Текст книги "По ту сторону черты (СИ)"
Автор книги: Юлия Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)
– Пошел вон, – произносит еле слышно, тяжело дыша. – Вон из моего дома, Морейра. – отбрасывает стакан куда-то в сторону. Он даже не разбивается, так как оказывается на кушетке. Вот нужно ей сказать, быть поосторожнее с чужой собственностью. Не выплатит же за ущерб. – Пошел вон! – В три шага оказывается около меня, упирается руками в подлокотники кресла и нависает надо мной. Смотрит своими карими глазами, пытаясь запугать, подавить, прогнать. – Ты никогда не получишь мою дочь, ничтожество. – Словно ядом брызжет. Шипит как змея при виде своего заклятого врага. – Таким как ты место в тюрьме, а не в приличном обществе. Ты уничтожаешь все, к чему прикасаешься. – Ее лицо очень близко от моего. Ее шея так и манит вцепиться в нее руками и начать душить, лишь бы она поскорее заткнулась. А еще лучше сломать ей ее. Просто чуть сильнее надавить, повернуть в сторону и лишить жизни эту дрянь. Тогда все будет проще простого. Без ее согласия получу все, что хочу. – Никто не хочет иметь дело с ублюдком, который…
Резкое движение – толчок ей в грудь. И вот она уже на полу лежит, вскрикнув от боли. Должно быть очень сильно ударилась, поэтому и скулит, как гребаная собака, получившая удар от своего хозяина. Заслуженно получила. Такое положение как раз для нее. На спине, с раскинутыми вверх руками, закрытыми глазами. Обычная падаль, коих ставят на место словами, действиями. Чтобы впредь они себя не вели слишком дерзко и нагло. Иначе здорово об этом пожалеют.
Поднимаюсь на ноги, снимаю с себя пиджак, бросив его на стол, подхожу к неподвижно лежащей Мауре и приседаю на корточки рядом с ней. Она смотрит на меня запуганным взглядом. Боится стерва моей реакции. И правильно делает, так как разговаривать со мной подобным образом никому не позволено. Тем более женщинам. Молчит, не произносит ни слова, просто наблюдает за мужчиной, склонившимся над ней. Боже! Как же нравится демонам, что внутри находятся, видеть страх в глазах других людей. Как же они подпитываются от этого, получая очередную дозу страданий.
От чего еще сильнее становятся, еще более жестокими. Они подсказывают порой совершать самые опасные, низменные вещи, на которые с радостью иду. Нравится такая жизнь, полная темноты, порока, грязи, денег, раскрепощенных женщин. Когда ты ломаешь человеческие судьбы. Когда распоряжаешься чужой жизнью, пусть и принося что-то в жертву. Так как в этом мире поступать приходиться именно жестокими способами. А раз Маура этого до сих пор не поняла, надо ей объяснить.
– Ты же умная женщина, донна Керкленд. – Провожу рукой по ее волосам. Несколько прядей все же выбились из прически, чем портят образ примерной, скорбящей вдовы. Немного это небрежно. – Неужели не понимаешь, кому ты говоришь все эти слова? – Все же хватаю ее за шею, слегка сдавливая горло.
Она тут же вцепляется в запястье ногтями, пытаясь оттолкнуть. Хрипит, дергается всем телом. Да только от выпитого алкоголя это выходит у нее очень плохо. Да и правая коленка, давящая ей на ноги, слегка обездвиживает ее. Должно быть ей даже очень больно.
– Я с легкостью могу сломать твою прелестную шейку. – Давлю еще сильнее, от чего она бьется как в конвульсиях. Широко распахивает глаза, ногами перебирает, ногти вдавливает в мою кожу. От них точно следы останутся. – А после. – Наклоняюсь еще ниже, шепчу ей на ухо. Вижу слезы, раскрасневшееся лицо. Как медленно жизнь начинает от нее уходить. – пойду в комнату к Блэр и заберу то, что по праву мне принадлежит. Она! – Злобная ухмылка на губах, в голове коварные мысли. Самые грязные и порочные, как раз для такой невинной малышки, как эта девчонка. Ведь нужно же ее утешить после смерти еще и матери. – Ее тело, душа, каждая ее мысль, – все это будет моим. Я получу ее. С твоим согласием, Маура, или нет.
