Текст книги "Дремучие двери. Том I"

Автор книги: Юлия Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 49 страниц)

* * *

Часы бьют полночь, карета становится катафалком, лакеи – могильными крысами, а бальный наряд – саваном.

Но это потом. А пока мы беззаботно играем. Взрослые дети, старые дети. Едва закончив одну игру, садимся за другую. Меняются игрушки, правила, партнёры. Игра нотами, красками, цифрами, словами…

Даже свадьбы мы «играем».

В прошлом её детстве игры были жизнью, теперь взрослая жизнь станет игрой.

Итак, они благополучно сыграют свадьбу и всё будет хорошо за исключением странной болезни, которую Яна впервые обнаружит у себя на следующий день после того, как Денис умыкнёт её в Москву и они будут бороться в полутьме передней, и он скажет, что вполне мог сбежать с поля битвы, как Пушко, и ей нечего казниться. И остановится на мгновенье рулетка и наступит тишина, и, в который раз за те суматошные дни, Яна опять почувствует чьё-то таинственное прикосновение, повернувшее невидимый ключ в глубинах её «Я». А назавтра, решив наконец-то докончить давным-давно начатый рассказ для объявленного «Работницей» конкурса, она испытает вдруг приступ непреодолимого отвращения к бумаге, к ни в чём не повинной шариковой ручке, к словам, должным лечь на бумагу, и особенно к придуманной ею истории, которая прежде вполне устраивала. «Пройдёт, – решит Яна. – Нервы, переутомление». И возьмётся за подборку «Наши земляки», которую Хан поручил ей вести. Провозится с пустяковым текстом в одну колонку до вечера, причём состояние будет такое, словно она съела тарелку ненавистной с детства тыквенной каши, обильно заправленной касторкой. Назавтра повторится то же самое, и через месяц, и через два. Писательство будет вызывать у неё гадливую ненависть, непреодолимую тошноту, она будет готова заниматься чем угодно – мыть полы, посуду, класть рельсы, асфальт, обряжать в морге покойников и редактировать любую белиберду – только не писать.

Она никому никогда не расскажет о своей беде. Уход из редакции будет вполне естественным в связи с замужеством. Потом беременность, рождение Филиппа, защита диплома на журфаке по старым очеркам. Разумеется, отлично. Потом госэкзамены. Почему она бросила писать? – Об этом пока что спрашивать никто не будет. Но понимая, что вечно так продолжаться не может, Яна начнёт всерьёз подумывать о скромном месте редактора или учительницы русского и литературы.

Спасёт её Денис.

– Вот, мать, отличный детектив, есть перспектива договора на телевидении. Напишем «по мотивам» и получим, как за оригинальный сценарий. Подключишься?

Яна знает – он не умеет писать. Он просит, он не может без неё обойтись, и в эту минуту принадлежит ей. Между ними – тайная война, война гордынь. Однажды он уже попробовал сочинять сам – Яна тогда отказала в помощи, сославшись на Филиппа и защиту диплома. Он потерпел полное фиаско и теперь в подсознании ненавидел её, свою зависимость от неё, считая, что она нарочно его унизила. И по-своему самоутверждался в обществе актрис и неактрис, чувствуя её «ахиллесову пяту» – отчаянную ревность рыболова, тщетно пытающегося удержать в руках огромную рыбину, скользкую, ледяную, недающуюся и оттого особенно желанную. И ещё она похожа на владельца шкатулки, запертой ключом изнутри. Боясь обнаружить эту постыдную ревность, Яна была прикована к нему, несвободна, мучилась, и чем больше ненавидела его, тем сильнее ревновала.

И вот, наконец, он был её, смиренно просил, не догадываясь, что она тоже теперь не может писать. Но рыбина в её руках затихает, шкатулка приоткрывается, и это чувство обладания так сладостно, что она соглашается пролистать детектив, пока Филипп спит. Неожиданно увлекается. Филипп давно проснулся, орёт, она кормит его кашей и продолжает читать, потом отправляет его с Денисом гулять и глотает страницу за страницей.

