Текст книги "Подозреваются в любви (СИ)"
Автор книги: Юлия Комольцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Она запуталась, а надежда все не уходила.
Дашка решилась и уже начала действовать, а надежда заглядывала в лицо и ободряюще кивала. Мол, ничего, это ерунда, пустяки, Главное-то – вот, у тебя перед носом, так что завязывай глупостями заниматься! Бросайся ему на шею, бей его, кричи, целуй любимые губы, обнимай его так горячо, чтобы вам обоим никогда-никогда больше не пришлось мерзнуть. Ну что же ты стоишь?!
Так уже было, вспомнила Дашка то, о чем не вспоминала давно. Видимо, подсознание все-таки зацепилось за это.
Они жили в общаге, в одной комнате, хотя Дашка отдавала половину зарплаты Фиме за жилье. Андрея не волновал этот факт ни в малейшей степени. Равно как и заработок Дашки, который доставался ей тяжело и болезненно. О ее работе Андрей спрашивал редко, да еще издевательским тоном, словно нарочно пытался вывести ее из себя и заставить изменить свою жизнь. Он не понимал, что для нее унижением была не работа, а признание в том, что эта работа – унизительна. Ему некогда было вникать в ее запутанные отношения с окружающим миром и с самою собой. Он учился в университете и пытался сделать профессиональную карьеру адвоката. Ему приходили длинные письма от невесты, на полях она – талантливая художница, по его словам, – рисовала их будущую совместную жизнь. Дашка через широкое плечо любимого смотрела на изображения обнимающихся человечков, на барышню с детской коляской, на дом с трубой, из которой валил дым, а в окне виднелась довольная физиономия, очень похожая на Андрея. Браво автору картины! Андрею льстила любовь уже далекой девушки, и он зачитывал иногда ее письма вслух, дрожащим от гордости и самолюбования голосом. Потом он как бы спохватывался и говорил Дашке:
– Это все в прошлом, малыш. Просто воспринимай ее письмо, как книгу, ладно? Если тебе неинтересно, я не буду читать.
Ну да, не будет вслух, а про себя станет зачитываться еще больше. Дашино малодушие не позволяло хлопнуть дверью или честно сказать, что все это ей противно, что это обижает ее, что чужие письма читать неприлично, в конце концов. Андрей, прекрасно понимая ее чувства, прибавлял томления в голосе, с выражением читал строчку за строчкой. Он будто испытывал Дашку на прочность, словно она была самолетом или новой моделью автомобиля.
Она лишь смутно улавливала его желание унизить ее. Даже сам Андрей не мог точно описать чувства, которые владели им тогда. Была ли это любовь заласканного в детстве, привыкшего к обожанию ребенка? Был ли это рассчитанный ход взрослого мужчины, подсознательно стремившегося подстегнуть Дашку к действию? Ему просто невмоготу было видеть, как терпеливо сносит она все удары, не увертывается, не пытается дать отпор, лишь притворяется равнодушной к боли и страданиям. Ее игра в циничную, все понимающую и допускающую женщину, Андрею казалась слишком жестокой. И он тоже стал жестоким к Дашке.
Иногда, просыпаясь рядом с ней, он внимательно рассматривал ее спокойное лицо – веснушки, тень от ресниц на персиковых щечках, выщипанные в тонкую линию брови, вздернутый нос. Его не томило желание, он не задыхался от нежности, ему просто становилось легко на душе оттого, что эта девочка сладко посапывает и, судя по ровному дыханию, ее сны радостны и безмятежны. В выходные и праздники он часто задавался вопросом, что они будут делать. После завтрака, после любви – неторопливой, но жадной, – после утренних пререканий и примирений, чем заняться двум страшно одиноким людям? Дашка обожала сериалы и ток-шоу, Андрей называл телевизор «черной дырой» и нецензурно ругался, когда она в рассрочку купила его. Дашка не желала учиться, шарахалась от компьютера, Андрей с энтузиазмом просиживал за конспектами, был жаден до любых знаний, мог провести весь день с книжкой в руках или перед экраном компа. У Дашки не было подруг, кроме Фимы, Андрей же в любой компании становился своим, правда, трудно и долго сходился с людьми, но не боялся этого. Он был совой, Дашка – жаворонком. Он рос единственным ребенком в обеспеченной семье, привык подчинять и капризничать, ему нравилось работать над собой и увлекать остальных каким-нибудь делом, он умел радоваться неожиданному снегу в октябре, он умел быстро принимать решение и никогда не жалеть о нем. Он не понимал таких людей, каковой казалась ему Дашка – сбегающих от проблем, смирившихся с обстоятельствами, сильных в своей слабости, правых в своих ошибках. Вся его жизнь была наперекор и вопреки чему-то. Его любили – он отвергал, его баловали – он сбегал из дома и жил в придуманных лишениях, ему врали – он говорил правду.
