Текст книги "Подозреваются в любви (СИ)"
Автор книги: Юлия Комольцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Стало быть, творческий человек Серафима решила снять комнату напополам с молоденькой уборщицей, освободиться от гнета родителей и наладить личную жизнь среди себе подобных. Видимо, полную стоимость аренды ей платить было жалко, да и готовить она сама не умела. Или не хотела. Другое дело, Дашка – смирная с виду, вполне приличная, воспитанная девочка, на работе перед глазами будет, дома ужин приготовит. Фима умела приспосабливаться.
Дашке это было на руку. Она наконец осознала, как все удачно складывается. Не надо просить начальника о ночной смене, не придется спать в издательстве и питаться хот-догами. Общага – это здорово, и как ей самой эта мысль в голову не пришла?
– У меня от зарплаты что-нибудь останется? – вдруг спросила Дашка, вспомнив, что еще не узнавала по поводу размеров оклада.
– Немного, – смущаясь, призналась Фима, – на пропитание как раз. Но ты можешь еще где-то подрабатывать. Научишься печатать, станешь поэтам и писателям тексты набивать. Мы – творческие люди – жутко не любим рутинную работу, терпеть не можем сидеть за компьютером, править текст.
– Ты же редактор? – удивилась Дашка.
– Я – редкий уникум, – хихикнул редактор, – могу сосредоточиться, собраться, если надо. Творчество – это все равно работа, причем тяжелая, поэтому надо воспитывать силу воли и организованность. За меня никто не напишет четверостишье или даже одну строчку. Знаешь, почему Пушкин гений?
Дашка пожала плечами. Она привыкла полагаться на мнение учителей в таких вопросах. Если сказали, что дважды два – четыре, квадрат гипотенузы равен сумме квадратов двух катетов, а Пушкин – гениальный поэт, стало быть, так оно и есть. И чего тут думать?
– У него была невероятная работоспособность! – сообщила Фима громким голосом, – только поэтому он стал тем, кем стал. Божий дар, конечно, тоже имел место быть, но Пушкин сумел этим даром воспользоваться, и это главное. Работать надо, работать!
Закончив свою пафосную речь, Фима украдкой оглядела пассажиров в вагоне. Всем ли было хорошо слышно? Все ли поняли, как она образована и эрудирована?
Дашка заметила Фимино беспокойство и решила, что, в сущности, она – совсем ребенок. Недолюбленное и закомплексованное дитя.
На вахте их долго не хотели впускать. Потом вышел заспанный дядька в трико, узнал Фиму и провел их с Дашкой к коменданту общежития. Переговоры заняли полчаса. Проверив Дашкин паспорт и не обнаружив московской регистрации, комендант вознамерился содрать за комнату побольше. Фима, не ожидавшая такого поворота, смерила Дашку испепеляющим взглядом и кинулась торговаться. Сошлись на том, что Даша станет убираться на третьем этаже в доплату за комнату.
– Значит, ты провинциалка? – прошипела Фима, когда они поднимались по лестнице к будущему жилищу.
– Ага.
– А чего молчала? – зло осведомилась Фима.
– А стала бы ты со мной разговаривать? – в тон ответила Дашка.
– Больше сюрпризов не будет, надеюсь?
Дашка покаянно прижала руки к груди.
– Внебрачных детей у меня нет. От правосудия я не скрываюсь. Так что сюрпризы кончились, не успев начаться. Вообще-то спасибо тебе.
– На здоровье, – буркнула Фима, открывая дверь.
Комната действительно была большой. Или казалась таковой из-за отсутствия мебели.
– Вот ублюдок, не предупредил, что даже кроватей нет! Ищи теперь по всей общаге!
Фима прошла к окну и пнула со всей дури стопку газет, оставленных, видимо, прежними жильцами. В ту же секунду раздался дикий вопль, Фима запрыгала на одной ноге. Дашка испуганно засуетилась, сбросила сумку и разгребла газеты. Какой-то шутник прикрыл ими кирпич, с которым столкнулась Фимина нога.
– Козлы! Уроды! – орала поэтесса, тяжело подскакивая на месте.
– Может, компресс наложить? – сочувственно предложила Дашка.
Кое-как успокоились, но Фима все еще порывалась набить коменданту морду.