– Ну? – нетерпеливо вопрошает Денис с порога, даже не вытащив Филиппа из коляски.

– Семечки. Щёлкаешь, плюёшься, а оторваться невозможно.

– Правда – лихо закручено? Эта мадам – королева сюжетов. Но я не очень представляю, как это сделать. Нужен ход.

– Да, нужен ход, – убеждает себя Яна. – В конце концов, детектив – тоже игра. Вот они на доске, леди и джентльмены, ферзи, слоны и пешки, расставленные этой королевой сюжета. Один из них – убийца, партия сыграна, вот они передо мной, не надо мучиться, искать правду, которой нет. Нужно лишь ещё разок проиграть партию вместе со зрителем, вместе вычислить убийцу. Но нужен ход.

Что-то ей всё это напоминает, но анализировать не хочется. Она думает, что надо помочь Денису и самоутвердиться в своих и его глазах, хватит ему гнуться одному. Да и проку мало, по сути, последняя лента у него не получилась, а их теперь трое, надо на что-то жить. А мамаша она все равно никудышная, и жена никудышная – игры в мать и жену надоели, едва начавшись. Надо попытаться. Это как новая игра…

Ход, ход… Катая по тихим переулкам коляску со спящим упакованным Филиппом, она мысленно расставляет так и эдак фигурки, принадлежащие незнакомой англичанке, «королеве сюжета». Холл с камином, перед которым сидит в кресле этот парализованный старик с газетой. Старик был убит выстрелом в затылок из бесшумного пистолета и около часа продолжал неподвижно сидеть у камина, как сидел подолгу каждый день. Все обитатели дома, включая служанку, а также двоих гостей, подозреваются в убийстве, все они заинтересованы в смерти старика, и все в этот час проходили мимо него, некоторые по нескольку раз. Лестница ведёт наверх, там три спальни, кроме того, внизу двери ведут в столовую, в кабинет старика с примыкающей спальней, в комнату служанки и в сад. Знаменитый сыщик велит всем оставаться в своей комнате, по очереди заходит к каждому, устанавливая алиби, заставляя снова и снова как бы проходить в памяти мимо сидящего спиной старика, и всякий раз мы ждём выстрела, всё более вероятного, по мере того как расследование обрастает подробностями, неожиданными поворотами. Это позволит держать зрителя, тем более что выстрел был бесшумным и старик после каждого такого прохода продолжает неподвижно сидеть в кресле, и мы не знаем, жив он или мёртв.

Каждый, проходя мимо, хочет убить. Каждый – потенциальный убийца, и так ли уж важно, кто именно нажал курок. Это всего лишь факт, незначительный факт. Выстрел бесшумен.

Опять что-то очень знакомое в этой вроде бы новой игре заграничными фигурками. В эту игру она уже играла.

И Денис играл. Когда она заставила его вместо Жоры Пушко бросить раненого Лёнечку.

«Ты про меня написала…» Понял ли он? Игра Яны ему, во всяком случае, нравится, глаза сияют ледяным фосфорическим блеском, настоящее северное сияние. Он на крючке, он сейчас принадлежит ей. Особенно ему нравится, что получается дёшево – это одно из условий.

– А концовка?

– Дед оказывается жив. Он посадил в кресло восковую куклу, чтобы выяснить, кто из наследников поддастся искушению, и обнаруживает, что она прямо-таки кишит пулями. И тогда он завещает всё советскому фонду мира. Шутка.

Денис смеётся. Ай да Яна!

– Ладно, концовка потом. Ты пока пиши.

