Текст книги "Пути и маски (СИ)"

Автор книги: Юлия Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

ГЛАВА X

Граница Северного и Восточного морей – Минши, остров Рюй

У профессоров Академии между собой, как и у лучших студентов (скучных энциклопедистов без единой собственной мысли, вроде Нитлота), существовал особый безмолвный язык. Так всегда казалось Альену. В их манере говорить друг с другом, жестах, лукавых усмешках будто таилась принадлежность к высшему кругу посвящённых, избранных, которые приобщились к высокой жизни духа. Когда Альен учился (даже подростком), он, конечно, знал, что никакого круга нет и что ему, например, нечего делать среди этих людей. Но впечатление не исчезло.

Недомолвки и многозначительные взгляды Бадвагура и Ривэна на второе утро плавания неожиданно напомнили ему об этом. Стало и смешно, и противно. Если бы Альен мог себе это позволить, он спросил бы напрямик: что, вдоволь насплетничались обо мне ночью? Но такая степень откровенности уничтожила бы всякую дистанцию между ним и мальчишкой-дорелийцем. А он этого очень не хотел.

Довольно долго Альен просто стоял и смотрел на горизонт. За ночь корабль ушёл далеко в открытое море, и суши не было видно – только серо-синяя даль, кончавшаяся туманом. Море в этом тумане плавно переходило в небо – ну, или наоборот. Бескрайняя текучая пустота захватывала дух; холодное небо было чище красок в палитре. Альену не доводилось раньше плавать на настоящем судне под парусом – лишь на рыбацкой лодке, в детстве и во время странствий. И теперь он с удивлением прислушивался к своим ощущениям посреди этой пустоты.

Ему нравилось. Нравился тяжёлый от влаги, прохладный воздух, нравились переливы оттенков воды: пока прояснялся день, она из серой превращалась в синюю, а иногда поражала сапфировой голубизной или – возле островков и морских скал – становилась прозрачно-бирюзовой, напитанной золотыми прожилками. Должно быть, ближе к полудню там даже дно видится ярким и отчётливым – странная, непостижимо-простая игра природы… Русалки на исходе ночи скрылись где-то под днищем, так что, наклонившись, Альен мог разглядеть рыбьи стайки. Тогда в нём пробуждалось что-то полузабытое, мальчишески-хулиганское: хотелось, вытянувшись, без плеска войти в воду и вдосталь погоняться за ними.

Поймав себя на таком желании, он с недоумением улыбнулся и покачал головой: не время, ох, не время этого делать. Всему в Мироздании свой черёд, и он упустил те годы, когда имел право нырять в озеро за ракушками и полосатыми камнями для Алисии. Как бы бесхитростные живые твари не расплылись испуганно, почуяв в нём Хаос…

А может – просто почуяв его, подумалось Альену. Его – с рефлексиями и идиотским самолюбованием. Всё естественное, живое и нормальное бежит от таких, и нечего списывать это на магию.

Он стиснул перила, рассеянно отметив, что так можно и занозиться. Здесь было спокойно – на деревяшке под куском ткани, затерянной в утробе текучего великана. Альену казалось, что он может стоять вот так вечно, чувствуя, как под плеск волн подлаживается собственный пульс…

«Вот почему мне так хорошо здесь, – понял он, прохаживаясь по скрипучей палубе, чтобы размять ноги. – Это время. Вот оно – совсем похожее на море, и наоборот. Только здесь можно почувствовать, как оно идёт – во мне и во всём».

От таких мыслей было и хорошо, и жутко, точно от мокрого прикосновения русалки – до лихорадочной щекотки где-то внутри. Учитель Альена (а заодно – друг и вечная мука) любил порассуждать о времени, о старости, о том, почему время выше и сложнее пространства… Иногда, дурачась, Фиенни вслух рисовал картинки из будущего Альена – представлял его осанистым, суровым стариком в окружении дюжины внуков и детей, трепетно внимающих каждому слову за длинным столом. Тогда они оба смеялись, зная, что этому никогда не сбыться. Ничего более нелепого, чем себя в качестве отца семейства, Альен до сих пор не мог вообразить. Хотя Бадвагур, то и дело вздыхающий о своей робкой Кетхе, наверняка бы поддержал такую идею…

Даже плыть на другой конец света невесть куда, как теперь, – менее нелепо.

