Текст книги "Пути и маски (СИ)"

Автор книги: Юлия Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

ГЛАВА IV

Западный материк (Лэфлиенн). Лес к югу от Великой Реки

Зелёное безмолвие, дышавшее влагой от недавнего ливня, на поверку оказывалось полным звуков. Мягко стукали капли, соскальзывая с верхних листьев на нижние, а оттуда – в траву; бугристая кора шуршала под шкурой лениво ползущей куда-то змеи; надрывались стрекотаньем цикады, а чуть западнее, в дупле самого высокого и разлапистого дерева, тихо гудел осиный рой. Неподалёку было одно из местных маленьких озёр, и птички, что гнездились по его берегам, слишком шумно взлетали. Утробно квакали, глотая тяжёлый воздух, довольные жизнью лягушки – и Тааль услышала, как вдруг умолкла одна из них: донёсся короткий всплеск, сердитый вскрик – и всё.

Наверное, Гаудрун снова взъярилась. И как в неё входит столько еды – непонятно… Видимо, всё от беспокойства за Биира.

«Раньше я не слышала так хорошо», – озабоченно подумала Тааль, приканчивая скудный завтрак из пары гусениц.

Интересно, это тоже связано со снами об огненных вратах? Или ей теперь просто во всём мерещится магия?…

Дожевав гусеницу, Тааль решила пока не думать о своих снах. Уж очень ей нравилось в этом лесу: чем дальше они продвигались на юг, тем ей (почему-то) становилось спокойнее. Древний как мир водяной младенец указал ей путь, и теперь всё стало более осмысленным. Смысл приобрело даже кваканье лягушек, которые безумно раздражали Гаудрун.

«Всё живое имеет язык. Надо лишь научиться слушать», – учил Ведающий. Тааль только сейчас, пожалуй, начала понимать его.

Она и летала с каким-то особенным упоением – так, будто недавно научилась. Разглядывала незнакомые породы деревьев – с серебристой корой, или круглыми, как шары, кронами, или усыпанные красными, удушливо ароматными цветами. Забавлялась, точно птенец, наблюдая за хамелеонами с длинными липкими языками. Совершала немыслимые кульбиты в воздухе, глядя с высоты на Великую Реку.

«Тебя что, тэверли околдовали?» – бурчала Гаудрун, удивляясь её беспечности. Совесть мучила Тааль, однако не грызла день и ночь: может, её веселье и кощунственно рядом с чужим горем, но ведь она вместе с Гаудрун летит выручать её брата и сородичей…

«Скорее в неё вселились атури воздуха – раз с водой она уже подружилась», – улыбался Турий-Тунт. Гаудрун в ответ на это неприязненно фыркала: она заведомо была не согласна с любыми мыслями «предателя-коняги».

«Тэверли околдовали»… Не очень удачная шутка, если подумать. Интересно, окажись Тааль у тэверли (или тауриллиан, как всё чаще называл их Турий, старательно выговаривая чужие для себя звуки), она смогла бы услышать их, как слышит теперь всё вокруг?… Одна мысль об этом возрождала мучительную неуверенность в себе. Конечно, нет… В представлении Тааль тэверли были настолько выше всех прочих существ, что даже допускать такое было кощунственно.

«На что же ты тогда надеешься? – грустно спросила себя Тааль, перелетая на другую ветку. Бархатистый покров мха на стволе коснулся перьев, и это ощущение тоже показалось необычно острым. – На то, что сможешь их убедить? Устроить переговоры?»

Просто смешно. «Какая же ты у меня ещё глупая, – вздохнул бы Мьевит. – Вот жили когда-то среди майтэ те, кто называл себя скептиками. Они учили, что нужно подвергать всё сомнению и анализу, а не полагаться на слепую веру… Кем в их глазах ты будешь? Какой из тебя миротворец?»

«Но их магия забрала силу у Алмазных водопадов, отец! – воскликнула Тааль, мысленно отстаивая свою правоту. – Если их не остановить, мы не спасём маму…»

– А ещё меня ведут духи, и один из кентавров верит мне, – прибавила она вполголоса. – Как же безумно звучит…

– Что, сама с собой беседуешь? – ехидно донеслось сверху. – Новая стадия самосовершенствования, или как там учат на вашей Лестнице?