И вот – он мучился, не представляя, как проведут очередные выходные они с Дашкой. И все приходило само собой – шуршание листьев под ногами, беспричинный смех, сплетенные пальцы, неожиданно яркое солнце. Дашка вырывалась и уходила вперед, а он смотрел, как она шагает по лужам, и капли грязной воды оставляют следы на ее колготках, и тонкие ноги в старых, больших сапогах ужасно похожи на карандаши в стакане. Она никогда не задумывалась об одежде, Андрей, напротив, одевался со вкусом и любил покрутиться перед зеркалом, без лишнего, впрочем, самолюбования. Просто ему нравилось хорошо выглядеть. Нравилось ловить взгляды молоденьких девушек, чувствовать силу своих упругих мышц, нравилось, как сидят на крепких бедрах модные брюки, как обтягивает мощную грудь мягкий новый свитер или открытая майка. Гордость, пожалуй, была основной чертой его характера. Андрей имел все основания гордиться собой, так он считал тогда. В неполные тридцать лет он многого добился и добился сам, без чужой помощи. Работать Андрюша Комолов начал рано – в шестом классе он организовал мойку машин во дворе и, несмотря на насмешки и грубые вмешательства взрослых соседей, сумел раскрутиться. Правда, очень скоро пришли злые дядьки-милиционеры и наподдавали юным «бизнесменам» по самое не балуй. По тем временам задумка Андрея была неслыханной наглостью, но все-таки она успела принести ему некоторый доход. На вырученные деньги он уехал в Литву к бабушке, оставив родителям внушительную записку на трех альбомных страницах. В постскриптуме Андрей просил их не волноваться и обещал вести себя прилично – бабушку не обижать, в футбол на кухне не гонять, ребят в поход на Кавказ не агитировать, и главное – сразу же купить обратный билет в качестве доказательства своей преданности. Комоловы привычно поахали, вставили письмо в рамку и стали звонить в Литву. Андрей тем временем добирался туда на электричках и автобусах, в советское время с путешествиями по России-матушке было проще.
После литовских каникул он защищал свою независимость еще упорней – благосостояние родителей не давало ему покоя и превращалось в комплекс. Он разносил газеты, работал грузчиком на рынке, продавал ворованные с городских клумб цветы. Закончив школу, Андрей поступил в местный институт на юридический. Наверное, потому, что его папа мечтал видеть сына профессиональным спортсменом, а мама пророчила мальчика в педагоги. Задатки были и для того, и для другого, вот Андрей и выбрал третье. Он противоречил не только окружающим, но и самому себе. Ему не хотелось быть похожим на родителей, которые все оценивали рублями, однако деньги стали и для него основной целью. Деньги, и все, что они давали. Он гордился прежде всего тем, что сумел выжить в столице и не затеряться среди неудачников, а вполне перспективно продвигаться по служебной лестнице и вполне успешно заканчивать второе высшее образование. Он приходил в восторг оттого, что сделал дорогой ремонт в общежитской комнате, что может позволить себе покупать продукты в супермаркетах или пригласить девушку в ресторан. Он не съезжал из общежития только из-за лени, было некогда подыскивать съемную квартиру рядом с университетом, договариваться с хозяевами, перевозить вещи.
Противоречивость его натуры выражалась не только в отношении к благам этой жизни. В то время он вообще был в разладе со всем миром и самим собой. С одной стороны – молодой, подающий надежды адвокат, с другой – неприкаянный мальчик, загнавший в глубины души романтические порывы и страстное желание быть понятым.
