Текст книги "Обречен тобой (СИ)"

Автор книги: Юлия Резник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 21

Из-за того, что я до последнего не понимала, когда вернусь, прием нам назначают в довольно неудобное время – аккурат к закрытию клиники. Выхожу из машины. Зябко ежусь на промозглом ветру. Мира нет. Но я, не теряя надежды его увидеть, вглядываюсь в опустившуюся на город ночь, разбавленную яркими всполохами новогодних гирлянд, которых в прошлый мой визит здесь еще не было. В тревогах последних дней совершенно забылся тот факт, что до Нового года всего ничего осталось.

Значит, я могу загадать желание, правда? Почему нет? Кто мне помешает? И нет, я не буду просить вернуть мне Мира. У меня есть желания поважнее. Запрокидываю лицо к макушке ели. «Эй, ты, там! Я хочу стать мамой. Вот мое желание. Не многого я прошу, да? Так что ты уж не обессудь».

– Любуешься?

Вздрагиваю, хотя Мир и предупреждал о своем приходе, но все же его появление для меня всегда полная неожиданность.

– Да, красиво.

– Насмотришься еще. Пойдем, холодно.

Послушно плетусь за ним. В холле клиники витает дух праздника. Пхнет крепким чаем с лимоном, истекающей смолой елью, имбирными пряниками… И все это лишь убеждает меня, что все будет хорошо.

В ярком свете помещения Мир зачем-то еще раз мне кивает. Коротко и деловито. Помогает раздеться и сам сдает мое пальто в гардероб, пройдясь по лицу изучающим взглядом. В коридоре, куда мы проходим, свет совсем не такой яркий, как в холле. Он будто обволакивает его высокую фигуру, струится по обтянутым добротным сукном плечам, подчеркивает проступающие вены на тыльной стороне ладоней, высветляет в сумраке твердый профиль и написанную на его красивом лице усталость. Я залипаю, потому что… Боже мой, как же дико я по нему скучала!

– Мир, – окликаю Таруту.

– М-м-м?

– У тебя все хорошо? Ты выглядишь…

– Нормально все, Вик. Пойдем, – не дает мне договорить. Сникаю. А поймав себя на этом, распрямляю плечи и растягиваю губы в улыбке, не позволяя собственным загонам испортить этот день. Наверное, просто нужно смириться с тем, что нельзя получить все и сразу. Ничего, я терпелива.

– Виктория… Мирослав Игоревич. Рада вас видеть, – улыбается, выходя из-за стола, мой врач. – Присаживайтесь. Должна заметить, что результаты первых анализов очень меня порадовали…

Прежде чем перейти к УЗИ, которое и является главной целью нашей встречи сегодня, меня подробно расспрашивают о моем самочувствии на фоне поддерживающей терапии. И только потом отпускают за ширму, чтобы я могла подготовиться к процедуре. Мир сидит в изголовье, вдали от интимных потребностей. Что, наверное, правильно. Я бы и сама смущалась, если бы он увидел, как в меня погружается вагинальный датчик, но в то же время есть в этом какая-то необъяснимая печаль.

– Так-так-так, что тут у нас? В полости матки визуализируется два плодных яйца…

– Два? – сиплю я.

– Два. У нас стопроцентная результативность.

– Ух ты…

– Сейчас они примерно два с половиной сантиметра каждый. И весом – один грамм.

– Один грамм, – лепечу я в шоке от того, какие они маленькие. По лицу катятся слезы, а я даже не сразу понимаю, что плачу.

– Да, но, тем не менее, вот, посмотрите. Это уже настоящий маленький человечек…

Вероятно, я бы это увидела, если бы смогла навести резкость. Слезы же не дают. Из болота эмоций меня выдергивает какое-то движение. Не скрывая раздражения, опускаю взгляд на наши с Миром руки. И вдруг понимаю, что все это время до боли вжималась ногтями в его кожу, а он терпел и лишь сейчас попытался ослабить хватку.

– Прости! – всхлипываю истерично.

– Ничего. Смотри… – кивает на экран.

– Сердечко состоит из четырех камер, мы можем его услышать. Вот. Что еще вам рассказать интересного? Хм… К этому моменту у малышей сформировались зубы, пропал хвостик и появились пальчики на руках и ногах.