– Ты же за вещами собиралась, – напомнила Дашка, – поезжай, я пока здесь приберусь.
– Что прибираться? Мебель искать надо, хотя бы койки, – Фима закурила и двинулась к двери, – ладно, попробую у ребят спросить. А ты пока пол здесь протри.
Через некоторое время Фима вернулась вместе с двумя невзрачными девицами.
– Это Валя и Дуняша. Они говорят, что в подвале есть кровати, надо всем вместе идти, а то не дотащим.
– А что, мужиков нет? – удивилась Дашка.
– Есть. Но все пьяные, – сообщила одна из девушек.
Дашка удивилась еще больше. Отец, какой бы он ни был пьяный, всю тяжелую работу брал на себя. Стоило Даше только заикнуться, и он, покачиваясь, бубня под нос любимую «Калинку», шел выжимать простыни и пододеяльники, сдавать бутылки, переставлять мебель.
– Ну, пошли, – поторопила Фима.
Они спустились в подвал, кряхтя подхватили железную кровать и начали восхождение. Охрана провожала их равнодушными взглядами.
– Хоть бы помогли, лбы здоровые, – проворчала Дашка.
В лифт кровать не влезла. На третьем этаже запыхавшимся девушкам встретились две личности в рваных, пыльных штанах и с трехдневной щетиной. Личности о чем-то громко спорили, размахивая руками, и по очереди отпивали из горлышка дешевый коньяк.
– Ребята, помогите, – понимая, что самостоятельного предложения от них не последует, попросила Дашка.
– Чё?
– Кровать дотащить помогите!
– А вы знаете, девушка, что символизирует собой кровать? И почему она называется так, а не иначе?
– Можно иначе, – быстро сказала Дашка, – постель, койка, ложе…
– Стоп, стоп, – поднял руку второй парень, – вы сказали – кровать. От чего же произошло это слово? Что оно означает – «кров», то есть дом и пристанище, или же «кровь», что связано с…
Даша поняла, что сейчас произойдет смертоубийство, и отодвинулась от своей потенциальной жертвы подальше. Парень продолжал глубокомысленный монолог, девушки с кроватью в обнимку двинулись дальше.
– У вас все здесь такие? – поинтересовалась Дашка.
– Угу, – просопела одна из аборигенок.
И тут же веселый мужской бас, раскатившись эхом по гулким коридорам, осведомился:
– Помощь требуется?
Дашка подняла взгляд от заплеванной лестницы. Прямо по глазам ударило яркое предзакатное солнце. Несколько трещин на пыльном стекле показались тропинками, убегающими к горизонту, по краю которого колыхались тяжелые, голубые облака. И оттуда, с солнечных высот, шагнул человек. Теперь можно было разглядеть его скуластое лицо с крупным носом, в нескольких местах помятым, с большими темными глазами, со свежей царапиной на лбу. Можно было разглядеть серьезную улыбку, ежистый подбородок, потертый воротник рубашки, накинутой на крепкие плечи.
Только некогда было разглядывать. Пальцы, обхватившие железные ножки кровати, совсем занемели. Спину ломило нещадно.
– Никогда не берите на себя лишний груз, девушки, – пробасил человек, засунув руки в рукава. И, нежно обняв кровать посередине, поднял ее, устроил поудобней и уточнил:
– Вам выше?
– Нам на шестой этаж, – важно сообщила Фима.
– Ну-ну.
Дашка прыснула в кулак. Ей вдруг пришла в голову забавная мысль, что этот гигант шествует впереди, словно какой-то султан, а они плетутся следом наподобие гарема. И кровать кстати придется. Хи-хи.
– Ты чего? – обернулась к ней Фима.
– Есть хочется.
– Девушки, – снова раздался громоподобный голос, – у меня существует капуста и тушенка, и как себя с ними вести, ума не приложу!
– А вы их слопайте, – судорожно сглотнув, посоветовала Дашка ему в спину.
Движение прекратилось. «Султан» осторожно обернулся, слегка задев боком кровати подоконник, и уставился на Дашку.
– Хорошая идея. Но мне противопоказана сырая капуста. У меня на нее аллергия.
– А у нас аллергия на прилипал вроде вас, – неожиданно зло высказалась Фима.
– Ну, что ты, человек помогает… – возразила то ли Валя, то ли Дуняша.