Легко сказать «пиши». Бумага и авторучка вызывают привычный приступ отвращения. Тогда Яна берёт тетрадь для телефонных записей с привязанным к ней карандашиком, садится за кухонный стол, включает концерт по заявкам и, как больной после долгого недуга, делает мучительные первые шажки. Постепенно увлекается, чужие фигурки становятся одушевлёнными, и тоже ведут свою игру, изобретают, защищаются, и сыщик ведёт свою игру, потом к ним присоединяется Денис, это и его игра. Теперь это будет их игра на многие годы вперёд. Идеальная супружеская кинопара – Иоанна Синегина и Денис Градов, профессионалы детективного жанра, сначала зарубежного, потом и отечественного – бесконечный телесериал «По чёрному следу» с неизменным Антоном Кравченко в роли советского опера-супермена Павла Кольчугина, непримиримого и непобедимого борца с «лежащим во зле миром», принявшим эстафету из рук Павла Корчагина. Корчагин-Кольчугин. Денис, она и Антон, и ещё актёры, съёмочная группа, худсоветы, госкомитет и, конечно, зрители, миллионы зрителей, тоже втянутые в их игру.

Очередное запутанное дело, очередной поиск преступника, и никакой тебе политики, никакой морали. Мы следователи, а не судьи. Шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые, оттепели и заморозки, левые и правые, западники и почвенники, закручивание и откручивание гаек, намёки, аллюзии, ленты на госзаказ, ленты на полках – их это всё не касалось. Они будут всегда в моде, всегда на плаву, с вечным набором человеческих пороков, берущих начало от первородного греха праотцев.

«Не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?» /Б.3,11/

«И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой?» /Б.4,9/

Сама жизнь сыграла с ними детектив и соединила их, а теперь с ней затеют игру они, верные закону жанра.

В той их изначальной игре погиб не только Лёнечка. Нет, не отвращение, а какое-то отчуждение, равнодушие к бытию, ставшему в те несколько дней чем-то вроде ассигнаций после реформы, когда и номера, и водяные знаки, и хрустскость бумаги уже не имеют смысла, нелепы, а выбросить всё-таки жалко – слишком велика сумма. Других, настоящих денег у тебя нет, а времени сколько угодно, вот и играешь обесцененными красивыми бумажками с собой и другими, обладателями таких же купюр, в какую-то странную игру, убивающую дни.

Время убивает нас, а мы убиваем время.

Эта похожая на жизнь жизнь, тем не менее, будет бить ключом. Их экранизация пройдёт «на ура», потом Денис как-то появится дома в сопровождении милиционера и объявит, что это Миша, лучший его друг, и, пока новоявленный друг будет мыть в ванной руки, шепнёт, что этот парень – находка, что кто кого и где подцепил – неважно, а важно, что Миша – следователь на Петровке и успел уже за какие-то два часа рассказать потрясающих детективных историй серий на пять и готов предоставить им с Яной и эти, и другие материалы дел, если они оформят его консультантом и дадут возможность посещать дом кино, потому что кино, кажется, единственная Мишина слабость. – Не пьёт, не курит, образцовый муж, мастер спорта по стрельбе и т. д.

Слушая трезвенника Мишу, мирно потягивающего из пиалы жасминовый чай, Яна воскликнет вполне искренне: – Боже мой, почему вы сами-то не пишете? На что тот ответит, что каждый должен заниматься своим делом, что просто ему очень приятно, если в нашем отечественном кинематографе процветёт, наконец, детективный жанр во славу родной Петровки и её скромных тружеников. Что он свою работу любит, мечтал с детства, а насчёт писать – увольте, только протоколы.

Он уйдёт, оставив после себя ощущение неколебимости мира и записанные на коробке с чаем номера телефонов, домашнего и рабочего. «Звонить можно круглосуточно, я привык, работа такая, ночная», – и Яна будет люто завидовать ему, готовая мчаться ночью навстречу бандитской пуле, лишь бы не браться за перо.

Но уже как палач будет стоять над ней Денис, требуя, чтоб она завтра же брала быка за рога, потому что работа у Миши опасная и мало ли что, а тут сама судьба послала…

И отвертеться от Дениса и этой судьбы не будет никакой возможности.