– Ты не понимаешь! – исступленно кричал он Дашке, когда она удивлялась, к чему ему второй диплом по профессии, которая, в принципе, ему не по душе.
Она просто чувствовала, что ему тошно и горько, как бы он ни хорохорился. Ему было трудно отказаться от адвокатуры, не приносившей морального удовлетворения, но дающей благосостояние и надежду на красивое будущее. Он сам себя не понимал, и в этом была его беда, но не вина. Оба – и Даша, и Андрей – в то время слишком озадачивались своими отношениями с миром, чтобы обратить внимание на собственные вселенные, где царил хаос.
Если бы кому-то пришла в голову идея подсмотреть за ними, стало бы ясно, что любовь, заполнившая их сердца, оказалась ненужной. Она выглядела подкидышем, которого Дашка приняла со свойственной ей обреченностью, Андрей же – наоборот – отвергал, панически страшась любой зависимости. Его пугала собственная уязвимость, когда Дашка вдруг задерживалась на работе или плакала беззвучно в подушку от того, что нет писем от отца. Андрей хотел, чтобы она была счастлива, но только с ним, и – одновременно – отталкивал ее, чтобы уберечь собственную независимость. Но любовь уже захватила их сердца и упрямо швыряла навстречу друг другу, и острые углы их характеров, и горькие несовпадения их мировоззрений, и различие их судеб – все натыкалось на беспредельную силу притяжения и разбивалось вдрызг, в мелкую крошку, от которой оставались лишь неглубокие порезы. Эти ранки Дашка предпочитала зализывать в одиночестве, Андрею было легче забыться в объятиях случайной знакомой. Он не считал это предательством, изменой, но скрывал свои похождения от Даши. Она догадывалась, она просила – «скажи мне правду!». И он, такой прямодушный всегда, такой откровенный, отвечал:
– Я люблю тебя.
С таким видом, что Дашка возненавидела эти слова. Он будто одаривал ее шубой с царского плеча.
Два года – тысячу немыслимых, сумасшедших, счастливых мгновений – любовь не позволяла им оторваться друг от друга, а они губили ее каждым словом и жестом. Естественная потребность быть понятым и остаться при этом свободным превратилась в навязчивую идею, пока Андрей не попытался быть честным с самим собой. Он знал, что жить с Дашкой невыносимо, слишком разными они были. Он понимал, что без нее жизнь приобретет другие цвета и оттенки. Он не чувствовал в себе ни сил, ни желания менять палитру. Он хотел только одного, и это пришло не внезапно, не вдруг, так было всегда – просыпаться рядом с ней, думать о том, как вместе провести день, кричать на нее, целовать ее, не понимать ее и доказывать ей – именно ей! только ей – свою правоту. Даша была из другого мира, и только содрав в кровь коленки, набив тысячу шишек, сорвав до хрипа голос, Андрей нашел, дозвался ее. Неужели ради того, чтобы сказать, как она ему не нужна?
Он пытался понять ее разумом, и только когда прислушался к сердцу, стало легче. И все, против чего восставало его существо – Дашкина беззаботность, умение ничего не делать и получать от этого удовольствие, нежелание приспосабливаться, какая-то дикая, необузданная неуправляемая жажда жизни, истеричность, нерешительность, кофе в огромных количествах, сто пятая серия «Санта-Барбары», замызганные джинсы с мятой футболкой навыпуск, – все это уместилось в душе Андрея, не оставив ни единого свободного уголка.
– Вам со Степкой надо уехать, – сказал Андрей, собравшись с духом и приготовившись отлеживаться под столом, когда Дашка начнет орать.
Но, вероятно, сегодняшний день был диковинным во всем. Она не повернулась к нему, она не повысила голоса, не сделала страшные глаза.
– Куда? – услышал Андрей спокойный вопрос жены.
– Я договорился с Лешкой, – машинально ответил он и отложил ложку. – Что с тобой?
– У?
Она обернулась и смотрела на него сосредоточенно, словно школьница на учителя. С готовностью продолжить рассказ с любого места и без запинки ответить на дополнительные вопросы. У него накопилась их куча, но он мечтал засунуть эту кучу подальше, забыть о ней и молча прижать к себе эту дурочку с умными глазами.
