Текст книги "Княгиня Евдокия 5 (СИ)"

Автор книги: Юлия Меллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Но я господарынька, а буду царицей. Неужели мне тоже надо знать, что травки с зерном сажать и за коровками следить?

– А как ты узнаешь, что тебя не обманывают? Как поймешь, что твой честный и старательный управляющий до сих пор не знает, как делать горчицу и упускает возможную выгоду? Или до сих пор не догадался сделать в курятнике оконце и вставить в него стекло.

– А зачем? – окончательно растерялась Елена. – Ещё и стекло?! Курам-то?

– Так чтобы они и зимой несли яйца – коли запереть их в темноту, то ничего не дождешься от них.

– Я не знала, – уголки губ у девочки поникли, и она показалась Евдокии очень трогательной в своей печали. – Мы яйца по зимнему времени задорого покупаем и то всем не хватает!

– Ну вот, кто-то знает эту маленькую хитрость, а ты деньги тратишь. Как-нибудь посчитай, сколько денег было переплачено за яйца во время зимы.

Евдокия вспомнила об инкубаторах, но эту мысль решила оставить для своего имения, а ещё лучше сначала посоветоваться с управляющим. В последнее время всего в избытке, но, может, с искусственным «высиживанием» яиц будет меньше возни с несушками.

Елене же она похвасталась:

– Я дома набрала в мастерскую девочек твоего возраста и знаешь, что они у меня делают?

Господарынька не смогла посчитать, сколько уходит денег на яйца, потому что не знала, сколько их покупают, и сидела расстроенная. На вопрос Евдокии она вяло мотнула головой, а боярышня показала на кулончик в виде клеверного листика, что висел у неё на поясной цепочке.

– Не может быть! – воскликнула Елена, хватая кулон и разглядывая его так, как будто доселе не видела.

– И плинфу… хм, вроде бы у вас называют «маттони», у меня в имении делают и на дарённых царём землях. А другие жёнки организовали в своих землях добычу извести, белой глины, мелкого песка или крошат гранит для покрытия улиц. Я уж молчу об открытии в городе ими мастерских или лавок. Коли они не вникали бы в хозяйство, то управляли бы землями по старинке, но монахи с монахинями постоянно делятся своим опытом хозяйствования в книгах, и жёнки учатся. Царица, да и княгини с боярынями всем пример!

– Дунечка, у меня голова идёт кругом. А как же разбор трактатов, чтение жития святых или заучивание летописей?

– Одно другому не мешает. Все надо успевать. Наша Мария Борисовна краше всех вышьет рубаху своему мужу и с любым ученым поддержит наравне разговор, а то и по-доброму заметит, что он ошибается.

Елена слушала о своей будущей свекрови, закусив губу. Ей стало боязно, что она не оправдает её надежд, но Евдокия погладила её по голове и чуть надавила на плечико, укладывая спать. Но господарыньке спать днем не хотелось.

– А правда, что у вас на площади показывают выдуманные истории?

– И показывают, и объясняют смысл показанного, – боярышня с тоской посмотрела на дверь, но отвечала спокойно.

– А зачем объяснять? Разве непонятно?

– Редко какая история так проста, как видится на первый взгляд.

Елена задумалась, а потом её личико озарилось пониманием:

– Да! Я помню твою сказку о кошке, добившейся благ у человеческой жёнки, но не потерявшей независимости.

– Ты умная девочка. Многих в рассказе привлекает только развитие событий, а ты заглянула глубже.

– Дунечка, а расскажи ещё! – попросила Елена.

– Тебе надо отдохнуть.

– И тебе, – грустно вздохнула она, показывая рукой, что отпускает боярышню. – Иди, обрадуй князя подарком. Не хочу, чтобы он завидовал Ванечке.

– Ты дальновидна и вообще очень внимательная к окружающим.

– Я знаю.

Елена зевнула, удобно устраиваясь на пуховой постели. В её ногах легла постельничья, недобро зыркнув на гостей.

– Дунечка, ты приходи потом, поможешь расчесать мне волосы. У тебя рука легкая.

– Конечно, приду!