Тааль подняла голову. Расправившаяся с лягушкой Гаудрун разминалась, пролетая между ветвей. Заросли здесь были густые – намного гуще тех, к которым Тааль привыкла, – и попадание в просвет требовало нешуточной сноровки.

– Хотелось бы, – сказала она, следя за мелькающим то здесь, то там чёрным пятном. – Но не думаю… А где Турий?

– На той же поляне, наверное, – скривилась Гаудрун. – Оттуда, говорит, замечательно видны звёзды… Всю ночь там простоял, как истукан.

Значит, опять не спал… Тааль ощутила царапанье тревоги – и удивилась сама себе. С какой бы стати ей волноваться за кентавра?

Звёзды были страстью кентавров вообще и Турия в особенности. Как он объяснил Тааль, прозвище «Тунт» означает «знаток созвездий». Своё прозвище есть у каждого из кентавров – оно подчёркивает его склонности, таланты и место в садалаке. И даётся на какой-то сложной церемонии, где жеребёнок становится взрослым.

Интересно, думала Тааль, похоже ли это на первый полёт у майтэ? Какие-нибудь скачки всей толпой. Гаудрун бы долго и презрительно хохотала.

– Я просто долго его не видела, – объяснила Тааль, стараясь, чтобы это не звучало как оправдание. – Боюсь, как бы мы не сбились с дороги…

– Перьями клянусь, мы уже с неё сбились, – фыркнула Гаудрун и легко опустилась рядом с Тааль. Её шевелюра растрепалась, а в зелёных глазах горели весёлые огоньки – впервые после разорённого гнездовья. Тааль возликовала, но не собиралась этого показывать: Гаудрун тогда разъярится сильнее обычного. – Хоть он и говорит, что лично бывал у тэверли… Я не очень-то этому верю. И не верю, что нас запросто пропустят на их территорию – из-за одних его копыт.

Тааль подумалось, что у Гаудрун нездоровая ненависть к копытам Турия. И снова благоразумно промолчала.

– Турий знает дорогу, – спокойно возразила она. – Ради нас он оставил своих друзей, так что я ему верю. А что до пропуска – у нас есть Эоле.

Впервые Тааль заметила, как текуче звучит это имя – текуче и естественно, будто движение воды в реке или крови в жилах. Может, у всех атури такие имена?

«Эоле», – почти беззвучно повторила влага во мху на дереве, и капли на листьях, и даже слюна толстого енота, что вгрызался в рыбью плоть где-то у ручья. Тааль вздрогнула.

– Что с тобой? – спросила Гаудрун, с подозрением прищурившись. – Ты… какая-то странная.

Тааль смутилась. Как такое можно объяснить?…

– Ничего. Просто поняла, что помощь атури и вправду много значит. Больше, чем я думала раньше.

Гаудрун ещё с минуту смотрела на неё, склонив голову набок, а потом щёлкнула клювом, словно прогоняя наваждение.

– То есть вся болтовня коняги насчёт «Шийи» и пророческих снов – не от его больного воображения?

Это окончательно вогнало Тааль в краску – даже захотелось, как в детстве, спрятать голову под крыло.

– Я не…

Её прервал диковатый звук издалека – крик, чуть похожий на конское ржание. Особый сигнал, которым кентавры созывают садалак для обсуждения чего-то важного или совместной работы. От Турия она слышала его второй раз – и теперь он пришёлся очень кстати.

– Летим, – сказала Тааль, расправляя крылья. – Турий что-то нашёл.

– Надеюсь, не сроки следующего затмения, – проворчала Гаудрун.

* * *

Кентавр стоял уже не на поляне – небольшом голом островке посреди зарослей, – где они оставили его, а немного восточнее. Тааль в полёте разглядела его серую спину – точно пятно возле сплетения крупных корней, приподнявших изнутри землю.

– Доброго дня вам, Тааль-Шийи и Гаудрун-Олгли, – негромко сказал Турий, заметив их. – У меня добрые вести.

Тааль улыбнулась, привычно устраиваясь у кентавра на плече. Гаудрун закатила глаза:

– А ты по-прежнему говоришь древними фразами, хуже старой Куари… И какая ещё Олгли?

– «Воительница», – невозмутимо ответил Турий и красноречиво дотронулся до колчана за спиной. – Думаешь, я не вижу, как жадно ты поглядываешь на мои стрелы?