Фиенни…

«Прекрати».

– Фиенни, – вдруг произнёс кто-то совсем рядом. Альен вздрогнул. Голос мальчишки по-прежнему его раздражал, к тому же совершенно не гармонировал с этим именем. Всё равно что коверкать музыку мастеров из Кезорре на пастушьей дудке.

– Что?

Он обернулся. Ривэн стоял рядом, всё ещё бледно-зелёный от тошноты, и дожёвывал полоску вяленого мяса.

– Вы сказали это имя, милорд. Опять. Простите, что отвлёк от Ваших размышлений, – затараторил он, поклонившись. Альен поморщился.

– Что значит «опять»? – («Сон в гостинице», – тут же понял он и поспешно продолжил): – Ты понятия не имеешь, о чём говоришь.

– Я потому и хочу знать, милорд…

– Альен!

– …милорд Альен.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. За бортом сверкнул серебром хвост русалки (по оттенку чешуи Альен узнал ту, чьи немые песни слушал этой ночью), и Ривэн с ужасом отшатнулся.

– Нам ещё долго путешествовать вместе, насколько я понял, – примирительно сказал Ривэн. – Иногда полезнее разговаривать с людьми, чем с этими тварями… Простите, если забываю своё место…

– Ты забываешь своё место, – спокойно согласился Альен. Ривэн покраснел и со свистом втянул остаток мясной полоски – зрелище было гадкое: будто крысиный хвост. Впрочем, Альен сразу сообразил, что сам давно ничего не ел. Их содержательный разговор прервали запах дыма и покашливание Бадвагура, который поднимался на палубу.

– Старики в Гха'а говорят: непорядок, если драка сводится к крикам, от которых зря катятся камни, – пробурчал агх, приваливаясь спиной к низкому борту. Судя по бледности и всклокоченной бороде, он тоже плоховато переносил плавание.

– Поверить не могу, что ваши старики говорят такими длинными фразами, – зло парировал Альен, но потом извинился. В присутствии агха Ривэна было как-то легче переносить.

– Нет никакой драки. Я всего лишь… эмм… допустил бестактность, – проблеял Ривэн и тоскливо вздохнул, глядя на горизонт. Ветер ерошил его грязные волосы.

– Так не допускай их больше, – посоветовал Бадвагур, и они снова глянули друг на друга чересчур красноречиво.

– Вообще-то я ещё здесь, – вежливо напомнил Альен.

– Уж о тебе-то трудно забыть, волшебник, – усмехнулся Бадвагур, укусив черенок трубки. – Так, может, бросим споры и обсудим, что нас ждёт? Из объяснений того остроухого плута я понял едва ли половину.

С точки зрения Альена, боуги говорил весьма доходчиво. Но (что поделать) агхи есть агхи.

– Плавание займёт дней двенадцать или четырнадцать, в зависимости от ветра, – сказал он, раздумывая, что бы ещё добавить. – Корабль пойдёт как можно дальше от суши, чтобы нас не заметили с берега. Через пару дней мы, вероятно, двинемся вдоль границ Минши.

– Минши, – вздохнул Ривэн. – Всегда мечтал попасть туда.

Альен вспомнил дурманящий порошок Зелёной Шляпы и рассказы о миншийских богатствах – шёлке, благовониях, серебряных цепях толщиной в волос… Что ещё могло привлекать там воришку? Уж точно не местные обычаи и легенды.

– А откуда ты всё это знаешь? – подозрительно спросил Бадвагур. Альен кивнул на толщу воды, скрывавшую русалок.

– От них.

– Те ещё твари, – поёжился Ривэн. – У меня от них мороз по коже. Простите, милорд.

– Ничего, – Альен ядовито улыбнулся. – Твой восхищённый взгляд и отвисшая челюсть вчера просто кричали о страхе.

Вопреки его ожиданиям, Ривэн не покраснел – только несмело хохотнул.

– Что Вы, милорд. Они красивые, конечно, но всё одно – бледные полурыбины… У меня не такой необычный вкус. Мне показалось, что они даже… ну, в общем… Не дышат.

«Вот уж действительно, ужасно», – отстранённо подумал Альен. Бадвагур кашлянул в кулак, но, к счастью, удержался от намёка на его некромантию.

