иногда и оказываюсь в таких компаниях.

  Особенно не люблю я квартирники с их натужным весельем и лейбмотивом "гении рождаются в андеграунде, и их никто не понимает". Как-то так. Одиночки, штурмующие Интернет и заваливающие всех без разбора просьбами, призывами подписаться на их ютуб-канал и проголосовать за них в каком-нибудь конкурсе, по-моему и то лучше динозавров-рокеров с их вечной юностью и неухоженной щетиной.

  В общем, творить или не творить из себя кумира - сложный философский вопрос, ответ на который, уж точно, давать не мне. Я же лучше просто расскажу одну весьма, на мой взгляд, показательную историю. Дело было летним днем. Я просто шла куда-то (куда - не столь важно) по центральной улице, как вдруг мне навстречу...

  Да. Навстречу мне шел человек. Не совсем обычный человек. Один из моих многочисленных давних знакомых с тех самых кафешников и квартирников, которым я с некоторых пор предпочла уединение.

  Человек порхал, спеша куда-то вприпрыжку и, казалось, еще чуть-чуть и взлетит всем своим огромным ростом, всеми своими ста с лишними килограммами. Последние пару недель этому человеку отчаянно завидовала добрая половина нашего города, а другая половина, менее творческая и, соответственно, менее завистливая так же отчаянно им восхищалась.

  Дело в том, что у человека только что вышла в Москве трилогия. Герои ее какие-то орки и гномы, но написано с юмором, хотя дело происходит после конца света, когда на планете не осталось людей. Мне, в общем, понравилось, хотя обычно я об орках не читаю.

  Человеку было двадцать восемь лет. Звали человека Иван Иванович. Именно так почему-то все его вокруг называли или чаще сокращенно Ван Ваныч.

  В одной руке Ван Ваныч сжимал армянский коньяк, в другой шампанское брют и пакетик винограда.

  - Пойдем, - сказал он вместо "привет".

  - Куда? - спросила я вместо ответного "привет".

  - К нашим дедам, отметим успех.

  Дедами он называл по большей части немолодых уже членов местного отделения Союза писателей. Уже две недели при одном даже упоминании Ван Ваныча они мгновенно покрывались красными пятнами, начинали громко сопеть или проявляли другие признаки стойкой аллергии.

  Ван Ваныч стойко старался всего этого не замечать и сейчас направлялся к дедам с явным намерением разбавить их ряды своей молодой кровью, и мне было интересно узнать, что из этого выйдет.

  Как я и предполагала, вопреки оптимизму Ван Ваныча, ничего хорошего.

  Главный дед по фамилии Горбунов его, впрочем, ждал и даже пригласил двух других дедов и секретаршу Машу на шампанское, коньяк и виноград.

  Маша, правда, благоразумно ограничилась несколькими виноградинами. Шампанское пила только я, и в такую жару, явно, стоило ограничиться одним-максимум двумя бокалами.

  - За искусство и за то, чтобы мы любили искусство в себе, а не себя в искусстве, - провозгласил главный дед.

  - Николай Владимирович! - после первого глотка попытался взять быка за рога Ван Ваныч и хитро прищурился. - Сколько книг должно быть издано у писателя, чтобы он мог вступить в Союз?

  - "Писатель" и "вступить в Союз" это, знаешь ли, разные категории, писателем сейчас себя называет каждый, кто умеет писать.

  Шутка была коронной, и главный дед повторял ее при любом удобном и неудобном случае.

  Два других члена Союза и Маша услужливо хихикнули.

  - Я бы сказал, писатель - это тот, кто хорошо умеет писать, кого издают и читают и кто зарабатывает на этом деньги, - возразил Ван Ваныч и отхлебнул коньяка.

  - Э, нет, молодой человек, - категорично заводил в воздухе пальцем один из членов Союза, поэт Светлаков. - "Мастер и Маргарита", например, был издан только через семь лет после смерти Булгакова, и что же, скажете, Булгаков Михаил Афанасьевич - не писатель, а какой-нибудь Иван Иванович Пупкин, у которого напечатали какую-нибудь белиберду, - настоящий русский писатель?

  Вопрос был, явно, провокационный, и в воздухе, явно, попахивало битвой, но Ван Ваныч оказался хитрее.

  - Так сколько нужно издать книг, чтобы вступить в Союз? - переспросил он.

  - Две, - примирительно ответил главный "дед".

  - Отлично, - сверкнул глазами и улыбкой Ван Ваныч. - У меня их уже три.