Евдокия взяла с каменного подоконника свой поднос с десертом и, дав знак одной из жёнок остаться, быстро выскользнула из покоев Елены под её понимающим взглядом.

Она поспешила к князю, но воин, стоявший в коридоре, где поселились гости, сказал, что князь давно ушёл и ещё не приходил.

– Евдокия Вячеславна, кажись, его у кухни видели.

– У кухни?

– Ага, он стоял там и смотрел чего-то, – воин смутился, но сказал, как есть.

– Вот как, – протянула Евдокия и уголки её губ дрогнули в улыбке.

Воин облегчённо выдохнул: местный слуга насплетничал, что князь за бабами подглядывает, но никто ему не поверил. Все знали, как Юрий Васильевич относится к Евдокии Вячеславне. А коли он был замечен у кухни, то значит, по делу, а об этом не грех сказать, тем более другие не только скажут, но ещё приплетут свои догадки.

– Что ж, пойду посмотрю нет ли его в трапезной, а ты пошли поискать князя на конюшне, да пусть передадут, где я его жду.

– Своего Буяна он утром выгулял, но пошлю мальца, – пообещал вой.

Евдокия не спеша спустилась в трапезную. Пара слуг чистила стол, один сидел у огромного камина и следил за огнём, а больше никого не было.

– Голубчик, – обратилась она к слуге, чистившему стол, – принеси мне всё, что нужно для варки кофейных зерен. Ты спроси у повара, он знает. А ещё две чашечки, сливки и горсть сахара.

– Не по чину ему, – раздался голос другого слуги, вошедшего в трапезную. – Я сам всё принесу!

Евдокия не стала возражать, кивнула и устроилась у окна, стараясь не замечать любопытных взглядов слуг и кутаясь в шубу. Минут через пятнадцать ей принесли горячей воды, медный ковш и всё остальное.

– Боярышня, я велел тащить сюда маленький стол, чтобы тебе удобнее было.

Евдокия сняла с пояса красивую стеклянную бусину и подала старшему слуге:

– Держи, я довольна твоей заботой обо мне.

Мужчина быстро схватил бусину и спрятал её в мешочек, висящий на груди.

– Я ещё подушки принесу, – собрался бежать он.

– Лучше ещё одно креслице принеси – я жду князя.

Слуга убежал и чуть не столкнулся в дверях с Юрием Васильевичем.

– Евдокия Вячеславна, – поприветствовал он её и быстро подойдя, растерянно замер.

– А я вот… – смутилась она, – угощение тебе припасла и кофе варю.

– С твоих рук даже яд приму, – глупо улыбаясь, заявил он и боярышня хлопнула его по груди.

– Юрий Васильевич, тебе будет стыдно за то, что кофе ядом назвал.

– Да я не это имел в виду…

Она хмыкнула, показала ему рукой на креслице, а сама наклонилась к очагу и чуть подвинула ковш с кофе поближе к углям. Подождала. Слуга прибежал, неся ещё одно барское кресло. Евдокия как раз следила за появившейся кофейной шапочкой. В ковшике она вышла слабенькой, но заметно пришла в движение, и боярышня ловко подняла ковш, ставя его стол.

– Говорят, ты смотрел, как мы готовим? – спросила она, снимая с подноса десерт и пододвигая его князю. Потом расставила неказистые толстостенные глиняные чарочки, которые она называла чашечками, внимательно осмотрела сахар, принюхалась и все-таки убрала от греха подальше. Самый чистый она использовала при приготовлении десертов, а остатки выглядели неказисто.

– Я хотел позвать тебя на прогулку, – пояснил князь, а в глазах у него мелькнула тоска.

Стоя у входа кухни и наблюдая за женскими хлопотами, он чуть с ума не сошёл от накатившего на него одиночества. Смотрел, как Евдокия обхватывает ладошки Елены Стефановны, уча готовить, а сам представлял, что это могла быть его семья и что сейчас они повернутся к нему, обрадованно воскликнут и повиснут на шее.

Замечтался, затосковал, а особенно горько было, что по молодости упустил воспитание единственной дочери. Александру выдали замуж, и скоро он станет дедом, а сам до сих пор понятия не имеет, каково быть мужем и отцом. Может, надо было признать Шурочку? Тогда можно было бы забрать к себе внука и законно воспитывать его!..