Гаудрун слегка покраснела и не ответила. Тааль посмотрела на Турия осуждающе: тэверли уже причинили Гаудрун столько зла, что не стоило упрекать её в этом. «Только бы руки вместо крыльев, руки как у коняг!» – бормотала она иногда во сне, а по утрам Тааль делала вид, что не слышит.

Но прозвище, надо признать, ей шло.

– Так какие же это вести? – поторопила Тааль. Ей не терпелось двигаться дальше.

Турий кивнул на землю.

– Видишь тропу? – тропинка у него под копытами была совершенно обычной – они встретили немало таких в этом лесу: протоптаны зверями и кентаврами, а может, ещё кем-нибудь, кто прячется от любопытных глаз. Узкая и извилистая, она терялась то во мху, то в траве и скоро пряталась в зарослях. – Вот дорога, которую я искал. Она начинается здесь.

– Дорога Драконов? – в один голос спросили Гаудрун и Тааль: первая – недоверчиво, вторая – восхищённо. О Дороге Драконов – легендарной, в незапамятные времена проложенной тэверли – Турий мог говорить не умолкая. Она соединяла север материка с югом и Пустыней Смерти. «И именно сейчас по ней, возможно, везут пленных майтэ», – грустно подумала Тааль, отодвигая другую мысль: по ней идут, наверное, и войска тех, кого тэверли завлекли себе в союзники. Идут, чтобы увидеть их триумф, когда Врата Хаоса раскроются.

И чего же они ждут, чтобы раскрыться?…

– Точно, – кентавр кивнул – явно польщённый тем, что его слушали. – По ней мы и шли в прошлый раз, когда услышали зов тауриллиан.

– Совсем не похоже, – сказала Гаудрун, сверля взглядом невзрачную тропку. – Ты расписывал её как что-то грандиозное…

– Так и будет, – кивнул Турий, – но южнее, когда лес закончится. Нам ещё долго идти.

– Кому идти, а кому лететь, – усмехнулась Гаудрун. Она считала, что Турий замедляет их, и не упускала случая ему об этом напомнить.

Кентавр с тоской в глазах склонил светловолосую голову.

– Без проводника мы давно сбились бы с пути или погибли, – твёрдо сказала Тааль. С рассеянной благодарностью Турий погладил ей перья.

– Ты права, Шийи. Придётся вам потерпеть бескрылого… А ещё вы бы не выжили без защиты – я ведь выбираю для вас безопасные места. В этих краях столько сторонников тауриллиан, что и представить трудно, – он указал на гладкие тёмные камушки, видневшиеся под папоротником у корней и, шагнув вперёд, брезгливо тронул копытом один из них. Дрогнув, камушек немедленно оброс членистыми лапками и выбросил жало. Тааль испуганно обхватила когтями плечо Турия, чтобы он скорее отошёл.

– Каменные скорпионы, – пробормотала она. – Так далеко в лесах… Совсем рядом с Великой Рекой.

– А южнее их ещё больше – целые колонии, – сказал Турий, покосившись на присмиревшую Гаудрун. – Это знак, что мы на верном пути.

«Хнакка», – вдруг явственно расслышала Тааль откуда-то снизу. Горячим шёпотом, полным злобы и раскалённого песка. «Хнакка, Хнакка, Хнакка».

Скорпион, клацнув жвалами, вновь съёжился и обратился в камень. Но Тааль успела понять, что слышала его голос – как бы нелепо это ни звучало. «Что же со мной происходит?…»

И что такое «Хнакка» – имя какого-нибудь пустынного атури? Ругательство на скорпионьем языке? У Тааль голова шла кругом.

Турий двинулся вперёд по обнаруженной тропе, а Гаудрун, бесшумно вспорхнув, полетела поодаль. Тааль всё сидела на плече у кентавра, размышляя. Лучше, конечно, поделиться с ним своими опасениями, но позже, не при Гаудрун. Та или испугается, или поднимет её на смех – а неизвестно, что из этого хуже.

– Ты обещал рассказать об Обетованном, кентавр, – после нескольких минут молчания вдруг произнесла Гаудрун. Они уже углубились в новые заросли; в тени ветвей мелькнули и снова скрылись блестящие глаза какого-то зверька. Турий вздохнул.

– Что ты хочешь знать, Олгли?