– Чего ты мычишь? Я спросил, что с тобой происходит. Ты какая-то не такая…
– А какая я? Разве ты меня знаешь? – с искренним любопытством воскликнула она.
Ему следовало покаянно опустить голову и зардеться стыдливым румянцем. Ему следовало пойти и утопиться, потому что жить с таким чувством вины невозможно. Ему давно пора было забыть, что у него есть жена – любимая, обиженная им женщина. А он все помнил, черт подери, он помнил! Ее нетерпеливые губы, ее холодные пальцы, ее шумное дыхание у себя на груди. Он, как последний балбес, надеялся воскресить эти воспоминания не только в своей черепной коробке.
– Я тебя люблю.
– А я тебе не верю.
Они стояли друг против друга – каждый со своей правдой и своей виной.
– Почему нам надо уезжать? Что случилось? – отдышавшись, спросила она.
– Ты можешь нормально со мной поговорить? – Андрей устало провел рукой по лицу. – Просто поговорить, как два разумных человека.
– А ты уверен, что разумен?
– Давай без издевок! – почти взмолился он.
– Я не умею иначе, – усмехнулась она, предлагая ему свои правила игры.
Ей казалось, что принять их – невероятное для него дело, она надеялась, что разговор не состоится, уплыв в сторону взаимных обид и пустых препирательств. Удавалось же ей так долго избегать этого разговора!
– А ты постарайся, Даш, – серьезным тоном произнес Андрей, – ради того, что у нас было, попытайся сейчас хотя бы выслушать меня спокойно.
– Я уже слушаю. Но ты не ответил на мой вопрос. Мы со Степкой должны уехать из дома, потому что какие-то ублюдки опять решили, что ты им встал поперек дороги?
У нее получилось – на секунду он поверил, что сейчас важно объяснить причины, рассказать, что произошло на фирме и в его отношениях с Мишкой. Глаза в глаза, и Андрей понял, что она просто боится и оттягивает момент.
– Доверься мне, я знаю, что для вас со Степкой лучше.
Обычно так и было, он говорил, – она доверяла, он делал, – и она убеждалась, что ему можно доверять и дальше.
– Как можно довериться человеку, который предал? – спросила она сейчас, уже не притворяясь заинтересованной в ответе и не ожидая его, просто выплеснула в пространство то, что волновало больше всего на свете. Как? Как?!
Даша прислонилась к подоконнику, обхватив себя руками, словно пытаясь согреться.
– Ты такую ерунду говоришь, Андрей.
– Зато твои речи просто брызжут интеллектом! Разве нельзя доверять отцу своего ребенка?! Думаешь, я желаю Степке зла?
– Так ведь и я ему добра желаю! Я не могу быть спокойной за своего сына, пока…
– За нашего сына!!!
– Пока его папенька отмывает денежки и рискует не только своим членом, но и…
– Даша!
– Что, «Даша»?! – передразнила она, всплеснув руками, и заходила по своей огромной кухне, задевая стулья. – Я говорила тебе тысячу раз, что никакие деньги не стоят спокойствия и здоровья мальчика! Я просила, я умоляла тебя бросить весь этот большой бизнес к чертовой бабушке и заняться разведением кроликов! Благо места предостаточно, – она небрежно махнула рукой за окно.
– Но ты ведь и сам большой! Тебе и без сопливых скользко, так ты выражался? Не лезь не в свое дело, глупая женщина!
– Дашка, я никогда так не говорил! – опешил Андрей.
– Это подразумевалось, – отрезала она, – просто ты давно перестал называть вещи своими именами, и мне приходилось только догадываться, что ты имеешь в виду…
Самое время спрятаться под стол и там переждать, пока не сорвутся ее голосовые связки.
– Нет! Ты не понимаешь! – все-таки перекричал ее Андрей. – Твои догадки и близко не лежали с реальностью. Зачем ты все додумывала за меня? Зачем перефразировала мои слова? Это же как игра в шахматы с самим собой!
– Не знаю. Я не играю в шахматы, это ты такой умный!
Все, дальше без тормозов. Самоуничижения, оскорбления, намеки и недомолвки. И снова не разобрать по полочкам, не привести в порядок чувства и предчувствия, настоящее и будущее. Потому что прошлое слишком недалеко и слишком болезненно.
