Текст книги "Княгиня Евдокия 5 (СИ)"

Автор книги: Юлия Меллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Милослава захлопала длинными ресницами, прогоняя накатившую слезливость и торопливо согласилась:

– Права ты, матушка Аграфена! Чего-то я не подумала. Давай наливочки по чарочке выпьем, тоску мою развеем.

– А давай, если у тебя на ягодах настояно! Перед сном хорошо будет.

Евдокия ушла с Даринкой пошушукаться. Та ей тапочки шила в виде зайца и все поверить не могла, что боярышня действительно будет их носить. А Милослава с Аграфеной ещё долго сидели, сплетничали о родне.

Но наутро самой первой в доме поднялась Аграфена и ушла по монастырским делам. Дуня же отправилась к Марии Борисовне, чтобы посмотреть на жёнок, которых она отправит с нею. Царица заранее предупредила её, что все слуги будут отобраны ею, чтобы окружить заботой будущую невестку. Они же обиходят Евдокию и монахиню.

Боярышня приехала, посмотрела, себя показала и отправилась домой собираться. Мария Борисовна напутствовала Евдокию:

– Дуняша, ты уж подскажи моему Ванюше, как девочку расположить к себе. Он мнит себя взрослым и может ненароком обидеть её, засмотревшись на других.

– Конечно, подскажу, но я уверена, что Иван Иваныч очень бережно отнесётся к маленькой невесте.

– Дай-то бог, – вздохнула Мария Борисовна, вспомнив, как страшно ей было, когда её, десятилетнюю княжну, повели под венец. Мужу тогда двенадцать исполнилось. Оба они боялись не оправдать ожиданий родителей. А потом был чужой дом, невзлюбившая её свекровь и бесконечные попреки. Сколько слёз Мария пролила, пытаясь угодить ей! Со своей невесткой Мария Борисовна так не поступит. Глянется ей девочка или нет, но она окружит её заботой. А когда придёт пора ей стать мужней женой, то верней соратницы у неё не будет.

Евдокия старалась не смотреть на царицу, догадываясь по её виду, что та вспомнила свою жизнь при свекрови. Теперь о прошлом напоминала только сестра Ивана Васильевича Анна, изредка приезжавшая в гости. Уж больна она походила нравом и внешностью на покойную Марию Ярославну. Но молодая княгиня Рязанская была намного умнее своей матери и старалась не выказывать своей неприязни Марии Борисовне. Ей понравилось самостоятельно править, и она ластилась к брату, чтобы он не вспоминал зачем ее выдали замуж за князя.

Наконец-то подготовка к поездке была завершена. От Великого князя Казимира приехали послы, гарантирующие безопасность царевича. Подарки собраны. Табуны сменных лошадей подогнаны по пути следования поезда царевича. Наставления всем участникам посольства были озвучены, а дорогу укрыл снежный пласт. Настала пора ехать.

В царский поезд входило несколько зимних походных домиков. Один из них занимали Евдокия с Аграфеной. В остальных разместились царевич, князь, Курицын, литовские послы, служилые женки и подарки. Домики терялись в бесконечно длинном поезде из верховых и простых обозников, вёзших самое необходимое для длительного путешествия в зимнее время.

Курицын предупреждал, что обычно дорога занимает около двух месяцев, но благодаря сменным лошадям поезд пойдет быстрее. Дуня попыталась подсчитать, что если они будут ехать днём и ночью, то тогда… но сменные лошади были предоставлены только до Калуги. Вот до неё посольство действительно домчалось с ветерком, а дальше были уже земли литовского княжества. На границе к царевичеву поезду присоединилась охрана из знатных панов, посланная Казимиром, но скорости это не добавило. Зато расходы увеличились.

Евдокия с трудом втягивалась в дорожный режим. Она выдерживала сидение в походном домике, но постоялые дворы её сводили с ума, а в них приходилось проводить больше времени, чем в дороге. Без сменных лошадей ехали только днём. Зимний путь позволял преодолевать чуть большие расстояния, чем могло быть летом, но всё равно лошади должны были хорошо отдыхать перед следующим переходом. Поэтому Евдокия с Аграфеной и другими жёнками подолгу сидели в комнатах постоялого двора, слушая, как в общем зале отдыхают мужчины.