– Не зови меня этим жутким именем… Как фальшивая трель. Ты уже говорил, что тэверли когда-то открыли землю за океаном для других бескрылых и указали им путь туда. И про название…

– «И была она так прекрасна и плодородна, и так манила к себе, и так жаждал её тот народ, что нарёк Обетованным», – процитировала Тааль. Она уже знала: эти красивые слова – не выдумка Турия, а то, что он помнил из каменных табличек своего садалака, испещрённых странными знаками. Всё-таки полезная вещь иногда эти знаки.

Турий улыбнулся и, одобряя, снова потрепал её перья. Тааль меланхолично отметила про себя, что даже не возмущается больше.

– Всё верно. Но я сам знаю мало, я никогда не бывал там… Как и все из моего садалака. Говорят, что в тех землях всё иначе. Что двуногие, или бескрылые, по-вашему, захватили там власть силой огня и железа. Что магия для них – чудо, а не естественное свойство всего вокруг, и они боятся и убивают её. Потому там и нет подобных нам, а их вода, и земля, и воздух совсем лишены своих атури… – он помолчал, подбирая слово. – Бездушны.

– «Подобных нам»… – холодно повторила Гаудрун. Ей определённо не нравилось, что Турий смешал майтэ с «конягами». Тааль же волновало другое.

– Но что тогда хорошего в этом Обетованном? – спросила она, не заботясь о том, насколько наивно это может звучать. – Почему тэверли так рвутся туда, почему хотят править бескрылыми?

Она вспомнила существо из своего сна – мудрое, опасное, безобразно-красивое. Если все бескрылые подобны ему – что за удовольствие править ими? И вообще, возможно ли это?… Пальцы острые, как совиные когти, и синие глаза с отблесками Хаоса в зрачках…

Даже на месте тэверли она летела бы от него сломя голову. Или?…

– Тааль-Шийи, ты так поранишь меня, – шепнул Турий, мягко надавив ей на лапу. Тааль поняла, что, задумавшись, вцепилась в него почти до крови.

– Прости, пожалуйста. Я…

Договорить она не успела: Турий покачнулся и охнул от боли – уже другой.

Дальнейшее случилось слишком быстро. Гаудрун чёрной тенью бросилась вниз; Турий остановился, поджав окровавленную переднюю ногу, и копытом задней ударил по чему-то на земле; нечто небольшое и пушистое, похожее на жёлтую молнию, откатилось с тропы, не то тонко рыча, не то тявкая. Тааль сама не заметила, как взлетела и тревожно замерла в воздухе, глядя на поверженное существо.

– Просто лиса, – с облегчением засмеялась Гаудрун. – Тебя укусила лиса, кентавр.

И правда – отброшенный бесформенным комом, на папоротнике свернулся и жалобно скулил, зализывая место удара, маленький жёлтый лис. Ничего не отличало его от обычных лис, которые водились севернее, в местах у Высокой Лестницы, кроме примечательного цвета и необычайно острых зубов. Та же острая мордочка, уши торчком и изящные лапки – ничего особенного… Но всё-таки он был жёлтым – совершенно жёлтым, точно лимоны, которые притаскивал из полётов на юг дядюшка Тааль, заядлый путешественник.

– Нужен листок исцели-дерева, – заторопилась Тааль, взглянув на окровавленную ногу Турия. – Я сейчас поищу…

– Не стоит, – покачал головой кентавр, неотрывно и тревожно глядя на лиса. – Здесь не растут исцели-деревья…

Лис поднял голову и свирепо прошипел:

– Точно, предатель. И «просто лисы» тоже не водятся.

Тааль вздрогнула. Судя по застывшим лицам Турия и Гаудрун, это слышала не одна она… Миг спустя лис встал на лапы, подобрался, напрягая каждую мышцу, и совершил грациозный кувырок через голову – маленький, юркий шар цвета солнца. Яркая вспышка, непонятная дрожь в воздухе – и…

Перед ними стояло, оскалившись, загорелое, тощее двуногое существо. На нём не было ни перьев, ни меха, но наброшенная лисья шкура прикрывала убогую наготу. У Тааль замерло сердце – это было точь-в-точь создание из её сна… Однако, присмотревшись, она увидела и различия. Нет, совсем другое, и в то же время – столько общего. Она никогда не встречала хоть кого-то похожего.

– Он… превратился, – поражённо выдохнула Гаудрун; она так поразилась, что даже, изменив своим принципам, села на другое плечо к Турию. – Как?!