Он весит один грамм, а у него уже есть зубы и пальчики. Это просто в голове не укладывается. Я задушенно всхлипываю и неосознанно принимаюсь шарить ладонью по простыне в поисках руки Мира, которая стала моим якорем в бушующем океане эмоций. Не знаю, сумела бы я в них не утонуть, если бы пришла на УЗИ одна. Скорее всего. Когда выбора нет, включаются какие-то скрытые резервы, уж мне-то это как никому известно. Но все же я счастлива, что этот трогательный судьбоносный момент нам удалось разделить с Миром. Сейчас даже представить страшно, что могло быть и по-другому.

Врач что-то там говорит, внося новые и новые данные в протокол исследования, а мы с Миром, столкнувшись взглядами, все не можем их отвести. Как во сне, я поднимаю наши переплетенные руки и прижимаю к мокрой от слез щеке.

– Где кто, пока сказать сложно, но мы и так знаем, что будут мальчик и девочка, – подмигивает Нина Борисовна.

Смеюсь. Да, мы знаем. А значит, не видать нам гендер-пати. Ну и ладно. Сэкономим.

Боже, их действительно двое. Двое! Понятно, что я допускала такую возможность и раньше, но сейчас, когда все подтвердилось, вместе с безусловной радостью накатывает и безотчетный страх.

– Можете вставать. Салфетки на столике слева от вас.

Когда мы с Миром выходим, зажав в руках кучу бумажек, на улице становится еще холоднее. Ветер воет, заставляя тревожно поскрипывать и гнуться уснувшие до весны деревья, где-то нетерпеливо гудят клаксоны, и вся эта мешанина звуков становится слишком большим испытанием для моих ощетинившихся нервов. Хочется спрятаться, чтобы в тишине переварить случившееся.

– Вик, давай я тебя подвезу? – предлагает Мир, бросая быстрый взгляд на часы, оплетающие массивным браслетом его запястье. А ведь я хочу побыть с ним подольше, да, но побыть наедине, а не в компании засевшей в его голове Лены и своей вины.

– Я в порядке, Мир. Доберусь сама. Но за предложение спасибо. И отдельно спасибо за то, что пришел.

Я отворачиваюсь и неспешно распахиваю дверь, чтобы не дай бог не увидеть мелькнувшего в его глазах облегчения. Не хочу знать, что я ему в тягость. Сейчас – нет. Я впервые увидела наших малявочек, услышала, как бьются их крохотные сердечки – ничто меня теперь не переубедит, что моя гордость этого стоила. Вообще всего стоила, да. Я бы и теперь на что угодно пошла ради этих маленьких человечков. У которых есть зубки и пальчики.

Пусть он возвращается к Лене. Пусть…

И пусть она чувствует себя третьей лишней. А не я.

Почему-то я уверена, что именно сегодня иначе не получится. Мне трудно представить, что засыпая, Мир не будет вспоминать нас. И это гораздо лучше, чем если бы он вспоминал Лену, сидя у меня на кухне.

Дом встречает тишиной и слабым ароматом моего парфюма. Ни то, ни другое сейчас меня не устраивает. Я запускаю стирку, набираю Наташку и, болтая с ней по громкой, замешиваю тесто на пирог. Смех и аромат доходящей в духовке шарлотки мне приходятся по душе гораздо больше.

Следующие несколько недель проходят примерно так же. День я провожу в офисе, регулярно навещаю отца, а вечером что-то готовлю, украшаю дом к Новому году, и зависаю в группах, посвященных родительству. С удивлением понимаю, что работа с психологом, разбор собственных травм здорово подковали меня в вопросах воспитания. Если о беременности я не знаю практически ничего, то о том, как не вырастить ребенка невротиком, запросто могу написать диссертацию. И эта подкованность практически полностью успокаивает мои страхи. Не знаю, как сейчас, по прошествии времени, со своими страхами справляется Мир, но что я не дам ему наломать дров – теперь вообще не вызывает сомнений. Меня охватывает сытая благость. Даже отсутствие в моей жизни Мира в какой-то момент перестает подтачивать мой хребет. Я просто стараюсь заниматься своей жизнью и меньше думать о его. Только жаль, что мне никогда не съесть в одиночку все, что я готовлю…

А еще у меня появляется новое развлечение. Опасаясь что-либо покупать детям заранее, я развлекаюсь тем, что захламляю корзину на маркетплейсе всевозможными детскими товарами. В списке отложенного есть все – начиная от манежика и коляски, заканчивая игрушками и одеждой. Даже хорошо, что мне это все нужно в двойном размере, иначе, думаю, мы и половины бы не успели надеть. Это какое-то проклятье. Зависимость. Я действительно в этом нуждаюсь. Только вижу очередную миленькую вещицу, как рука тянется ее купить. И это у меня – в общем-то, равнодушного к шопингу человека! Я порой даже на работе срываюсь – откладываю дела, чтобы полюбоваться новинками и, естественно, откладываю себе...