Человек между тем уже преодолел оставшиеся этажи и дожидался у лифта.
– Какая комната?
Дашка указала рукой, на секунду задержав взгляд на его переносице. Нет, он не султан, скорее – витязь. Ему бы шлем и латы, и доброго коня в придачу, и пиши с него картину Средневековья. Тогда витязи не в диковинку были. А в современном общежитии для особо одаренных студентов типу с переломанным носом и большими, мозолистыми руками делать нечего. Разве что кровати перетаскивать.
– Я так понимаю, капуста вас не привлекла, девушки? – поставив кровать посреди комнаты, спросил парень.
– Спасибо вам, конечно, – нахмурилась Фима, – но капусту отдайте кроликам и не мучайтесь.
– Вам бы антресоли поправить, – не реагируя на нее, сказал куда-то в пространство парень, – ненадежно висят, еще придавят ненароком. Да и выключатель на соплях. Есть у вас отвертка?
Фима пробурчала, что нет.
– А кто из вас здесь жить будет?
Фима пробурчала, что она и будет. Девочки добавили, что Даша тоже останется здесь. Парень энергично предложил двинуться на поиски еще одной кровати.
– Вы на одной не поместитесь, – весело басил он, обращаясь к Фиме, – вы же эту кроху задавите просто. И не спорьте, идем за кроватью. Вы, девушки, будете почетным экспромтом.
– Эскортом, тупица! – прошипела обиженная Фима.
Дашка спрятала смеющиеся глаза.
Вторую кровать так и не нашли, незнакомец пообещал заглянуть вечерком и, в крайнем случае, пожертвовать свою.
– А как же вы? – благоговейно поинтересовалась одна из подружек Фимы.
– Я привык к спартанским условиям, – доложил парень, прикидываясь полным идиотом.
– Вы вообще кто такой? – снова обрела дар речи Фима. – Неужели в Литературный поступили?
Он пожал могучими плечами:
– А что? Я могу.
– Вы, артист, наверное? – предположила то ли Дуняша, то ли Валя, – у нас на третьем этаже артисты живут. Вы из них?
– Я из Сочи.
Дашка снова почувствовала приступ смеха и отвернулась. А когда подняла глаза, он смотрел прямо на нее – весело и смело.
Позже Фима уехала за вещами, девушки ушли в свою комнату. Дашка забралась на подоконник и смотрела, как кончается день. Невозможно было избавиться от мыслей. Она в чужом городе, без денег и пока без работы, сидит, уткнувшись носом в окно, а сердце бешено скачет, словно лягушонок в пыльном кармане.
Дашка встала и вышла из комнаты, постучала в обшарпанную дверь, за которой недавно скрылась высокая фигура витязя.
Он открыл не сразу. На щеке была вмятина от подушки.
– Я из-за тебя голодным лег спать, – пожаловался он.
Дашкины брови недоуменно поползли вверх.
– В том смысле, что не поел, – последовало объяснение, – надеялся на тебя.
– На меня надежды никакой, – усмехнулась она, прошмыгнув в комнату под его рукой, – но готовлю я хорошо. Где у тебя живет капуста?
– Разве это жизнь?! – хохотнул он, обводя рукой свое жилище – высокие стопки книг на полу, кучу одежды в кресле, стол, заваленный бумагами и остатками бутербродов, разворошенную кровать.
На нее Дашка покосилась с жалостью. Каково выдерживать такого детинушку!
– Я под нее еще один каркас поставил, – сообщил он невинным тоном.
– Эта информация меня нисколько не интересует. Я по капусту пришла.
Его ладонь коснулась Дашкиной щеки. Ее губы отогрелись его дыханием.
Он медленно поднял голову и, глядя в потолок, сообщил:
– Я сейчас с ума сойду.
Дашка предположила, что они оба и так сумасшедшие. Комната наполнилась ласковым смехом, и даже бутерброды не выглядели уже такими сникшими, а потому были съедены в первую очередь. Потом Дашка вышла на кухню в обнимку с капустой, следом, стараясь ступать мелкими шажками, следовал витязь с банкой тушенки, ножом, сковородкой, разделочной доской и счастливым выражением лица.
– Как тебя зовут? – резко развернулась Дашка.