Андрей схватил ее за руку, когда Дашка в сотый раз пролетала от двери к окну.
– Пусти, дурак, больно! Пусти, синяк будет!
– Я поставлю, я и залижу!
– И не надейся! Я ненавижу тебя, кобель проклятый! Пусти сейчас же! У меня же кость лопнет!
– Дурочка! Она треснет, если что, а не лопнет. Я люблю тебя.
– И поэтому выламываешь мне руки?
– Ты же выламываешь мне душу, и я терплю…
Залаял Рик, но оба даже не насторожились, не вскинули головы, продолжая глядеть друг на друга в упор.
– Разве у тебя есть душа? – мечтая провалиться сквозь землю, уже произнесла Дашка.
Андрей с тяжелым вздохом опустился на стул.
– Нет, конечно, у меня ничего нет. Ни души, ни сердца, я давно превратился в робота.
– Вот именно! – ударила она, сама уже лежа в нокауте.
– И нет мне прощения.
– Точно.
Было слышно, как в кране ворчит вода. Во дворе продолжал заливаться радостным лаем пес. Шипело и шкваркало что-то на сковородке.
Дашка выключила газ, наложила в тарелку подгоревшие слегка котлеты, ломтики помидоров и огурцов, посыпала зеленью и поставила перед Андреем. Она вдруг почувствовала невероятный голод и села за стол напротив мужа.
Он молча достал ей вилку. Потом соскреб петрушку и лук почти со всех котлет. Дашка полила их кетчупом.
– Между прочим, там много витаминов, – с полным ртом пробурчала она, намекая на зелень, которую он щедро пожертвовал ей.
– Я не могу есть траву, – в миллионный раз заявил Андрей.
Она закатила глаза.
– Ну, и глупо.
Нанизав огурец на вилку, он протянул ей, и Дашка сосредоточенно захрустела.
– Опять недосолила.
– Андрей, дай мне развод!
– Бери.
– И Степку.
Он закашлялся и долго не мог остановиться, дрожа всем телом.
Она не спеша обошла стол, похлопала мужа по спине и, задержав ладонь, прошептала ему в ухо:
– Ну, пожалуйста…
– Спасибо, – без издевки произнес он, откашливаясь. В глазах его стояли слезы.
– Андрей.
– Даша.
– Это невыносимо! – пожаловалась она кому-то.
– Ты сядь, поешь. Я не отпущу тебя.
– Ты ведешь себя, как ребенок! – проглатывая котлету, сообщила Дашка. – Ты – эгоист! Мне нельзя здесь оставаться, я с ума сойду…
– Давай уедем.
– Я хочу уехать одна! То есть со Степкой.
– А я? – глядя в пол, спросил Андрей.
Дашка снова вскочила, отбросив вилку. Та, жалобно звякнув, откатилась на край стола, задела тонкий бокал, на боку которого моментально появилась широкая трещина.
– Не склеить, – сказала Даша, сама не зная, что имеет в виду. Бокал? Жизнь? Любовь?
Ответы ищут в конце задачника, но им еще предстояло перевернуть добрый десяток страниц, прежде чем добраться туда.
– Ты не любишь меня? – спросил он.
– Нет, – покачала она головой, глядя в его глаза честным взглядом.
Если она сумела убедить саму себя, почему бы и его не убедить в этом.
– Значит, хочешь уйти? Хочешь развестись, да? Но я не смогу без вас, ты понимаешь! Я не хочу без вас!
– Меня ты потерял давным-давно, а Степку тебе терять не придется в любом случае. Я же не настаиваю, чтобы ты прекратил с ним всякие отношения. Вы будете встречаться, переписы… то есть перезваниваться…
– Раз в неделю по выходным я стану водить его в цирк и в кино, – подхватил Андрей деревянным голосом, – стану замечать, как сильно он вырос, как он похож на меня, на тебя, как ему не хватает нас.
Дашка решительно выбросила бокал в мусорное ведро.
– Нельзя жить вместе только ради сына!
– А ради чего льзя?
Она наткнулась на его воспаленные глаза, которые смотрели на нее с жадностью, ожидая, видимо, что она ответит. Увы…
– Не молчи, – попросил Андрей, – скажи мне, ради чего ты осталась бы? Ведь можно еще что-то сделать.