Наверное, можно запросто утверждать, что я счастлива. Беременность протекает без проблем. Отец идет на поправку... И хоть нельзя сказать, что в наших отношениях все гладко, мы впервые в жизни стараемся друг друга понять. В последний мой визит отец и вовсе огорошил меня новостью о том, что он подумывает согласиться на работу на военной кафедре одного из столичных ВУЗов. Зная его нелюбовь к столице, я, конечно, не могу не предложить ему обдумать это решение еще раз.

– Отца у детей, как я понимаю, не будет, – отрезает папа. – Так что не лишай их еще и деда!

Отголосками юношеского максимализма во мне вспыхивает протест. Орать хочется! Во-первых, о том, что отец у моих детей будет, несмотря ни на что. А во-вторых… Во-вторых, о том, что я такого деда и близко не подпущу к своим детям, чтобы он еще и им не испортил жизнь. Но я сдерживаюсь. Сдерживаюсь, с трепетом понимая, что так коряво отец выражает любовь и поддержку. Мне даже кажется, будто он сам страдает от того, что не знает, как сделать это по-человечески. И потому, вздохнув, я лишь спрашиваю:

– Ну, а жить ты где будешь?

– Не переживай. К тебе напрашиваться не стану.

Смешно, но ведь так он тоже вроде как оберегает мои границы и право на частную жизнь.

Откинувшись в кресле, устало растираю глаза. Сегодня у нас в компании намечается корпоратив. Звоню отцу, чтобы напомнить о том, что сегодня меня ждать не стоит. В ответ тот бурчит, что не страдает склерозом и все запоминает с первого раза. Папа – такой папа.

– Ладно. Тогда до завтра.

– Ага. Дочка…

– М-м-м? – переспрашиваю, просовывая ноги в красивые замшевые сапожки.

– Я тебя, это… люблю, Вика.

– Я тебя тоже, пап, – шепчу растерянно в трубку.

– Ну все, пока.

– Ага.

Неверяще смотрю на зашедшийся короткими гудками телефон. Горло перехватывает спазм, в носу печет от слез…

– Блин, Вик! Я думала, ты уже в ресторане!

– Нет, – трясу головой. – А ты почему не там?

– Потому что кое-кто закрывал год, – закатывает глаза Егорова. – Ладно, поедем вместе. Главное, чтобы без нас не начали. Кстати, хорошо выглядишь.

– Спасибо.

– Даже живота нет. Ты точно носишь двойню?

– Сто процентов, – смеюсь. – Не завидуй, поедем уже.

Помня о том, какие обычно пробки перед праздниками в центре, для корпоратива мы выбираем чайхану в спальном районе. Ценник там демократичный и вполне подъемный для такого небольшого бизнеса, как наш. А еще это место мне нравится своей простотой. Все же у нас с Егоровой трудятся преимущественно обычные работяги. В более пафосном месте они бы явно чувствовали себя не в своей тарелке. Тут же всем хорошо. Поддавшись настроению праздника, я даже на какое-то время забываю о взбудораживших меня признаниях отца. Если так подумать, он произнес что-то совершенно немыслимое. Чуть язык не сломал, бедняга, проталкивая слова сквозь спазм, с которым прожил всю жизнь.

– Ты чего загрустила? Только посмотри, как Никифоров выплясывает! – смеется Наташка. Я оборачиваюсь – танец нашего садовника и впрямь стоит внимания. Впервые за вечер достаю телефон, чтобы сделать парочку фото, и хмурюсь, увидев не отвеченные в журнале звонков, среди которых значится и номер папиного врача, и номер Мира. Ему я и перезваниваю.

– Ты где? – даже не поздоровавшись, рычит он.

– На корпоративе, – теряюсь.

– Адрес скинь. И попрощайся со всеми.

– Да все же только началось, Мир. У тебя что-то случилось?

– Не у меня. Это не телефонный разговор. Поговорим при встрече.

Наверное, он прав. Да… Сообщать плохие новости по телефону – идея не из лучших. Но я же, как бы не отупела, могу сложить два и два. Беспокойство Мира, звонок папиного лечащего…

– Мир, что-то с папой? – Молчание. – Мир!