Что заставит её принять на много лет это рабство? Только ли жажда владеть Денисом – ибо раб, в котором господин нуждается, – господин своего господина. Но только ли это? Или остатки комплекса вины перед Денисом – атавизм той, взаправдашней жизни? Так или иначе – копание в уголовных делах, архивах, судебные заседания, беседы с заключёнными, командировки в колонии будут наиболее отрадными моментами этой игры. А затем – расстановка в уме фигурок, обдумывание игры на сто ходов вперёд, тоже, вроде бы, вполне преодолимое. Но как по-прежнему будут каждый раз страшить эти атрибуты казни – письменный стол, машинка и бумага! Белый чистый лист бумаги – она возненавидела белый цвет. Пусть она каждый раз уговаривала себя, что это не настоящая казнь, что та уже давно состоялась, и не надо протыкать пером сердце и писать кровью или корчиться под красным карандашом Хана, надо лишь профессионально зафиксировать ею же разыгранную партию… Но каждый раз она оттягивает этот момент, мечтая о землетрясении.

Так она будет из-под палки играть в Денисову игру /впрочем, единственно приемлемую именно своей отрицательной условностью/. Вернее, безусловностью. Уголовно наказуемое зло – воровство, насилие, убийство не нуждалось в дополнительном легковесном морализаторстве. Установить, кто убийца, а не проповедовать, что убивать нехорошо. Здесь лучше Достоевского с его Раскольниковым не скажешь. Иоанну устраивала в детективной теме именно возможность спуститься в подземелье с его АНТИЗАКОНАМИ, приняв эти антизаконы, как данность. Прочие темы, требующие той или иной жизненной концепции, Правды, были полностью неприемлемы. У этой Иоанны не было никакой положительной опоры, она, как Сократ, знала лишь то, что ничего не знает. Всё не имело смысла, да и что такое смысл? Конец света у каждого свой, он наступает с индивидуальной смертью, и смысл может быть лишь в персональном конечном «Зачем?» Раньше она верила, что родилась для того, чтобы нечто сказать людям. Теперь ей сказать было нечего. Все дороги человеческой жизни, о которых все вокруг часто горячо спорили – то шепотом, то вкрик /назад-вперёд, направо-налево, западная демократия или восточный деспотизм/ – её одинаково устраивали и не устраивали, теперь её скромное понятие о счастье утвердилось через «не». Счастье – это когда не болит нога /зуб, глаз, сердце, живот/, когда нет пожара, когда исправно работает холодильник, когда, здоров Филипп и Денис ни с кем не пугается, когда нет войны…

«По чёрному следу»… Вместе со своим героем, советским суперменом Павлом Кольчугиным, умным, бесстрашным и бесстрастным жрецом факта в первых сериях, от серии к серии хладнокровно спускающимся в подвал, в подземелье с его антизаконами… Тот же игрок, выслеживающий в подземном лабиринте очередного оборотня, срывающий с него маску и снова кидающийся в подвал – кто кого? Подвал – это антимир, туда ведут чёрные следы, но, заглянув в его бездну, можно увидеть своё искажённое / или подлинное?/ отражение. Это попираемая нашими ногами грань, доски пола, отделяющие подвал от неподвала, порой прозрачна и таинственна, здесь отрицательные величины являются продолжением положительных и наоборот.

Может быть, именно этот вывод явился Денисовым кредо, если у него вообще было кредо, но это была его игра, и ничего тут не попишешь. Многоликая мистерия подвала, стихия-подполье с оборотнями, змеями, крысами и ещё какими-то странными обитателями, холодными, скользкими и белесыми, из которых порой прорывается волшебно-положительная изнанка, вроде русой косы царевны вокруг безобразной лягушечьей головы. Денис будет прекрасно ориентироваться в этом подземелье человеческого падения, его светлые глаза будут великолепно различать оттенки кромешной тьмы, и сам он, вечная мерзлота, – проникать всё глубже в недра зла, не содрогаясь от его ледяного беспредела. Если у каждого действительно есть своя стихия – огонь, вода, земля, воздух, – то стихией Дениса было подземелье. Здесь, внизу, он был вне досягаемости, в подземелье он парил над всеми, над правыми, левыми и сиюминутными, он, как никто, умел подать демоническую романтику беспредела, всех этих сталактитов и сталагмитов, застывших, как в музее мадам Тюссо. Белого отпечатка руки на чёрной стене или чёрных следов на белом снегу.