Она молча покачала головой из стороны в сторону, закурила и присела на стул, зябко кутаясь в кофту. И по тому, как она молчала, и по тому, что она не ушла, и по тому, что ее глаза избегали его взгляда, Андрей вдруг понял – любовь жива. Но любовь не всесильна, добавил кто-то внутри него тоненьким голоском.
– Даш, выходи за меня замуж.
Она поморщилась:
– Не устраивай спектакль! Я замужем и хочу, наоборот, развестись.
– Я знаю. – Он тоже достал сигареты, и задумчиво теребя пачку, продолжил: – Ты устала от меня, и я дам тебе развод.
Он перехватил ее недоверчивый взгляд, мимолетно обрадовавшись, что в нем не было ни торжества, ни тем более – долгожданного счастья.
– Дам тебе развод, – повторил он с напором, – а потом снова женюсь на тебе.
– Зачем? – прыснула она помимо воли. У него был такой сосредоточенно-серьезный вид, будто он действительно собирался все это проделать. Мало того – проделал бы с удовольствием!
– Я люблю тебя.
Дашка протестующе выставила вперед ладонь.
– Я не спрашиваю, почему. Я спрашиваю – зачем??
– Затем, что тебе нужен мужчина. Сильный, умный, понимающий мужчина, который будет оберегать тебя и твоего сына. Ты такая хрупкая, беззащитная…
– Что?! – Брови Дашки возмущенно взметнулись вверх. – Я – беззащитная? Мне нужен мужчина? Ты слишком много на себя берешь, Комолов! Я умею постоять за себя, и, если хочешь знать…
– Дашка, ты не так меня поняла! – простонал он.
Она не слышала.
– Если хочешь знать, у меня есть мужчина! Так что можешь не беспокоиться, благотворитель хренов! Есть кому меня защищать и заботиться обо мне!
Андрей оторвал ладони от лица и посмотрел на Дашку в упор. От злости ее щеки покрылись красными пятнами, в глазах блестели слезы.
– Что ты говоришь?
– Что слышишь!
– У тебя есть любовник?
– Не любовник, – усмехнулась она, – любимый…
Андрей знал, что она лучше соврет, чем признает свою неправоту. Андрею хорошо было известно, как умеет Дашка изворачиваться и юлить, как правдоподобно играет. Но сейчас он не мог понять этого, чувствуя только боль и опустошенность от ее слов.
– Ты врешь, – только и сумел выговорить он.
– Ладно, хватит! – Даша резко поднялась. – Ты сам сказал, что нам со Степкой надо уехать, вот так мы и поступим.
– Вместе с мужчиной, которого ты выдаешь за любимого? Знаешь, как это называется, милая?
Нападение – лучшая защита, а еще – хороший способ не сойти с ума от потока слов, который выливает она на него, словно ушат грязи.
– Хватит! Я иду собираться.
– Действительно, хватит! ИДИ! Я так понимаю, вы со своим любимым сумеете еще настрогать кучу детей, так что не мучай Степку, пусть остается со мной. Мальчику не нужна мать-проститутка!
Она остановилась у самой двери, слова Андрея безжалостно ударили в спину. А кто сказал, что он станет жалеть ее?
– Я не проститутка, – не оборачиваясь, сказала Даша. – И сына тебе не оставлю! – словно спохватившись, добавила она.
Сейчас ей было плевать, что весь план разваливается к чертовой бабушке. Андрей оказался рядом, сжал ее плечо жесткими пальцами.
– Мне надоело твое вранье! Ты постоянно лжешь, врешь, что не любишь меня, врешь про этого мужика!
– А ты? – Она повернулась к нему лицом, перекошенным от ярости. – Разве не ты первым начал мне врать?
– Ты так и не простила? Ты не можешь забыть этой ерунды и портишь из-за нее жизнь? Ты позволяешь из-за такой мелочи превратить нашу семью в инвалида?
– Это не мелочь! И наша семья не инвалид, она просто фантом! Ничего уже не изменишь, Андрей, ты сам по себе, я сама по себе, и только Степка нас связывает…
Зазвонил мобильный, и Дашка вздрогнула от неожиданности и, не в силах сразу остановить свою пламенную речь, захлебнулась словами.