– Ба, я сойду с ума! – жаловалась Дуня. – Невозможно столько находиться в закрытом пространстве! Это же пытка!

– Давай я с тобой повторю иноземные языки, – предложила Аграфена.

– Давай, но этим же не будешь заниматься всё время, а его у нас слишком много.

– А ты придумывай поучительные сказки. У тебя это хорошо получается.

– Сказки? Пожалуй, но не сейчас, – Дуня потянулась, размялась, а после озорно посмотрела на бабушку и спросила: – Бабуль, а ты ведь ни разу не слышала, как я играю на лютне или флейте!

– Откуда ж? – улыбнулась монахиня и с лёгкой мечтательной улыбкой на устах добавила: – Когда-то и я играла на лютне…

– Правда? А давай попробуем вместе сыграть? Я на флейте, ты на лютне. У меня всё с собой есть, надо только принести сюда.

Через полчаса бабушка с внучкой приступили к музыкальной разминке и к ним в комнату потянулись женщины. Им тоже было скучно. Несмотря на то, что они считались слугами, их статус был довольно высок. Не боярыни, конечно, но из родовитых служилых семей, и в поездку отбирались лучшие.

Евдокия кивком головы показала, чтобы жёнки рассаживались куда придётся, а сама наиграла простенькую мелодию, которую попыталась подхватить Аграфена. Дуня, видя, что пальцы бабушки не так подвижны, как ее посоветовала:

– Бабуль, ты не повторяй, а дополняй меня легкими штрихами.

– Боярышня, давай я помогу, – неожиданно предложила одна из жёнок и начала ритмично постукивать по столу.

Дуня одобрительно кивнула, потом посмотрела на остальных оживившихся жёнок. Одна из них сразу же пояснила, что Мария Борисовна отобрала только тех, кто помимо ухода за маленькой невестой царевича смог бы развлечь её пением, музыкой или ладным сказом о будущей родине. Услышав это, Евдокия решила создать оркестр.

– Несите сюда свои музыкальные инструменты! – воодушевленно велела она.

Вскоре к лютне и флейте добавили ещё одну флейту с более глубоким звучанием, гудок, гусли и ряд бронзовых пластин.

– А это что? – удивилась Евдокия. Она взяла одну из пластин, постучала по ней ногтем, но звук не извлекла.

– Это било, боярышня, – ответила ей та женка, что отстукивала ритм на столе. – Сейчас я соберу все в рамку, и ты сама увидишь.

Женщина быстро поставила рамку, подвесила на нее пластинки и легкими ударными движениями коснулась их молоточком. Раздался приятный мелодичный звон. Евдокии это напомнило ксилофон, и она напела мелодию из «Подмосковных вечеров». Жёнка моментально подхватила её.

– Напомни, как тебя звать?

– Батюшка Надеждою назвал, боярышня, – поднявшись и отвесив поклон, представилась музыкантша.

– Да, точно, – кивнула Евдокия и посмотрела на остальных. Жёнки по очереди поднимались и называли свои имена. В дороге Дуня успела запомнить их лица и больше не путалась. А ту, что выносила поганое ведро, боярышня знала с первого дня. Арина оказалась певуньей и сейчас скромно присела на край большого сундука, стараясь ничего не упустить.

– Боярышня, а что за песня, которую ты мне напела? – спросила Надежда про мелодию из «Подмосковных вечеров».

– Забудь! – отмахнулась Евдокия. – Она нам ни к чему. Давайте разучим что-то более… – подыскивая слово, боярышня помахала руками, – …более напряженное, тягучее и проникновенное.

Жёнки переглянулись, а Евдокия держала в голове сказку Пушкина о Золотом Петушке и именно к ней подбирала музыку. Повторять Римского-Корсакова она даже не думала, а вот дилетантски напеть мелодию из известных фильмов могла, и первой выбрала музыку из вампирского «от заката до рассвета». Конечно, без слов мелодия много потеряла, но звучала достаточно чуждо для этого времени.

– Чудно, боярышня! Аж мурашки по коже бегут, – воскликнула Надежда, и остальные её поддержали.