Через пару недель ему исполнится тридцать четыре года, и он успел бы поставить внука на ноги, да ещё и на правнука поглядел бы. Но не было у него любви в ту сторону, лишь сожаление, что так вышло.

– Зря ты не подошёл к нам, – Евдокия посмотрела на загрустившего князя и, слегка коснувшись его ладони, заговорщически произнесла: – Мы очень нуждались в отважном воине, который пробовал бы нашу готовку.

– Тебе стоило дать клич и отбою не было бы, – оживился Юрий Васильевич. – Особенно, когда вы закончили с горчицей.

Евдокия вспомнила, как она с Еленой пробовала горчицу и засмеялась. Они ж с девчонкой напробовались до слез и пунцовых щек, но остались довольными.

– Угощайся, княже, – она показала ему глазами на тирамису. – И запивай крошечными глотками. Кофе – это не про утоление жажды. Это вкусовые впечатления. Должно получиться хорошее сочетание насыщенного сладкого и душистой горечи. А если слишком горько, то можно добавить кусочек лимона, но его здесь нет. Зато есть сливки, которые приглушат вкусовое богатство кофе.

Князь попробовал десерт и его брови поднялись:

– Необычно.

Забыв о кофе, он быстро съел ещё пару ложек и сделал глоток только когда Евдокия постучала ложечкой по его чашечке. Князь сделал глоток и прислушался к себе, наморщив лоб. Евдокия хихикнула и закрыла ладонью глаза. Потом раздвинула пальцы, чтобы подглядеть за Юрием Васильевичем, а он уже вновь пробовал десерт, делал глоточек кофе и сосредоточенно ощущал смену вкусов.

– Необычно, – повторил он и добавил: – одно дополняет другое, и мне это нравится. Не знаю, смог бы я пить этот напиток без этой сладости, но могу сказать, что эта сладость была бы утомительна без кофейной горечи.

Евдокия застыла, слушая объяснения князя, а потом расхохоталась. Он был так серьёзен, как будто являлся матёрым ресторанным критиком. Князь отодвинул угощение и с улыбкой смотрел на заливающуюся смехом боярышню. И жалел он сейчас только об одном: что они не дома, а Евдокиюшка до сих пор не его жена!

Глава 20.

– Евдокия Вячеславна, слыхала ли? Твой Балашёв внуков нашёл! – выдала с порога Надежда.

Евдокия непонимающе посмотрела на неё. Она совсем недавно поднялась в свои покои и все ещё мысленно оставалась с князем. Если бы не толпа слуг, пришедшая готовить стол к вечернему пиру, то их свидание продолжилось бы.

Дуня тоскливо посмотрела на Надежду, уперлась взглядом в толстую стену дверного проема и подумала, как же здесь все нелепо устроено. Огромный дом, в котором все теснятся и невозможно найти уединения. А ещё здесь холодно и жутко из-за воющих сквозняков. Впрочем, ей грех было жаловаться! За подарочки в гостевых покоях топили круглосуточно и свечи в светильниках меняли по мере надобности. Местные считали это расточительством, но не топить было нельзя. А свечей у Евдокии был полный воз. Она брала их, чтобы не сидеть в темноте во время пути и в замке.

Да и чего не взять, если в имении стоит сотня ульев. Поставили бы больше, но посчитали, что пчелам не хватит кормовой базы. Помимо Дорониных много умников нашлось, кто по-книжному наученью домики для пчёл сколотили и искали место для их выпаса. И упал бы мёд с воском в цене, если бы Иван Васильевич не наладил вывоз излишков в иноземщину.

Евдокия же на продажу взяла только стекло и мыльные брусочки, а свечи для себя – и не прогадала!

– Боярышня, ты слышишь меня? Я говорю, что Кузьма Балашёв внуков нашёл!

– Внуков? Разве у него есть внуки? – переспросила Евдокия, думая о бабушке. Гонец передал, что она осталась там лечить людей, но Дуня переживала как бы Аграфена сама ни заболела.