Существо в жёлтой шкуре улыбнулось, сверкнув белыми клыками. А потом, по-звериному склонив голову набок, одним гибким, неправдоподобно быстрым прыжком взобралось Турию на спину. Кентавр осел от внезапной тяжести, со стоном поджимая раненую ногу, и тщетно пытался сбросить седока. Гаудрун уже вилась вокруг, пытаясь дотянуться до него клювом.

– Чего ты хочешь? – крикнула Тааль через весь этот хаос, не надеясь, что лис-двуногий поймёт хоть слово. – Зачем он тебе?

Существо прекратило терзать Турия и посмотрело на Тааль с лисьим прищуром. Один глаз у него чуть косил.

– Мои господа велели мне выследить кентавра-предателя, серого смутьяна из садалака Метей-Монта. Они ничего не говорили о птичках-майтэ, – новая голодная улыбка. – Но вы пойдёте со мной к моему племени – все трое. Или от второго укуса кентавр умрёт.

Тааль расправила крылья, удерживая разгневанную Гаудрун.

– Мы сделаем, как ты просишь, только оставь его в покое!

– Вот и славно, – спрыгнув со спины Турия, существо опять моментально обросло солнечно-жёлтым мехом и юркнуло вперёд, обнюхивая тропу – так быстро, что лапки едва касались земли.

– Мы должны следовать за ним, – севшим голосом сказала Тааль, снижаясь и зажимая крылом рану Турия. Она была неглубокой, но из борозд, оставленных зубами, продолжала сочиться кровь. Кентавр обессиленно кивнул.

– Я не понял ни звука из его лая, но верю тебе, Тааль-Шийи.

ГЛАВА V

Кезорре, Вианта

– Но они требуют места в Совете! Это неслыханно! Позор для страны!..

Эр Даола, возвысив голос, закашлялся и приложился к стакану с лимонной водой; это значительно снизило патетичность, на которую он рассчитывал. Ринцо устало вздохнул; ир [8]8
  [8] Ир – человек, не являющийся землевладельцем, но входящий в Совет Правителей или занимающий другую важную должность. Из-за высоких имущественных цензов иров в Кезорре достаточно мало.


[Закрыть] Пинто, сидевший с ним рядом, не скрываясь, фыркнул от смеха.

– Старый дурак, – произнёс он одними губами, прикрывая рот – как бы для зевка. Ринцо покачал головой: ему никогда не нравилось стремление ира Пинто позлословить, но он не мог не признать, что всякое заседание в присутствии эра Даолы превращается в балаган.

– Нам давно следует признать, что адепты Прародителя – сила, с которой нужно считаться, – сказал чар Энчио – старый, суровый и сумрачный, как замшелая скала. Он скорее восседал, чем сидел, на своём обычном месте за круглым ореховым столом – через несколько кресел от Ринцо. И ронял слова холодно, точно процеживая сквозь зубы. Глава одного из древнейших родов Кезорре, он не первое десятилетие был некоронованным королём. Ринцо его не любил, но, как и все, с уважением ловил каждое слово.

– Вы совершенно правы, – подобострастно пискнул коротышка чар Леро. Ринцо знал, что долги семье Энчио в последние годы окутали его, словно пурпурные шелка одеяния. Неудивительно, что он всегда согласен со стариком. – Большая часть мастеровых Вианты уже поклоняется Прародителю, а не Мудрейшей Велго. И простонародье их просто обожает. Не вижу катастрофы в том, чтобы выделить им пару мест…

– А Вы можете предсказать, к чему это приведёт? – зашипел эр Даола, нервно накручивая на палец полуседую бородку. – Вот я – нет! Так уж сложилось, что последователи этого мерзкого культа у нас в стране – отъявленные смутьяны и бунтовщики. Вы хоть раз слышали, какие разговоры ведутся меж ними?

– Не думаю, что Вы сами их слышали, – не выдержал ир Пинто, изучая свои холёные острые ногти. – Вы ведь предпочитаете занятия почище, чем бродить по ремесленным кварталам, не так ли, досточтимый? Позировать для портретов, например.

Кое-кто нерешительно засмеялся. Эр Даола покраснел и два-три раза открывал рот, чтобы ответить на дерзость, но так и не придумал ничего достаточно жестокого. Ринцо поморщился: он терпеть не мог, когда трепали имя Лауры, пусть даже в рамках относительно доброй шутки.