Убираю руку с ее горла, коленку с ног, встаю в полный рост и подхожу к небольшому бару, где хранятся все их спиртные напитки. Достаю бутылку какого-то виски, стакан, наливаю в него жидкость до самых краев и поворачиваюсь к Мауре. Женщина стоит на коленях, опустив голову, и пытается придти в себя. Держится за шею, где совсем недавно я ее хватал. Хрипло кашляет, набирая в легкие так ей необходимый воздух, вытирает слезы из глаз и, держась за стол, поднимается на ноги.
– Как чувствуешь себя, донна Керкленд? – Протягиваю ей стакан с виски, на который она смотрит с жадностью. Даже губы облизывает, словно это для нее живительный нектар. Значит сильно она зависима стала от алкоголя, не может без него обходиться. Даже сейчас, толком не восстановившись, протягивает руку, чтобы забрать у меня стеклянную тару. Немного проливается на пол, от чего там появляются маленькие лужицы. – Как давно ты употребляешь виски, Маура? Раньше только вино и шампанское пила. А сейчас… похожа. – Пробегаюсь взглядом по ее телу. – на заядлую алкоголичку.
Смех вырывается у меня из груди. Он такой сильный, что явно все слуги в доме его услышали. Ведь сказав ей эти слова, она тут же начала пить жадными глотками. Виски у нее течет по подбородку, попадает на воротник платья, но ей на это плевать. Маура сейчас наслаждается выпивкой. Тем самым развлекая меня. Голова откидывается назад, смех еще громче. Руками за живот держусь. Светская леди, что являлась примером для многих, сейчас похожа на тех уродин, которые ради очередной порции готовы даже телом торговать.
– Не твое дело, Морейра, – злобно произносит, вытирает рот тыльной стороной ладони и ставит стакан на книжную полку. – Ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь. – Откашливается, прижавшись спиной к стене. В любой момент может съехать по ней на пол. – Также, как и требовать от меня что-то. Я никогда не соглашусь с твоими условиями. Не отдам дочь в руки такого мерзавца.
– Тогда ты все это потеряешь, дорогая. – Развожу руками в стороны, имея в виду ее собственность. – Ведь каждая вещь в этом доме принадлежит мне. Я хозяин. – Документы же практически готовы. Осталось только с адвокатом встретиться и все обговорить. А потом можно и вышвырнуть Мауру отсюда в самую ближайшую лужу, чтобы все соседи видели ее позор. Чтобы каждый журналист смаковал эту новость. От такого ей точно не отмыться. – Захочу, и ты завтра же окажешься в самом злачном районе Сан-Пауло. Там не будет всей этой роскоши. Светские приемы, дорогие наряды, алкоголь. – Показываю пальцем на початую бутылку виски. Маура бросает беглый взгляд на нее. – Только наркоманы, желающие твое тело.
Она с трудом сглатывает, видимо вспомнив одно происшествие несколько лет назад. Когда чуть не стала жертвой подростка, просившего деньги якобы на автобус, а на самом деле ему необходима была очередная доза героина.
– Они будут пользоваться им, пока от тебя живого места не останется. Пока ты не сдохнешь. – Нужно как следует ее запугать. Пусть знает свое место. Ведь все деньги, что она имеет, Гектор крал у меня на протяжение трех лет. Можно сказать я оплачивал их расходы, а ведь их было не мало. Маура Керкленд любит красиво жить. – От них ты не сбежишь. – Подхожу к ней как можно ближе, от чего она съеживается и закрывает уши руками. – Представь, что будет с тобой, когда тебя по кругу пустят. Когда будет групповое изнасилование.
– Хватит. – Пытается протестовать. Показаться сильной, затыкая мне рот. Но ничего у нее не выйдет. Я знаю, на какие кнопки нажать, чтобы вывести ее из себя.
– Когда ты не сможешь и шагу сделать, – продолжаю доводить ее до истерики. Пусть мучается как можно дольше.