– Дышат, – авторитетным тоном возразил агх и смахнул с бороды хлебные крошки. – Только жабрами. Я заметил.

Тот ещё эксперт по нечисти… Альен почувствовал, что солнце начинает не по-зимнему печь, и отступил в тень от мачты. Слишком яркий свет всегда заставлял его теряться.

– Мы можем доверять им. Не бойтесь, – сказал он, не очень-то уютно ощущая себя в роли успокоителя. – Они – порождения моря, его магии, его ритмов. Знают все рифы и течения…

То, как ориентировались русалки (насколько он успел понять), напоминало его собственную ориентацию в магии. Точно так же Альен чувствовал потоки Силы, пронизывающие мир, и шёл на их зов. Точно так же пытался уловить издали гибельный жар, исходящий от разрыва в Хаос.

Будто отвечая на его слова, корабль сильно накренился влево, оказавшись на волне покруче других; парус туго надулся от ветра. Ривэн, едва устояв на ногах, снова позеленел и схватился за доски.

– Рифы?… Они что, так и сказали?

– Зелёная Шляпа для того и дал нам их в провожатые, чтобы мы не наткнулись на рифы, – терпеливо пояснил Альен. – Или в шторм не попали на ужин к акулам.

– Акулы? – голос Ривэна сорвался на подростковый писк. Бадвагур хмыкнул.

– Громадные серые рыбины? В наших книгах написано, что они размером с человечий дом.

– Ваши книги писали те, кто никогда не видел моря, – заметил Альен. – Возможно, они имели в виду китов… Качка правда стала сильнее.

Крен влево теперь перешёл вправо, а потом судно дрогнуло, как от сильного удара. Альен нахмурился и замер. Всё было тихо, и он чуял русалок, всё так же снующих под днищем – сгустки древней водяной магии, безмолвного колдовства. Но что-то изменилось, и не в лучшую сторону. Еле уловимое нарушение в общей мелодии, неверный штрих в картине – угроза.

– Думаю, нам нужно уйти с палубы, – после паузы признал Альен, пряча разочарование: провести хотя бы один день здесь, наблюдая за морем, уже стало его навязчивой мечтой. Но мечты, похоже, на то и мечты, чтобы не сбываться. – И вести себя тихо.

– А что случилось? – кривые брови Ривэна совершили забавный танец. – Вы что-то почувствовали? Тот разрыв, о котором говорил Шляпа?

– Нет. Его я почувствую не раньше, чем мы прибудем в Лэфлиенн, – ответил Альен как можно суше, чтобы вовремя прекратить расспросы, и двинулся в сторону спуска к каютам. Его слегка шатало от усталости, но тело наполнила приятная лёгкость – сродни прибрежной бирюзе.

– Но Фиенни… – воскликнул ему вдогонку Ривэн, и Альен остановился. Медленно развернулся на каблуках, про себя подбирая для мальчишки пытку поизощрённее.

– Да?…

– Тот, чьё имя Вы называете… – храбрясь, Ривэн облизал солёные губы. – Он ведь был на западе, так? Был в этом Лэфлиенне? Видел таких же, как Зелёная Шляпа, и русалок, и… всё такое?

Бадвагур с угрозой выпрямился; его карие, похожие на жуков глаза блеснули укоризной. Но Ривэн смотрел только на Альена – ждал.

– И русалок, – эхом повторил Альен, глядя поверх его головы, в шумящую водную гладь. Он сунул руку в карман, и пальцы сами собой сжались на крошечном горшочке с маслом. – И боуги. И драконов, надо полагать… Да, он был там, единственный из живущих в Обетованном. Был и вернулся.

Ривэн, видимо, озадачился.

– Тогда почему же…

– Почему бы тебе не спуститься и не заняться чем-нибудь полезным, человек? – прогудел Бадвагур, решительно выдыхая клуб дыма дорелийцу под рёбра – до лица не дотягивался. – Я мог бы, к примеру, показать тебе, как подготовить для резьбы гальку. Всё нужнее, чем сотни глупых вопросов.