– Андрей. Блин… – ответил он, роняя все на пол.
– А я Даша. Оладушек, – рассмеялась она, словно горох рассыпала, и уткнулась ему в грудь непричесанной головой. Он погладил ее спутанные волосы и, отняв капусту, закинул Дашку на плечо.
– С готовкой на сегодня покончено, – объявил он, – звезды не в том положении, Марс на Луне, Земля в тартарары…
– Такое ощущение, что вы бредите, – поведала о своих чувствах Дашка, свисая вниз головой с его плеча, – часто с вами такое?
– Первый раз, доктор. Первый раз.
Фиме повезло – Дашка исправно платила за комнату, но почти не появлялась там. Поэтесса стала безраздельной владелицей шестнадцати метров и покосившихся антресолей. В комнате Андрея дожидалась своего часа капуста.
Всякое барахло хранилось на чердаке его памяти, а вот это – их встречу, первые разговоры, глупые обиды, близко-близко ее огромные светло-карие глаза и незнакомые еще, одуряющие запахи ее тела – это не вспоминалось. Ему казалось, что Дашка рядом всю жизнь. Просто так было всегда – ее утреннее бурчание сквозь кофе и сигарету, песни в ванной, едва слышные из-за плеска воды; прикосновения теплых ладошек к его щекам; бровки домиком от удивления, рот набекрень, если обижена и вот-вот заплачет; торжественное и прекрасное лицо принцессы, когда он заставал ее спящую.
Сейчас же Андрей чувствовал себя так, будто бы сидел не в собственном шикарном автомобиле, а в машине времени – скрипящей, еле ворочающей колесами. Но машина была на ходу, и Андрею удалось разглядеть себя и Дашку тринадцать лет назад. Это было для него неожиданно и больно, раньше он не задумывался, с чего все начиналось и почему стало так, а не иначе. Любовь, которая была ему не нужна, им не замеченную, Дашка вырастила одна.
Ему вспомнилась обшарпанная лестница, четыре пыхтящие девицы, волокущие кровать, солнце, припекающее где-то сбоку. Ему вспомнилась собственная удалая молодость, и Дашкины поношенные джинсы, и ее тонкая талия, и ее высокая сочная грудь. Хрупкая шея, открытые, беззащитные ключицы, упрямо сжатые губы, тяжелое дыхание загнанного жеребенка – такой увидел он Дашку. И подумал тогда с привычной уверенностью, что его желание мгновенно осуществится:
«Хочу такую!»
Сейчас он вспомнил, что тогда было не до романов. Что он приехал в Москву только дня два назад, совершенно случайно наткнулся на эту общагу,
только-только сдал экзамены и собирался получать второе высшее образование. Предстояли тяжелые времена, а в родном городе осталась девушка Катя, уверенная в нем и в его любви. Только сейчас, взрослым, матерым волком, он мог признаться себе, что не знал тогда любви никакой в принципе. Родителей – уважал, друзей – ценил, женщин – завоевывал.
Дашку он получил, и пыл его иссяк очень скоро – слишком легкой была победа.
Андрей вспоминал, как не любил ее, как спокойно смотрел ей в глаза, как ровно билось рядом с ней его сердце, сколько равнодушия было в его руках, ласкающих ее.
Андрей вспоминал и готов был вцепиться в глотку самому себе за это открытие. Он не знал, в какой момент пришла любовь, когда возникло ощущение себя и Дашки единым целым. Это незнание давило грудь, это незнание – его черствость, его долгое и жесткое прямодушие – как она смогла пережить? Откуда она взяла силы?
Дашка чувствовала его любовь и боролась за нее, а он – слепой кутенок – просто принял из ее рук миску с молоком. Благодарю покорно, очень вкусно!
Быть может, все пошло оттуда? Там начало ее тоски и ее непрощенья. Дашка слишком долго жила наедине с их любовью, пока он ничего не знал о себе, искал свое «Я», строил будущее, врал и изворачивался, зарабатывал деньги.
Он иногда лениво спрашивал ее: «Кем ты хочешь стать? Как ты хочешь жить?»
Что ожидал он услышать от девушки, которая днем мыла полы в издательстве, а вечером – драила туалеты в общаге? Что-то романтичное, типа – я стану знаменитой актрисой! Я выйду замуж за Киркорова! Меня найдет мой настоящий папа – сказочно богатый король племени Тумба-Юмба! Ерунда, глупости.