– Так жёнка его выдала дочек замуж. Вот про одну он узнал, что она родила двух мальчишек, да только убили её вместе с мужем, а детишек продали. Но долго на нового хозяина они не работали. На него вороги напали, да побили, а мальчишки бежали. Шли по городам, побирались, работали, пытались стать холопами, но их никто не брал. Но сжалился бог над сиротами, и здесь их подкармливают за работу.

– Надо же, – покачала головой Евдокия. – То никого, а то вдруг два внука.

– Верный глаз у тебя, Евдокия Вячеславна. И как углядела-то? – польстила ей Надежда, зная от других, как боярышня указала на сходство воя с отроком. – Старший-то лишь немного похож на Кузьму, а младший вылитый он. Уж мы все прослезились, когда увидели их вместе.

– М-да, пути господни неисповедимы. А ведь Кузьма верил, что его бог ведёт.

– Твоими ручками привёл, – Надежда произнесла это задумчиво, как будто сама была удивлена своим выводом.

– Я тут ни при чём! Это мой дед взял Балашёва на службу и неожиданно для всех приставил ко мне. Сама знаешь, что обычно людей годами проверяют, а тут…

– Ну да, ну да, наслышана, – всем своим видом показывая, что осталась при своём мнении, Надежда проводила боярышню до покоев Елены Стефановны и открыла дверь в покои.

– Дунечка, ты где была? Я уже проснулась! – отпихивая няньку, звонко закричала девочка.

– Вот и хорошо, вот и умничка!

Боярышня прошла, взяла гребень и начала расплетать растрепавшуюся косу девочки.

– Я сейчас заплету тебя по-особенному. Будет очень красиво, – пообещала она ей.

Евдокия возилась с волосами Елены и мурлыкала детскую песенку про зиму. В замке ворчали, что московиты привезли с собой снежную зиму, а боярышне нравилось, что вокруг всё белым-бело. Она понимала, что местные не привычны даже к лёгким морозцам и тем более к сугробам, а тут минусовая температура держится и держится…

«Кабы не было зимы в городах и селах…» – в последний раз спела Евдокия и оглядела заплетённую косу.

– Ещё! – потребовала девочка, когда боярышня закрепила на косе накосник. – Ты пела… ла-ла-ла-ла-ла, я тоже так хочу!

– После я разучу её с тобой, а сейчас нам пора идти.

– Хорошо, но ты обещала! – господарынька строго посмотрела на Евдокию, и та склонила голову.

Покрутившись и спросив у своих ближних, как им её коса, девочка взяла за руку боярышню и они вместе отправились пировать. По секрету Елена обмолвилась, что отец ждёт не дождётся поста, чтобы сменить еду на столах и убрать музыкантов.

Евдокия вежливо промолчала. Кормили сытно, но без излишеств, даже скромно. Еда никак не подходила для пира, хотя на столе стояло вино, гостей развлекали музыкой и были танцы. В Москве вино стоило дорого и посольские на пиру Стефана налегали на него, но только в первые дни. Сейчас же все предпочли бы поесть от пуза, а то вроде не голодно, но как-то пустовато в животах.

И услышать от дочери Стефана, что тот устал кормить гостей, было неприятно.

Евдокия не знала, чем отдаривались за гостеприимство другие гости, но царевич привёз в дар золотые кубки с чашами, меха, жемчуг, мёд. А за постой своей дружины сгрузил кухне несколько возов солёной семги, дюжину бочонков кедрового масла, несколько огромных кругов сыра, бессчётно вяленого по-особому мяса, которое не стыдно на царский стол подать. Но ничего из этого гостям не выставили, и Евдокия подозревала, что съедобные дары были обращены в серебро.

– Дунечка, я как представлю, как все удивятся нашей горчице и сладостям, так танцевать охота, – возбужденно блестя глазками, поделилась Елена.

Все сопровождавшие улыбнулись, а одна из ближних господарыньки заворковала:

– Ох и наградил тебя бог умом! Это ж надо взять и придумать, как самим иноземную приправу сготовить! Господарь будет горд тобою. Не от каждого сына есть столько пользы отцу, как от тебя.

Елена расцвела от похвалы, а потом посмотрела на Евдокию, смутилась и бросила недовольный взгляд на похвалившую её жёнку. Та скромно опустила глаза, поняв, что невовремя взялась воспевать ум и хваткость маленькой хозяюшки.