– Замолчи! – Резко отталкивает меня от себя. Еле удерживаюсь на ногах, чуть было не потеряв равновесие. Хоть она и довольна пьяна, силы все же откуда-то появились. Должно быть злость на меня этому поспособствовала. – Ты чудовище! Монстр, что… – Замолкает, округлив глаза от удивления. Взгляд направлен на кого-то позади меня. Даже вот не видя человека, знаю, кто там находится. – Блэр. – Вытирает слезы костяшками пальцев. Натягивает на лицо милую улыбку. – Дочка, что ты тут делаешь? – Все еще не решаюсь повернуться. Смотрю на Мауру, на ее сменяющиеся эмоции. Как ей страшно от нахождения дочери здесь. Вдруг она слышала наш разговор? И если мне на это плевать, то вдове придется объясняться со своим ребенком.
– Ты кричала, мама. – Нежный голосок, ласкающий слух. Не грубый или писклявый говор. Она произнесла пару слов так тихо, невинно, с долей беспокойства о матери. – Я решила проверить, все ли в порядке.
– Да, моя милая. Все хорошо. – Маура врет ей, глядя прямо в лицо. Не говорит правду своему ангелу, которого я так хочу испортить. Покорить, завладеть, уничтожить эту ее непорочность. Чтобы превратить в обыкновенную девку, выполняющую мои желания без вопросов. – Просто мы с… – Не знает, как меня представить. Кем могу для нее являться. – другом твоего отца. – Умная женщина. Сообразила. – никак не могли решить один вопрос, но уже пришли к полному взаимопониманию. – Выгибаю от удивления бровь, ехидно усмехаюсь, и все же поворачиваюсь к ней лицом.
Твою же мать! Те фотографии, которыми меня снабжали, не передавали того, что вижу сейчас перед глазами. В жизни она оказалась еще более прелестной, чем с объектива камеры. Такое чувство, что от нее исходит какое-то свечение, которое тут же хочется привести во тьму. Показать ей все грани моей жизни. Ведь у нее образ самого настоящего ангела. Чистая, невинная девочка, стоящая по середине комнаты и нервно поглядывающая по сторонам. Должно быть ей не по себе при виде совершенно не знакомого ей мужчины Нагло рассматривающего ее, взглядом пробегающего по всему ее телу. Сверху-вниз. Что приносит мне определенное удовольствие.
На ее кукольном личике так четко выделяются яркие голубые глаза, сразу напомнившие мне о синеве неба в ясный день. Чуть вдернутый носик, слегка приоткрытые губы в розовом блеске. Светло-русые волосы стянуты в высокий хвостик. Через белую майку просвечивает простой бежевый лифчик, подчеркивающий ее небольшую грудь. Короткие джинсовые шорты, что не скрывают ее длинных ног с красным лаком на ногтях. Блэр Керкленд можно назвать идеальной, невинной и даже наивной девушкой. Таких ведь видно сразу. По глазам можно отличить от других. В них же многое отражается. Вот и у нее видно, что она обычный тепличный цветочек, хоть и училась далеко от дома. В американском университете, где наверняка проходили многие вечеринки. На них она бывала, но не ввязывалась в приключения. Оставалась таким же непорочным ангелом. Для какого-то парня себя берегла. Да только он ее ни за что не получит. Такое право могу иметь только я.
Лишь я стану единственным мужчиной в ее жизни. Лишь я заберу ее непорочность. И не важно, согласиться ли Маура с моими требованиями или же мне откажет. Все равно этот ангел познает все круги ада. Переступит за черту, откуда возврата никогда не будет. Она от меня не сбежит. Либо останется вместе со мной, либо будет мертва для других парней. То, что скоро будет принадлежать мне, не сможет никто отнять. Ее мать уже поняла это, признала. Осталось лишь слегка надавить на вдову, сломать ее. И она уговорит дочь стать моей навсегда. Войти в мой особняк, стать пленницей моего мира. Уйти от света во тьму, что будет ее домом очень долгое время. Придется ей привыкать жить вдали от родных, так как со своей матерью она видеться часто не будет. Приходишь на мою территорию – принимай правила, что созданы мною. Или же готовься к принуждению.