Евдокия была уверена, что музыкальная активность женщин вскоре вызовет множество вопросов у мужей, но внизу так шумели, что никто ничего не слышал. Это было даже обидно, но дружина Юрия Васильевича все ещё продолжала знакомиться с дружиной царевича, а вместе они приглядывались к воинам Казимира.

Во дворе шумели обозники, ржали лошади, перекрикивались работники постоялого двора, а на второй этаж никому ходу не было из-за нахождения там женщин, так что никто не догадывался, чем они заняты.

С этого дня Евдокия разговаривала с бабушкой на разных языках, записывала сказки, мурлыкала мелодии, чтобы после воссоздать их вместе с жёнками. И не замечала за собой боярышня, что постоянно поглядывает в окошко домика, ища взглядом Юрия Васильевича.

– Ну чего ты высматриваешь? – не выдержала Аграфена.

– Ничего… я просто так…

– Вот и я говорю, что ничего не видно, а ты липнешь к стеклу, сопли вешаешь, – покачала головой монахиня.

– Ба, а может мне тоже в монастырь пойти? Меня ведь звали…

– А князь?

– Я рассматривала Юрия Васильевича в качестве жениха, но… —принимая безразличный вид, чопорно бросила она и не закончив, щелчком послала вылезшее из подушечки перышко в полёт.

– То-то я смотрю, что он в твою сторону даже не глядит! Понял, что ты вертихвостка! – весело фыркнула Аграфена.

– И ничего я не… И что значит «не глядит»? Да он… Ему некогда… но он сто раз на дню мимо проезжает… – встрепенулась Дуня и смутилась своей яркой реакции на подковырку. Отпрянула от окошка и обиженно посмотрела на бабушку.

Аграфена усмехнулась и сделала вид, что дремлет.

– Ба, ты думаешь, что я не по сердцу князю? – подсела к ней девушка.

– Дуняша, ну как ты можешь не быть по сердцу?

– Я не то имела в виду, – отмахнулась девушка. – Он… я… ну должно же быть что-то между нами? Мне кажется, что что-то есть… но совсем неощутимое, непонятное и… – Евдокия расстроенно вздохнула и замолчала.

– Не знаю, не знаю… – покачала головой бабушка. – Ты на него не глядишь, старательно прячешься, а он…

– А он? – с любопытством поторопила она Аграфену, не понимая, почему та дальше не говорит.

– Бросит на тебя взгляд и отвернётся.

Дуня разочарованно кивнула. Все так и было. Вроде ищет её, но как только найдёт, то сразу же скрывается из виду. И совершенно не ясно было как это понимать? Душа просила героических поступков, безумных взглядов и идиотских признаний, а ничего не было.

– Евдокия, он муж зрелый и ты глупостей от него не жди, тем более… – Аграфена уставилась вдаль, как будто вместо стен видит что-то другое.

– Бабуль, ну что из тебя все тянуть надо?

– Дуняшь, ответь мне честно: а за что ему тебя любить?

– Не поняла. Ба, это вообще-то обидно!

– Девочка моя, ты для меня самая лучшая, но для князя… разве ты показала ему, что стоишь того, чтобы за тебя бороться?

– Ба, но…

– Погоди, послушай, раз спросила. Еремей сказал, что царь освободил Юрия Васильевича от клятвы и дал добро на сватовство к тебе. Ты не высокого рода, поэтому коснись что, ваши детки встанут самыми последними в очередь на царство. Одновременно твоё положение достаточное, чтобы общество все-таки приняло тебя в качестве княгини.

– Бабуль, я это без тебя знаю. Уж поверь мне, я приложила немало сил, чтобы всё так и было.

Аграфена с удивлением посмотрела на внучку, но согласилась и кивнула.

– Только, видимо, ты не учла ни собственных переживаний, ни князевых. Дуняша, пойми, он уже многое повидал и испытал. Сколько раз он смотрел смерти в глаза? Его жизнь устоялась, но однажды ты подарила ему надежду. Он поверил, загорелся, но ты выросла, и он не знает, что ему ждать от тебя.

– Ты хочешь сказать, что он боится?

Аграфена задумалась насколько она права, раздавая советы. Ее собственная жизнь сложилась совсем не так, как она мечтала.