И Альен от души согласился с ним. Со стыдом и досадой он признался себе, что боится дослушивать мальчишку – боится в тысячный раз столкнуться с собственным: почему же он не взял тебя с собой?…

* * *

В одну из ночей этого безумного плаванья Ривэна в который раз разбудила качка. Он вскочил так резко, что налетел лбом на низкий потолок. К качке он успел кое-как привыкнуть (настолько, насколько вообще можно было смириться с этим тошнотворным кошмаром), но сейчас корабль что-то уж чересчур швыряло. Да и за стенкой царил глухой шум: ветер и волны явно разбушевались всерьёз.

Ривэн, однако, был даже рад пробуждению: его мучили кошмары, в которых сновали киты и акулы, погоняемые рыжими боуги, а не менее рыжая леди Синна, заливисто хохоча, оборачивалась русалкой.

То и дело налетая на стены, Ривэн выбрался на палубу – и обомлел. Вокруг корабля бесновались волны – небывало высокие, особенно жуткие из-за темноты. Мрак был непроглядный: звёзды затянуло тучами, и их толстые брюха то и дело прочерчивали молнии. Собиралась гроза.

Ривэн заметался по скользкой от воды палубе, не зная, куда себя деть. Потом решил, что парус (спасите нас, боги) может порвать ветром, и кинулся к мачте, но в следующий момент сообразил, что не представляет, как снять его. Руки отвратительно дрожали. Небо чернело прямо-таки на глазах, а серебристый корабль плясал на волнах, точно невесомая щепка. Ривэн избаловался мыслью, что им управляет колдовство, и как-то забыл о естественных вещах вроде морской бури.

К концу третьего бессмысленного круга по палубе Ривэн заметил Альена, который храбро стоял почти на самом носу, прикрываясь плащом от ветра. Кинулся к нему с криками, но по пути до него дошло, что тот занят. Тусклое рыжеватое сияние окружало силуэт милорда, озаряемый вспышками молний, а на досках палубы ближе к борту мерцали непонятные знаки. В одном из них Ривэн узнал символ Эакана – бога ветра, – но даже удивиться толком не успел.

– Милорд…

– Вниз! – рявкнул Альен – злой и с ног до головы мокрый. Русалки, боровшиеся с волнами, что-то встревоженно шипели снизу, но он не обращал на них внимания. – Захвати оттуда вёдра!

– Вёдра? – в недоумении переспросил Ривэн, стараясь перекричать ветер. Зеркало на поясе Альена раскалилось и горело, будто маленький фонарь, а режущая синева глаз была заметна даже в темноте; Ривэн ощутил, как покрывается мурашками.

– Воду вычерпывать! – раздражённый его тупостью, крикнул Альен в ответ. – Вёдра, тазы, что угодно! И приведи Бадвагура – нужно убрать парус.

– Да, конечно… Тазы, Бадвагур… Сейчас!

Шлёпая по воде, Ривэн бросился к лестнице. Небо, рыча, наконец-то разродилось дождём.

Дальше всё потонуло в мутной неразберихе ледяного ветра, дождя и озверевших волн. Их чёрные, пенные по краям гребни накатывали снова и снова; Ривэн не заметил, как вымок до нитки. Пока Альен колдовал, они вдвоём с Бадвагуром сражались с водой и снастями. Ривэн и представить раньше не мог, что это так сложно; к тому же гном, со своими ручищами резчика, управлялся со всем неожиданно ловко, и это его раздражало.

В какой-то момент судно резко накренилось, и Ривэн полетел на пол, подняв тучу брызг. С проклятьями коснувшись палубы плечом, он почувствовал дрожь и глухое жжение – будто прижался к печной заслонке.

Магия, ну ещё бы… Ривэн с опаской покосился в сторону Альена – отсюда его было почти не различить из-за пелены дождя. Тот уже не стоял, а двигался вдоль своих знаков, которые разгорались всё ярче, а иногда останавливался и, запрокинув голову, кричал что-то прямо в обезумевшее небо. Кокон свечения вокруг него всё уплотнялся, и безмолвный зов страшной силы исходил из этого кокона.

Сердце Ривэна пропустило удар от страха и восхищения – ещё более тёмного и таинственного, чем в «Зелёной Шляпе». Ему даже показалось, что Альен стал выше ростом и раздался в плечах. Король Абиальд в парадном облачении, да и лорд Заэру, пожалуй, в подмётки ему не годились.