А ключ от подземелья будет у неё. Это за её упырями, её оборотнями и нетопырями будут гоняться Денис с Павкой Кольчугиным, это она будет угадывать своё отражение в чёрном зеркале подполья. И оно будет, наверное, единственно подлинной реальностью той игры. Ибо лишь вкусивший от древа познания добра и зла способен видеть и различать зло, это дано лишь тому, в ком живёт ядовитый плод греха. И чем больше удаётся раскопать чёрную бездну, тем глубже она в тебе.

ПРЕДДВЕРИЕ

«Мы имеем все условия, необходимые для того, чтобы добиться в ближайшем будущем ежегодного производства зерна в размере 7–8 миллиардов пудов». /И. Сталин/

«Дело животноводства должны взять в свои руки вся партия, все наши работники, партийные и беспартийные, имея в виду, что проблема животноводства является теперь такой же первоочередной проблемой, какой была вчера уже разрешённая с успехом зерновая. Нечего и доказывать, что советские люди, бравшие не одно серьёзное препятствие на пути к цели, сумеют взять и это препятствие». /И. Сталин/

«Дружба между народами СССР – большое и серьёзное завоевание. Ибо пока эта дружба существует, народы нашей страны будут свободны и непобедимы. Никто не страшен нам, ни внутренние, ни внешние враги, пока эта дружба живёт и здравствует». /И. Сталин/

«У нас принято болтать о капиталистическом окружении, но не хотят вдумываться, что это за штука – капиталистическое окружение. Капиталистическое окружение – это не пустая фраза, это очень реальное и неприятное явление… это значит, что имеется одна страна, Советский Союз, которая установила у себя социалистические порядки, и имеются, кроме того, много стран, – буржуазные страны, которые продолжают вести капиталистический образ жизни и которые окружают Советский Союз, выжидая случая для того, чтобы напасть на него, разбить его или, во всяком случае – подорвать его мощь и ослабить его.

Взять, например, буржуазные государства. Наивные люди могут подумать, что между ними существуют исключительно добрые отношения, как между государствами однотипными… На самом деле отношения между ними более чем далеки от добрососедских отношений. Доказано, как дважды два четыре, что буржуазные государства засылают друг к другу в тыл своих шпионов, вредителей, диверсантов, а иногда и убийц, дают им задание внедриться в учреждения и предприятия этих государств, создать там свою сеть и «в случае необходимости» – взорвать их тылы, чтобы ослабить их и подорвать их мощь. Так обстоит дело в настоящее время. Так обстояло дело и в прошлом.

Спрашивается, почему буржуазные государства должны относиться к советскому социалистическому государству более мягко и более добрососедски, чем к однотипным буржуазным государствам? Почему они должны засылать в тылы Советского Союза меньше шпионов, вредителей, диверсантов и убийц, чем засылают их в тылы родственных им буржуазных государств? Откуда мы это взяли? Не вернее ли будет, с точки зрения марксизма, предположить, что в тылы Советского Союза буржуазные государства должны засылать вдвое и втрое больше вредителей, шпионов, диверсантов и убийц, чем в тылы любого буржуазного государства?» /И. Сталин/

«Сталин – представитель национал-социалистического империализма, мечтающего уничтожить Запад в его твердынях… Сталин – представитель новой безымянной волны в партии, сделавшей жестокую и черновую работу революции». /Дмитриевский, советский дипломат-невозвращенец /