– Дуняша, ты бы брала пример со своей подружки.

– С какой подружки? С Мотьки, что ли?

– Нет, с Еленки Оболенской. Вся Москва обсуждала, как она поперёк отца пошла за своего Юряту.

Евдокия улыбнулась, вспомнив, как дело было. Сейчас Еленка с Юрятой ладно живут.

– Ба, я не смогу, как Еленка, – вздохнула Дуня. – Робею, – призналась она.

– А и не надо прям как она, – Аграфена обняла внучку за плечи. – Но показать князю свою заинтересованность нужно. Взглядом ли, добрым словом или поднесённым ковшиком с водою. Любому мужу хочется увидеть заботу о себе.

Евдокия слушала бабушку и со всем соглашалась, но как только представляла, что ей надо проявить инициативу, то на неё накатывал страх быть отвергнутой.

Аграфена заговорила о мужах, как о ранимых, переживающих, зависимых от женской теплоты и ласки. И Евдокия постепенно набиралась внутренней храбрости. Она даже представила Юрия Васильевича раненным. Вот он лежит, грязный и вонючий, смотрит на неё затуманенным от боли взглядом. И так детально всё представила, что сердце сжалось от жалости.

– Тебе надо себя показать… – продолжала говорить Аграфена, вырывая внучку из той истории, где она отважно ставит князя на ноги, а он говорит, что жить без неё не хочет.

– Он же помнит тебя девочкой, – рассуждала монахиня, – а ты расцвела. Вот и покрасуйся перед ним.

Евдокия отстраненно покивала, принимая бабушкины наставления, но в ближайшие дни ничего не изменилось.

Дуня решила, что подносить ковш с некипяченой водой она не будет, а вот поразить наповал своими талантами – это по ней! Поэтому она рьяно продолжила разучивать с жёнками музыкальное сопровождение сказки о Золотом Петушке и рисовала маски, которые помогут ей менять образы. А поезд продолжал тащиться и следующей длительной остановкой стал Козельск, где царевича радостно встречал весь город, а к воротам своего дома вышел князь Воротынский.

Фёдор Львович сидел в Козельске наместником литовского князя и собрал свою многочисленную семью, чтобы встретить царевича и познакомить их с ним.

– А это неужто боярышня Евдокия? – проскрипел князь, вглядываясь выцветшими от старости глазами.

Воротынскому было далеко за восемьдесят*(всего прожил 93 года!). Дуня знала, что более тридцати лет назад князь присягнул Казимиру, передавая под его руку свои земли. Он попросил у Великого князя помощи для зятя против московского князя. Тогда ещё правил Василий Васильевич и он нацелился прибрать к рукам Можайское княжество. Но как выяснилось, великий литвин любит больше обещать, чем делать. И, судя по встрече, Воротынский хотел замириться с Москвой и вернуть земли московскому государю.

Евдокия вежливо наклонила голову, подтверждая, что она боярышня Евдокия.

– Я все московские и новгородские новостные листки храню. Это ж ты их пишешь?

Теперь Дуня открыто улыбнулась, поняв, в чём дело: её неожиданно настигла известность за пределами царства. Ей стоило больших трудов не посмотреть на Юрия Васильевича, чтобы убедиться, что он услышал, как далеко простирается её слава.

– Остра на язык! Но всё верно пишешь, – неожиданно погрозив куда-то кулаком, сердито произнёс князь Новосильский. – Да что же это я вас на пороге держу! – посмотрев на царевича и брата царя, всполошился Фёдор Львович. – Заходите в дом, гости дорогие!

Домашние князя Воротынского, исполнив все необходимые церемонии по встрече, расступились, и Иван Иваныч первым шагнул в дом. Дуня мельком пробежалась взглядом по седым головам сыновей князя, по разновозрастным внукам и в её голове всплыло послезнание, что дети этих внуков будут служить разным государям. Одни будут насмерть стоять за Русь, а другие заразятся польским снобизмом и станут нещадно жечь её, считая жителей скотом.