Ривэн по-прежнему не знал, чем объяснить свой необъяснимый, отдающий бредом восторг, да и не хотел этого знать. Он хотел лишь броситься на колени – прямо здесь, на мокрой палубе посреди моря, позабыв о том, что обречён. Хотел принести всё золото мира к этим ногам, а поверх золота положить собственную душу – если она ещё кому-нибудь нужна, эта жалкая, гнилая душонка…

Гном кричал что-то ему, но он не слышал. Альен приподнял руку, словно окружённую пламенем, и у Ривэна на затылке зашевелились волосы, а во рту пересохло: очередная голодная волна с размаху набежала на невидимый барьер, не достигнув корабля, и, грохоча, разлетелась на брызги. Ривэн видел улыбку Альена, полную торжества – очень красивую и очень злую улыбку. Примерно так улыбался принц Инген – единственный сын короля Абиальда, ненормальный мальчишка, – когда расплющивал пальцами очередное беззащитное насекомое.

После такого сравнения, даже допущенного в мыслях, Ривэн втянул голову в плечи. Ему казалось, что Альен слышит и это, что ничего в мире – или в мирах, интересно, сколько же их?… – не скроется от него. Волна за волной накатывали на корабль, чтобы разбиться о его волю. Он был похож на кукловода или на распорядителя огромного, жуткого пиршества в темноте.

В голове у Ривэна всё мешалось, и пласты магии прижимали его к доскам палубы. Холодно больше не было, наоборот, изнутри его заполнило томление – тёплое и вязкое, как кисель, и необыкновенно приятное.

Он смотрел на Альена – больше ничего. На его плавные, хищные движения. Он смотрел, как рушатся все мыслимые законы, как швы мира расходятся, – и безмятежно улыбался.

Он продолжал улыбаться и тогда, когда сопротивление было сломлено. Когда из новой громадной волны показалось серо-зелёное, склизкое щупальце, усыпанное чёрными глазами. Когда оно обрушилось на палубу, проломив её, и когда Альен упал на колени, неестественно изогнувшись – смертная плоть не выдерживала той силы, что овладела им.

Бадвагур с рёвом кинулся на щупальце, предупреждая следующий удар (он приволок откуда-то свою секиру, которую едва поднимал), – но этого Ривэн уже не видел. Он улыбался, соскальзывая в темноту, где одни чудища обращались в других, а потом сами себя пожирали, где царил вечный Хаос – и Альен был его Повелителем.

* * *

«Дии-Ше, так это был Дии-Ше… Какой же я идиот», – с такой мыслью Альен очнулся под собственный стон – и инстинктивно перевернулся на живот, чтобы выплюнуть воду.

Его долго выворачивало солёной влагой прямо на светло-золотистый песок, прореженный галькой. Он чувствовал стук своего сердца – и почему-то не особенно удивился или обрадовался тому, что выжил. Это будто бы стало очередной шуткой кого-то выше, кого-то безымянного – злорадной и несмешной.

Кого-то, кто хотел ещё посмотреть, как он корчится в поисках выхода из этой длинной западни.

Альен вытер рот тыльной стороной ладони и легко поднялся, мельком обозревая мокрую и изорванную одежду. Одного простенького заклинания хватило бы, чтобы привести её в порядок. Однако он был так опустошён ночным штормом и короткой схваткой с чудовищем, что знал: сил пока не достаточно даже для этого.

Ощутив за ухом что-то скользкое, Альен осторожно снял это и увидел комок водорослей. Превосходно, что и говорить. Вот он – Повелитель Хаоса, всемогущий победитель стихии… Ну не бред ли?

Счастливый случай спас его, больше ничего. Почему-то – пока он не представлял, почему, – тени Хаоса отступили перед чудищем из глубин, перед Дии-Ше, чьё древнее имя он вспомнил только сейчас. Раньше они беспрекословно подчинялись ему – но Хаос есть Хаос: он поступает, как хочет, и разуму смертного не разгадать, чем он обернётся в следующий момент. Глупо, очень глупо было рассчитывать на что-то другое. Бадвагур, в конечном счёте, оказался прав.