«Двойственность проходит через всю политику Сталина. Фазу этой двойственности составляет нерасчленённая мысль, которая никогда не доводит своих выводов до конца и сохраняет за собой возможность соглашаться и с той и с другой стороной. Этот органический оппортунизм мыслей Сталин делает сознательным орудием в борьбе. Он не додумывает и не договаривает свои мысли до конца. У него нет потребности к систематической оценке обстановки. Он не торопится. Он выжидает. Он полусоглашается с одними и другими, пока не созреет обстановка для окончательного решения или не вынуждает его занять позицию». /Лев Троцкий/

«Сталин – маньяк интриги. Он обожает создание закулисных интриг и комбинаций, – и лучшие моменты его жизни связаны с титанической борьбой против Ленина и Троцкого». /Беседовский/

«В большинстве своём это были враждебные или полувраждебные организации, которые лавировали до поры до времени, стараясь извлечь для себя выгоды из смены режима. В этих переговорах с мусульманами и белорусами Сталин был как нельзя более на месте. Он лавировал среди лавирующих, отвечал хитростью на хитрость и вообще не давал себя одурачить. Именно это качество ценил в нём Ленин». /Лев Троцкий/

«Ленин в тесном кругу, возражая против назначения Сталина генеральным секретарём, произнёс свою знаменитую фразу: «Не советую, этот повар будет готовить только острые блюда». Какие пророческие слова!» /Лев Троцкий/

«Вы думаете, – говорил Каменев, – что Сталин размышляет сейчас над тем, как возразить вам по поводу вашей критики? Ошибаетесь. Он думает о том, как вас уничтожить, сперва морально, потом, если можно, и физически. Оклеветать, организовать провокацию, подкинуть военный заговор, подстроить террористический акт. Поверьте мне, это не гипотеза; в тройке приходилось быть откровенными друг с другом, хотя личные отношения и тогда уже не раз грозили взрывом. Сталин ведёт борьбу совсем в другой плоскости, чем вы. Вы не знаете этого азиата…» /Лев Троцкий/

«Лётчику-испытателю тов. В. Коккинаки! Поздравляю с достижением международного рекорда высоты на двухмоторном самолёте с коммерческим грузом в 500 килограммов. Крепко жму вашу руку. И. Сталин».

«Герою Советского Союза тов. Молокову: Поздравляю с успешным проведением замечательной работы по установлению воздушных путей Арктики. Желаю вам новых успехов. Жму руку. И. Сталин».

«Мадрид. Товарищу Хозэ Диас: Трудящиеся Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании. Они отдают себе отчёт, что освобождение Испании от гнёта фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а – общее дело всего передового и прогрессивного человечества. Братский привет! И. Сталин».

СЛОВО АХА О ЗАМЫСЛЕ:

Отец Небесный и дети, то есть всякая на обоюдную радость сотворённая Им тварь. Часть сотворённого прежде мира духов отпала от Дома Отца во тьму внешнюю. Где нет Жизни, Света, Тепла, Любви, Истины и Смысла.

Тьма внешняя – торжество зла, пребывание вне Бога, отсутствие Бога. Населившие тьму падшие ангелы, сотворённые «по образу и подобию», бессмертны и воплощают в себе бессмертное необратимое зло.

Человек, в отличие от духовного мира, имеет плотское, «из праха» тело, которое в случае ухода из Дома, отпадения от Бога, становилось смертным. Человек не может, в отличие от духов, существовать на земле без плоти, тем более, быть свободным. Его тоже бессмертная душа, лишённая плоти, становится во тьме внешней неким замкнутым на себя ЭГО, лишённым свободы самосознанием, которое становится безусловной добычей демонов. Вечный страшный сон, полный тоски по утраченному Отчему Дому.

Возможность ухода из Дома с наследством, отделения от Отца – дар Свободы, атрибут нашего богоподобия, право решения своей судьбы в вечности. Это – обязательная часть Замысла – возможность ухода из Дома.

Но человек не был низвергнут во тьму внешнюю, где сразу стал бы добычей падших духов. В результате величайшей милости Божией его плоть стала смертной, а он был изгнан на землю, то есть ему было даровано ВРЕМЯ, ИСТОРИЯ. История – это дробление когда-то единой богочеловеческой души во имя возрастания человечества из детства в юность, зрелость и старость и в этом сложном процессе отбора – восстановления Нового Адама в пригодном для жизни в Доме Отца Образе.