Евдокия помрачнела и оглянулась, ища душевной поддержки у бабушки, но Аграфена задержалась. Она слушала сбивчивые речи женской половины домочадцев и благословляла* их. (монахини не имеют права благословлять, если она не игуменья, но люди все равно просили). Увидев Дуню, Аграфена что-то торопливо произнесла окружившим ее женкам, и поспешила к ней.

– Завтра отмолю свой грех, – пояснила она, но девушка не поняла, на что досадует Аграфена, а та прошла дальше, не объясняя.

Хозяева дали всем отдохнуть с дороги, а вечером устроили пир, который продолжился на следующий день. Евдокию усадили рядом с дочерью старого князя, которую тоже звали Евдокией. Она была замужем за сыном князя Боровского, а у того не все ладно было с московскими князьями. Поэтому обе Евдокии сидели молча, пока кто-то не заговорил о Евпраксии Елизаровне Кошкиной.

Оказалось, что та была родственницей князей Боровских, и княгиня Евдокия потеплела к боярышне Евдокии. Стала расспрашивать о жизни в Москве, но слушала невнимательно, часто перебивала, рассказывая, как славно живется при дворе князя Казимира и что она ждёт не дождётся, когда муж её повезет туда.

Дуня думала, что после пира их поезд двинется дальше, но Иван Иваныч остался ещё на день, чтобы переговорить со старым князем и его сыновьями. И она не ожидала, что царевич попросит её рассказать об успехах молодого Кошкина в получении новых металлов, об укрощении Гаврилой Златовым силы молнии, о строительстве собственной слободки со всеми удобствами, об успехах медицины и о боярынях, взявших на себя городские службы.

– Дунь, старик только о тебе и говорит! При дворе Казимира многие дамы подражают тебе, но их успехи скромнее.

– Да ты что?! – удивилась она. – Надо сказать им, чтобы написали мне.

– Зачем? – не понял царевич.

– Создадим орден дам-рыцарей!

– С ума сошла? Тебе ещё меча не хватало!

– Мой меч – это перо и мешочек с травами.

– Дунь?

– Ну чего ты спрашиваешь? Конечно, я всё расскажу!

Царевич просиял и велел ей быть готовой. Евдокия не подвела Иван Иваныча, она плавно втянула всех собравшихся в беседу о новинках последних лет. Разговор всех увлёк, и хозяева о нём ещё долго вспоминали после отъезда гостей. Но не только рассказом о переменах удивила их Евдокия. У нее же была подготовлена сказка для Юрия Васильевича и ей не терпелось ее рассказать!

Глава 9.

– Дорогие гости, позвольте развлечь вас пением моей внучки! – торжественно объявил Фёдор Львович, усаживаясь в неудобное деревяное креслице.

Юная княжна, пышущая здоровьем и энергией, взяла в руки удлинённую лютню, и перебирая струны, затянула неожиданно тоненьким голоском что-то очень грустное на итальянском языке. Вышло нежно и трогательно. Гости остались довольны и просили ещё.

Дуня же не могла отделаться от мысли, что именно такими голосками могли бы петь умирающие мыши. Но она вежливо выслушала ещё одну песню, понимая, что слышит действительно голос редкого звучания, а когда гости попросили повторить репертуар, то встала и предложила пожалеть юную деву и дать ей отдохнуть.

– А чтобы вы не заскучали в этот чудесный вечер, предлагаю послушать сказ про Золотого Петушка.

Гости непонимающе начали переглядываться, а слуги в это время вносили дополнительные скамьи, на которые усаживались служилые жёнки с музыкальными инструментами. Все было оговорено заранее.

Аграфена подала Евдокии четыре маски, изображавшие султана Дадона, Шемаханскую царицу, звездочета и петушка. Бабушка посоветовала назвать Дадона султаном, чтобы царь чего лишнего не подумал, а ещё она хотела убрать из сказки звездочета или сделать его резко отрицательным персонажем, но тут уже Дуня воспротивилась. Ей звездочет казался милым старичком и она не понимала бабушкиного предубеждения.