Глава 22

Так нельзя. Это просто не по-человечески. Сначала давать надежду, вовсе не пустую, основанную на результатах обследования, отличных прогнозах врачей и отцовском цветущем виде, а потом так жестоко ее отнимать.

– Он ведь шел на поправку, – лепечу я, с надеждой, опять же, заглядывая в лицо Мира. – Мы даже договорились, что он переедет, чтобы п-помогать с-с-с в-внуками. Представляешь?

– Вик…

– Это же неправда?

– Вик…

– Да блин! Вот почему, а? Почему это все происходит со мной? За что? Я не понимаю.

– Тебе нельзя волноваться, малышка, – сипит Мир, бросая жадный взгляд на валяющуюся на торпеде пачку Парламента.

– Все же было хорошо! Все было хорошо, Мир! Мы только-только начали сближаться, разговаривать, слышать... Так почему, а?

Тарута молчит, с силой сжимая пальцы на кожаной оплетке руля. И лишь желваки выступают на его резко очерченных скулах, выдавая напряжение.

Зря я, наверное. Ему нет дела ни до меня, ни уж тем более до моего отца. Точнее, его смерти. Наверняка он уже не рад, что вообще когда-то со мной связался. Я добавила в его жизнь кучу проблем, а ведь мечтала принести в нее радость.

Затыкаюсь, консервируя внутри миллионы рвущихся наружу вопросов, истерику и тупую боль. Это только мое. А с него уже хватит.

– Я обо всем договорился. Тебе лишь нужно будет получить справку о смерти. Не против, если прощание пройдет в части?

– С ней была связана вся его жизнь. Пусть, – ломким голосом шепчу я.

– Вот и хорошо. Перед праздниками все кафе забиты. Но нам разрешили устроить поминальный обед в столовой.

Уже? Так быстро? Сама я не знала бы, даже просто с чего начать. Испытывая острую потребность поблагодарить Мира, я, тем не менее, не могу вытолкнуть из себя ни слова. Мешает вставший поперек горла ком. Поэтому я просто киваю и отворачиваюсь к окну, с удивлением понимая, что за ним ничего, в общем-то, не поменялось: все та же суета на улицах, шумные компании за столиками в ресторанах, толпы в магазинах и на катках, толкучки на елочных базарах, одни и те же, не меняющиеся из года в год, мелодии, ароматы реагентов и талого снега, глинтвейна и осточертевшей Баккары Руж, поздравления с наступающим, возбуждение и будоражащая суета… На фоне которых еще острее чувствуется, что все в этой жизни – тлен.

Уж не знаю, какие связи Мир задействует, но в очереди за получением справки о смерти нам стоять не приходится.

– Ничего не соображаю. Наверное, надо забрать машину…

– Оставь ключи. Я кого-нибудь попрошу.

Киваю. Тупо достаю из сумочки нужное. Отдаю ему, цепляюсь взглядом за собственное отражение. М-да уж. Интересно, кто-нибудь кроме меня получал справку о смерти при полном параде? Собираясь на корпоратив, я меньше всего думала о том, что мне предстоит это.

Всхлип.

Господи, это же не я? Только не это, пожалуйста.

Всхлип. И еще один.

Кажется, что если я вспомню что-то плохое из детства, то боль непременно притупится. Но фишка в том, что как раз ничего плохого я и не могу вспомнить.

– Вика, ну ты что? Подумай о мелких, а?

– Я этого не контролирую! – всхлипываю.

Мир, чертыхаясь, прибавляет газа. Движется он явно к моему дому. От мысли, что совсем скоро я останусь одна, внизу живота случается судорога.

– Что такое? Плохо? – нервничает, скосив взгляд на мою поглаживающую живот ладонь.

Я почти ненавижу себя за то, что вроде как выкручиваю ему руки, но все равно озвучиваю свою просьбу:

– Можешь побыть со мной сегодня?

– Конечно, Вик, о чем речь?

Чтобы найти место для парковки, приходится постараться.

– Ты иди. Я через пару минут поднимусь. Откроешь мне дверь?