Бадвагур… Альен стиснул зубы и проверил зеркало на поясе, а потом горшочек боуги в кармане – почему-то он не сомневался, что они на месте. Он сделал это, просто чтобы выкинуть из головы вечно спутанную бороду агха, и его восторги перед каждым валуном, и неуклюжие попытки шутить.

Ради тебя он оставил дом и убил, а ты не сумел защитить его.

Ещё один из тех, кого он не сумел защитить. Ещё один – после всего человечества. «Всего-навсего».

Точнее – двое, а не один. Альен как-то совсем забыл про мальчишку.

«Про Ривэна. У него было имя – Ривэн. Аи Сирота – «сын сироты», так он представился…»

Нелепо, до чего же нелепо – как и всё, что происходит… Колдовской огонь оставил тело Альена, Хаос больше не вёл его – и он упал на колени, потому что не мог стоять на ногах. Стиснул руками виски, стараясь не слушать голоса в голове: они звучали в унисон с мерным шелестом моря, которое лизало берег спокойно, будто насытившееся животное.

За узкой полосой песка начинались пальмовые заросли: большие кожистые листья подрагивали от лёгкого ветра. Небо было чистым и пронзительно, до свирепости голубым – не верилось, что несколько дней назад вокруг Альена лежал снег. Воздух даже здесь, у моря, был тёплым и тяжёлым от влаги; Альена охватила дурнота при мысли о том, что же творится там, под деревьями.

Далеко ли от него выбросило Бадвагура и Ривэна, и выбросило ли вообще? Может, волны до сих пор играют их покалеченными телами? Или Дии-Ше насытил ими свой древний голод в дюжину пастей?…

«Ты ответишь за это, королева Хелт. За них ты ответишь тоже. Не так уж и важно, твоя или нет магия разбудила эту тварь. Ты ответишь».

Совсем рядом по песку прошуршали тихие шаги. Альен увидел узкие смуглые ступни и голые ноги, покрытые татуировками.

– Господин прийти себя? Господин понимать по Ти'арг?…

Он поднял голову. Стройный юноша – чуть ли не мальчик, загорелый почти до черноты и прикрытый лишь набедренной повязкой. Смоляная шапка волос и глаза с девически длинными ресницами, опущенные долу. Альен вспомнил, что в Минши не полагается смотреть собеседнику прямо в глаза – особенно если ты раб.

«Почему бы такое правило не ввести, например, среди Отражений? Было бы куда полезнее».

Или среди тауриллиан – если, конечно, у них вообще есть тела и лица. Низшая и, чего уж там, довольно неудобная форма существования. Альен давно подумывал о том, что избавился бы от неё, появись такая возможность…

Что ж, тут есть люди – значит, теоретически он может выбраться и продолжить путь на запад. Наверное, только это и имеет подлинное значение… Спасти ещё легионы таких, как этот молодой косноязычный раб. Спасти, отдав гигантскому моллюску двоих, готовых умереть за него. А впридачу – волшебный корабль Зелёной Шляпы.

Нечестный обмен, уважаемый боуги. Даже если Вы здесь ни при чём.

Альен с трудом разлепил запёкшиеся губы.

– Я говорю по-миншийски.

Раб не улыбнулся и не нахмурился – лишь поклонился, церемонно прижав руки к коленям. Стоял он по-прежнему в нескольких шагах от Альена.

– Недостойный просит прощения. Недостойный принял господина за чужеземца.

– Я и есть чужеземец. Просто говорю по-миншийски, такое случается, – Альен вздохнул; его нежно кольнула ностальгия. Миншийский он начал учить лет в шестнадцать – время, когда особенно тянет на сложности и экзотику. Ему всегда хорошо давались языки (в отличие от братьев), но не так уж часто появлялся шанс их опробовать.

Фиенни сравнивал чужие языки с освоением музыки: та же завораживающая, математическая точность в сочетании с природным слухом и интуицией. Фиенни вообще любил странные сравнения.

– Недостойный может коснуться господина?

– Что?… – растерялся Альен.

– Помочь господину подняться.

– Да… Пожалуйста, – (о, эти миншийские обычаи… Не зря Ривэн рвался сюда – он бы, наверное, в два счёта разомлел от такого подобострастия). – Я буду очень благодарен.