Маски крепились к палочке и закрывали только верхнюю часть лица, возвышаясь над головой короной, петушиным гребнем или колпаком звездочета. Если бы Дуня успела продумать костюмы, то эффект попадания в роль был бы полный. Но и без этого…

– Негде, в тридевятом царстве,

В тридесятом государстве,

Жил был грозненький султан Дадон…

Одновременно с Дуней тихо запела флейта, поддерживая её адаптированный к нынешней реальности сказ. Гости и хозяева с улыбкой смотрели на боярышню, не ожидая, что она так выразительно поведёт свою речь. Все же сказительницы предпочитали напевный стиль.

Постепенно в зале становилось все темней, слуги зажигали больше свечей, расставляя их поблизости от боярышни, а слушатели полностью погрузились в события тридевятого царства.

Они посмеивались над Дадоном, внимали звездочету, а когда появилась роскошная шемаханская царица, то стало жарко не только мужчинам. Глаза на маске были прорисованы столь необычно, что все забыли, что это всего лишь маска. А боярышня плавно водила ладошкой, причудливо складывая пальцы, подражая индианским танцовщицам.

– А царица вдруг пропала будто вовсе не бывало, – закончила Евдокия – и по её знаку слуги переставили подсвечники так, чтобы осветить хозяев замка.

Оказавшись в тени, она с удовольствием смотрела на завороженных сказкой зрителей. У царевича блестели глаза от восторга и он пытался растопырить пальцы, подражая ей. Остальные мужчины растерянно переводили взгляд с Евдокии на маску царицы, словно очнувшись от морока. А Юрий Васильевич смотрел на неё по-особенному и Дуне хотелось запомнить этот взгляд. Князь восхищался не сказкой, а ею!

– И в чём же урок? – неожиданно звонко спросила внучка князя, ревниво отнёсшаяся к успеху гостьи. Дед обещал, что царевич будет покорен ею и запомнит ее. Он прямо сказал ей, что невеста Ивана ещё слишком мала и может подвинуться. Но все оказалось не так! Гости пению и игре на музыкальном инструменте совсем не удивились!

«Ах ты!» – мысленно воскликнула Евдокия, но искренне огорченный и возмещенный вид княжны ее больше насмешил, чем задел. Боярышня широко улыбнулась внучке Воротынского. Царевич с предвкушением подался вперёд: он свою подружку хорошо знал.

– Достаточно немного подумать, чтобы увидеть поучающую часть сказа, – выгнув бровь, ласково произнесла боярышня. Она выбрала тон, как будто разговаривает с маленькой девочкой. – Это сказ о ценности слова. Уж коли дал слово, то держись его.

– Верно говоришь, – одобрил старый князь, как раз погоревший на доверии к Казимиру.

– А ещё это сказ о справедливости. Она неизбежна. К сожалению, в жизни, бывает, запаздывает, но за всё спросится.

Слушатели понемногу отходили от испытанных эмоций, включались в обсуждение того, чему учила рассказанная история.

– Сказка показывает, что сила духа важнее материального блага, и мы наглядно увидели, что надо быть осмотрительными при принятии решений, – разошлась Евдокия.

– Да-а-а, надо же! Признаться, я сразу всего смысла не уловил, – покачал головой Воротынский. – Ты прекрасная рассказчица, боярышня. Мне до сих пор кажется, что я перенёсся в неведомый мир.

Семья одобрительно закивала головами, а Иван Иваныч небрежно так бросил:

– У нас все сказки с глубоким смыслом и пользой. Интересно послушать и детям, и взрослым.

– Да, многое переменилось на Руси, – вздохнул Фёдор Львович. – Хочется всё своими глазами посмотреть, да боюсь, что стар я уже.

– Ты, Федор Львович, не городи себе препоны, – мягко заметил царевич, – возьми да поезжай. У нас добрые лекари, глядишь, их советы продлят тебе жизнь и ещё немало лет потопчешь мать сыру-землю.

– Может, и прав ты, Иван Иваныч, – покивал Воротынский и с горечью посмотрел на своих внуков. Сыновьям он нанимал лучших ученых, чтобы учили они наследников всему тому, что необходимо знать правителям земель. Внукам же досталось совсем другое обучение. Они знают чужие языки, обучены манерам и счёту, а в остальном словно бы пустышки: повторяют чужие слова, не хотят ни в чём разбираться, действуют на эмоциях.