За стол уселись в устоявшемся порядке. Евдокия тяготилась чужим разношерстным обществом, а местные дамы цвели от оказываемого внимания.

– Смотрите, сколько горчицы! – воскликнул один из гостей, указывая на длинный ряд плошек. – Неужто торговый обоз приходил? Это Дижонская или английская?

Евдокия с интересом прислушивалась к разгорающемуся обсуждению горчичного ассортимента. Кто-то упомянул римлян и перечислял внушительный список специй, который они смешивали с горчичными зернами. Там не только пахучие травки и семена отметились, но и печёный лук, мёд, рыбный соус, изюм. Римские повара, оказывается, были богаты на фантазию. Оставалось удивляться почему присутствующие здесь вельможи не попробовали воспроизвести старые рецепты в своих хозяйствах.

– Уж сто лет действует запрет на добавку в горчицу всякой ерунды, – сурово оборвал разошедшегося гостя его сосед.

– Римляне не дураки были пожрать и знали толк в еде!

– А я говорю, что не может называться горчицей горчица, если туда напихали бог весть чего. В настоящей горчице ничего лишнего быть не должно, и вот это, – зануда показал на выставленные плошки, – что угодно, только не дорогостоящая приправа!

Евдокия с удовлетворением заметила, с какой неприязнью Елена и её отец посмотрели на этого знатока. Этот гость на корню пытался срезать замысел господаря стать новым изготовителем и продавцом самой популярной приправы. Но Евдокия решила, что пусть Стефан сам с ним разбирается, а она с интересом смотрела, как опустошались плошки с горчицей. Остроты в ней особой не было, и её густо мазали на всё: на мясо птицы, хлеб, пареные овощи и даже на яблоко.

Гости начали подсчитывать доходы от продажи горчицы и лицо сидящей напротив Евдокии Катарины скривилось.

– Торговцы, а не воины, – фыркнула она, но в этот раз поддержки не нашла. Все нуждались в деньгах и каждый примерял на себя интересную возможность заработать.

Стефан криво улыбался, слушая, как гости считают его доходы. Елена вдохновенно рассказывала ему, как готовила с боярышней горчицу и сладости, которые вскоре подадут, а он одобрительно кивал ей. Пересекшись взглядом с Евдокией, он чуть склонил голову, благодаря её.

Она хотела улыбнуться в ответ, но заметила, что царевич посмотрел на нее с укоризной. Ему явно было жаль идеи с горчицей. Евдокия жалобно посмотрела на него, а сама стала придумывать оправдание, почему так поступила. Конечно, надо было раньше думать, но решила упирать на то, что на Руси в обиходе другое горчичное зерно*. Здесь оно беленькое и не горчит, а перцовость нежная. С тем же хреном по жгучести не сравнится.

Найдя себе оправдание, Евдокия обратила внимание, что съела намного больше, чем обычно. Со специями здешнее мясо проскочило легче. То-то на неё косятся местные дамы, считающие, что женщинам, а особенно девицам, мясо есть неприлично. И Дуня поверила бы, но Елена просветила, что всё они едят, только у себя в комнатах. Оставалось только удивляться, зачем так усложнять себе жизнь.

На какой-то миг Евдокия подумала, что женская часть замка проигнорирует сладости, но никто не устоял и угостился. Более того, хвалили и накинулись с расспросами, как это повторить. Но тут Стефан всем дал укорот:

– То наша тайна, – весомо объявил он.

Гости одобрительно покивали и разговоры о новинках в еде сошли сами собой на нет. Евдокия насмешливо посматривала на звездочёта, гордо отказавшегося от сладкого. Более того, он попытался увлечь соседей разговором о чудесах света, отвлекая их от еды.

– Родосский колосс поистине огромен! – восклицал он. – Если умозрительно представить его целым, то видение затмит горы. Воистину, в древности умели строить, не чета нам!