Глава 3
Блэр
Столько разных событий у нас в жизни происходит. Какие-то радость приносят, какие-то, наоборот, одно сплошное горе. Мы можем их встретить с улыбкой на лице или же со слезами на глазах. Ощутить облегчение, счастье, потерю, полное разочарование. Порой хочется зарыться в своеобразный кокон, скрыться от всего мира и представить, словно ничего плохого не случилось. Будто бы все это дурной сон, кошмар нашего разыгравшегося воображения. Просто шутка судьбы. Стоит глаза открыть через некоторое мгновение, и все вновь так как прежде. Ничего не происходило, не менялось. Жизнь не устраивала никаких сюрпризов. Тогда бы не приходилось резко менять свои планы, срываться с места, все и всех бросать на неопределенный срок.
Только вот это же просто мечты, которым не дано сбыться. Как бы ты ни старался что-то исправить. Ведь если бы это вышло, то вместо кресла в самолете я находилась на своем выпускном. В выбранном мной платье кружилась по залу в объятьях своего парня Кейда, принимала поздравления от друзей, получала диплом и праздновала вместе со всеми важное событие в своей жизни. Хотя и не так масштабно, как предлагала это сделать Одри. Возможно даже в отношениях продвинулась бы гораздо дальше. Позволила Кейду нечто большее, чем обычные поцелуи и горячие, сводящие с ума ласки.
Закончился один этап в жизни, должен был наступить совершенно другой. В месте, что стал мне домом на несколько лет. В месте, где я хотела обосноваться навсегда. Ведь тут мои друзья, самые близкие люди. Тут по-настоящему счастлива. Тут готова к новым свершениям, победам, возможно разочарованиям. Все же это неизбежно. Да только если рядом родные, любимые можно все преодолеть. Ничего страшного не будет. Но один-единственный звонок все разом перечеркнул, планы разрушил. Новость от мамы выбила почву у меня из-под ног. То, что изначально казалось шуткой, таковой вовсе не являлась. Она не разыгрывала, не врала. Мой отец на самом деле умер. Просто ночью сердце его перестало биться. Ведь после выстрела в голову никто не выживает. Нет у человека бессмертия. Никто его еще не придумал. Хотя это было бы очень здорово, так как стольких людей можно спасти. Один из которых мой папа.
Мужчина, что в последнее время редко ко мне приезжал, даже звонил раз в несколько недель. На вопросы про его отсутствие отвечал, что очень много работает. Нет времени и сил на элементарный отдых. Поэтому и пропадает столь часто. А сейчас его вообще не будет рядом со мной. Он исчез, испарился. Лишил себя жизни с помощью выстрела. О чем мне несколько часов назад поведала мама. Прямо в тот самый момент, когда я немного успокоилась. Когда находилась в кабинете матери Одри.
Тогда телефон снова ожил. В трубке прозвучали четкие указания по моему возвращению в Бразилию, а один из помощников семьи Керкленд должен был меня на него сопроводить, довезти на своей машине. На прощание, разговоры времени не было. Мужчина подгонял как можно скорее тронуться в путь. За что был награжден злобным взглядом моей подруги. Одри так не хотела отпускать от себя, постоянно в объятьях держала и все поехать в Сан-Пауло хотела. Но я ее останавливала. Хоть и нужна поддержка близкого человека в минуты такого горя, все же в душе я понимала, мама не будет рада моим друзьям.
Почему-то она с некоторым неодобрением относилась к окружению своей дочери. Редко с ними виделась, но никогда не старалась разговор завести. Просто вроде бы мило улыбалась и отвечала односложно. Другое дело отец. Он всегда был рад, когда на праздники приезжала не только я. Ему нравилось, что в доме полно народу. Что отовсюду слышится смех, разговоры, возможно и крики. Только такого вот никогда больше не будет.
Вряд ли друзья смогут приехать ко мне в ближайшее время. Сначала похороны, потом прощание в нашем особняке, обнародование завещания, вопросы прессы, частые посетители. Ведь обязательно будут приходить все его друзья, знакомые, сослуживцы. Приносить свои соболезнования, оказывать какую-то поддержку. Которая будет так необходима мне. Особенно от любимого парня, с которым не дали толком попрощаться. Лишь с Одри. Да и то на пару минут. Ведь назначен был вылет, а опаздывать нехорошо. Надо торопиться. Подруга все это понимала. Знала, как мне тяжело, как не хотелось уезжать. Также она мне пообещала, что непременно приедет вместе с Кейдом в Сан-Пауло. И плевать ей на реакцию моей мамы.