  - Э, нет, - помотал головой главный дед. - Я имею в виду достойно изданную книгу. Надо представить книгу в Москве так, чтобы она смотрелась достойно - в твердой обложке, полноцвет.

  - Но у меня итак в твердой цветной обложке. Все три книги. Что значит "достойно"? - насторожился Ван Ваныч. - Книги, изданные в московских издательствах, что, значит, выглядят по-вашему не достойно?

  - "Достойно" - это значит, что обе книги должны быть изданы в нашем издательстве при обществе литераторов.

  Ни для кого не секрет, что все потенциальные члены Союза в обязательно-негласном порядке должны издать как минимум две книги за свой, естественно, счет, в издательстве, которым владеет главный дед, а также стать сначала членом общества литераторов и платить за это приличные взносы.

  - Послушайте, Николай Владимирович! Все-таки я считаю, что писатель - это тот, кто зарабатывает писательским трудом, а не тот, кто тратит собственные и немалые деньги на то, чтобы считаться писателем.

  Ван Ваныч схватил с полки первую попавшуюся книгу. Ей оказался томик стихов Светлакова "Голубые дали".

  - "Голубые дали", - торжественно прочитал название. - Интригующе... Да...

  Раскрыл сборник наугад. - ... Вскочил верхом на скакуна. Скакал на нем три дня подряд. Так что натер себе я зад... Господа! - Ван Ваныч гневно захлопнул книжку. - Ведь это даже не смешно! А возмутительно и грустно! И это ведь не розыгрыш, не шутка, это, действительно, написал так называемый писатель, член Союза, потому что он оплатил издание двух книг, хотя двумя книгами, думаю, здесь не обошлось. Семь - не меньше!

  Маша не сдержала смешок и сбежала из-за стола, скрывшись в той самой двери, где печатались книги членов общества литераторов.

  Светлаков, действительно, издал семь книг за свой счет - это было общеизвестным фактом, но теперь, став членом Союза, публиковался уже за счет казны.

  Разоблаченный поэт густо покраснел и ударил бокалом по столу, так что в стекле весело подпрыгнули остатки недопитого коньяка.

  - Формализм! Всюду сплошной формализм! - сделал Ван Ваныч еще глоток и тоже громко поставил бокал. - Формалисты - они и развязали Вторую мировую войну!

  - Вообще-то! - вставил свое веское слово молчавший до сих пор прозаик, критик и тоже член Союза Кучерявый. - Вторую мировую развязал Гитлер.

  - Спасибо, что просветили, но только Вторая мировая началась раньше, чем вы думаете! Вторая мировая началась тогда, когда Гитлера во второй раз не приняли в Венскую художественную академию! И сделали это - формалисты, потому что, видите ли, у Гитлера было мало портретов, а то, что у парня были толковые пейзажи, формалистов это мало волновало!

  - Только не надо оправдывать Гитлера! - хлебнул коньяку, поставил бокал и налил себе еще Горбунов. - Этак знаете, можно до чего договориться! Не знаю, действительно ли хороши его пейзажи. В отличие от вас я не интересуюсь творчеством тиранов. Но точно знаю, любой художник должен быть прежде всего гуманистом, а не самонадеянным выскочкой. Никакие - ни литературные, ни художественные способности не могут оправдать холокост! Формалисты вам во всем виноваты!... Гитлер - чудовище, и точка!

  - Однако если бы это чудовище издало у вас пару своих увесистых альбомов, да еще полноцвет, да еще хорошим тиражом - вы бы с радостью приняли бы его в свой паршивый союз графоманов!

  Ван Ваныч стал бледным от злости, а Горбунов, напротив, багровым. На лицах обоих читалась решимость развязать третью мировую. Ван Ваныч был готов идти с войной на формалистов, а Горбунов - на таких самонадеянных выскочек, которым неизвестно кто и за что дал в Москве зеленый свет.

  - Но я никогда не приму в наш Союз вас с вашими паршивыми орками! Потому что оркам не место среди нормальных людей! - Горбунов гневно указал дрожащим пальцем на дверь Ван Ванычу и мне заодно, потому что я пришла вместе с ним...

  В Союз Ван Ваныча, конечно же, не приняли.

   45

  Теперь у меня будет новое имя. Мне не нравится слово "псевдоним", поэтому я не буду употреблять его здесь. "Псевдо" значит "ненастоящее", ненастоящее имя. Но у меня оно настоящее, только другая его грань. Свои работы я буду подписывать "Тори". Потому что зовут меня Вика, но подписывать "Вика" глупо, да и мало ли Вик, равно как и Викторий? Хотя и Tory тоже на свете немало. Пусть, пожалуй, будет так ВикTory.