Альен ухватился за тонкую, но сильную руку юноши. Тот оказался выше его и ненавязчивой приятностью черт напоминал скорее менестреля или бедного художника по стеклу из Кезорре. Портило только клеймо на лбу – красная отметина в форме жука-скарабея.

Убедившись, что Альен не особенно сильно шатается, юноша мгновенно отдёрнул руку и ещё раз поклонился, в жесте раскаяния потирая пальцами веки. Прикосновениями рабов здесь, очевидно, принято брезговать.

– Где мы находимся?

– На Священной земле, господин. На земле Прародителя.

– В Минши, да. Это я уже понял.

– На острове Рюй, господин.

Остров Рюй… Альен представил карту и с некоторым усилием нашёл нужную точку. Крошечный кусочек земли на южных рубежах Минши. Вдали от столицы и крупнейших торговых путей – местное захолустье. Впрочем, кажется, именно здесь родился один древний поэт, чьи меланхолические творения Альен почитывал в юности… Вот, пожалуй, и всё.

Что ж, это не так уж плохо. Альен любил захолустья не меньше, чем покинутые уголки и руины. В них было мало очевидности – их хотелось разгадывать, как древнюю рукопись или близкого человека.

Он бы даже погулял, наверное, по острову Рюй, если бы попал сюда в другое время – не таская в себе, где-то меж рёбер, непосильную для человека ношу.

– Мой корабль… Мы попали в бурю.

– Да, господин, недостойный понял, – в бесстрастном голосе миншийца появился отзвук сочувствия. Он указал рукой за спину Альена, и, обернувшись, тот увидел два куска серебристо-белых досок – обломки, лежавшие у самой каймы прилива. Перья, растерянные величавым, словно лебедь, кораблём. – Мы видели, как господина швыряло по волнам на рассвете. Господин был без сознания и цеплялся за это.

«Мы?…»

– И не помогли, – утвердительно произнёс Альен. Он не испытывал ни обиды, ни гнева: люди есть люди, в конце концов. Среди них мало героев, готовых на бессмысленную отвагу. «…Чванливых дураков вроде тебя, которые не ценят собственную жизнь», – пробубнил у него в голове голос Нитлота.

– Недостойные принадлежат господину Люв-Эйху, – позволив себе лёгкую улыбку, юноша приложил палец к клейму на лбу. – Вечное проклятие ждёт того, кто нарушит волю хозяина.

– А господин Люв-Эйх не приказывал спасать меня, так? – уточнил Альен. «Вечное проклятие – он искренне в это верит или дурачит меня, как местную знать?» В тёмно-карих глазах раба невозможно было что-то прочесть; он кивнул и, немо попросив разрешения, бережно отряхнул Альена от песка. – Вы… его слуги… видели меня одного?

– Нет, господин, – отозвался ползавший на коленях раб. Проникнувшись состоянием штанов и рубашки Альена, он озабоченно прищёлкнул языком. – Я должен принести печаль в сердце господина. Господин не разозлится на недостойного?

Принести печаль?… Альен отступил на полшага, с небывалой отчётливостью чувствуя, как ноги утопают в мокром и мягком песке. Солнечный жар, становясь всё более агрессивным, проникал под одежду – а под кожу так же настойчиво просачивался страх.

– Не разозлится. Говори скорее.

– Весь корабль господина утонул, и море забрало его товары и имущество, – скорбно вздохнув, раб поднялся и склонил голову. «Принимает меня за купца», – с удовлетворением отметил Альен. – А из команды спаслось лишь двое – должно быть, самых никчёмных… Мне очень жаль, господин. Но Прародитель всем воздаст по справедливости.

– Двое самых никчёмных? – переспросил Альен, впервые вдыхая полной грудью. Он давно не испытывал такого облегчения – захотелось даже обнять этого мальчишку-переростка или глупо расхохотаться. Он не сделал, однако, ни того, ни другого: в конце концов, Ривэна и Бадвагура нет в поле зрения…

– О да, господин. Один из них – урод, карлик с длинной бородой. А другой, – тут раб презрительно сморщился, – слабый, грязный и, кажется, тронулся умом… Да простит господин недостойного за его откровенность.

– Всё в порядке. Где они? – нетерпеливо спросил Альен.