– Сразу видать, что язык у тебя без костей, – неожиданно ответил ему сотник Юрия Васильевича. – Не знаю, для чего твоим предкам понадобилось возводить гигантского колосса, а у нас по сей день люди творят чудеса. Давеча на Оке храм поставили дивной красы в память о вставших на защиту Руси. Кто видел этот храм, тот душой воспарил. А ещё люд говорит, что многие связь времен почувствовали. Дедов вспомнили и о правнуках думы думали. Вот так, а ты бестолковым развалинам похвалу поёшь!

– Хм, не думаю, что тот храм столь же благолепен, сколь Софийский собор в Константинополе, – снисходительно ответил ему звездочет.

– В Константинополе мой пращур был, служил императору Комнину. О соборе вспоминал, как о величественном сооружении. Говорил, что человек рядом с ним что мошка. А я тебе говорю, что у нас строят так, что душа воспаряет в благоговении. Чуешь разницу?

– Ну что ж, хотел бы я посмотреть на твоё чудо, – усмехнулся Мартин.

– То чудо не моё, а для всех. Посмотреть же можешь на иконе, что наша монахиня привезла в подарок вашему монастырю. Съезди, попроси показать, авось не откажут.

Евдокии взгрустнулось: отец Варфоломей остался при новом храме и переписывает картины с видом храма. Одну из них Вихря назвал иконой, но это была самая настоящая картина, точнее, пейзаж с видом на храм.

Евдокия во время восстановления города делала наброски будущего храма и некоторые профессионально расписала красками, а отец Варфоломей всё сохранил и по окончании стройки открыл в себе талант копировальщика. Загорелся идеей прославить храм на весь мир и принялся за новую работу. К Дуниному удивлению, его порыв оказался востребованным, и выполненные им копии стали входить в список официальных подарков.

– Что ж, съезжу, посмотрю, – миролюбиво согласился звездочет. – Я слышал, что сейчас у вас строит Фиораванти. Это известный архитектор и я не удивлен, что он сумел построить вам храм. К сожалению, у себя на родине ему не доставались важные заказы, но у вас – другое дело!

Евдокия вспыхнула, услышав пренебрежительные слова о Фиорованти и унизительный подтекст о Руси, но Вихря опередил её с ответом.

– Не понимаю, о ком ты баешь.

– Он о зодчем говорит, что пушкарским делом в Москве занят и строит в Кремле, – пояснил княжьему вою Курицын.

– А-а-а, ну то в Москве… пусть там строит, – отмахнулся Вихря. – Храм же как воочию увидела наша боярышня Евдокия Вячеславна ещё будучи совсем девочкой. Увидела и ручкой своею на бумаге видение отобразила, а там уж попы с молитвою за дело взялись. Вот так.

Евдокия увидела устремленные на неё взгляды и изобразила всем видом, что всё пустяки. Её согрели слова воина, когда он сказал «наша боярышня». А так она видела, что большинство сочли слова воя если не лжой, то преувеличением, и только во взгляде дона Игнасия мелькнуло торжество. Как будто он с кем-то спорил и оказался прав.

Дуня приподняла правую бровь, ожидая разъяснений, но дон обольстительно улыбнулся, приподнял кубок и пригубил в её честь. Она ничего не поняла и решила больше не смотреть в его сторону. Однако напротив сидела Катарина и прожигала её злым взглядом, боярин рядом с нею облизывал толстые пальцы и масляно поглядывал то на Катарину, то на неё.

Евдокия повернула голову в сторону стола Стефана, но натолкнулась на Влада, наблюдающего за ней. Он был задумчив, немного отстранен, но не спускал глаз с неё. Евдокия заёрзала, чувствуя себя неуютно. Она не знала, как ей вести себя в таких ситуациях. Ей захотелось увидеть Юрия Васильевича, но он сидел на одной с ней стороне, и чтобы увидеться надо было отклониться назад или вперед. Конечно, она этого сделать не могла, не помешав соседу.

Евдокия опустила глаза, поняв, что не хочет ни на кого смотреть и была рада вошедшим в зал музыкантам. Гости оживились, разговоры закончились и многие начали выходить из-за стола.

Мария, жена Стефана, собралась уходить, и Евдокия обрадовалась. Теперь ей тоже можно было уйти к себе. Жёнки будут недовольны, потому что оставаться среди чужих без неё им невместно, но лучше поберечься. Она нутром чуяла нависающую угрозу, но никак не могла понять, с какой стороны прилетит.