На языке вертится: «Думаешь, тебе хватит пары минут, чтобы отмазаться от Леночки?». Мне так больно, что неизбежно хочется причинять такую же боль другим. Самым близким. Самым любимым. Буквально чудом я не даю этому случиться. Это совсем уж край, но домой я поднимаюсь с мало совместимым с жизнью ощущением того, что меня все на свете бросили. Я одна. Теперь уж по-настоящему. В конце концов, даже когда мы не общались с отцом, я всегда знала, что он у меня есть. А теперь… Теперь все. Я могу рассчитывать лишь на себя. За этими мыслями неизбежно следуют и другие. Например, о том, что если со мной что-то случится, мои дети смогут положиться лишь на Таруту. Никаких бабушек, дедушек, теть и дядей у них нет. И вот тут меня окончательно накрывает.

Оставив открытой дверь, плюхаюсь на банкетку. Пытаюсь вдохнуть – и не могу. Горло перехватило удавкой панической атаки. Я узнаю ее, родимую, хотя мы не встречались сто лет. Пульс подскакивает. Сердце тарахтит на холостых оборотах. Аа-а-а!

– Дыши. Вика! Слышишь, малышка?! Ну-ка. Давай, со мной. Дыши по квадрату.

Мир обнимает меня, одновременно с тем легонько встряхивая. И действительно дышит ровно так, как и рекомендуют психологи. Загвоздка в том, что когда он рядом, мне не нужны эти хитрости. Когда он рядом, все и так хорошо.

Обхватив Мира за шею, прижимаюсь крепче к его твердой груди.

– Все хорошо. Просто пообещай мне кое-что…

– Ну, давай. Жги. Что там еще?

– Если со мной что-то случится… Ну, мало ли, да?

– Вика-а-а, – закатывает глаза.

– Не позволяй никому их обижать. Даже Лене. Не позволяй, ладно?

– Что за хрень ты несешь? Еще и ревешь! Да, блядь! Малышка…

Видно, от отчаяния, не понимая, что со мной делать, Мир целует меня в макушку. И все… Все замирает. Отходит на второй план. Остается лишь ощущение его рук, его губ, его космический запах… Медленно-медленно я отстранюсь, ведь мне все еще нужно пространство для маневра, чтобы заглянуть ему в лицо. Запрокидываю голову. Веду от пуговицы на темно-синем пиджаке, по галстуку цвета бургунди, мощной шее и колючему подбородку к губам. Встаю на цыпочки…

– Вика…

– Ты мне нужен.

И плевать мне на все остальное. Просто плевать. Потом можешь делать что хочешь – можешь вернуться к Лене. Только сейчас меня не отталкивай. Я, кажется, только этим живу.

Соскальзываю ладонями на его широкие плечи. Приглаживаю полы пиджака и принимаюсь его стаскивать. Цепкий взгляд Мира скользит по моему лицу. Я чувствую его, хоть и не смотрю, занятая его раздеванием. Расстегиваю одну пуговицу за другой. Ослабляю узел галстука.

– Раньше тебя было проще раздеть. Футболку в сторону, и все дела, – всхлипываю, обводя пальцами отчетливо выраженные грудные мышцы. И все так же, да, на него не глядя.

– Так, может, ну его, а, Вик? Ну, ни хрена же не вернуть! Как ты не понимаешь?

Можно начать заново. Но я не произношу этого вслух. Прямо сейчас я не хочу вгонять нас ни в какие рамки. И уж тем более я не хочу связывать себя обещаниями.

– Ты можешь все прекратить, – шепчу, трогая его грудь запекшимися в горячке губами. Господи, как он мне нужен! Сколько сил в этом теле, сколько энергии и жажды жизни. А как он пахнет…

– Оттащить тебя за волосы?

– А что, ты даешь всем, кто просит?

– Таких настырных у меня еще не было.

– Ну, значит, я хоть в чем-то буду первой.

– В чем-то? – хмыкает, обхватывая ладонью мой затылок и задирая голову. – В чем-то, да, Вик? Смешно.

И вот тут терпение Мира лопается. Он набрасывается на меня так, будто его держали на голодном пайке. Жалобно взвизгивает молния платья. Мир срывает его с меня и отходит на шаг, чтобы полюбоваться на меня новую.

Безвольно сложив руки по швам, с болезненной жадностью наблюдаю за его реакцией. Мир обводит взглядом грудь с торчащими сосками – лифчик я не ношу, но по-настоящему залипает на животе, подчеркнутом кружевным поясом. Ну, то есть… Подчеркивать там особенно еще нечего, просто мой живот больше не выглядит запавшим. Миру по душе такие изменения? Нет?

– Мир, – жалобно шепчу я.