Временное пребывание в изгнании на земле и смертное тело ветхого Адама дали Творцу возможность пропустить все клетки богочеловечества через горнило земных искушений и испытаний, дать каждому человеческому «Я» возможность, шанс вернуться добровольно в Отчий Дом или остаться извне, на чужбине, решив свою судьбу в вечности.

Вернувшиеся будут навеки пребывать в Отчем Доме, из них как бы будет состоять единое богочеловеческое тело преображённого Нового Адама. Смертность, временность плоти – величайшее благо, дар Божий. Возможность скинуть ветхую одежду, ветхую грешную жизнь, отвергнуть старые мехи и возродиться в новом качестве, в едином, уже снова бессмертном богочеловечестве, прошедшем огненное горнило выбора, отсева, испытаний, закалки на прочность, подобно высококачественной стали…

Не случайно Иосиф так любил слово «сталь». Он любил слова «свет» и «сталь».

 
Ты взыскана судьбою до конца:
Безумием заквасил Я сердца
И сделал осязаемым твой бред,
Ты – лучшая! Пощады лучшим – нет!
В едином горне за единый раз
Жгут пласт угля, чтоб выплавить алмаз.
И из тебя, сожжённый Мой народ,
Я ныне новый выплавляю род!
 

– Не мог снова не процитировать Максимиллиана Волошина, – сказал AX, – уж очень к месту.

Итак, смерть первая – всего лишь удар гонга. Бой окончен, ты ждёшь решения Судии, своей участи. Победил ты, спасся или проиграл?

«Суд же состоит в том, что свет пришёл в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы». /Иоан. 3, 19/

Будет ли тебе даровано новое бессмертное преображённое тело, или лишь тьма в тебе, которая соединится с тьмою внешнею? Останется лишь бессмертное «Я», самосознание, страшный сон о несостоявшемся блаженном Бытии, о Замысле, который ты не осуществил.

Смерть вторая и окончательная, вечное пребывание во тьме внешней замкнутого на себя, несостоявшегося, непригодного для Отчего Дома «Я».

Но кто, кроме святых, спасётся в «лежащем во зле» мире? Реален ли Замысел, если не сказать «непосилен»? Подвиг Спасителя, Бога-Сына, сошедшего на землю в естестве человека, во плоти смертной, подвергшегося всем возможным земным страданиям и испытаниям вплоть до мучительной и унизительной смерти разрешает это недоумение.

Сошествие Бога на землю, выход Его навстречу каждому зовущему Истину – величайший акт милости, любви и смирения во имя восстановления преображённого человечества… Бог послужил твари – невероятно! Он, Вечный, Безгрешный, Всесильный, послужил человеку – слабому, корыстному, лживому, лукавому, тленному… Солнце уместилось в свечу, стало свечой, чтобы вспыхнуть и в муках сгореть за людей, и растопить миллионы живущих, живших и ещё не родившихся душ своим огнём, искупить их мистически, таинственно Своей Божественной Кровью. Стать особой сокровенной Дверью в Доме Отца, куда может войти каждый, добровольно отказавшийся от ветхой одежды чужбины, от ветхого самосознания, не пригодных для Царства. Он приходит к Двери смиренно, в рубище истлевшем и смрадном, где Господь – Огонь, пожигающий зло Великой Своей жертвенной Любовью, имеет власть сжечь у Двери ветхие небрачные одежды блудных безумных детей Своих, протянувших к Нему руки… Обрядить в божественный белый наряд и пропустить в Дом Отчий.

Он – Дверь. Он соединил наше «Я», а вернее, первоначальный план, Образ, Замысел нашего «Я», ибо у нас самих ничего пригодного для Царствия, как правило, нет, – соединил нас с божественной природой Своей по свободной воле и молитве нашей. Лишь только Им мы, слабые и порабощённые землёй, прахом можем войти в Дом Отчий. Лишь только Им обрести Жизнь.