И все-таки, зачем он спрашивал?!
Андрей тогда уже многое знал о ней, а об остальном догадывался. Он был уверен – Даша ответит на его идиотское «как ты хочешь жить!» очень коротко. «Просто жить», – скажет она.
Но он снова задавал свой вопрос, а потом допытывался с сарказмом в голосе: «Неужели у тебя нет мечты? Неужели тебе нравится работать уборщицей?»
«Это нормальная работа!» – вжав голову в плечи, шептала Дашка.
Шептала, хотя обычно говорила громко и отчетливо. Ее унижала не тряпка со шваброй, ее унижал Андрей.
Он вспоминал. И теперь уже сам вжимал голову в плечи, словно ожидая удара. Почему именно сейчас ему стало ясно, как трудно ей жилось? Почему все эти годы он не задумывался, чего ей стоила его любовь – после унижений, обид, равнодушных объятий вдруг сумасшедшая, обжигающая, трепетная любовь.
Даша вышла из комнаты мужа деловитой походкой. Пора было завязывать с сантиментами и романтическими воспоминаниями. Есть план, и надо действовать. А значит – вперед, равнение на счастливое будущее! Ать-два!
Она почему-то не исполнила собственный приказ, а медленно спустилась по стене в холле и завыла. По огромному коридору, где в качестве мебели были только вешалки и два крошечных пуфика, разлетелось эхо – монотонное и тоскливое. И Дашке вдруг стало смешно, просто до спазмов в желудке весело и забавно. Она сидела на полу, хлопала себя по коленкам и хохотала так, что даже глаза защипало. Или это оттого, что тушь размазалась – такое с ней бывает, даже с самой дорогой.
Даша не сразу поняла, что к ее истерическому смеху добавился какой-то новый звук со стороны двора. Лаял Рик. Прислушавшись, она догадалась, что пес гавкает не из-за соседской кошки и не по поводу собственного перевозбуждения. Он кого-то радостно приветствовал. Кого-то?! Но Степка должен быть сейчас далеко отсюда, Фима вроде в гости не собиралась, Андрюша на работе… Должно быть, грабители. Должно быть, у Рика хорошее настроение, и он просто решил встретить бандитов ласково. Должно быть…
Даша резко поднялась. «Андрюша», – прозвучало в голове помимо ее воли. «Андрюша», – подумала она о муже, хотя давным-давно он существовал в ее мыслях только под кодовым названием «МДД» – машина для деланья денег. Несколько тяжеловато, но как верно, черт подери! Как отражает суть проблемы! Впрочем, проблемы и не было уже, Дашка позаботилась об этом. И плевать, что родное когда-то имя, похороненное в памяти с почестями и аккуратно придавленное плитой, вдруг привычной музыкой звучит в сердце. Подумаешь – имя!
Но что он здесь делает?
В том, что пришел именно Андрей, Дашка уже не сомневалась. Идиотка, сидит тут с его деньгами в обнимку и строит красивые планы! А он – ясновидящий, что ли? – приперся ни с того ни с сего и делает вид, что играет с собакой. На самом деле он что-то узнал. Почувствовал, быть может, или кто-нибудь напел. Точно, за ней следили, наверное.
В панике Дашка метнулась на кухню, попыталась спрятать сумку в духовку, отдышалась, поняла, что все напрасно, и ринулась на второй этаж. В Степкиной комнате она остановилась и сунула ридикюль в письменный стол. Вряд ли Андрей… Стоп – МДД, вот он кто! Вряд ли МДД решит проверить дневник у сына или просто поинтересуется содержимым его ящиков, а стало быть, и сумку не обнаружит. Успокоиться и не трястись. Дышать ровнее.
Что он здесь делает?! От этой мысли Дашка на несколько секунд замерла в ступоре. Господи, почему он приехал?! Зачем? Даша устало опустилась в кресло. Она знала, сейчас Андрей найдет ее здесь, устроит допрос с пристрастием, прожжет ее насквозь своим страшным взглядом, и все будет кончено. Нет никакой надежды, что он приехал просто перекусить. Или поболтать со Степкой, например. Даша договорилась с сыном, чтобы он сегодня папу не отвлекал. Да, она все предусмотрела, тщательно взвесила и прикинула и только потом отрезала.