  В этом, как мне кажется, есть некий смысл и мощный заряд на удачу.

  Творцы, как монахи, могут иметь несколько имен, которые сменяют друг друга, как времена года. Ты тот же, как пейзаж за окном, но снег уже растаял, скоро зацветет жасмин.

  Искусство стало моей молитвой, моей второй религией, как ни кощунственно это звучит.

  Недавно в галерее видела картину - два монаха отдыхают в лесу. Мне показалось, что я там, среди дубов, подсматриваю из-за огромного дерева, которого нет на картине, но там, за пределами рамы, его мощные корни уходят глубоко в созданную вдохновением художника землю.

   46

  Ночью мне приснилась трехголовая змея. Я очень боюсь всяких-разных рептилий, но эта, как ни странно, была не страшная. Я даже погладила ее - без особой любви или даже симпатии, сама не знаю, зачем.

  Вообще-то я не слишком верю снам. Все это суеверия и предрассудки. И все же забралась в Интернет, почти в полной уверенности в том, что такие странные сны вижу только я и, значит, у сна нет толкования. Но нет, подобная чушь уже снилась и другим и даже не раз и, пытаясь как-то ее упорядочить, толкователи снов предупреждали, что тот, кто видит подобный сон, может стать жертвой обмана, который исходит от родственных друг другу людей, например, двух сестер и их матери. Так и было написано.

  Надо же было увидеть такой сон накануне встречи с Ветровой.

   47

  Она была похожа на лису, хвостатую мошенницу, какой ее изображают в русских сказках, и вполне могла бы играть этого персонажа в каком-нибудь любительском спектакле, а может быть даже в небольшом провинциальном театре.

  С ярко-рыжими волосами и в такого же цвета куртке, в руке она держала костыль. Увидев, что я смотрю на нее, Ветрова стала припадать на одну ногу и, опираясь на костыль, направилась ко мне.

  - Это вы? - спросила она и многозначительно покосилась на костыль. - Вот, видите, до чего меня бывшая подруга довела.

  - Жанна? - на лице моем, вероятно, нарисовалось удивление.

  - Да, эта стерва. Думаете, годы, когда тебя обвиняют в том, в чем ты не виноват, проходят бесследно? - объемная куртка мешала Ветровой пробраться за столик, но снимать ее она почему-то не хотела. - Растолстела, за стол не пролажу, - прокомментировала она свои действия и все-таки уселась напротив.

  Похоже, она ждала, что я ей возражу или хотя бы понимающе улыбнусь. Но это бы сразу невидимо сблизило нас, и я предпочла сохранить на лице маску безучастного равнодушия.

  Я чувствовала себя следователем - эту роль мне почему-то отвела судьба, и хотя я не имела никакого, кроме морального, права кого бы то ни было расспрашивать, я начала разговор с Ветровой именно в таком тоне.

  - Вы же понимаете, почему я попросила вас прийти.

  - Честно говоря, нет, - пожала плечами Ветрова. - Наверное, хотите, чтобы меня уволили с работы, но я уже на пенсии, мне все равно. Может быть, хотите, чтобы меня посадили, но сажать меня не за что, я ни в чем не виновата, кроме того, что вечно помогаю тем, кто этого не заслуживает.

  - Элеоноре Радченко? - на всякий случай уточнила я.

  - Ее я мало знаю, а вот с ее сестрицей мы были когда-то большими подругами, после работы каждый день вместе на шашлыки. Я гуляла на свадьбе ее дочери, она на свадьбе моей дочери. Не возражаете, если я закурю? Врачи не рекомендуют, но ничего не могу с собой поделать. Столько стрессов на мою голову. А как она обошлась со своими сотрудниками... Повесила на них свои кредиты. Магазин ее все равно закрыли, а некоторые до сих пор расплатиться не могут. Вы были у нее дома? У нее дома все диваны - кожаные. Золотые подсвечники, - сигарета сделала мертвую петлю над столиком. - А сестре она, значит, помочь не могла... Что ж ей так неймется до сих пор, ведь столько лет уже прошло! - Ветрова посмотрела на меня так, словно приценивалась. Несколько секунд прикидывала, стоит ли продолжать о сокровенном, о том, чего настойчиво требовал мой любопытный взгляд.