– Мисс, мы скоро приземлимся, – вырывает меня из мыслей голос стюардессы над ухом. Пару раз моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд. Так как неприрывно смотрела на протяжении нескольких часов в иллюминатор самолета. Как исчезал Лос-Анджелес с каждой милей. Как на душе грустно и одиноко становилось, будто я в последний раз все это вижу. Странное предчувствие меня не покидало весь полет. Но особо к нему не прислушивалась. Отгоняла от себя прочь ненужные мысли. Они только мешают.
– Хорошо, – еле слышно проговариваю, взглянув на молоденькую девушку. Пытается быть любезной, улыбается от уха до уха. Наверняка думает, что сможет свое веселье и мне передать.
Только всего этого не нужно. Это раздражает. Хочется плакать, закрыть глаза, забиться в какой-нибудь угол и не выходить оттуда. Но слез уже не осталось. Все выплакала там, в Лос-Анджелесе. От чего точно выгляжу не самым лучшим образом. Глаза должно быть опухшие, бледность на лице. В животе вот урчит от недостатка пищи, ведь кусок в горло не лезет. Не хочется элементарного фрукта. Просто внутри пустота. Словно душа умерла. Разбилось все вдребезги, как хрупкая, фарфоровая ваза, оставив после себя множество осколков.
– Сеньорита Керкленд. – Напротив меня садится тот самый помощник мамы, что и в самолет со мной сел. Находился где-то в другой его части. Чуть полноватый мужчина. намного старше меня. Черные волосы, синие глаза. Вроде бы обычный работник, выполняющий указания своей нанимательницы. Прилично одетый, без каких-либо дефектов во внешности. Но аура, что от него исходит, заставляла меня всегда вздрагивать и отводить взгляд в сторону, когда он пытался заговорить. Что-то в нем есть отталкивающее, создающее впечатление не очень хорошего человека. – Донья Маура не сможет вас встретить. – Я даже в этом не сомневалась. Должно быть готовится к похоронам да от журналистов пытается отделаться. – Она будет ждать вас в особняке. – Просто киваю головой на его слова. – Также завтра необходимо решить все вопросы, касающиеся завещания вашего отца.
– Так быстро его огласят? – Вглядываюсь в иллюминатор, где виднеется здание аэропорта и взлетно-посадочная полоса. Скоро мои ноги вступят на землю Сан-Пауло.
– Так как родных у него особо не было, решено было огласить его волю как можно скорее. Ведь помимо особняка, городской квартиры, домика в Ангре и некоторой собственности он имел и солидный счет в банке. Нужно узнать, куда отправятся эти деньги. Адвокат вашей мамы уже готов к любому исходу. Ведь возможно они пропадут или же…
Словно отключаюсь от внешнего мира. Не интересны совершенно слова этого человека. Не хочу слушать его, а уж видеть тем более. Он мне не нравится. Находиться с ним рядом не вызывает у меня особой радости. К тому же самолет уже замедляет ход, практически касается земли. От чего голос пилот просит нас пристегнуть ремни и приготовиться к посадке. Чисто по инерции, интуитивно все это делаю. Мечтаю поскорее отсюда уйти, приехать домой и закрыться у себя в комнате. Там только смогу дать волю своим эмоциям.
Кажется, что проходит несколько часов, прежде чем убираю в сторону ремни, беру в руку небольшую сумочку, поднимаюсь на ноги и направляюсь к выходу. Выхожу на улицу, встав на первую ступеньку трапа. Взгляд в небо, вдох полной грудью. Запах родного Сан-Пауло наполняет легкие. Насыщаюсь знакомой атмосферой города, в котором очень давно не была. И так не хотела сюда возвращаться, но пришлось это сделать.
Спускаюсь по лестнице вниз, слыша за спиной голос моего попутчика. Он с кем-то по телефону еле слышно переговаривается. Стоящая неподалеку машина явно ожидает меня. К тому же мужчина кивает на нее, продолжая прижимать смартфон к уху. Судя по всему вместе мы не поедем. От чего приходит облегчение. Этот странный человек отправится куда-то в другое место. Здесь его миссия выполнена.