Воротынский смирился, думая, что вся молодежь такая, но приехали гости и юный царевич поразил его своей хваткой и разумностью. А после удивила боярышня. И вроде бы он слышал о ней многое, но ему казалось, что за ней кто-то стоит, подсказывает и направляет. Ан нет! Настоящая боярышня. Такая, как встарь заведено.

– Уже поздно, надо бы дать отдохнуть Евдокии Вячеславне, – оборвал все разговоры князь Юрий Васильевич, давая всем понять, как впредь надо обращаться к девушке.

Дуня вспыхнула, но хозяева с пониманием отнеслись к намеку князя о его намерениях по отношению к ней. Перед ними будущая княгиня. Да и вообще говорят, что ныне в Москве на Новгород равняются и все чаще к людям с вичем* обращаются.

– Я провожу тебя, – сообщил князь и пошёл первым. Жёнки быстро подхватили инструменты, но Аграфена чуть придержала их, давая Евдокии с князем уйти чуть вперёд. Дом был разделён на мужскую и женскую половину, поэтому Юрий Васильевич вскоре остановился. Повернулся к боярышне и замер. Он не ожидал, что она стоит так близко к нему, но не отступил. И она осталась не отступила, осталась близко. Подняла на него глаза, улыбнулась.

– А здорово я им нос утерла?! – скрывая смущение, заговорщически спросила она. – У меня уже уши вяли слушать, как при дворе князя Казимира лепо и весело. Вот пусть знают, что у нас лучше!

Князь с нежностью посмотрел на неё, потянулся поцеловать ее, но вовремя опомнился. Мотнул головой, как конь, улыбнулся ей в ответ. А она растерялась. В ней словно бы поселилась жадина, которой хотелось постоянно видеть нежность и любовь к себе. Зазудело желание удивлять князя, провоцировать, соблазнять, только чтобы он всегда так на нее смотрел.

Испугавшись столь странного вдохновения, Евдокия отступила, а увидев сожаление в глазах князя, чуть было не расплылась в довольной улыбке. Она не безразлична ему, и бабушка была права: мужчины очень ранимы, а женщины – властительницы их сердца. Поддавшись озарению, она кокетливо приложила свою ладошку к груди князя. Он вздрогнул, захотел прижать своей рукой ее, но она вздохнула и счастливая, скрылась на женской половине.

– Я ужасная женщина! – сообщила она сама себе и прислушалась, проверяя не ушел ли князь. Его удаляющиеся шаги она услышала не скоро и только после этого протанцевала вальсом до выделенных покоев.

Походив немного по комнате, ища покоя в движении, Евдокия решила не форсировать события. Она всё же ещё приглядится к князю, помучает его и посмотрит, как он отреагирует на её капризы. А то вдруг потом, будучи беременной, она станет невыносимой, а у князя никакой сопротивляемости не окажется. Такое надо знать заранее!

Довольная собою и суждениями, Евдокия легла спать и снилась ей танцующая и задорно смеющая шемаханская царица, а Звездочёт из сказки грозил пальцем и просил угомониться, потому что враг рядом. Дуня во сне не сразу поняла, что царица танцует под её песни, так весело им было, а Звездочет...

– Зануда! – произнесла боярышня вслух и проснулась. – Я так хорошо пела, а он… – проворчала она и приготовилась вылезать из постели.

В доме Воротынского было холодно. Точнее, в некоторых помещениях стояла невыносимая духота, где-то было нормально, а вот в гостевые покои никак не могли прогреть. Дом князя был огромным и отапливался несколькими печами, но что-то не додумали при строительстве.

– Боярышня? Встала уже? – заглянула к Евдокии Надежда. – Я заранее велела воду нагретую принести. Вчера-то ты не успела ополоснуться, так сёдня… Правильно?

– Молодец, – одобрила боярышня, хотя ей нисколечко не хотелось обмываться в холодном помещении. Но впереди их всех ждала дорога и лучших условий уже не будет.

Впрочем, она с бабушкой приспособилась ополаскиваться в походном домике, когда в постоялый двор было противно даже зайти. Царский поезд мог бы и вовсе обойтись без дворов, поскольку готовили свои повара. Так было безопаснее и дешевле. Однажды все ночевали на открытом воздухе. Знатные пассажиры в домиках, дружина поставила шатры, а обозники объединились и зарылись в шкуры. И если бы не дорогие кони царевича и князя, то так бы и повелось. Но этим красавцам требовались условия, и спать в снегу они не желали.