Неужели действительно уже отрезала? И пути назад нет? И прошлое не вернуть?
Дашка была уверена, что возвращаться просто некуда. Никто не звал, и никто не ждет. Только вперед, и кому какое дело, что стонет душа, что волосы на голове шевелятся от страха, что собственное отражение в зеркале вызывает оскомину.
Ей вспомнилась вдруг та страшная депрессия, когда она почти не выходила из дома и толстела на глазах, и все в том же распроклятом зеркале ее встречала незнакомая женщина со старым, изношенным лицом. Кирилл, подвернувшийся под руку, ничем не помог. Но почему-то именно в тот момент, когда он появился, когда Дашка снова научилась разговаривать с людьми и получать удовольствие от общения, когда душа жадно потребовала радости – Даша почувствовала, что все можно изменить. Словно сильные, настойчивые ростки пробивались в ее подсознании новые мысли. «Мир вокруг нас только зеркало. Если нам плохо, то вокруг видится все плохое. Если хорошо, то видим только хорошее. Постарайся во всем видеть хорошее. Пусть его будет немного, пусть оно будет слишком малым по сравнению с плохим. Но с каждым разом его будет все больше. И однажды ты заметишь, что изменилась».
«Мы все актеры, так перестань играть несчастную и попробуй наоборот. Хорошей для всех быть нельзя, так будь хорошей для себя. Это твой мир, и тебе решать, каким ему быть».
И она решилась, и Кирилл пришелся кстати не только в роли страстного любовника. Так почему же до сих пор ее держит здесь что-то? Собственная нерешительность или любовь, которую Дашка давно забросала камнями, сровняла с землей и поставила тяжелый крест?
Дверь в комнату раскрылась неслышно.
– Привет. А Степка еще не пришел?
Андрей смотрел на жену, крепко сжимая ручку двери.
Дашка увидела, как побелели костяшки его пальцев.
– Нет. Привет. Степка еще не пришел.
– А ты чего здесь? Кормить меня будешь?
Ему хотелось крикнуть – взгляни на меня! Хотелось тронуть прокуренными, запыленными губами кудряшку у ее виска, наткнуться на знакомую тяжесть груди. Хотелось пройтись по этому желанному телу сапогами, затоптать следы не его объятий, заорать и двинуть кулаком в дверь, плюнуть в душу, как плюет сейчас она, не желая понимать, чего стоит ему этот бодрый тон и встреча с ее равнодушными глазами.
Он сам виноват. Он понимал это раньше, понимал каждый день, каждый миг их новой жизни, их новой эры, которую сам обозначил.
– Хочешь, ударь меня, – сказал он ей тогда, когда она уже сидела на чемоданах и собиралась поставить точку.
– Хочешь, я умру, – сказал он ей тогда, когда она не ударила, но и точку поставить не смогла.
Даша уже не плакала и уже не обжигала ледяным спокойствием. Она сидела, сложа руки на коленях, вот как сейчас. Ее лицо было красным от слез, губы прыгали. Она была похожа на ребенка, которого не забрали из детского сада, который не знает дороги домой и фамилию свою с перепугу забыл, и реветь уже нету сил, и остается только смириться с тем, что он никому не нужен.
– Ты нужна мне, – сказал Андрей тогда.
– Я не верю, – она подняла на него воспаленные глаза, – я никогда больше не поверю тебе, неужели ты не понимаешь?
Вот именно, он не понимал. Он изменил ей, изменил не впервые, но впервые она узнала об этом. Андрей даже не думал никогда, что случится, если вдруг Даша обнаружит в его жизни другую женщину. Это ведь и не женщина была вовсе, и не в жизни, а только в постели. Какая-то случайная, пятиминутная знакомая, какой-то ресторан, важная встреча, после – койко-место в дешевом отеле. Дашка узнала и собрала чемоданы, Андрей недоумевал и раскаивался. Он спал с другой не потому, что жена была для него плохой и негодной, не от того, что разлюбил, и не от скуки. Это было развлечением. Инстинктом, если хотите. И Дашка сказала – «Кобель!». Не крикнула, не прошептала с бессильной яростью, а просто констатировала факт: кобель, он и в Африке кобель. Но Андрей и не думал обидеть ее. Он вообще тогда мало думал.