– Ты не ответишь? – поднял брови Андрей.
Ее рука несколько раз коснулась телефона, который висел на поясе. Наконец Дашка решилась снять трубку. Она поднесла ее к уху, еще не вполне осознав, что должен означать этот звонок. Лишь кольнуло смутное воспоминание.
– Даш, это я, – услышала она нетерпеливый голос Кирилла.
Вот теперь она вспомнила, и ужас затопил душу. Пока она здесь устраивает поминки семейной жизни, время не стоит на месте, и Степка, должно быть, уже рядом с Кириллом, и они оба ждут только ее. А она – эгоистка, паникерша и лгунья – все еще не в силах поставить точку.
Дашка виновато пролепетала:
– Да, да, это я. Как дела?
– Хреново, – прокричал Кирилл так громко, что она вздрогнула и покосилась на мужа.
Андрей смотрел на нее, насмешливо кривя губы.
– Подожди, я перезвоню тебе.
Кирилл продолжал орать что-то, но она отключила мобильник и выбежала из кухни. Вслед полетело издевательское:
– Ноги не переломай!!!
Отдышавшись, вытирая слезы с лица, Дашка села около телефона и набрала номер любовника. Короткие гудки были похожи на весеннюю капель. Только не такие веселые.
Дашка несколько раз нажала на рычаг и стала звонить Кириллу на мобильный. Ей ответили, что абонент недоступен. Ничего страшного не случилось, просто нужно позвонить позже. Подумаешь, дела идут хреново, Кирилл всегда был пессимистом, так что верить на слово ему нельзя. Но Дашка почему-то уже впустила в душу беспокойство и страх, сидеть на месте было невыносимо. Она несколько раз прошлась по холлу, пнула пуфик, пощелкала выключателем.
В голову настойчиво лезли глупые мысли о том, что Кирилл успел поругаться со Степкой, обидел его чем-то, а может быть, просто не сумел доступно все объяснить. Надо было самой договариваться с сыном. Но кто бы тогда забрал деньги? Да и кто бы сейчас выкрикивал мужу правду обо всем и выслушивал его обвинения?
Дашка ругала себя последними словами, опять уселась у аппарата и дрожащими пальцами тыкала в кнопки, не переставая мысленно обвинять саму себя.
– Ну, как? У тебя сегодня свидание, я правильно понимаю? – вышел в коридор Андрей.
– Отвали! – воспользовалась моментом Дашка и что есть мочи заорала, срывая на муже злость. – Я ненавижу тебя, понял? Я тебя видеть не могу, понял? Убирайся отсюда! Ты – машина для деланья денег, вот ты кто! И такой отец не нужен моему мальчику! Он ненавидит тебя, так же как я. Ты нам никто!
Она не помнила, как оказалась рядом с Андреем. Внезапно ладонь обожгла боль. На лице мужа Дашка увидела красную отметину.
– Ты в порядке? – В его голосе слышалось настоящее беспокойство.
– Еще парочка пощечин, и я окончательно приду в себя, – соврала Дашка.
– Пожалуйста, – он с готовностью подставил другую щеку, – бей.
– Не хочу руки пачкать, – она отвернулась, всхлипнула в последний раз, успокаиваясь.
– Что случилось, Даш?
– Это случилось не сейчас. Я действительно начинаю тебя ненавидеть, это очень тяжело, Андрей. Я прошу, отпусти меня!
– Дай нам последний шанс, – прошептал он.
Она молчала.
– Пожалуйста, Дашка, попробуй! Давай сейчас вместе поедем за Степкой, потом сходим в какой-нибудь уютный ресторанчик… Помнишь, бар на Дмитровской, там обалденное мороженое, и езды всего минут тридцать.
Она молчала.
– Подождешь, пока я переоденусь?
Андрей метнулся на второй этаж, а Дашка снова подняла телефонную трубку. Но домашний номер Кирилла был все еще занят, а мобильный по-прежнему недоступен.
Она постаралась убедить себя, что это ничего не значит. Быть может, они со Степкой торчат в пробке и не могут найти общий язык, поэтому Кир и сказал, что все хреново. Да мало ли, что он имел в виду! В любом случае ей надо взять себя в руки, достать сумочку с деньгами и попытаться незаметно свалить из дома. Просто Джеймс Бонд какой-то!