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:

1935 г. Участие в работе 16 Всероссийского съезда Советов. Избран членом ВЦИК. Участвует в работе VII Всесоюзного съезда Советов. Избран членом президиума ЦИК и председателем Конституционной комиссии. Участие в работе 2 Всесоюзного съезда колхозников-ударников. Участие в совещании работников железнодорожного транспорта. Речь в Кремле на выпуске слушателей военных академий. Речь на торжественном заседании, посвящённом пуску метрополитена. Председатель на заседании пленума Конституционной комиссии. Участие в работе 7 конгресса Коминтерна. Речь на приёме в Кремле работников железнодорожного транспорта. Речь на приёме в Кремле колхозниц-ударниц свекловичных полей. Участие в работе 1 Всесоюзного совещания стахановцев промышленности и транспорта. Речь на первом Всесоюзном совещании стахановцев. Речь на совещании передовых комбайнёров и комбайнёрок СССР. Речь на совещании передовых колхозников и колхозниц Таджикистана и Туркменистана. Участие в совещании передовых колхозников и колхозниц Узбекистана, Казахстана и Кара-Калпакии. Участие в совещании передовиков урожайности по зерну, трактористов и машинистов молотилок.

«Под Москвой на огромных участках земли возводятся роскошные правительственные дачи со штатом охраны. На них трудятся садовники, повара, горничные, специальные врачи, медсестры – всего до полусотни человек прислуги – и всё это за счет государства. Персональные спецпоезда, персональные самолёты, персональные яхты, множество автомобилей, обслуживающих руководителей и членов их семей. Они практически бесплатно получают все продукты питания и все предметы потребления. Для обеспечения такого уровня жизни в Америке нужно быть мультимиллионером». /Свидетель – коминтерновец Е. Варга./

«Когда отца после смерти Сталина отстранили от власти, мы должны были тотчас освободить квартиру и госдачу и с изумлением обнаружили, что у нас нет даже своей мебели – всё оказалось государственное». /Свидетель дочь Кагановича/

Свидетель Леон Фейхтвангер:

«Он взволновался, когда мы заговорили о процессе троцкистов. Рассказал подробно об обвинении, предъявленном Пятакову и Радеку, материал которого в то время был ещё неизвестен. Он говорил о панике, в которую приводит фашистская опасность людей, не умеющих смотреть вперёд… Сталин немного посмеялся над теми, кто, прежде чем согласиться поверить в заговор, требует предъявления большого количества письменных документов; опытные заговорщики, заметил он, редко имеют привычку держать свои документы в открытом виде. Потом он заговорил о Радеке, – писателе, наиболее популярной личности среди участников второго троцкистского процесса, говорил он с горечью и взволнованно; рассказывал о своём дружеском отношении к этому человеку.

«Вы, евреи, – обратился он ко мне, – создали бессмертную легенду, легенду об Иуде». Как странно мне было слышать от этого обычно такого спокойного, логически мыслящего человека эти простые патетические слова. Он рассказал о длинном письме, которое написал ему Радек и в котором тот заверял в своей невиновности, приводя множество ложных доводов; однако на другой день под давлением свидетельских показаний и улик Радек сознался».

* * *

И чем больше удаётся раскопать чёрную бездну, тем глубже она в тебе.

А жизнь будет бить ключом. После университета – неожиданная победа на творческом конкурсе и два года учёбы на Высших Сценарных Курсах. Начало шестидесятых, занятия в Доме Кино, по нескольку просмотров в день – шедевры мирового и отечественного кинематографа, лекции Ромма, Шкловского и Ландау, напротив – дом Литераторов, прекрасная кухня, в обоих домах – семь коньячных точек, творческие семинары в Болшево и Репине, молодая, подающая надежды литературная и киноэлита со всего Союза, впоследствии не только мастера слова и экрана, но и сливки будущей «перестройки» – демократические, националистические, умеренно-косметические.