– Я докажу тебе! Я поклянусь, чем хочешь! – вырывались у него глупые, пошлые фразы. Но отчаяние в голосе заставило Дашку протянуть руку и погладить Андрея по волосам.
– Как же больно, Андрюша.
– Так не будет! Я хочу, чтобы ты была счастлива! Я сделаю тебя счастливой!
Она покачала головой. Она говорила, что не сможет саму себя обмануть и жить рядом с человеком, который предал ее, тоже не сможет. Для него это было развлечением, для нее стало предательством. Весь мир зиждется на том, что каждый из нас воспринимает его по-своему.
– Представляешь, во что превратится наша жизнь? Твои слова для меня всегда будут иметь подтекст, я стану искать в твоих глазах ложь, и все твои поступки переворачивать с ног на голову. Я не смогу.
– Сможешь. Мы сможем, если будем вместе.
– Нет. Я ухожу, я все решила. Вернусь в свой город, а Степке скажем, что пора познакомиться с бабушкой.
Это был удар ниже пояса. Андрей вдруг до конца осмыслил размеры катастрофы, словно прямо на него несся огромный огненный шар. Андрей забыл о Дашке.
– Сына я не отдам, – сказал он спустя мгновение, играя желваками.
И эта фраза решила все. Уже не было их, любящих и любимых, виноватых и виновных, запутавшихся. Осталась только боль. И Дашке потом еще долго вспоминались чьи-то слова, о том, что земля – это ледяная пустыня, а люди – дикобразы, и от холода, от ветра они прижимаются друг к другу, пытаясь согреться и обогреть. И ранят друг друга своими большими колючками. Больно ранят.
Она тогда сразу поняла, что Андрей пойдет до последнего, деньги и сила на его стороне. Дашка поняла, что он готов лишить ее сына, как минуту назад готова была на это она. И опустился железный занавес.
А сейчас они оказались рядом, близко-близко. Дашка видела тяжелое мужское запястье, пальцы, желтые от табака. Навечно въевшийся запах бензина, с тех времен еще, когда Андрей проводил за баранкой по четырнадцать часов в сутки, щекотал ей сейчас ноздри. Дашка почувствовала, как уголки ее губ тянутся вверх. Память тянула их. Этот бензиновый аромат Даша терпеть не могла, и тащила Андрея под душ, и терла до красноты его могучую спину, шею, заставляла отмачивать руки в мыльной воде. А потом, когда она забеременела, бензин стал ей дорог, словно любимые духи. Однажды Андрей после поездки привычно потопал в ванную, но жена налетела на него, словно коршун, и вжалась всеми ребрами в его потное, уставшее тело. Ноздри ее бешено трепетали от наслаждения.
– Ты что, малыш? – удивился Андрей.
– Какой кайф, какой кайф, – бормотала Дашка, по-собачьи обнюхивая его.
Сейчас она вспомнила выражение его лица – беспокойное, с примесью оторопи и отчаяния. Он не знал, что и думать.
– Погоди, в психушку пока звонить рановато, – засмеялась Дашка, – беременность таких осложнений не дает.
После, вдоволь позабавившись над ее новой причудой, Андрей долго катал жену по городу, предупредив, что это в последний раз и что бензин и всякие такие штучки для нее вредны.
– Но сейчас так и быть, я тебе доставлю удовольствие, – потешался он, – токсикоманка ты моя, ненаглядная.
Было ли это? Было ли это так – весело, солнечно? Или память приукрашивает все, отбросив обиды и ссоры, горькие слова, черные мысли, предчувствия.
– Я такой голодный, – мечтательно произнес Андрей.
Дашка вздрогнула, посмотрела ему в лицо. Родные черты не принесли успокоения и не добавили решительности. Сколько раз она целовала этот рот… Наверное, столько же, сколько он произносил слова любви… Сколько раз эти руки обнимали ее… Должно быть, столько же, сколько она держалась за них… Сколько раз этот человек – уверенный, смелый, замученный – заставлял ее хохотать от счастья и плакать от боли… Столько же, сколько она…
Даша видела, что ему тяжело. Он постарел, и неприятные, длинные пряди с проседью висели на ушах, и сильно морщился лоб, и в натужной улыбке кривились потрескавшиеся, бескровные губы.