Она тихо поднялась в комнату сына.
Андрей стоял там, спиной к двери и что-то разглядывал, время от времени тяжело вздыхая. Дашка замерла, вжавшись пальцами в дверную ручку.
– Заходи, – предложил Андрей, не оборачиваясь.
Она увидела, что он держит в руках фотографию сына. Степка обнимал Рика и заливисто хохотал в объектив. На этом снимке он был очень похож на Дашку – те же большие светло-карие глазенки, тот же курносый нос, та же тяжесть густых темных волос.
– У нас замечательный сын, правда? – улыбнулся Андрей. – Кстати, тебе не кажется, что уроки в школе уже давно закончились? Когда он обычно приходит?
Дашка побоялась солгать и ответила:
– Около двух.
Настенные часы показывали половину четвертого.
– Не понял, – растерянно произнес Андрей, – и ты не волнуешься даже? Ребенок где-то шляется уже полтора часа, а тебе и дела нет?
– Он не шляется, – стараясь говорить спокойно, парировала она, – наверняка сидит у приятелей, играет в «Цивилизацию»…
Андрей возмущенно хлопнул ладонью по столу.
– У него есть компьютер дома! Почему не играть здесь?
– Перестань, – поморщилась она, – в компании всегда веселее.
– Нет, я не понимаю твоего спокойствия! Ты же говоришь, что обычно он приходит в два. Могла бы позвонить его друзьям, убедиться, что со Степкой все в порядке. Эгоистка! Думаешь только о своем хахале!
Что он несет?! Еще несколько минут назад Андрей не хотел верить в существование этого самого хахаля, а теперь готов обвинить жену во всех смертных грехах. Но она тоже хороша! Даже не беспокоится о сыне, даже не вспомнила… Стоп, разве Андрей за все это время хоть раз вспомнил о нем? Вот-вот, самому не до этого было.
– Ладно, извини, я чего-то… Давай вместе позвоним.
– Куда? – дернулась Даша.
– Ну, Степкиным друзьям. Я знаю, он дружит с каким-то Колей, а еще с близнецами Юшиными. Он рассказывал, какой у них дома потрясающий зверинец – пара кошек, собаки, морская свинка, словом, полный набор… Чего ты стоишь?
– А что я должна делать?
– Где у тебя записная книжка?
Дашка в панике пожала плечами. Мол, потеряла, наверное. Мол, спросишь тоже, я и не звоню никому.
– А на память знаешь?
Она сощурилась, поскребла затылок, изображая мучительные размышления. Потом покачала головой.
– Не понял, – уже с нажимом повторил Андрей, – как же так? Степка давно должен быть дома.
– Почему? – искренне удивилась она. – Зачем ему быть дома, если тут никого нет? У тебя своя жизнь, у меня своя…
– Ты, значит, совсем не занимаешься мальчиком?
– Господи, ты знаешь мои взгляды на воспитание. Свобода – вот все, что нужно ребенку. Свобода и уважение.
Это был давний спор, так и неразрешенный, но со временем немного потерявший актуальность. Жизнь сама расставляла все по местам, и Степка рос, несмотря на различие взглядов его родителей, не обращая внимания на противоречия в своем собственном воспитании. Он был просто мальчишкой, в семье которого не все в порядке. Несладко ему приходилось.
Они – его родители, взрослые с детскими комплексами – редко задумывались о том, как Степка воспринимает их жизнь. Им было трудно разобраться с собственными переживаниями, и потом – лицом к лицу – лица не увидать. Они ничего не знали о сыне.
– Так что же делать? – вздохнул Андрей.
– Ничего. Наиграется и придет, не в первый раз… Успокойся, вспомни себя в его возрасте.
Дашка говорила машинально, перед глазами у нее стоял сын – маленький, беззащитный, ничего не понимающий. Сумел ли Кирилл объяснить ему все? Нет, даже если сумел, Степке сейчас тяжело, наверное, так тяжело ему еще не было. Но будет, и на это обрекает его она – родная мать. Она уже сознательно обманула его и решила отнять у Степки отца. Она имеет на это полное право, но разве ей легче от этого?