– Ты хоть понимаешь, что делаешь, а? Вик, ты, блядь, понимаешь?

Ну, уж нет. Сожалеть он будет потом!

Решительно отталкиваюсь от стены и вновь шагаю в его объятия. Конечно, я понимаю, что делаю. Мне больше не восемнадцать. Мои розовые очки давным-давно разбились стеклами внутрь. Вместо ответа дергаю пряжку ремня. В прошлом осталось и мучительное стеснение. Глядя в его глаза, опускаюсь на колени и с удовольствием вбираю в рот полностью окрепший член. Не так уж ты и против, да, Мирослав Игоревич?

Предсказуемо Мир сходу перехватывает инициативу. Зарывается в мои волосы пятерней, задает ритм. Черты его лица обостряются, а взгляд… Не знаю. Мне сложно расшифровать. Столько эмоций в нем намешано. Умножая их на мои, можно сдохнуть от передоза. Или все-таки выжить…

Он поднимает меня рывком. Целует в губы. И плевать ему, где они только что побывали. Предрассудки – это вообще не про Таруту.

– Спальня там?

– Да…

Под лопатками пружинит матрас, ноги машинально раздвигаются. Мир перекидывает ногу через мои колени, накрывает руками низ живота, так что большие пальцы соединяются под пупком, а остальные заходят на выпирающие косточки бедер.

– Что там уже у них есть?

– Все. Я с ними разговариваю.

Мир хмыкает. Наклоняется. Ведет носом по животу. Трется. Касается скользких складок между ног пальцами:

– Мы им точно не навредим?

– Просто не жести.

Опираясь на одну руку, Мир мягко в меня погружается. Вижу, как по мере продвижения вперед в его глазах густеет безумие. Я просила его не жестить, но у меня нет ни единой идеи, как самой не сорваться к черту. Тело до звона натянуто. Каждая мышца напряжена. Я рвано толкаюсь вперед. Он так мне нужен… Так нужен.

На глазах выступают слезы. Целую его жадно, отчаянно.

– Малышка, тормози. Ты все такая же мелкая…

– Не могу. Я не могу…

– А плачешь чего?

Пожимаю плечами. Как объяснить, что я чувствую? Вот просто – как?

– Я люблю тебя.

Люблю, Мир. Делай с этим что хочешь.

– Ты любишь наше прошлое. – Толчок. – Как видишь, в эту ловушку легко попасть.

– Уверен, что это ловушка? – выгибаюсь.

– Флешбэк. Ага. Фантомная любовь… Оказывается, и такое бывает.

– Ты тоже чувствуешь это?

Выгнувшись, подставляясь под очередной его удар, прижимаюсь губами к местечку за ухом. Знаю ведь, что это мощная эрогенная зона на его теле. И не прогадываю – Мир срывается, и становится совсем не до разговоров. Утробно выстанывая, подаюсь бедрами ему навстречу. Мы потные, разгоряченные и нуждающиеся.

– Давай, малышка, давай, ну что ты? – бормочет Тарута, вбиваясь в меня словно отбойным молотком. Слизываю повисшую у него на носу каплю пота. Мир тихо рычит и, сдаваясь, погружается во всю длину, чтобы кончить, и тем самым запускает мою собственную разрядку. Это так сильно, что меня будто током бьет от каждого прикосновения. Слезы накатывают, а любовь… огромная любовь к нему рвет на части душу.

Несколько минут нужно Миру, чтобы прийти в себя. Только потом он с меня скатывается, находит брюки и молча выходит из спальни. Мне страшно оставлять его одного, я боюсь мыслей, которые придут в излишне трезвую голову этого непростого мужчины, боюсь его выводов и решений. Однако я так же понимаю, как важно не мешать ему разобраться с тем, что сейчас произошло, в одиночку. И я лежу, будто приклеившись к влажным простыням, не понимая даже, сколько это длится. Успеваю задремать. Правда, когда Мир бесшумно возвращается, разбавляя витающие в спальне ароматы секса запахом сигарет, я все же просыпаюсь. И отчетливо слышу, как он собирает вещи, как шумит вода в ванной, и как за ним захлопывается дверь.

Но почему-то совершенно не верится, что он решил сбежать. Настолько это не в характере Таруты. А потом мысли возвращаются к смерти отца и предстоящим похоронам. Слез все так же нет. Есть тоска, и есть светлая радость, что будто чувствуя конечность отведенного нам времени, мы успели сказать друг другу главное.