– Пойдем, я покормлю тебя.
Она поднялась и прошла мимо него в коридор. Андрей пошел следом, ошалело улыбаясь. Он и не рассчитывал на ответ, и уж тем более не ожидал предложения, высказанного миролюбиво, даже ласково. Может, у него воображение разыгралось? Ну, не могла Дашка ТАК на него смотреть, ТАК с ним разговаривать. Во всяком случае, уже целую вечность он не слышал ничего подобного. Только если рядом был Степка, жена общалась с Андреем по-человечески. А наедине, кстати, они и не оставались давным-давно.
Дашка чувствовала, как по спине сползают капельки пота. Ей вдруг показалось, что сейчас Андрей тронет ее за плечо, уверенно развернет к себе и… Дальше многоточие, таящее страх и надежду одновременно. Она почти бегом пересекла холл, вошла на кухню и загремела посудой. Вчерашний борщ, вчерашние котлеты – Андрей непременно поймет, почему она не готовила сегодня. Он знает обо всем, вдруг отчетливо поняла она. Но почему ее это должно волновать? И почему он, такой справедливый, такой бескомпромиссный, не спрашивал ни о чем раньше? Наверное, до сих пор он уверен, что она завела любовника в отместку ему. Пусть так.
– Поешь со мной.
– Я на диете.
– У тебя великолепная фигура, к чему эти заморочки?
Как жадно он смотрел на нее! Ее тело помнило этот взгляд, и все в ней отозвалось мучительной, знакомой тоской по его ласкам. Мелькнула безумная мысль. В последний раз. Испытать. Насладиться. Вновь окунуться в бешеный круговорот его рук, в водопад его поцелуев.
– Дашка, – прошептал Андрей, оказавшись вдруг рядом. В его глазах плескалась нежность.
Даша резко развернулась, поставила тарелку с борщом на стол.
– Приятного аппетита.
Андрей провел рукой по лицу, словно сгоняя наваждение. Показалось, примерещилось. Господи, ну зачем он мучает ее, зачем он держит возле себя женщину, которой уже не нужен?! Приятного аппетита. Комок в горле мешает исполнить ваше пожелание, мэм.
– Не уходи, нам надо поговорить, – вздохнул он, ненавидя себя за этот искательный голос и понимая, что разговор – только повод.
Дашка стояла боком к нему, и он видел, как побледнел ее профиль. Ему стало вдруг так жаль ее, словно он обидел беспомощную кроху, взвалив на нее непомерный груз, а после отругав за несвоевременную доставку. Андрей понял, что Даша догадалась, почему он решил поговорить. Именно – почему, ни о чем и зачем. Он хотел видеть ее рядом, чувствовать ее – напряженную, несправедливо обиженную, очень уставшую от борьбы с самой с собой и их бестолковой любовью. Господи, да разве бывает любовь толковая?! Он же видит, как страшит ее все это – их неожиданная встреча в собственном доме, его настойчивость и готовность биться о стены, о те стены, которые уже давно превратились в руины. Андрей ощущал ее страхи, будто свои, но остановиться не мог. И разговор действительно был важным. И надежда – оставалась еще надежда.
Дашка знала, что он смотрит на нее. Он, чей взгляд она искала и ждала так долго. Ей не хотелось объяснений, ее пугали слова, жесты, знакомые ужимки и гримасы. Она бы сейчас бежала далеко-далеко, сверкая пятками. Она бы сейчас пустилась в побег даже без этих проклятых денег, без Кирилла, без сына. Да, даже без Степки, так страшил взгляд его отца! И она поняла, что нет ничего мучительнее, чем страх обрести надежду. Она уже привыкла, находя – терять, и все последние месяцы казались ей игрой в прятки с неосязаемой невеличкой по имени Надежда. Дашка не знала, кто водил, но сейчас она не могла себе позволить открыться, и снова пряталась, пряталась, пряталась… Та же – фантом, привидение, – являлась в одном только обличье, говорила голосом Андрея и заставляла слушать ее и верить ей. Дашка из последних сил затыкала уши, чтобы не сойти с ума от этих сладостных песен, красивых обещаний, уговоров, упреков, от этой бесконечной лжи.