Пара шагов по направлению к автомобилю. Открытая дверца приглашает занять заднее сидение в салоне. Что я тут же делаю. Присаживаюсь на кожаную обивку, бросив сумку рядом с собой. Даже не замечаю, как дверь закрыли, и машина тронулась с места. Водитель ни слова не сказал, просто поднял перегородку, отделяющую нас друг от друга. Дал мне время на одиночество. В себя хоть немного придти. Только как можно оставаться спокойной, когда твой родной человек больше рядом не будет?
Ты его не увидишь, придя в особняк. Никто тебя не обнимет, не даст совет, не поругает за проделки. Больше не у кого просить благословения на бракосочетание. Не с кем идти к алтарю в церкви. Кроме мамы в этом мире больше нет человека, что являлся частичкой твоей. Его забрал тот выстрел пистолета, что он сам себе в голову направил. Сам себя жизни лишил.
Зачем? Почему он так поступил? Эти вопросы покоя мне не дают. Они волнуют очень сильно, ответы знать так хочется. Ведь папа не мог так поступить с нами, не мог уйти таким образом. Быть может его кто-то довел до такого состояния? Прижимаю руку к груди, так как сердце бешено бьется. Голова начинает кружиться. В глазах резко темнеет, а к горлу подступает тошнота. Словно я нахожусь в полностью закрытом помещении, где стены давят, нет выхода. Только лишь воспоминания, ставшие реальностью. А потом обернувшиеся кошмаром.
– Мы приехали, сеньорита Керкленд. – Тяжело вздыхаю, пару раз моргаю, чтобы все же в себя придти. Даже не заметила, сколько времени прошло. Не видела всех этих улиц, по которым мы так с отцом любили ходить. Ресторанчика, где часто обедали чисто вдвоем. Иногда конечно мама к нам приезжала. Но это были редкие случаи. Остался позади и маленький магазинчик с сувенирами. Там Гектор Керкленд всегда покупал какую-нибудь безделушку. Просто чтобы дочь порадовать, вызвать улыбку на ее лице. Которая сейчас непроизвольно появляется, стоит лишь вспомнить об этом.
– Спасибо. – просто отвечаю на его слова и, не став ждать помощи, дотрагиваюсь до ручки и резко открываю дверцу.
На пороге особняка стоит дворецкий, что с грустью в глазах смотрит, как я выхожу из машины. Доминик несколько лет служит в этом доме, знает меня чуть ли не с пеленок, но никогда особо не разговаривал. Словно родители запретили всей прислуге подходить близко к их дочери. Папа еще позволял им некоторую вольность в общении, мама же категорически против этого была.
– Мама дома? – обращаюсь к нему. В ответ получаю лишь утвердительный кивок. Несколько шагов к приоткрытой двери, и захожу в холл. Здесь нет никого. Даже мама не вышла встречать. Должно быть справляется с горем в одиночку, как всегда это делает, когда происходят болезненные для нее события. Никого к себе в таком случае не подпускает. Предпочитает побыть совсем одна. Но сейчас у нас с ней общее горе. Мы поддержка и опора друг друга. Так как роднее людей нет рядом. Нужно проводить как можно больше времени вместе.
– Блэр. – Резко разворачиваюсь от звука своего имени. Передо мной стоит Кика. Наша домработница целых восемь лет. Добрейшей души женщина, терпящая все приказы хозяйки и выполняющая их беспрекословно. Никогда на нее не было жалоб или претензий. Одно сплошное восхищение от выполненной работы. Казалось даже, что ей все-таки удалось найти общий язык с моими родителями. К каждому из них у нее особый подход.
– Кика. – Не могу сдержать эмоций, тут же бросаюсь в ее объятья. Как можно крепче обнимаю за спину, вдыхая такой знакомый запах ванили. Она всегда с выпечкой ассоциируется, с чем-то сладким, что готовится на кухне. И чем потом идет угощать в комнату дочери своих нанимателей. – Я так по тебе скучала. – Гладит по плечам, а потом резко отстраняет от себя. Ведь не дай Бог мама нас увидит. Ей это очень не понравится.