– Они оба не говорят на священном наречии. И на Ти'арг твердят несуразицу – не прогневайся, господин… Недостойный разобрал лишь что-то об осьминоге или кальмаре и решил, что они голодны.

Да уж, меню Минши – это даже не лавки Хаэдрана, забитые дарами моря. Бедняга Ривэн, с усмешкой подумал Альен, он же наверняка смотреть теперь не может на здешнюю еду…

Похоже, люди этого Люв-Эйха не видели Дии-Ше. Монстр покончил с кораблём, но почему-то не забрал их жизни. Странно… Если Хелт своей магией наслала его, то тут что-то не сходится. К тому же она служит тауриллиан – а ведь он им нужен живым и в Лэфлиенне…

«Мы ждём тебя, Повелитель Хаоса. Ты откроешь Врата до конца, и тогда мы будем свободны».

Проще говоря – «дай себе волю»… Сродни рокоту моря были голоса из его снов – и приходили снова и снова. Сродни гулу из бездны, в которую падаешь, раз наклонившись.

– Кто-нибудь из них ранен?

– Нет, господин. Оба были здоровы, но напуганы. Недостойные уже отвели их в дом к господину Люв-Эйху. Все чужеземцы обязаны предстать перед ним.

– Так твой хозяин – Наместник острова? – понял Альен. Раб опять кивнул, и что-то по-кошачьи вкрадчивое, довольное разлилось по его лицу.

– Наместник короля, пока это будет угодно Прародителю. Но чужеземцев отводят к нему по другим причинам, о мой господин.

– По каким же? – с подозрением спросил Альен. Только сейчас он начал смутно припоминать, что слышал имя Люв-Эйха раньше. Вот только где и при каких обстоятельствах?… В Дорелии, Ти'арге и Кезорре были толпы торговцев из Минши, в Долине всегда обучалось с десяток-другой молодых местных магов; не то, всё не то…

– Господин Люв-Эйх – первый на Священной земле собиратель редкостей, – простодушнейшим тоном сказал раб – так, будто это всё объясняло. – И потомственный Мастер Масок. Господин с запада мог видеть его маски по всему Обетованному.

Редкости, маски… Приступ пьянящей радости оставил Альена, как только он вспомнил, что Бадвагура раб окрестил карликом, а Ривэна – безумцем. Было во всём этом что-то нехорошее – более нехорошее, чем в обществе русалок или Зелёной Шляпы.

Надо было спросить у боуги, не поддерживают ли случаем в Минши Хелт. Подобные слухи не прошли бы мимо его гостиницы… Но эта мера предосторожности, как и многие другие, пришла Альену на ум слишком поздно.

– Что ж, я почту за честь полюбоваться на его коллекцию, – сказал он, тщательно подбирая слова. – И забрать своих спутников, если на то будет его воля.

– О, разумеется! – мелодично затараторил раб, изгибаясь в новом поклоне. – Господину с запада необходимо подкрепить свои силы и скрыться от солнца: близится полдень, а он опасен для такой светлой кожи… Не мерзко ли будет господину опираться на руку недостойного?… Господин с запада продолжит путь, когда ему будет угодно… Если на то будет воля хозяина.

* * *

Кожистые листья покачивались над Альеном, как диковинные знамёна, пока раб почтительно вёл его сквозь душное марево. Чем больше они удалялись от моря, тем становилось жарче – и тем больше истончалась невидимая ниточка, связавшая сердце Альена с молчаливой синей пустыней. Ему было жаль уходить, действительно жаль. Давно не приходилось испытывать ничего подобного (Кинбралан, Гха'а и даже Домик-на-Дубе он покидал скорее с облегчением), и потому в печали было даже нечто приятное.

Вопреки всем теням, земля была горячей и жгла Альену ноги. Он поздравил себя с тем, что сапоги утонули…

И тут же ощутил внутри то самое, противно-тянущее, как бывает, когда вдруг падаешь. Утонули ведь не только сапоги.

Утонула диадема Хелт.

Он уже так привык считать её своей – почти как часть тела, – что не подумал об этом сразу.

Горячая сухая земля как-то исподтишка перетекла в посыпанную песком, исхоженную дорожку; пальмы выстроились в аллею, будто войско глупо-чванливых рыцарей с плюмажами на шлемах.