– Боюсь, это совершенно не относится к делу, – сухо сказал он. Ир Пинто покосился на него с лукавым прищуром: мол, надо же, изваяние заговорило… Лицо у него было не красивое, но живое и очень подвижное, ежеминутно с новым выражением. Впрочем, если отмести лишнюю язвительность и глупую манеру говорить с кем угодно, будто поучая детей, ир Пинто был довольно умным и приятным человеком. Ринцо всегда так считал.

Заседали они в главном зале Дворца Правителей – огромном, с круглым столом прямо в центре. Круг был призван символизировать равенство Правителей перед населением Кезорре и законом (пусть существует хотя бы в таком виде, а не только в воображении…). Пол из белого мрамора украшала искусная мозаика – огромные весы и растительные орнаменты. Стены слева от Ринцо не было – только ряд стройных колонн и длинный балкон за ними, выходящий прямо в сад. Для каждого зала материал колонн когда-то подбирался отдельно, и здесь они были нефритовыми, с тонкими зелёными прожилками – будто стебли громадных цветов. Создавая причудливый контраст, кусты рододендрона за ними цвели ядовито-розовым.

Девушки-служанки, почти бесшумно ступая в своих мягких сандалиях, появлялись время от времени, чтобы подлить Правителям воды с лимоном, а потом тихо исчезали. Где-то в глубине сада сладко пел соловей, воздух стоял маревом, и от жары тяжело было думать.

«Ещё пара часов», – напомнил себе Ринцо, бросив взгляд на большую старомодную клепсидру у входа. Пара часов – и можно будет вернуться домой, к Лауре. Как она там одна, без него, испуганная этой угрозой?…

Но пока он должен сидеть здесь, в неудобном кресле, как того требует Долг. И ещё около тридцати людей в этом зале мучаются, кряхтят, промокают лбы шёлковыми платками – во имя всё того же Долга. И каждый мечтает, наверное, о глотке доброго вина или кушетке, где можно распрямить спину.

Каждый – кроме, пожалуй, чара Энчио. Ринцо вообще иногда сомневался, что он человек, а не хитроумный механизм или глыба мрамора.

– Я понимаю, о чём говорит эр Даола, – равнодушно бросил чар Энчио, не поднимая глаз. – Разве что с определением «мерзкий» можно поспорить. В основе культа Прародителя – смирение и чистота, всеобщее равенство, отказ от излишеств… Ничего недостойного, на мой взгляд. Скажем, наш эр Алья вполне мог бы послужить примером такой жизни, – Ринцо ощутил, что готов провалиться сквозь землю; послышались новые, на этот раз куда более смелые, смешки. – Я всегда был не против жрецов Прародителя – даже тогда, когда первые из них, весьма наглые, начали приплывать к нам из Минши. Пусть строят свои аскетичные храмы и помогают бедным, с чего нам мешать им?… Однако, согласен, ситуация стала меняться несколько лет назад. Появились все эти крикуны на улицах, призывающие положить конец власти Правителей и отдать её в руки цехов и гильдий…

– И Великих Домов, прошу заметить, – вставил донельзя довольный эр Даола – он сейчас напоминал собаку, которую похвалил хозяин. Ринцо, привыкший наблюдать, быстро заметил, что кое-кто за столом побледнел или резко заинтересовался мозаикой.

– …что, конечно, повлечёт необратимые последствия, которых они просто не могут понять, – будто не расслышав, продолжал чар Энчио. – К тому же нынешняя война на севере ещё сильнее их распалила. Часть из них явно склонна поддержать Альсунг – просто как новую силу, что кажется им более свободной и способной защитить народ, – чар Энчио позволил себе улыбку – выглядело это так, будто ему свело скулы. – Но мы-то знаем, как выглядит «защита» альсунгцев и насколько королеву Хелт волнуют крестьяне с плотниками…

– А другая часть вообще против вмешательства Кезорре в войну, – заметил посерьёзневший ир Пинто. – Глава виантской Гильдии Стекольщиков на днях заходил ко мне… «Нам столько же дела до Ти'арга с Альсунгом, сколько стеклодуву до глины!.. Пусть хоть перегрызут друг друга, а мы пока построим идеальную страну у себя!» – ир Пинто вздохнул и сделал скорбное лицо. – Так вопил, что пришлось предложить ему ещё закуски.