– Милая моя девочка. – Вижу, как ей тяжело справиться. Как слезы в любой момент могут потечь из глаз. Ее даже слегка потрясывает. – Жаль, что именно в такое время ты вернулась домой. На похороны своего отца. – Плакать так сильно хочется, но слез уже правда не осталось. Только боль внутри, которая порой на куски разрывает, что дышать становится трудно. Словно бьешься в агонии. – Твоя мама…
– Как она? – задаю так интересующий вопрос. Ведь по телефону у нее была самая настоящая истерика. Кричала на меня, захлебывалась в слезах. Должно быть и всех от себя отталкивала, если кто-то решался ей помочь. Прижимаю к себе сумочку, словно боюсь ее воровства. Хотя Кика этого не сделает. Да и красть там особо нечего.
– Сейчас. – Робкий взгляд куда-то в сторону. – она в кабинете. Отвечает на звонки со словами соболезнования. С самого утра телефон не прекращает звонить. Поэтому она и не смогла тебя встретить. Сказала после твоего приезда проводить в комнату и дать немного отдохнуть. Вскоре вам придется поговорить. – Да, разговор неизбежен. Ведь мы же потеряли дорогого для нас человека. Мужа и отца. Такая потеря невосполнима. Такое очень трудно принять. Я сама до конца не уверена, что не считаю все это лишь страшным сном, который обязательно пройдет. Не наступит больше ничего столь страшного. Не может же судьба столько ударов разом преподнести. Их же невозможно вынести.
– Тогда мне стоит. – Направляюсь в сторону лестницы. – и правда немного отдохнуть. Я несколько часов летела в самолете. Мне даже с друзьями толком не дали попрощаться. – Преодолеваю несколько ступенек, оглядываясь вокруг себя. Особняк никак не изменился с тех пор, как я в университет поступила. Все здесь по-старому. Те же стены, картины на них. Столик в холле, ковер на полу. Ничего здесь не меняли. Хотя это только первое впечатление о нем.
Поднявшись на второй этаж, сворачиваю направо, прохожу мимо спальни родителей и добираюсь наконец до своей комнаты. Толкаю дверь и захожу внутрь. Тут все тоже осталось точно таким же, как и в день моего отъезда. Мебель вся на своих местах, только новые цветы в вазе стоят. Их аромат наполняет всю комнату. Такой сладкий, насыщенный, мой любимый. Красные розы всегда привлекали, немного завораживая своей красотой. И хоть не любила, когда срывали живые цветы в угоду кому-то, ради подарка, все же устоять перед таким букетом не могла. Даже глаза загорались при виде них. Но не сейчас.
В данный период они мне так ярко напоминали о потере. О том, что точно такие же цветы понесу на кладбище, где моего папу будут опускать глубоко в землю. Куда придет очень много народу, чтобы побыть в минуты нашей с мамой грусти. Возможно, и журналисты нагрянут. Не упустят шанса посмотреть на такое событие. В Америке вот так часто происходило. Если умирал какой-то известный человек, тут же все печатные издания давали задание своим сотрудникам сделать статью об этой утрате. Используя как можно больше фактов. Ведь нет же у некоторых людей ничего святого.
Кладу сумку на журнальный столик, прохожу по комнате до большой кровати, стоящей у окна, и сажусь на нее. Взгляд направлен в одну точку. Не отрываюсь от стены, где висит большая фотография нашей семьи. Мы все втроем стоим в парке и мило улыбаемся в камеру. В тот день мне исполнилось шестнадцать лет, и родители решили немного развлечь меня. Позвали покататься на роликах, хотя ни один из них этого делать не умел. В итоге папа заработал синяк на правом плече, а мама разбила в кровь обе коленки.
Я же ни капельки не пострадала, так как несколько лет уже каталась вместе с друзьями по пять часов в день. Знала, как нужно держать равновесие и отталкиваться ногами. Так как сама в первое время приходила домой вся в ссадинах и синяках. Как мама с папой. Которые были хоть и злые от такой поездки по парку, но все очень счастливыми. Мы же все вместе день провели. Развлекались, смеялись, ели мороженое, обедали в небольшом ресторанчике. Не зная, что спустя годы всего этого больше не будет. Судьба решит нас развести. Родителей превратить в совершенно не знакомых друг для друга людей, переставших наедине находиться.