– Надя, бабушка уже проснулась?

– Давно уж. Матушка Аграфена отстояла заутреню, а сейчас помогает местным жёнкам.

– Помогает?

– Лечит и утешает.

Евдокия собралась с духом, встала в корыто, и Надежда принялась поливать ее водой. По телу побежали мурашки, и боярышня заторопилась.

– Ты мне ромашку заварила?

– А как же! Вот она.

– Лей!

– Боярышня, какая ты гладенькая! Неужто из-за ромашки?

– А чего мне не быть гладенькой? Я молода, здорова… давай скорей полотно обтереться, а то холодно.

– Так-то оно так, да не так, – вздохнула Надежда.

Дуня не стала расспрашивать. Она знала, что многие страдают от раздражения на коже или от укусов клопов, мошек и комаров. В большинстве случаев лечение тела бесполезно без изменения условий жизни.

К примеру, у неё с Аграфеной взят в дорогу ворох нижних рубах, и они меняют их ежедневно, а у женщин по одной запасной. И в дороге от многих жёнок стало исходить неприятное амбре. За чистотой тела они следят, а вот нижние рубахи напитываются запахами.

В доме Воротынского все не только попарились, но смогли и одежу простирнуть. Тут, однако, другая напасть – клопы! Дуня с бабушкой скинули перины и велели набить травяной матрас, а женки утащили к себе перины, чтобы понежиться. Ну и живого места теперь на них нет! Так что никакая ромашка им не поможет.

– Кормить нас будут? – одевшись, спросила Евдокия.

– Всех за большой стол посадят, – взволнованно сообщила Надежда. – У них так принято.

– Значит, раньше обеда не выедем отсюда, – вздохнула боярышня. – Отведи-ка меня к бабушке. Может, помогу ей чем?

Надежда кивнула и, дав указания местной прислуге вытереть мокрый пол и вынести воду, проводила боярышню вниз.

– Там она, – показала она рукой. – В первый день только челядь Воротынских приходила, а потом городские пошли. Говорят, что местные монахини завсегда помогают страждущим жёнкам, а тут знающая приехала.

– Ты чего болтаешь? Какая «знающая»?

– Ну, из боярского рода, знаниям обученная.

Евдокия спустилась, вышла во двор и с удивлением увидела, что он полон женщин. Они стояли, тихо переговариваясь и с надеждой смотря в сторону низкой двери. Боярышня направилась туда, протиснулась мимо женщин, миновала сени или что-то похожее, прежде чем попала в небольшую комнатку. В ней было тепло и пахло травами, а Аграфена успокаивала плачущую женщину, стоящую перед ней на коленях и поглаживала по голове.

Дуня взглядом спросила не нужна ли помощь, но бабушка мотнула головой, показывая на появившуюся за спиной внучки ещё одну монахиню. Та укоризненно смотрела на неё, не смея сказать, что боярышня пролезла без очереди.

– Ухожу, ухожу, – проворчала Евдокия и выбралась наружу. Постояв, она решила, что бабушка хорошо справляется без неё, иначе бы попросила помощи. Аграфена знала, что она везёт с собой целый ворох трав и снадобий на всякий случай. У неё уже был неприятный опыт, когда травили воинов, так что более ей не хотелось ощущать беспомощность. Пусть лучше не пригодится, чем при нужде бегать и искать потребное.

– Боярышня, – позвал её подошедший Балашёв, – коли погулять хочешь, то обожди. Я позову воёв.

– Нет, Кузьма. Дальше подворья не пойду.

Балашёв кивнул и, стараясь не мешать боярышне, последовал за нею. Евдокия побродила, присматриваясь к людям. Одеты все были разно – кто-то выбирал европейскую моду, кто-то держался отцов.

– Боярышня, прошу за стол, – позвала Евдокию служанка и, зардевшись под взглядом Кузьмы, убежала.

Князь Воротынский сказал за столом немало добрых слов, одарил всех гостей подарками. Евдокию старый князь выделил особо.