– «Идеальна» для них страна под необразованными плебеями, – пискнул чар Леро, с опаской поглядывая на чара Энчио: угодил ли?

– Плебеями, которые поклоняются Прародителю, – подчеркнул чар Энчио. – Это важно. Мы не даём им места в Совете, запрещаем публичные проповеди, осмеиваем их празднества… Разумеется, они уверены, что их ущемляют в правах. Если так пойдёт дальше, они разозлятся, и очень. А это совсем нам не нужно…

– И что же теперь – пускать их в Совет? – эр Даола всё не унимался, но бравады в нём поубавилось. Вытянутое лицо то краснело, то бледнело, напоминая Ринцо детские фонарики, что так любят в Ариссиме. – Слишком радикальный способ задобрить…

– Речь не идёт о задабривании, – ледяным тоном возразил чар Энчио и посмотрел через стол на эра Даолу – абсолютно спокойно, но тот виновато съёжился в кресле. – Если несколько их жрецов окажется в Совете, нам будет проще их контролировать. Это во-первых. Такая уступка поможет избежать скандала, когда мы объявим о своём решении поддержать Дорелию. Это во-вторых.

Ринцо вздохнул и потёр переносицу. Начинала болеть голова.

«Разумно, – оценил он. – Это очень…»

– Умно, – закончил за него ир Пинто. – Но подобная благосклонность может и, наоборот, слишком их расповадить. Я считаю, что нужен противовес.

– И что Вы предлагаете? – прохладно спросил чар Энчио. Эр Нисте – сейчас самый молодой из Правителей – вытаращил глаза от изумления. Ринцо тоже подумалось, что что-то пошло не так…

Чар Энчио задал кому-то вопрос. Ему понадобилось чьё-то мнение… Видимо, грядёт новая эпоха.

Соловей в саду выдал особенно резкую трель.

– Праздник в честь богини Велго, – улыбаясь, вкрадчиво промурлыкал ир Пинто. Послышались возмущённые возгласы:

– Праздник богини? Сейчас?

– Во время войны?

– Когда через пару недель нам, возможно, отправлять войска на помощь Дорелии?

– Да Вы представляете, как это их разозлит!..

– Настоящий, большой праздник, как раньше, – продолжал ир Пинто. Ринцо видел, как часто бьётся жилка на его бледном лбу. – Какого не было уже много лет. Чтобы вся столица гуляла, прославляя Мудрейшую… А заодно – Совет Правителей, конечно. Там же можно объявить и о союзе с Дорелией, – он застенчиво потупился. – Ну, знаете, пара громких речей о долге перед родиной, о том, как необходимо поддержать короля Абиальда перед угрозой северных варваров… Я могу и сам заняться этим, если досточтимые не против.

– Вы полагаете, что это покажет адептам Прародителя их место? – задумчиво спросил чар Энчио.

– Именно так. Иначе, боюсь, они слишком уж войдут в силу… Как в Ти'арге и Дорелии, где их покорно терпят – вопреки их абсурдным речам о том, что любая власть несёт зло, как и магия…

Потянулось неловкое молчание. После десятков голосов, звенящих под сводами зала, оно казалось Ринцо блаженством. Формально любые решения в Совете, конечно, принимались голосованием, но сейчас все ждали вердикта чара Энчио. А чар Энчио сидел неподвижно, склонив горбоносую голову, созерцая стол непроницаемыми вороньими глазами…

Ринцо слышал, что ир Пинто задержал дыхание.

– Довольно дерзкая идея, – сказал наконец чар Энчио. – Но, думаю, удачная.

Эр Даола, побеждённый, швырнул в ира Пинто очередной свирепый взгляд. Если бы глаза могли резать, тот не досчитался бы ушей или носа.

Представив это, Ринцо чуть не улыбнулся, но потом вздрогнул, вспомнив о соколином пере… Сегодня он оставил его дома, но оно всё вставало перед глазами с пугающей отчётливостью.

Маги Дома Агерлан. Вот кто, наверное, может резать силой мысли.

Интересно, на чьей стороне Дом Агерлан – богини Велго или Прародителя (если их, конечно, вообще интересует религия)? И связан ли с ним кто-нибудь из находящихся здесь, за этим самым столом?

Несмотря на удушливую жару, Ринцо наполнил холод – точно во время лихорадки. Как это раньше не пришло ему в голову?… Угроза ведь может исходить от любого из тех, с кем он постоянно работает… Даже от тех, кого он называет друзьями.