Даже в моем присутствии чувствовалось напряжение между ними. Теперь же таких мгновений больше не будет. Отец не станет устраивать мне сюрпризы не день рождения. Не станет хоть изредка приезжать в Лос-Анджелес. Все воспоминания о нем останутся лишь здесь, в Сан-Пауло. Откуда заберу некоторые его вещи, чтобы частичка его всегда со мной была. Америка же станет моим домом окончательно, когда расскажу об этом маме вечером или через пару дней.
Мелодия мобильного телефона заставляет оторваться от созерцания фотографии. Смартфон вибрирует в сумочке на журнальном столике. Размышляю о том, поднимать ли трубку или нет. И когда прихожу к единственному решению, он перестает кричать на всю комнату, но вскоре снова играет та же музыка. Снова кто-то настойчиво желает со мной поговорить. А мне же так не хочется с кем-то разговаривать. Лучше в тишине побыть наедине со своими мыслями. Предавшись воспоминаниям о тех днях, что уже никогда не повторятся.
Третий раз вибрация, третий раз звонок раздается. Что начинает меня сильно раздражать. Поднимаюсь на ноги, подхожу к столику и достаю из сумки свой телефон. На экране высветилось имя «Одри» и ее фотография с высунутым языком и скошенными глазами. Эта девчонка пару месяцев назад сама обновила фото профиля, посчитав это очень смешным. Переубеждать ее не стала, а просто молча согласилась.
– Да, – отвечаю на звонок, прислонившись к стене. Что-то голова немного закружилась. Видимо от недостатка пищи в организме. Ела же я утром перед приемкой платья. Немного фруктов и тост с маслом. Больше в моем желудке ничего не побывало. То мороженое в кафе не в счет. Оно за полноценную еду не сойдет. Просто обычный десерт, сладость на ленч.
– Блэр, дорогая, как ты там? – В ее голосе слышится беспокойство за меня. Подруга на самом деле переживает. Это не наигранно, не представляет из себя какой-то спектакль. Стоун никогда не скрывает истинных чувств. Всегда способна поддержать. Хоть одним единственным словом или просто объятиями.
– Мне очень больно, Одри. – Поднимаю глаза к потолку, прижав свободную руку к груди. Снова сердце бьется как бешеное. Неужели, у меня проблемы со здоровьем могут начаться? – Слезы все уже высохли. Не могу хоть одну слезинку из себя выдавить. Хочу очень сильно зарыться в одеяло, поплакать в голос, уснуть, а потом в новом дне вновь увидеть отца перед собой. Ведь это же сон. Просто дурной сон. Не может правдой все это быть. – Сильный удар ладони по стене. Боли не чувствую. Никакого жжения. Ничего. Словно перестала разом ощущать все, что со мной происходит. – Мой отец сам бы на такое не пошел. Не стал стрелять себе в голову. Он любил жизнь. Он радовался каждой ее минуте.
– Возможно некоторые обстоятельства привели его к такому. – замолкает на пару секунд. – опрометчивому поступку. Ведь ты же сама говорила, что его работа много сил и времени у него отнимала. Груз слишком тяжелый был на плечах мистера Керкленда.
– Я не знаю. – Перевожу дыхание, отталкиваюсь от стены в сторону шкафа с одеждой. Так сильно хочется сейчас переодеться во что-то домашнее. Прижимаю телефон к правому уху, перебирая те вещи, что с собой в Америку не забрала. – И от этого еще больнее. – Сжимаю в кулак простую белую майку, ощущая все же, как ткань в ладонь впивается. – У меня внутри пусто. Словно душа куда-то исчезла. Весь мой мир, Одри, разрушился в тот миг, когда мама позвонила. Ты себе не представляешь, что творится со мной. Мне очень плохо. Всю периодически трясет. А внутри зарождается очень нехорошее предчувствие. Мне кажется, что случится что-то похуже всего того, что уже случилось. – Бросаю на кровать майку и какие-то джинсовые шорты. Идеальный вариант для дома.