– Отец, я хочу танцевать! – излишне громко воскликнула Елена, не пожелав уходить вслед за мачехой. – За мной есть кому присмотреть, – заныла она, кивая в сторону Евдокии.

– Коли так, – вздохнул господарь и многозначительно посмотрел на царевича, а потом на боярышню. Иван Иваныч понятливо кивнул, а Евдокии пришлось приложить руку к груди, показывая, что так же будет стоять на страже чести девочки.

Та подарила отцу быстрый чмок в щёку и счастливыми глазами посмотрела на царевича. Иван Иваныч понятливо хмыкнул и пригласил её встать первой парой в танце. Стефан только махнул рукой, не вспомнив, что дочь ещё слишком мала. Евдокию пригласил Курицын.

– Эх, грехи наши тяжкие, – проворчал он, вставая с боярышней четвёртой парой.

– Что, не любо тебе гусаком по кругу ходить? – насмешливо спросила Евдокия.

– Танцы – это неотъемлемый признак просвещения, – пафосно ответил ей Фёдор Васильевич, но со вздохом добавил: – Был бы я помоложе, а так…

Пары разошлись и выполнили определенные фигуры, прежде чем наново сойтись. При дворе Стефана жил учитель танцев и все считали, что без него невозможно научиться танцевать. Но большинство танцев было примитивно и требовалось всего лишь обладать толикой гибкости, чтобы изящно отклонить в нужный момент спину и величаво взмахнуть платочком. А так знай себе повторяй за всеми. Лишь парочка быстрых танцев требовали сноровки и подходящей одежды. Евдокия даже не пыталась скакать козочкой в своём облачении.

– Евдокия Вячеславна, чем тебе Мартин не угодил, что ты на него взъелась? – улучив момент, спросил Курицын.

– У меня встречный вопрос: Фёдор Васильевич, чем он тебе так угодил, что ты хлопочешь о нём?

– Он светоч и нам неплохо бы поучиться у него, а ты...

– А я возражаю ему, высказывая свою точку зрения и ты, Фёдор Васильевич зря принижаешь себя перед ним. Я читала твои посольские записки для Ивана Васильевича, и они выше всяких похвал. Твое умение излагать увиденное, свои мысли и выводы – прекрасны в своей простоте. А твой звездочёт не умеет говорить просто и понятно. У него на крупицу правды пуд лжи.

– Он весьма учён и ему трудно говорить с нами простыми словами, чтобы мы поняли.

– Фёдор Васильевич, я уже говорила, что между собою вы можете искать истину и смысл жизни, но людей не надо смущать. Они хотят спокойно жить, честно трудиться и видеть плоды своих трудов. Для этого потребно крепкое государство и общая идея для всех слоев населения. Когда-нибудь мы перерастём это и начнём ценить более возвышенные вещи, но не в ближайшие века.

– Эк ты хватила!

– Ты лучше подумай, что можешь сделать, чтобы освободить людей от примитивной работы, чтобы всякий мог сесть вечерком на скамью, посмотреть на звёзды и помечтать, а не упасть в постель от усталости.

– Это не связано…

– Связано, Фёдор Васильевич, очень даже связано!

Музыка стихла и пары разошлись. Иван Иваныч повёл Елену в музыкальный зал, Юрия Васильевича увлёк разговором господарь, а Евдокию перехватил Влад Дракула.

– Боярышня, а что скажет твой отец, если я посватаюсь к тебе? – огорошил он её.

Горчичное зерно – на Руси о горчице знали, и она у нас росла, но всяк её использовал по-своему. Кто-то лечил спину, делая «пластырь», кто-то спасался ею от лихоманки, ну а кто-то делал пищу острее или пробовал давить масло. Но у нас росла «дикая» горчица, и вкус у неё был своеобразный. В 18 веке нашу дикую горчицу скрестили с белой английской и получили зёрна будущей русской горчицы, которую мы все знаем.

Глава 21.

– Отец оставит слово за мной, – твердо ответила валаху Евдокия. Сама же подумала – хорошо, что Влад не спросил о мнении деда. В этом случае её голос дрогнул бы. Дед он такой дед, что с ним надо держать ухо востро.