Как всегда в Кезорре. Как всегда среди людей…

– Очнись-ка, Ринцо, – ир Пинто ласково тронул его за плечо. – Объявили перерыв. Прогуляемся?

* * *

Слуги распахнули высокие двери зала, и Правители разбрелись по коридору, чтобы размяться на пару минут – в основном группками по двое-трое. Только чар Гритто, умудрившийся подхватить простуду в такую жару, чихал в одиночестве, да чар Энчио, как всегда, гордо сторонился остальных. Ир Пинто, сдержанно сияя, подхватил Ринцо под локоть.

– Он согласился. Поверить не могу, что это случилось, – он сморщил нос в улыбке, и верхняя губа приподнялась, обнажая острые, как у хорька, зубы. Ринцо вдруг понял, что больше всего на свете хочет остаться один. Или увидеть Лауру. – А ты как думаешь, о Ринцо-который-сегодня-не-в-духе? Есть смысл порадовать простонародье праздником?

В конце коридора, у лестницы, обозначилось новое движение. Высокая девушка – рыжеволосая, в изношенной и грязной одежде – бурно жестикулировала, пытаясь объяснить что-то рослому керу [9]9
  [9] Кер – кезоррианский воин высшего ранга, аналогичен гвардейцу или дворцовому стражнику.


[Закрыть].

– Может быть, – после паузы сказал Ринцо. – Но, знаешь, я сомневаюсь. Как сомневаюсь и в том, что нужно отправлять войска на помощь Дорелии… И тем более – объявлять об этом, точно хвастаясь. Это вызовет… протесты.

Да что там – это вызовет настоящую бурю… Ринцо вздохнул. Он понимал, что даже голосовать против нет смысла. Все всё равно поддержат вердикт чара Энчио, а его неразумный голос запомнят, и на некоторое время их с Лаурой жизнь окажется сильно подпорченной.

По крайней мере, на хорошо оплачиваемые заказы ей можно будет больше не надеяться.

– А ты, конечно, боишься протестов, пугливый крошка Ринцо?… – захихикал ир Пинто, думая уже явно о другом: он пожирал голодным взглядом рыжую девушку. – Мы раздавим их, не беспокойся… К тому же на Дорелию всё-таки ещё не напали. Альсунг не успел утвердиться на новых землях.

– Но это очень скоро случится, – вздохнул Ринцо. Ему порядком надоело озвучивать очевидное. Многие в Совете – даже ир Пинто, да и он сам, наверное, – лишены способности видеть картину в целом. Как видит Лаура – во всей совокупности теней, полутонов и мазков…

Он вспомнил, как любит Лаура пейзажи Ариссимы, вспомнил наброски её виноградников и холмов – то в утренней дымке, то в закатных лучах… Такая работа для неё была отдыхом, желанной паузой между чем-то серьёзным. Хрупкая красота линий – совсем как в ней самой.

– Кто это? – резко спросил ир Пинто. Рыжая девушка – очень бледная, непохожая на кезоррианку и, видимо, совсем измотанная – решительно направлялась прямо к ним. Кер шёл за ней следом, зачем-то взявшись за рукоять меча. – Посторонних во время заседаний сюда не пускают. Тем более нищенок.

– Мне она не кажется нищенкой, – возразил Ринцо. Девушка шагала, чуть откинув назад немытую голову, и осанка у неё была поистине королевской. Серое, наглухо закрытое платье из плотной ткани, истерзанное грязью и ветром, – такие носят на севере; но руки – тонкие и белые – вовсе не руки крестьянки или рыбачки… Может, певица? Или попавший в передрягу менестрель?

Правители провожали незнакомку удивлённо-насмешливыми взглядами. Вскоре стало понятно, что она направляется к растерявшемуся Ринцо. Кер виновато смотрел в пол.

– Добрый день, – сказала девушка по-кезорриански, но с акцентом, без всяких попыток поклониться. Глаза у неё были чёрные, как угли – и смело заглядывали прямо Ринцо в лицо. – Я хочу поговорить с эром Альей.

– У-у, шалунишка Ринцо, – смеясь, протянул ир Пинто. Он бесцеремонно продолжал оглядывать девушку с ног до головы и явно начинал нервничать. – А мы-то все считали тебя примерным семьянином… Эта барышня не слишком юна для тебя?