– Хм, а сможешь ли ты принять верное решение? – усомнился Дракула.

– Господарь, ты же не на личико моё смотрел, когда подумал о сватовстве и подошел спросить? Здесь есть дамы покрасивше и познатнее.

Влад постарался обаятельно улыбнуться, но взгляд его был тяжёл. Ему не хотелось давить на милую боярышню, но по-иному у него не получалось. Она же задумчиво протянула:

– Твоя первая жена была из королевского рода Матьяша.

Он согласно кивнул, не понимая причем тут его покойная жена. Евдокия же продолжала:

– Сейчас Матьяш крепко правит Венгрией. Не так давно он взял под себя Хорватию и Чехию. Ходят слухи, что ныне он соперничает с Габсбургами за честь зваться просвещённым правителем, и если дело дойдёт до вооруженного столкновения, то многие ставят на Матьяша, а не Габсбургов.

– Ты хорошо осведомлена, – одобрительно заметил Влад, но лицо его при этом помрачнело, и Евдокия знала причину. О ней она далее и сказала:

– Более десяти лет Матьяш продержал тебя в заточении, облыжно обвинив в содействии османам.

Влад сузил глаза, но ничего не успел сказать, потому что Евдокия торопливо добавила:

– Но при этом Матьяш выдал за тебя свою родственницу. Я так понимаю, что ты на него не в обиде?

– То дело прошлое, – выдавил Влад, не ожидавший, что боярышня из далекой страны уместит его жизнь в двух предложениях. Но она по мягкосердечию не напомнила о годах турецкого плена, лишь обмолвилась, что не сомневается, что он ни за что не встал бы на одну сторону с османами.

– Я ненавижу султана и я бы никогда… – сквозь зубы процедил Влад. Евдокия открыла рот, чтобы повторить, что уверена, что обвинение было облыжно, но валах медленно поднял руку и она смолчала.

Ему же захотелось нежно обвести нежный девичий овал лица, показывая, что он благодарен за её сдержанность в словах. Но не решился оскорбить её касанием, поэтому лишь обозначил свой порыв и резко убрал руку за спину.

– А Матьяш… – продолжил Дракула, как ни в чём не бывало, – он был честен со мной и признал за мной право господаря!

– Признал, значит, – свела брови Евдокия, убеждаясь лишний раз, какой гадюшник процветает среди местных властителей.

На одну только крошечную Валахию в данный момент претендует трое, и они время от времени сгоняют друг друга с трона, а на них делают ставки другие государи.

Евдокия вспомнила, какой переполох в Думе наделало предложение Папы римского принять корону Ивану Васильевичу из рук римского императора. Но князь сказал, что всё, что нужно, он сам себе возьмёт. Бояре пошутили, что они сами себе Рим и утвердили Ивана Васильевича царём.

Евдокия позволила себе развить идею наследников Рима, но её осадили священники из греков, назвав её речи кощунственными. Она тогда во всеуслышание заметила им, что народ, сдавший османам святыни, не может указывать другим, как строить государство. И что их слишком много на Руси. Её чуть не загрызли за эти слова, но боярыни, а после и бояре встали за неё, а часть духовенства являлась им родней. В результате в церкви вновь получился раскол.

Но боярышня лишь немного поторопила события. У русского духовенства без её нападок накопилось много вопросов к так называемым греческим наставникам.

Сейчас боярышня стояла и смотрела на ожидавшего её слова Влада. У неё не было послезнания о его конкурентах: Раде Красивом и Басарабе Старом. Для неё они мотыльки-одновневки, но для Влада – родня и злейшие враги. Он жаждет расправиться с ними, вернуть утраченное и выгнать османских сборщиков податей. Она не знала, получится ли это у него, но от её ответа сейчас точно могла измениться история. Впервые Дуня почувствовала ответственность.

– Осталось только освободить место правителя, – подытожила она, прямо взглянув на него. – И ты рассчитываешь на поддержку моей семьи?

Влад был приятно удивлён, что боярышня нисколько не обиделась на его прямоту, но в то же время немного обижен, что она сразу перешла на деловой тон.